Лунный камень.
Первый период. Пропажа алмаза (1848).
Глава X.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Первый период. Пропажа алмаза (1848). Глава X. (старая орфография)

Глава X.

Один за другим все гости приехали за Эбльуайтами, пока все не явились в полном комплекте. Включая хозяев, всех было двадцать-четыре человека. Прекрасное было зрелище, когда все уселись за стол и ректор фризинголлский (с прекрасным произношением) встал и прочел молитву.

Безполезно утомлять вас описанием гостей. Вы не встретите никого из них во второй раз - по-крайней-мере, в моей части рассказа - за исключением двоих.

Оба сидели с каждой стороны мисс Рэчель, которая, как царица праздника, натурально была предметом внимания всего общества. На этот раз она более обыкновенного была центром, к которому обращались глаза всех, потому что (к тайному неудовольствию милэди) на ней был надет чудный подарок, затмевавший все остальные - Лунный камень. Он был отдан ей без оправы, но этот универсальный гений, мистер Фрэнклин, успел с помощью своих ловких пальцев и серебряной проволоки пришпилить его как брошку к её белому платью. Разумеется, все восхищались огромной величиной и красотой алмаза. Но только два лица сказали кое-что несовсем обыкновенное - это были два гостя, о которых я упоминал, сидевшие по правую и по левую руку мисс Рэчели.

Гость с левой руки был мистер Канди, наш фризинголлский доктор.

Это был приятный, общежительный маленький человек, с одним недостатком, однако - я должен признаться - восхищаться и кстати и некстати своими шуточками и довольно опрометчиво вступать в разговор с незнакомыми. В обществе он постоянно делал ошибки и без всякого умысла ссорил других между собой. В медицинской практике он был гораздо осторожнее, по какому-то инстинкту (как говорили его враги), который оказывался вообще безошибочен там, где более разсудительные доктора делали ошибки. То, что он сказал об алмазе мисс Рэчель, было сказано по обыкновению в виде мистификации илл шутки. Он серьезно умолял ее (в интересах науки) взять с собою алмаз и сжечь.

-- Мы сначала нагреем его, мисс Рэчель, говорил доктор: - до известного градуса теплоты, потом подвергнем его действию воздуха и мало-по-малу испарим алмаз и избавим вас от забот сохранять такой драгоценный камень.

Милэди слышала с озабоченным выражением в лице, как-будто желая, чтобы доктор говорил серьезно и чтобы ему удалось возбудить рвение мисс Рэчель для пользы науки пожертвовать её подарком.

Другой гость, сидевший по правую руку моей барышни, был знаменитый индийский путешественник мистер Мёртуэт, который рискуя своей жизнию пробрался переодевшись туда, где не бывала еще никогда нога ни одного европейца.

Это был длинный, худощавый, смуглый, молчаливый человек. У него был утомленный вид и очень твердый, внимательный взгляд. Ходили слухи, что ему надоела обыденная жизнь среди людей в наших странах и что он желал опять странствовать в диких странах Востока. Кроме того, что он сказал мисс Рэчель об её алмазе, вряд ли проговорил он шесть слов или выпил рюмку вина во весь обед. Лунный камень был единственный предмет, интересовавший его в самой малой степени. Слава этого камня, поводимому, дошла до него в каких-то опасных местах, куда привели его странствования. Смотря да него молча так долго, что мисс Рэчель начала конфузиться, он сказал ей с своим обычным хладнокровием:

-- Если вы когда-нибудь поедете в Индию, мисс Вериндер, не берите с собою подарка вашего дяди. Индустанский алмаз считается частью индустанской религии. Я знаю один город и один храм в этом городе, где в этом наряде ваша жизнь не продлилась бы и пяти минут.

Мисс Рэчель, находись в безопасности в Англии, с восторгом слушала о своей опасности в Индии. Тараторочки были еще в большем восторге, оне шумно побросали ножи и вилки и громко закричали:

-- О, как интересно!

Милэди завертелась на стуле и переменила разговор.

Но мере того, как обед продолжался, я примечал мало по малу, что этот праздник не так удался, как удавались другие праздники, предшествовавшие ему.

