Лунный камень.
Второй период. Третий рассказ, написанный Фрэнклином Блэком.
Глава IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Второй период. Третий рассказ, написанный Фрэнклином Блэком. Глава IV. (старая орфография)

Глава IV.

Я не могу сказать ни одного слова о моих собственных ощущениях.

Моим первым впечатлением было, что удар, полученный мною, совершенно остановил во мне способность думать и чувствовать. Я сам не понимал, что делается со мною, когда Беттередж подошел ко мне - но, по его словам, я засмеялся, когда он спросил меня в чем дело, и сунув ему в руки ночную рубашку, сказал, чтобы он сам прочел загадку.

О том, что было сказано между нами на берегу, я не имею ни малейшого воспоминания. Первое место, в котором я могу теперь представить себя ясно, была сосновая аллея. Мы с Беттереджем шли назад к дому и Беттередж говорил мне, что и он и я будем к состоянии прямо взглянуть на это, когда выпьем стакан грогу.

Сцена переходит от сосновой аллеи в маленькую гостиную Беттереджа. Мое намерение не входить в дом Рэчель было забыто. Я с признательностью почувствовал прохладу, тень и тишину этой комнаты. Я пил грог (совершенно новое для меня наслаждение в это время дня), который мой добрый старый друг приготовил с холодной как лед водой из колодезя. При всяких других обстоятельствах этот напиток просто привел бы меня к отупление. Тогда же он укрепил мои нервы. Я начинаю прямо глядеть на это, как предсказал Беттередж, и Беттередж с своей стороны также начинает прямо на это глядеть.

Я подозреваю, что описание, которое я теперь представлю о самом себе, покажется очень странным, чтобы не сказать более. Поставленный в положение, которое можно, я полагаю, назвать совершенно безпримерным, прежде всего к чему прибегну? Отделил ли я себя от всякого общества? Заставил ли я себя анализировать ужасную невозможность, которая тем не менее стоит передо мною как неопровержимый факт? Поторопился ли я в Лондон с первым поездом, чтобы посоветоваться с компетентными людьми и чтобы немедленно произвести следствие? Нет. Я приютился в доме, хотя решился никогда не унижать себя, входя в него и сидел, прихлебывая водку с водою, в обществе старого слуги в десять часов утра. Разве такого поведения можно было ожидать от человека, поставленного в мое ужасное положение? Я могу только отвечать, что вид знакомого лица старого Беттереджа был для меня невыразимым утешением и что грог старого Беттереджа помог мне, так как я думаю ничто другое не могло мне помочь в том телесном и нравственном унынии, в которое я впал. Только это извинение могу я представить за себя, и могу только восхищаться, если неизменное сохранение достоинства и строгая логичность доведения отличают каждого мущину и каждую женщину, которые могут читать эти строки во всех обстоятельствах их жизни с колыбели до могилы.

-- Вот это уж верно по-крайней-мере, мистер Фрэнклин, сказал Беттередж, бросив ночную рубашку на стол между нами и указывая на нее, как будто это было живое существо, которое могло его слышать: - она лжет.

Этот успокоительный взгляд на предмет не представлялся таким на мой взгляд.

-- Я так же невинен в покраже алмаза как и вы, сказал я: - но вот это свидетельствует против меня! Краска и метка на ночной рубашке - факты.

Беттередж взял мой стакан и вложил его мне в руку.

-- Факты? повторил он. - Выпейте-ка еще грогу, мистер Фрэнклин, и вы преодолеете слабость, заставляющую вас верить фактам. Нечистое дело, сэр! продолжал он, понизив голос: - вот как я отгадываю загадку. Нечистое дело - и вы и я, мы должны его разузнать. В оловянном ящике не было ничего больше, когда вы раскрыли его?

Этот вопрос тотчас напомнил мне о письме в моем кармане. Я вынул его и распечатал. Это было письмо в несколько страниц, мелко исписанных. Я с нетерпением взглянул на подпись внизу письма: "Розанна Спирман".

