Лунный камень.
Второй период. Открытие истины (1848--1849). Первый рассказ, написанный мисс Клак, племянницей покойного сэр-Джона Вериндера.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Второй период. Открытие истины (1848--1849). Первый рассказ, написанный мисс Клак, племянницей покойного сэр-Джона Вериндера. Глава I. (старая орфография)

ВТОРОЙ ПЕРИОД - ОТКРЫТИЕ ИСТИНЫ (1848--1849).

События написанные в разных рассказах.

ПЕРВЫЙ РАССКАЗ,
написанный мисс Клак, племянницей покойного сэр-Джона Вериндера.

ГЛАВА I.

Я обязана моим любезным родителям (они оба теперь на небесах) тем, что привычки к порядку и акуратности были внушены мне с самого ранняго возраста.

В это счастливое давно прошедшее время меня научили держать волосы в опрятном виде во все часы дня и ночи и старательно складывать каждую вещь из моей одежды в том же порядке, на том же стуле и на том же месте в ногах кровати, прежде чем лечь спать. Запись происшествии дня в моем маленьком дневнике неизменно предшествовала складыванию одежды. Вечерний гимн (повторяемый в постели) неизменно следовал за складыванием. А сладкий сон детства неизменно следовал за вечерним гимном.

Впоследствии (увы!) гимн сменился грустными и горькими размышлениями, а сладкий сон заменился прерывистой дремотой, посещающей тревожное я озабоченное изголовье. Но я все продолжала складывать платье и писать мой маленький дневник. Первая привычка связывает меня с моим счастливым детством - до разорения папа. Последняя привычка - до-сих-пор бывшая полезна мне, главное, в том отношении, чтобы исправлять слабую натуру, которую мы все наследовали от Адама - неожиданно оказалась важною для моих смиренных интересов совершенно в другом отношении. Она позволила мне, бедной, исполнит прихоть одного богатого члена нашей: фамилии. Я так счастлива, что могу быть полезна (в светском значении этого слова) мистеру Фрэнклину Блэку.

Несколько времени я не имела никаких известий об этой благоденствующей отрасли нашей фамилии. Когда мы были одиноки и бедны, о нас часто забывали. Я теперь живу, для экономии, в маленьком бретанском городке, в котором находится избранный круг серьезных английских друзей и который пользуется преимуществом иметь протестантского пастора и дешевый рынок.

В этом уединенном уголку - Патмос среди ревущого океана папизма, окружающого нас - письмо из Англии дошло до меня наконец. Я узнаю, что о моем ничтожном существовании вдруг вспомнил мистер Фрэнклин Блэк. Мой богатый родственник - хотелось бы мне прибавить "богатый душевными качествами родственник" - пишет, даже не пытаясь скрывать, что я ему нужна. Ему пришла фантазия опять поднять скандалезную историю Лунного камня, и я должна помочь ему, написав рассказ о том, чему я была свидетельницей в доме тетки моей Вериндер в Лондоне. Мне предлагают денежное вознаграждение - с недостатком чувства, свойственным богатым людям. Я должна опять раскрыть раны, едва закрытые временем; я должна вызвать самые мучительные воспоминания - и сделав это, я должна считать себя вознагражденною новым терзанием в виде чека мистера Блэка. Натура моя слаба. Это стоило мне жестокой борьбы, прежде чем христианское смирение победило грешную гордость, и с самоотвержением приняла я чек.