Вспоминая теперь день рождения и соображаясь с тем, что случилось потом, я почти готов думать, что проклятый алмаз набросил какое-то уныние на все общество. Я подчивал их видом, и будучи привилегированным лицом, следовал вокруг стола за теми кушаньями, которых мало брали, и шептал гостям:

-- Пожалуйста попробуйте; я знаю, что это вам понравится.

Девять раз из десяти они пробовали из уважения к старому оригиналу Беттереджу - так угодно было им говорить - но все напрасно. Разговор не вязался, так что мне самому сделалось неловко. А когда кто-нибудь заговаривал, то всегда как-то некстати. Например, мистер Канди, доктор, более обыкновенного насказал неловкостей. Возьмите один образчик и вы поймете, что я должен был чувствовать, стоя у буфета в качестве человека, который всем сердцем желал успеха празднику.

Одна из дам, присутствовавших за обедом, была достойная мистрисс Тридголл, вдова профессора того же имени. Безпрестанно говоря о своем покойном муже, эта добрая дама никогда не упоминала незнакомым, что он умер. Я полагаю, она думала, что каждый мало-мальски образованный англичанин должен это знать. В одном из промежутков молчания кто-то упомянул о сухом и довольно неприличном предмете - анатомии человеческого тела; тотчас же добрая мистрисс Тридголл завела речь о своем покойном муже, не упоминая, что он умер. Анатомия, по её словам, была любимым занятием профессора в свободные часы. К несчастью, мистер Канди, сидевший напротив (ничего не знавший о покойном джентльмэне), услыхал ее. Будучи чрезвычайно вежлив, он воспользовался этим случаем, чтобы тотчас же предложить профессору свои услуги по части анатомических увеселений.

-- Недавно в хирургической академии получено несколько замечательно прекрасных скелетов, сказал мистер Канди через стол громким и веселым голосом. - Я очень советую, сударыня профессору посмотреть, когда у него найдется свободный часок.

Вы могли бы услышать, как упадет булавка. Гости (из уважения к памяти профессора) все примолкли. Я стоял за стулом мистрисс Тридголт, в это время потчуя ее рейнвейном. Она опустила голову и сказала очень тихим голосом:

К несчастью, мистер Канди не слыхал ничего, и нисколько не подозревая истицы, продолжал через стол громче и вежливее прежнего:

-- Может быть, профессору неизвестно, что с карточкой члена академии он может быть там каждый день, кроме воскресенья; от десяти до четырех часов.

Мистрисс Тридголл уткнула голову в манишку и еще тише повторила торжественные слова:

-- Мои возлюбленный супруг не существует более.

Я мигал мистеру Канди через стол. Мисс Рэчель толкала его под руку. Милэди бросала на него невыразимые взгляды. Совершенно безполезно! Он продолжал с добродушием, которого никак нельзя было остановить:

-- Я был бы очень, рад послать профессору мою карточку, если вы сообщите мне его адрес.

-- Его адрес, сэр, в могиле, сказала мистрисс Тридголл, вдруг выдя из терпения и заговора с такою яростью, что рюмки забрянчали. - Профессор умер уже десять лет тому назад.

-- О великий Боже! сказал мистер Канди.

Исключая тараторок, которые захохотали, такое уныние распространилось во всем обществе, как будто все готовы были убраться вслед за профессором и подобно ему взывать из могилы.

Но довольно о мистере Канди. Остальные гости также были неприятны в своем роде, как и доктор. Когда им следовало говорить, они не говорили, а когда заговаривали, то все невпопад. Мистер Годфри, хотя такой красноречивый в публике, теперь решительно не хотел разговаривать. Сердит он был или сконфужен после своего поражения в цветнике, я сказать не могу. Он занимался тихим разговором только с тою дамою, которая сидела возле него. Она была членом его комитета - особа с высокими душевными качествами, с прекрасной обнаженной шеей и с большим пристрастием к шампанскому; она любила крепкое шампанское, вы понимаете, и в большом количестве. Стоя близко позади их обоих у буфета, я могу засвидетельствовать из того, что слышал из их слов, что общество лишилось очень назидательного разговора., который я слушал откупоривая пробки и разрезывая баранину, и проч. и проч. Что они говорили о благотворительных делах, я не слыхал. Когда же я имел время прислушаться к ним, они уже давно перестали разсуждать о женщинах, разрешающихся от бремени и о женщинах спасаемых от бедности, и перешли к более серьезным предметам. Религия (как я понял из их разговора, откупоривая пробки и разрезывая мясо) значит любовь. А любовь значит религия. А земля была небо несколькое обветшалое. А небо была земля несколько обновившаяся. На земле жили довольно порочные люди, но зато все женщины на небе будут членами обширного комитета, которые никогда не будут ссориться, мущины в виде спасительных ангелов будут исполнять их веления. Прелестно! прелестно! Но почему же мистер Годфри лишил остальное общество такого приятного разговора?