Когда я читал это имя, внезапное воспоминание промелькнуло в моих мыслях и возбудило во мне внезапное подозрение

-- Постойте! воскликнул я. - Розанна Спирман поступила к моей тетке из исправительного заведения? Розанна Спирман была прежде воровкой?

-- Этого опровергать нельзя, мистер Фрэнклин. Что-ж из этого, позвольте спросить?

-- Что-ж из этого? Почему мы знаем, может быть, она украла алмаз? Почему мы знаем, может быть, она нарочно запачкала краской мою ночную рубашку?...

Беттереидж положил свою руку на мою руку и остановил меня, прежде чем я успел сказать более.

образом. Посмотрите, что говорится в письме, сэр. Отдайте справедливость памяти этой девушке и посмотрите, что говорится в письме.

Серьезность, с какою он говорил, показалась мне почти упреком.

-- Вы сами будете судить об её письме, сказал я: - я прочту его вслух.

"Сэр - я должна сделать вам признание. Иногда признание, в котором заключается много горя, можно сделать в нескольких словах. Это признание можно сделать в трех словах. Я вас люблю".

Письмо выпало из моих рук. Я взглянул на Беттереджа.

-- Ради Бога, сказал я: - что это значит?

Ему, повидимому, было неприятно отвечать на этот вопрос.

-- Она даже не упоминала имени Розанны Спирман.

-- Пожалуйста воротитесь к письму, мистер Фрэнклин. Говорю вам прямо, у меня недостает духа огорчать вас после того, что вы уже перенесли. Пусть она говорит сама за себя, сэр, и продолжайте кушать ваш грог. Собственно для себя продолжайте кушать ваш грог.

Я продолжат читать письмо:

"Было бы очень постыдно для меня говорить вам это, еслибы я была жива, когда вы станете это читать. Меня уже не будет на свете, сэр, когда вы найдете мое письмо. Вот эти то придает мне смелость. Даже и могилы моей не останется, чтобы сказать вам обо мне. Я могу сказать всю правду - когда зыбучие пески ждут, чтобы скрыть меня, когда эти слова будут написаны.

"При том, вы найдете вашу ночную, рубашку в моем тайнике запачканную краской, и вы заботите узнать, каким образом я спрятала ее. И почему я ничего не сказала нам об этом, когда жива? Я могу сослаться только на одну причину: я сделала эти странные вещи потому, что люблю вас.

"Я не стану надоедать вам рассказом обо мне самой или о моей жизни, прежде чем вы приехали в дом милэди. Лэди Вериндер взяла меня из исправительного заведения. Я поступила в исправительное заведение из тюрьмы. Я была посажена в тюрьму потому, что была воровкой. Я была воровкой потому, что моя мать таскалась по улицам когда я была девочкой. Мать моя таскалась по улицам потому, что господин, бывший моим отцом, бросил ее. Нет никакой необходимости рассказывать такую обыкновенную историю подробно. Она рассказывается довольно часто в газетах.

"Лэди Вериндер и мистер Беттередж были очень добры ко мне. Эти двое и начальница исправительного заведения были единственные добрые люди, с которыми мне случалось встречаться во всю мою жизнь. Я могла бы оставаться на моем месте - не очень счастливо - но могла бы оставаться, если бы вы не приехали. Я вас не осуждаю, сэр. Это моя вина - совершенно моя вина.

"Помните, когда вы пришли к нам с песчаных холмов в то утро, отыскивая мистера Беттереджа? Вы походили на принца в волшебной сказке. Вы походили на любовника созданного мечтой. Вы были восхитительнейшим человеческим созданием, когда-либо виданным мною. Что-то похожее на счастливую жизнь, которую я никогда еще не вела, мелькнуло передо мною в ту минуту, как я увидала вас. Не смейтесь над этим, если только можете. О, еслибы я могла заставить вас почувствовать, как это серьезно для меня!