Без моего дневника, я сомневаюсь - позвольте мне выразить это в самых грубых выражениях - могла ли бы я честно заработать эти деньги; с моим дневником, честная труженица (прощающая мистеру Блэку оскорбление его) заслужит получаемую плату. Ничего не ускользнуло от меня в то время, когда я гостила у милой тетушки Вериндер. Все записывалось (благодаря полученному мною воспитанию) нзо дня в день, я все до малейшей подробности будет рассказано здесь. Мое священное уважение к истине (слава Богу!) стоят выше уважения к людям. Мистеру Блэку будет легко уничтожить то, что окажется недостаточно лестно на этих страницах для особы, занимающей в них главное место. Он купил мое время, но даже ею богатство не может купить моей совести {Примечание, прибавленное Фрэнклином Блэком. - Мисс Клак может совершенно успокоиться на этот счет. Ничего не будет прибавлено, изменено или вычеркнуто из её рукописи, также и во всех других рукописях, которые пройдут через моя руки. Какие мнения ни выражали бы писатели, какие особенности ни отличали бы, а в литературном отношения ни обезображивала бы рассказы, которые я теперь собираю, ни одна строчка не будет изменена с начала до конца. Эти рассказы присылаются мне как подлинные документы и я сохраню их в таком виде, подкрепленные свидетельствами очевидцев, которые могут оценивать факты. Остается только прибавит, что особа, играющая главную роль в рассказе мисс Клак, так счастлива в настоящую минуту, что может не только пренебречь колким пером мисс Клак, но даже признать его неоспоримое достоинство как орудия, выставляющого характер мисс Клак.}.

Мой дневник сообщает мне, что я случайно проходила мимо дома тетушки Вериндер на сквэре Монтагю, в понедельник 3 июля 1848 г.

Увидев, что ставни отперты, а сторы подняты, я почувствовала, что вежливость требует постучаться и спросить. Лицо, отворившее дверь, сообщило мне, что тетушка и её дочь (я право не могу назвать ее кузиной) приехали из деревни неделю тому назад и намерены остаться в Лондоне на несколько времени. Я тотчас поручила передать, что я не желаю их тревожить, а только прошу сказать, не могу ли я быть им полезна. Лицо, отворявшее дверь, с дерзким молчанием выслушало мое поручение и оставило меня стоять в передней. Это дочь одного нечестивого старика по имени Беттереджа - давно, слишком давно терпимого в семействе моей тетки. Я села в передней ждать ответа - и имея всегда несколько религиозных брошюр в моем мешке, выбрала одну, которую очень кстати модно было применить к лиду отворившему дверь. Передняя была грязна, стул жесткий, но блаженное сознание в том, что я плачу добром за зло, поставило меня выше таких ничтожных соображений. Брошюра эта была одною из целой серии брошюр, написанных для молодых женщин о грехе нарядов. Слог был набожный и очень простой, заглавие: "Словечко с нами о лентах к вашему чепчику".

Милэди очень вас благодарить и просит вас завтракать завтра в два часа.

Пропускаю тон, которым она передала мне это поручение, и ужасную смелость взгляда. Я поблагодарила юную грешницу и сказала тоном христианского участия:

-- Не сделаете ли вы мне одолжения принять эту брошюру?

Она посмотрела на заглавие.

-- Мущиной или женщиной написана она, мисс? Если она написана женщиной, я по этому самому не стану читать. Если она написана мущиной, пожалуйста скажите ему, что он в этом ничего не понимает.

Она отдала мне назад брошюру и отворила дверь. Мы должны сеять семена добра каким бы то ни было образом. Я подождала, пока дверь заперли за мною, и сунула брошюру в ящик для писем. Когда я сунула другую брошюру сквозь решетку сквэра, я почувствовала облегчение в некоторой степени насчет тяжелой ответственности относительно других.