Вы наверно скажете, что мистер Фрэнклин так расшевелил всю компанию, что вечер вышел приятный?

Ничуть не бывало! Он совершенно оправился и был в самом веселом расположении духа; я подозреваю, что Пенелопа сообщила ему, как мистер Годфри был принят в цветнике. Но о чем бы он ни заговаривал, девять раз из десяти он выбирал неловкий предмет или обращался невпопад, и кончилось тем, что одних он оскорблял, других озадачивал. Его заграничное воспитание - эта французская, немецкая и итальянская сторона его, о которых я упоминал выше - обнаружилось самым поразительным образом за гостеприимным столом милэди.

Что вы думаете, например, о его разсуждении относительно того, как далеко может замужняя женщина простирать свой восторг к постороннему мущине, и о том, что он с французским остроумием растолковывал это незамужней тетке фризинголлского викария? Что вы думаете, когда он перешел к немецкой стороне и сказал одному из землевладельцев, когда этот великий авторитет по части скотоводства ссылался на свою опытность относительно разведения быков, что опытность, собственно так понимаемая, не считается ни за что и что надлежащий способ воспитывать быков состоят в том, чтобы углубиться в самого себя, развить идею образцового быка и произвести его? Что вы скажете, когда у депутата нашего графства, разгорячившагося за сыром и салатом, о распространении демократизма в Англии вырвались следующия слова: "Если мы лишимся старинной защиты наших прав, мистер Блэк, позвольте вас спросить, чти у нас останется?" Что ни скажете, когда мистер Фрэнклин отвечал с итальянской точки зрения:

" - У нас останутся три вещи, сэр: любовь, музыка и салат!

Он не только путал людей такими выходками, но когда английская сторона его вышла наружу в надлежащее время, он лишился своего заграничного лоска, и перейдя к разговору о медицинской профессии, так поднял на смех всех докторов, что взбесил даже маленького, добродушного мастера Канди.

Спор между ними начался тем, что мистер Фрэнклин был принужден сознаться - я забыл по какому поводу - что он последнее время дурно спит по ночам. Мистер Канди сказать ему на это, что его нервы разстроились и что он немедленно должен начать лечиться. Мистер Фрэнклин отвечал, что лечиться и идти ощупью в потьмах, по его мнению, одно и то же. Мистер Канди, отвечая метким ударом, сказал, что сам мистер Фрэнклин ищет сна ощупью в потьмах и что ничего, кроме лекарства, не может помочь ему найти его. Мистер Фрэнклин, отражая удар, с своей стороны сказал, что оггь часто слыхал, как слепец водит слепца, а теперь в первый раз он узнал, что это значит. Таким образом перекидывались они резко и метко, так что оба разгорячились, особенно мистер Канди до того вышел из себя, защищая свою профессию, что милэди была принуждена вмешаться и запретила продолжать спор. Этот необходимый повелительный поступок уничтожил окончательно веселость гостей. Разговор начинался время от времена там и сям минуты на две, но в нем не доставало ни жизни, ни огня. Сатана (или алмаз) вселился в гостей и все почувствовали облегчение, когда госпожа моя встала и подала дамам сигнал оставить мущин за вином.

Только что я разставил графины в ряд перед старым мистером Эбльуайтом (который представлял хозяина дома), когда на террасе раздались звуки, испугавшие меня до того, что я тотчас же лишился своих светских манер. Мы переглянулись с мастером Фрэнклином; это был звук индийского барабана. Я готов был поручиться жизнью, что фокусники воротились к нам с возвращением в наш дом Лунного камня.