"Я воротилась в дом и написала ваше имя и мое на моем рабочем ящичке. Потом какой-то демон - нет, мне следовало бы сказать добрый ангел - шепнул мне. "Ступай и посмотрись в зеркало". Зеркало сказало мне - все-равно что бы то ни было. Я была слишком сумасбродна, чтобы воспользоваться этим предостережением. Я все более и более привязывалась к вам, как будто я была одного звания с вами и самим красивым существом, какое когда-либо случалась вам видеть. Как я старалась - о Боже, как я старалась! - заставить вас взглянуть на меня. Еслиб вы знали, как я плакала по ночам от горя и досады, что вы никогда не обращала на меня внимания, вы может быть пожалели бы обо мне и время-от-времени удостоили бы меня взглядом, чтобы я могла продолжать жить.

"Может быть, ваш взгляд был бы не очень долог, еслибы ни знали, как я ненавидела мисс Рэчель. Мне кажется, я знала, что вы влюблены в нее, прежде чем вы это знали сами. Она дарила вам розы, чтобы вы носили их в петлице. Ах, мистер Фрэнклин! вы носили мои

"Еслиб она действительно была так хороша, какою она вам казалась, я могла бы лучше это перенести. Нет, мне кажется, я еще более ненавидела бы ее. Что еслибы одеть мисс Рэчель служанкой и снять с нея все её уборы?... Я не знаю, почему я пишу все это. Нельзя опровергать, что у ней очень дурная фигура: она слишком тонка. Но кто может сказать, что нравится мущине? А молодые девицы могут вести себя таким образом, который заставил бы служанку лишиться места. Это не мое дело. Я не могу надеяться, чтобы бы прочитали мое письмо, если я буду писать таким образом. Но ведь досадно слышать, что мисс Рэчель называют хорошенькой, когда знаешь, что все это происходит от её нарядов и от её уверенности в самое себя.

"Старайтесь не терять терпения со мною, сэр. Я постараюсь перейти так скоро, как могу, к тому времени, которое наверно вас интересует - к тому времени, когда пропал алмаз.

"Но прежде всего я должна сказать вам одну вещь.

"Мою жизнь было не трудно переносить, когда я была воровка, Только когда меня в исправительном заведении научили чувствовать мое унижение, дни сделались для меня длинны и скучны. Мысля о будущем насильно навязывались мне теперь. Я чувствовала страшный упрек, которым честные люди - даже самые добрые из честных людей - были для меня сами по-себе. Раздирающее сердце чувство одиночества преследовало меня повсюду, куда бы я ни пошла, что на делала бы я и каких людей ни видала бы. Я знаю, что моей обязанностью было стараться уживаться с моими товарищами на моем новом месте. Но как-то я не могла дружиться с ними. Они смотрели на меня таким образом (или по-крайней-мере мне это казалось), как будто подозревали, чем я была. Я не сожалею, что меня принудили сделать усилие и исправиться - но, право, право, жизнь была скучная. Вы явились сначала как солнечный луч - а потом и вы мне изменили. Я была так безумна, что полюбила вас - и даже не могла привлечь вашего внимания. Это было большое горе - в этом действительно было большое горе.

"Теперь я перехожу к тому, что желала нам сказать. В те горькие дни я выходила два или три раза, когда была моя очередь выйти, на мое любимое место - на берег над Зыбучими песками, и я сказала себе: "Я думаю, что здесь будет этому конец. Когда я не буду к состоянии долее переносить, я думаю, что это кончится здесь". Вы понимаете, сэр, что это место как будто околдовало меня прежде вашего приезда. Мне всегда казалось, что со мною случится что-нибудь на Зыбучих песках. Но я никогда не смотрела на них с той мыслью, что они послужат мне способом покончить с моей жизнью, пока не наступило то время, о котором я теперь пишу. Тогда я подумала, что это место прекратит все мое горе минуты в две - и скроет меня навсегда.