У нас был митинг в этот вечер в "Материнском Попечительном Комитете о превращении отцовских панталон в детские". Цель этого превосходного благотворительного общества состоит в том - так известно всем серьезным людям - чтоб выкупать отцовские панталоны от закладчиков и не допускать, чтоб их взял опять неисправимый родитель, а перешивать их немедленно для его невинного сына. В то время я была членом этого избранного комитета, и я упоминаю здесь об этом обществе потому, что мой драгоценный и чудный друг мистер Годфри Эбльуайт разделял наш труд моральной и материальной пользы. Я ожидала видеть его в комитете в понедельник вечером, о котором я теперь нишу, и намеревалась сказать ему, когда мы встретимся, о приезде в Лондон милой тетушки Вериндер. К моей крайней досаде, он вовсе там не был. Когда я выразила удивление относительно его отсутствия, мои сестры но комитету все подняли глаза с панталон (у нас итого было дела в этот вечер) и спросили с изумлением, разве я не слышала о том, что случилось. Я призналась в моем неведении и тогда мне рассказали в первый раз о происшествии, которое составляет, так сказать, начальный пункт этого рассказа. В прошлую пятницу два джентльмэна - занимающие совершенно различное положение в обществе - были жертвами оскорбления, изумившого весь Лондон. Один из этих джентльмэнов был мистер Септимус Люкер, живущий в Лэмбете, другой мистер Годфри Эбльуайт.

Живя теперь уединенно, я не имею возможности поместить в моем рассказе известие об угон оскорблении, напечатанное тогда в газетах. Я была лишена в то время неоцененного преимущества услышать эти происшествия, рассказанные пылким красноречием мистера Годфри Эбльуайта. Я могу только представить факты, как они были представлены мне вечером в тот понедельник, действуя но плану, который научили меня с детства применять к складыванию моих платьев. Все должно быть сделано акуратно и все должно быть подобно на свое место. Эти строчки написаны бедной, слабой женщиной. От бедной, слабой женщины кто будет иметь жестокость ожидать большого?

Это случилось - по малости моих любезных родителей ни один словарь когда-либо написанный не может быть акуратнее меня на счет чисел - в пятницу 30 июня 1848 г.

к истине запрещает мне отважиться на догадку в деле такого рода. К счастью, имя фирмы не имеет никакого отношения к этому делу. А имеет отношение одно обстоятельство, случившееся, когда мистер Годфри кончил свое дело. В дверях он встретил джентльмэна - совершенно ему незнакомого - который случайно выходил из конторы в одно время с ним. Они разменялись вежливостями относительно того, его первый должен пройти в дверь банка. Незнакомец настоял, чтобы мистер Годфри прошел прежде него; мистер Годфри сказал несколько вежливых слов; они поклонились и разошлись на улице.

Легкомысленные и поверхностные люди могут сказать: вот уж конечно самый ничтожный случай, рассказанный нелепоподробным образом. О, мои юные друзья я ближние по грехам! остерегайтесь полагаться на ваш бедный телесный разум. О, будьте нравственно опрятны! Пусть ваша вера будет так же чиста, как ваши чулки, а ваши чулки так же чисты, как ваша вера. И то и другое должно быть безукоризненно, и то и другое должно быть у вас под рукою.

Прошу у вас тысячу извинений. Я нечувствительно перешла к моему слогу воскресных школ. Это чрезвычайно неприлично в подобном рассказе. Позвольте мне постараться сделаться более светской - позвольте мне сказать, что безделицы в этом случае, как я во многих других, ведут к ужасным последствиям. Только предварительно пояснив, что вежливый джентльмэн был мистер Люкер из Лэмбета, мы теперь, последуем за мистером Годфри в его дом в Кильбёрне,

Он нашел в передней ожидавшого его бедно одетого, но деликатного и интересной наружности мальчика. Он подал ему письмо, только упомянув, что ему дала его одна стали госпожа, которую он не знал и которая не велела ему ждать ответа. Такие случаи бывали не редки в огромной практике мистера Годфри, как члена благотворительных обществ. Он отпустил мальчика и распечатал письмо.

Почерк был совершенно незнаком ему. В письме приглашали его через час в один дом в Нортумберландской улице. Человек довольно почтенной наружности, хотя немножко толстый, отворил дверь, и услыхав имя мистера Годфри, тотчас провел его в пустую комнату с задней стороны дола в бель-этаж. Он приметил две необыкновенные вещи, когда вошел в комнату. Во-первых, слабый запах мускуса и камфоры; во-вторых, старинную восточную рукопись, богато иллюстрированную индийскими фигурами и девизами, которая лежала развернутая на столе.