Когда они обходили угол террассы, я пошел отослать их. Но к несчастью две тараторки опередили меня. Оне выбежали на террасу как пара фейерверочных ракет, с нетерпением желая посмотреть фокусы индийцев. Другия дамы последовали за ними, а наконец и мущины вышли с своей стороны. Прежде чем вы успели бы сказать: Господи помилуй, мошенники начали свое представление, а тараторки целовали хорошенького мальчика.

Мистер Фрэнклин стал возле мисс Рэчель, а я позади нея. Если наши подозрения были справедливы, она, ничего не зная, показывала индийцам алмаз на своем платьи.

Не могу сказать, какие штуки они представляли и как они представляли. Раздосадованный неудачным обедом и разсерженный на мошенников, как-раз подоспевших во-время, чтобы увидать алмаз своими собственными глазами, я, признаюсь, совсем растерялся. Первое, что я помню, это внезапное появление на сцену индийского путешественника мистера. Мёртуэта. Обойдя полукруг, в котором стояли или сидели господа, он спокойно подошел к фокусникам сзади и вдруг заговорил с ними на их родном языке.

Еслиб он проколол их штыком, я сомневаюсь, более испугались бы индийцы и повернулись ли бы к нему с быстротою тигра, чем услыхав первые слова, сорвавшияся с его губ. Через минуту они кланялись ему самым вежливым и раболепным образом. Разменявшись с ними несколькими словами на неизвестном языке, мистер Мёртуэт ушел так же спокойно, как пришел. Главный фокусник, исполнявший роль переводчика, опять обернулся к зрителям. Я приметил, что кофейное лицо этого человека сделалось серым после того, как мистер Мёртуэт поговорил с ним. Он поклонился милэди и объявил ей, что представление кончилось. Тараторки, чрезвычайно разочарованные, вскричали громко: "О!" направленное против мистера Мёртуэта за то, что он остановил представление. Главный фокусник униженно приложил руку к груди и во второй раз сказал, что представление кончилось. Мальчик стал обходить вокруг с шляпой. Дамы ушли в гостиную, а мущины (за исключением мистера Фрэнклина и мистера Мёртуэта) воротились к своему вину. Я с одним из лакеев пошел вслед за индийцами выпроводить их подальше от нашего дома.

Возвращаясь через кустарник, я почувствовал залах табаку и увидал мистера Фрэнклина и мистера Мёртуэта (последний курил сигару), медленно ходивших взад и вперед между деревьями. Мистер Фрэнклин сделал мне знак, чтобы я подошел к нему.

я сейчас вам говорил. Скажите ему, пожалуйста, что вы сейчас говорили мне.

Мистер Мёртуэт вынул сигару изо рта и с своим обычным утомленным видом прислонился к дереву.

-- Мистер Беттередж, начал он: - эти три индийца такие же фокусники, как мы с вами.

Это было новым удивлением. Я, натурально, спросил путешественника, встречался ли он прежде с этими индийцами.

-- Никогда, отвечал мистер Мёртуэт: - но я знаю, в чем состоят индийские фокусы. Все, что вы видели сегодня, весьма плохое и неловкое подражание. Если только после продолжительной опытности я не ошибаюсь, эти люди брамины высокой касты. Я сказал им, что они переодеты, и вы видите, как это их смутило, хотя индусы очень искусно умеют скрывать свои чувства. В их поведении есть какая-то тайна, которой я объяснить не могу; они вдвойне пожертвовали своей кастой - во-первых переехав через море, во-вторых переодевшись фокусниками. В той земле, в которой они живуч, это страшная жертва. Но тут должна быть очень серьезная причина и какое-нибудь не совсем обыкновенное оправдание, которое даст им возможность возвратить свою касту, когда они воротятся на родину.

Я онемел от изумления. Мистер Мёртуэт продолжал курить свою сигару. Мистер Фрэнклин, после того, что показалось мне маленьким обходом между различными стороны своего характера, прервал молчание, заговорив с своим милым итальянским обращением, сквозь которое проглядывал прочный английский фундамент.