"Вот все, что я имею сказать о себе, начиная с того утра, когда я в первый раз увидала вас, до того утра, когда в доме поднялась тревога, что пропал алмаз.

"Меня так огорчил глупый разговор служанок, не знавших кого можно подозревать, и я так на вас разсердилась (ничего не зная в то время) за труд, который вы взяли на себя, отыскивая алмаз и посылая за полицией, что я держала себя поодаль, пока из Фризинголла не приехал полицейский.

"Мистер Сигрэв начал, как вы может быть припомните, тем, что поставил караульных у спальных служанок, и все женщины с бешенством бросились к нему наверх, узнать, с какой стати он так их оскорбить. Я пошла вместе со всеми, потому что еслибы я не сделала того, что делала другие, мистер Сигрэв непременно тотчас стал бы меня подозревать. Мы нашли его в комнате мисс Рэчель. Он сказал вам, что не хочет видеть там баб, и указав на пятно на раскрашенной двери, прибавил, что это сделали наши юпки, и выслал всех нас вниз.

"Выйдя из комнаты мисс Рэчель, я оставалась на минуту на площадке, посмотреть, не попало ли как-нибудь пятно на мое платье. Пенелопа Беттередж (единственная женщина, с которою; я находилась в дружеских отношениях) прошла мимо и приметила, что я делаю.

" - Вам нечего безпокоиться, Розанна, сказала она: - краска на двери мисс Рэчель высохла уже несколько часов. Еслиб мистер Сигрэв не велел караулит наши спальни, я сказала бы ему это. Я не знаю, что думаете вы - но я никогда в жизни не была так оскорблена!

"Пенелопа была девушка горячого характера. Я успокоила ее и опять заговорила с ней о том, что она сказала о краске, высохшей на двери уже несколько часов.

" - Почему вы это знаете? спросила я.

" - Я была с мисс Рэчель я с мистером Фрэнклином все утро вчера, сказала Пенелопа: - я мешала краски, пока оно кончали дверь. Я слышала, как мисс Рэчель спросила, высохнет ли дверь к вечеру, к приезду гостей. А мистер Фронклин покачал головой и сказал, что она высохнет не прежде, как через двенадцать часов. Давно уже прошла пора завтрака - было три часа, прежде чем они кончили. Что говорит ваша арифметика, Розанна? Моя говорит, что дверь высохла в три часа сегодня утром.

" - Не ходили ли вчера вечером дамы смотреть на дверь? спросила я. - Мне показалось, будто мисс Рэчель предостерегала их, чтоб оне не выпачкались о дверь.

" - Никто из дам не сделал этого пятна, отвечала Пенелопа. - Я оставила мисс Рэчель в постели в двенадцать часов в прошлую ночь. Я смотрела на дверь и тогда на ней не было никакого пятна.

" - Не должны ли были вы помочь мистеру Сигрэву, Пенелопа?

" - Я ни слова не скажу, чтоб помочь мистеру Сигрэву!

"Она пошла заняться своим дедом, а я своим. Мое дело состояло в том, сэр, чтоб делать вашу постель и убрать вашу комнату. Это был самый счастливый час во весь день. Я обыкновенно целовала изголовье, на котором наша голова покоилась всю ночь. Все-равно, кто ни сделал бы это после, никто так хорошо не складывал ваших вещей, как я. Из всех безделушек в вашем несессере ни на одной не было ни малейшого пятна. Вы этого не примечали, так как не примечали и меня. Простите меня, я забываюсь. Буду спешить и продолжать.

"Ну, я пошла в то утро заниматься моим делом в вашу комнату. На постели лежала ночная рубашка, так как вы ее сбросили. Я взяла ее сложить - и увидала на ней пятно от крашеной двери мисс Рэчель!