Он смотрел на книгу, стоя спиною в запертой двери, сообщавшейся с передней комнатой, когда вдруг, хотя ни малейший шум не предупредил его, почувствовал, как его схватили за шею сзади. Он только что успел приметить, что рука, схватившая его за шею, была голая и смуглая, прежде чем глаза его были завязаны, рот заткнут кляпом, а он брошен на пол (как ему показалось) двумя людьми. Третий обшарил его карманы и - если только как дама я могу отвалиться употребить такое выражение - обыскал его без церемонии с ног до головы.

Тут я с величайшим удовольствием сказала бы несколько успокоительных слов о набожном уповании, которое одно только могло поддержать мистера Годфри в таком страшном и непредвиденном случае. Может быть, однако положение и наружный вид моего чудного друга в самый крайний период оскорбления (выше описанного) не подходит к приличным границам женского суждения. Пропустим несколько минут и воротимся к мистеру Годфри в то время, когда гнусный обыск был кончен. Оскорбление совершалось в мертвом молчании. Когда оно было кончено, невидимые злодеи разменялись несколькими словами на языке, которого мистер Годфри не понимал, но таким тоном, который ясно выражал (для его образованного слуха) обманутое ожидание и ярость. Его вдруг приподняли с пола, посадили на стул и привязали к нему руками и ногами. Через минуту он почувствовал, как воздух пахнул из открытой двери, прислушался и убедился, что он опять один в комнате.

снизу воскликнул! "Эй!" и мужская походка послышалась на лестнице. Мистер! Годфри почувствовал, как христианские пальцы развязывали его и вынимали из рта его кляп. Он с удивлением посмотрел на двух незнакомцев почтенной наружности и слабо воскликнул;

-- Что это значит?

Два незнакомца почтенной наружности оглянулись и сказали!

-- Именно этот вопрос мы хотим сделать вам.

Последовало неизбежное объяснение. Нет! позвольте мне упомянуть обо всем подробно. Прежде принесли нюхательная спирта и воды, чтобы успокоить нервы милого мистера Годфри. Объяснения последовали потом.

самым, который отворил дверь на стук мистера Годфри. Джентльмен этот заплатил вперед за целую неделю, сказав, что комнаты эти надобны для трех восточных вельмож, его друзей, которые посетили Англию и первый раз. Утром в день нанесенного оскорбления два восточных незнакомца, в сопровождении их почтенного английского друга, переехали на эту квартиру. Третьяго ожидали и ним вскоре, а поклажа (очень большая, как сказали) должна была прибыть к ним позже в этот день из таможни. Минут за десять до прихода мистера Годфри явился третий незнакомец. Не случилось ничего необыкновенного, на сколько было известно хозяину и хозяйке, которые находились внизу до-тех-пор, пока пять минуть тому назад три иностранца в сопровождении их английского друга почтенной наружности все вместе вышли из дома и спокойно пошли пешком по направлению к Странду. Хозяйка вспомнила, что приходил господин и так как она не видала, чтобы он вышел из дома, то ей показалось странно, зачем этот господин остался наверху один. Поговорив с мужем, она сочла необходимым удостовериться, не случилось ли чего-нибудь. Последовал результат, который я описала уже выше; этим и кончилось объяснение хозяина и хозяйки.

В комнате произведен был осмотр. Всгда милого мистера Годфри были разбросаны но все стороны. Когда их собрали однако, все оказалось на лицо; часы, цепочка, кошелек, ключи, носовой платок, записная книжка и все бумаги, находившияся при нем, были старательно разсмотрены и потом оставлены в совершенной целости. Точно таким же образом ни малейшая вещица из имущества хозяев дома не была унесена. Восточные вельможи взяли только свою иллюстрированную рукопись и больше ничего.