сказали, я считаю себя обязанным в интересах лэди Вериндер и её дочери рассказать вам то, что может быть даст вам в руки ключ. Я говорю с вами но секрету, и смею надеяться, что вы этого не забудете.

С этим предисловием, он рассказал индийскому путешественнику (говоря теперь по ясному французскому способу) все, что он рассказал мне на Зыбучих песках. Даже непоколебимый Мёртуэт до того заинтересовался тем, что он слышал, что дал погаснуть своси сигаре.

-- Теперь что скажет ваша опытность? сказал мистер Фрэнклин в заключение.

-- Моя опытность скажет, отвечал путешественник: - что вы были гораздо ближе к смерти, чем бывал я, мистер Блэк, а этим много сказано.

Пришла очередь мистера Фрэнклина удивляться.

-- По моему мнению, отвечал мистер Мёртуэт. - Я не могу сомневаться, после всего рассказанного вами, что возвращение Лунного камня на его место, на чело индийского идола, есть причина и оправдание того пожертвования кастой, о которой я вам говорил. Эти люди будут ждать удобного случая с терпением кошек и воспользуются им с свирепостью тигров. Как вы избавились от них, я понять не могу, прибавил знаменитый путешественник, опять закуривая свою сигару и пристально смотря на мистера Фрэнклина. - Вы возили алмаз взад и вперед здесь и в Лондоне и вы еще живы! Постараемся это разъяснить. Я полагаю, оба раза вы днем вынимали алмаз из лондонского банка?

-- Днем, отвечал мистер Фрэнклин.

-- На улицах тогда было много народа?

-- Много.

-- Нет, я приехал четырьмя часами ранее назначенного срока.

-- Позвольте же вас поздравить с этим поступком. Когда вы отвезли алмаз назад в здешний город?

-- Я отвез его через час после приезда сюда - и за три часа до того, как меня ожидали видеть здесь.

-- Позвольте опять вас поздравить! Вы привезли сюда его назад один?

-- Позвольте поздравить вас в третий раз! Если вы когда-нибудь вздумаете путешествовать вне цивилизованных границ, мистер Блэк, дайте мне знать и я поеду с вами. Вы счастливый человек.

-- Неужели вы хотите сказать, сэр, сказал я: - что индийцы лишили бы жизни мистера Фрэнклина, еслибы он дал им возможность, для того, чтобы овладеть своим алмазом?

-- Вы курите, мистер Беттередж? спросил путешественник.

-- Очень вы дорожите той золой, которая остается на дне вашей трубки?

-- Нисколько не дорожу, сэр.

-- В той стране, из которой приехали эти люди, так me мало дорожат жизнью человека, как вы золой вашей трубки. Еслибы жизнь тысячи человек стояла между ними и возвращением алмаза и еслибы они думали, что могут убить этих людей безнаказанно, они убили бы их всех. Жертва кастой дело серьезное в Индии, жертва жизнью не значит ничего.

На это я выразил мое мнение, что это танка воров и убийц. Мистер Мёртуэт выразил свое мнение, что это удивительный народ. Мистер Фрэнклин не выразил никакого мнения, а воротил нас к делу.

-- То, что грозился сделать ваш дядя, отвечал мистер Мёртуэт. - Полковник Гернкастль понимал, с какими людьми он имел дело. Пошлите алмаз завтра (под караулом нескольких человек) в Амстердам. Велите сделать из него полдюжины бриллиантов вместо одного. Тогда кончится священное значение Лунного камня - кончится и заговор.

Мистер Фрэнклин обернулся ко мне.

-- Нечего делать, сказал он. - Мы должны завтра же говорить с лэди Всриндер.

-- А как же сегодня, сэр? спросил я. - Что если индийцы воротятся?

-- Индийцы не решатся воротиться сегодня, сказал он. - Они никогда не идут прямым путем - не говоря уже о таком деле, как это, когда малейшая ошибка может быть гибельна для их цели.

-- Но если эти мошенники окажутся смелее, чем вы думаете, сэр? настаивал я.

В таком случае спустите собак, сказал мистер Мёртуэт. - Есть у вас большие собаки на дворе?

-- Есть две, сэр. Бульдог и ищейка.

Звуки фортепиано донеслись до нас из гостиной, когда он пустил в меня этот заряд. Он бросил свою сигару и взял под руку мистера Фрэнклина, чтоб воротиться к дамам. Я приметил, что небо быстро покрывается тучами, когда шел за ними в дом. Мистер Мёртуэт тоже приметил. Он посмотрел на меня с своей обыкновенной сухостью и насмешливостью и сказал

-- Индийцам нынешнюю ночь понадобятся зонтики, мистер Беттередж!

Хорошо было ему шутить. Но я не был знаменитым путешественником - и мой путь на этом свете не заставлял меня играть моей жизнью среди воров и убийц в разных заморских странах. Я пошел в свою комнатку, сел на мое кресло весь в поту и спрашивал себя с отчаянием, что теперь делать. В таком тревожном расположении духа другие загнали бы на себя лихорадку; я кончил совсем другим образом. Я закурил трубку и заглянул в Робинзона Крузо.

Не читал я и пяти минут, как мне попалось это удивительное место - страница сто-шестьдесят-первая:

"Страх опасности в десять тысяч раз страшнее самой опасности, видимой для глаза, и мы находим, что бремя безпокойства гораздо больше того несчастья, которое нас тревожит."

этого не уверует в Робинзона Крузо, наверно не достает в мозгу винта, или он отуманен самонадеянностью. Аргументы пропадают с ним и лучше сохранить сострадание для человека с более живой верой.

Я давно уже курил вторую трубку и все еще восхищался этой удивительной книгой, когда Пенелопа (подававшая чай) пришла ко мне с донесением из гостиной. Она оставила тараторок, певших дуэт - слова начинались о и музыка согласовалась с этим. Она заметила, что милэди делала ошибки в висте, чего мы прежде никогда в ней не замечали. Она видела, что знаменитый путешественник заснул в углу. Она слышала, как мистер Фрэнклин острил над мистером Годфри, по поводу дамских комитетов вообще, а мистер Годфри возражал ему гораздо резче, нежели приличествовало джентльмэну с таким гуманным направлением. Она подметила, как мисс Рэчель, повидимому успокоившая мисс Тридгол, показывая ей фотографии, на самом деле бросала украдкою на мистера Фрэнклина такие взгляды, в которых ни одна умная горничная не могла ошибиться ни на одну минуту. Наконец она видела, как мистер Канди, доктор, таинственно исчезнувший из гостиной и потом таинственно вернувшийся, вступил в разговор с мистером Годфри. Словом, дела шли гораздо лучше, чем судя по обеду мы имели право ожидать. Еслибы мы только могли продержаться еще час, старая Время подвез бы экипажи и освободил бы нас совсем от гостей.

чтобы взять лакея, у которого был человеческий нос и, следовательно, безполезный в каком-нибудь непредвиденном случае, я взял с собой ищейку. Можно было положиться, что её нос почуял бы чужого. Мы обошли вокруг дома и вышли на дорогу; мы воротились так, как и ушли, ни с чем, не найдя нигде притаившагося человеческого существа. Я опять пока посадил собаку на цепь и опять воротившись через кустарник, встретил наших двух джэнтльмэнов, выходивших ко мне из гостиной. Это был мистер Канди и мистер Годфри; они все (как донесла мне Пелелопа) разговаривали между собою тихо, смеясь над какой-то забавной выдумкой. Мне показалось довольно странно, что эти два человека подружились - но разумеется я прошел мимо, будто не примечая их.

Прибытие экипажей было сигналом к дождю. Он полил так, как имел намерение лить всю ночь. За исключением доктора, которого ожидал гиг, все остальное общество очень удобно воротилось домой в каретах. Я сказал мистеру Канди, что боюсь, что он промокнет насквозь. Он сказал мне в ответ, что он удивляется, как я дожил до моих лет, не зная, что кожа доктора непромокаема. Он уехал по дождю, смеясь над своей шуточкой, и мы таким образом избавилось от наших обеденных гостей. Теперь остается рассказать историю ночи.