Что это значит? Смотра с мирской точки зрения, это повидимому значило, что мистер Годфри был жертвою какой-то непонятной ошибки, сделанной какими-то неизвестными людьми. Какой-то темный заговор действовал среда нас и наш возлюбленный невинный друг попался в его сети. Когда христианский герой сотни благотворительных жертв погружается к яму, вырытую для него ошибкой - о, какое это предостережение для всех нас остальных безпрестанно быть настороже! Как скоро могут наши собственные дурные страсти оказаться восточными вельможами, врасплох устремляющимися на нас!

Я могла бы написать множество страниц дружеских предостережений на эту тему, но (увы!) мне не дозволяют исправлять - я осуждена рассказывать. Чек моего богатого родственника - отныне тирана моей жизни - предостерегает меня, что я еще не покончила с рассказом о насилии. Мы должны оставить мистера Годфри приходить в себя в Нортумберлендской улице и последовать за мистером Люкером несколько позднее в этот день.

Но выходе из замка, мистер Люкер обходил по делам разные части Лондона. Воротившись домой, он нашел письмо, ожидавшее его, которое, как ему сказали, недавно оставил какой-то мальчик, И тут, как в письме мистера Годфри, почерк был незнаком; упоминалось имя одного из клиентов мистера Люкера. Корреспондент сообщал (письмо было написано от третьяго лица - вероятно помощником), что он неожиданно был вызван в Лондон. Он поместился на квартире на Альфредской площади и желал немедленно видеть мистера Люкера по поводу одной покупки, которую он намеревался сделать. Джентльмен этот был восторженный собиратель восточных древностей и много лет был щедрым клиентом магазина мистера Люкера в Лэмбете. О, когда мы перестанем поклоняться маммоне! Мистер Люкер взял кэб и немедленно поехал к своему щедрому клиенту.

Тут опять на столе лежала иллюстрированная рукопись. Внимание мистера Люкера было поглощено, как и внимание мистера Годфри, этим чудным произведением индийского искусства. Он также вдруг почувствовал смуглую, голую руку вокруг своей шеи, ему также были завязаны глаза, в рот сунут кляп. Он также был брошен на земь и обыскан с ног до головы, Наступивший за тем промежуток был длиннее чем испытал мистер Годфри; но он кончился, как прежде, тем, что хозяева дома, подозревая что-то нехорошее, пошли наверх посмотреть, что случилось. Именно такое же объяснение, какое хозяин в Нортумберландской улице дал мистеру Годфри, хозяин Альфредской площади дал теперь мистеру Люкеру. Оба были обмануты одинаковым образом благовидным предлогом и туго набитым кошельком незнакомца почтенной наружности, который будто бы действовал для своих заграничных друзей. Единственная разница случилась, когда разбросанные вещи из карманов мистера Люкера были собраны с пола. Его часы и кошелек были целы, но (он был не так счастлив, как мистер Годфри) одна из бумаг его была унесена. Бумага эта была росписка одной вещи очень дорогой цены, которую мистер Люкср в этот день отдал на сохранение своим банкирам. Этот документ будет безполезен для плутовства, так как эта драгоценная вещь должна быть отдана только лично самому владельцу. Как только мистер Люкер оправился, он поспешил в банк, на тот случай, что воры, обокравшие его, могут по неведению явиться с этого роспискою. Когда он пришел в банк, никто не видал их там, не видали их и впоследствии. Их почтенный английский друг (по мнению банкира) разсмотрел росписку прежде, чем они покусились воспользоваться ею, и предостерег их во-время.

Сведения об обоих оскорблениях были сообщены полиции и надлежащие розыски продолжались, как я думаю, с большой энергией. Полицейския власти думали, что замышлялось воровство на основания недостаточных сведений, полученных порами. Очевидно, они не были уверены, не передал ли мистер Тикер другому свою драгоценную вещь, а бедный вежливый мистер Годфри поплатился за то, что случайно поговорил с ним. Прибавьте к этому, что отсутствие мистера Годфри на нашем митинге в понедельник вечером произошло от совещания полицейских властей, при котором его просили присутствовать - и так как все требуемые объяснения были теперь даны, то я могу продолжать более простой рассказ о том, что я сама лично испытала на сквере Монтэгю.

Я акуратно явилась к завтраку во вторник. Справляясь с моим дневником, я нахожу, что это был день на половину удачный, на половину нет - о многом можно пожалеть, за многое можно быть благодарным.

Милая тетушка Вериндер приняла меня с обычной любезностью и добротой. По я приметила через несколько времени, что вероятно случилось что-нибудь неприятное. У тетушки вырвалось несколько тревожных взглядов, направленных на её дочь. Я сама никогда не вижу Рэчель без того, чтоб не удивляться, каким образом такая ничтожная девушка может быть дочерью таких замечательных родителей, как сэр-Джон и лэди Beриндер. Теперь же она не только разочаровала - она просто оскорбила меня. В её разговоре и обращении было отсутствие всякой сдержанности, которое было очень неприятно видеть. Она находилась в каком-то лихорадочном волнении, которое заставляло ее смеяться необыкновенно громко, и - какой грех! - капризно пренебрегала кушаньями и напитками за завтраком. Мне очень было жаль её бедную мать, даже прежде чем мне сделалось известно настоящее положение дела. По окончании завтрака тетушка сказала:

-- Помни, что доктор сказал тебе, Рэчель, чтоб ты успокоивала себя книгами после завтраки.

Она поцеловала мать в лоб и посмотрела на меня.

-- Прощайте, Клак! сказала она небрежно

Её дерзость не разсердила меня. Я только дала себе слово молиться за нее. Когда мы остались одне, тетушка рассказала мне ужасную историю об индийском алмазе, которую, как я: узнала с радостью, мне нет никакой надобности повторять здесь. Она не скрывала от меня, что предпочла бы умолчать, об этом. Но когда все её слуги знали о пропаже алмаза и когда о некоторых обстоятельствах было напечатано в газетах - когда посторонние разсуждали о том, была ли когда-нибудь связь между тем, что случилось в деревенском доме лэди Вериндер, и в Нортумберландской улице, и на Алфредской площади - о скрытности нечего было и думать и полная откровенность сделалась не только добродетелью, но и необходимостью.

Многие, услышав то, что я теперь слышала, вероятно были бы поражены изумлением. Я с своей стороны зная, что характер Рэчель не был исправляем с самого детства, была приготовлена ко всему, что тетушка могла сказать о своей дочери. Могло быть еще хуже и окончиться убийством, а я все-таки сказала бы себе: "Естественный результат! О, Боже, Боже! естественный результат!" Меня оскорбило только то, как тетушка поступила в этом случае. Вот уж тут следовало действовать пастору, а лэди Вериндер думала, что надо обратиться к доктору. Всю свою раннюю жизнь моя бедная тетушка провела в безбожном доме своего отца. Опять естественный результат! О, Боже, Боже, опять естественный результат!

"О! какой языческий совет", подумала я. "В такой христианской стране какой языческий совет!"

Тетушка продолжала:

-- Я употребляю все возможное, чтоб исполнять эти предписания. Но это странное приключение с Годфри случилось в самое неудачное время. Рэчель сделалась чрезвычайно растревожена и взволнована после того, как она услыхала об этом в первый раз. Она не дала мне покоя, пока я не написала и не просила моего племянника Эбльуайта приехать к нам. Она даже принимает участие в другом человеке, с которым было поступлено грубо - в мистере Люкере, или что-то похожее на это имя - хотя, разумеется, этот человек совершенно посторонний для нея - Ваше знание света, милая тетушка, гораздо выше моего, сказала я недоверчиво. - Но наверно есть причина для странного поведения Рэчель. Она скрывает грешную тайну от вас и от всех. Нет, ты чего-нибудь в этих недавних происшествиях, что угрожает открытием её тайне?

-- Открытием? повторила тетушка. - Что вы хотите этим сказать? Открытием через мистера Люкера? Открытием через коего племянника?