"Я была так испугана этим открытием, что выбежала с ночной рубашкой в руках по задней лестнице и заперлась в свою комнату, разсмотреть эту рубашку в таком месте, где никто не мог мне помешать,

"Как только успела опомниться, я припомнила мой разговор с Пенелопой и сказала себе: "Вот доказательство, что он был в гостиной мисс Рэчель между двенадцатью часами и тремя в нынешнюю ночь!"

"Я не скажу вам прямо, какое первое подозрение пробежало в голове моей, когда я сделала это открытие. Вы только разсердились бы - а если вы разсердитесь, вы может быть разорвете письмо и не станете более читать.

"Довольно будет, с вашего позволения, сказать только это. Обдумав все, я решила, что это невероятно по одной причине, которую я вам скажу. Еслиб вы были в гостиной мисс Рэчель в такой час ночи и мисс Рэчель знала это (и еслибы вы имели сумасбродство забыть, что следует остерегаться невысохшей двери), она напомнила бы вам, она не позволила бы нам унести с собою такую улику против нея, на какую я теперь смотрела. В то же время, признаюсь, я не была совершенно уверена, что мои подозрения ошибочны. Не забывайте, что я призналась, как я ненавидела мисс Рэчель. Постарайтесь думать, если можете, что во всем этом была частица этой ненависти. Кончилось тем, что я решилась оставить у себя вашу ночную рубашку, ждать, наблюдать и посмотреть, какое употребление могу я из этого сделать. В то время - вспомните пожалуйста - мне и в голову не приходило, что вы украли алмаз."

Я прочел те места из признаний несчастной женщины, которые относились ко мне, с непритворным удивлением и, могу по совести прибавить, с искренним огорчением. Я сожалел, искренно сожалел об обвинении, наброшенном на её память, прежде чем прочел хоть строчку из её письма. Но когда дошел до места вышеприведенного, признаюсь, я чувствовал, что все более и более раздражаюсь против Розанны Спирман.

-- Читайте остальное сами, сказал я, подавая Беттереджу письмо через стол. - Если там есть что-нибудь, на что я должен посмотреть, вы можете мне сказать.

вашей стороны. Помоги Боже всем нам! прибавил он, понизив голос: - но также естественно и с её стороны.

Продолжаю списывать копию письма с оригинала, находящагося в моих руках.

"Решившись оставить у себя ночную рубашку и посмотреть, какое употребление моя любовь или моя ненависть (право не знаю что) могли сделать из этого в будущем, мне оставалось прежде всего придумать, как мне оставить ее, не подвергаясь риску, что об этом узнают.

"Был единственный способ - сделать другую ночную рубашку, совершенно такую же, до субботы, когда в дом приходит прачка с своей записной книжкой.

"Я боялась отложить до следующого дня (пятницы), из опасения, не стучится ли чего-нибудь в этот промежуток. Я решилась сшить новую ночную рубашку в тот же день (четверг), когда могла, еслиб распорядилась надлежащим образом, располагать моим временем. Прежде всего оставалось мае (заперев вашу ночную рубашку в мой комод) воротиться в вашу спальную - не столько для того, чтобы привести в порядок (Пенелопа сделала бы это для меня, еслиб я испросила), как для того, чтобы узнать, не запачкали ли вы краскою от вашей ночной рубашки постель или какую-нибудь мебель в комнате.

"Я все подробно осмотрела и наконец нашла крошечные полоски краски на внутренней стороне вашего халата - не полотняного халата, который вы обыкновенно носили летом, а фланелевого, который вы также привезли с собой. Я полагаю, вы озябли, ходя взад и вперед в одной ночной рубашке, и надели первую теплую вещь, какую нашли. Как бы то ни было, на внутренней стороне вашего халата были видны пятнышки. Я легко уничтожила их, отскоблив краску с фланели. Когда я сделала это, то единственной уликой против вас осталась та улика, которая была заперта в моем комоде.

"Только что я кончила убирать вашу комнату, как меня позвали, чтобы явиться на допрос к мистеру Сигрэву вместе с другими слугами. Потом стали осматривать все наши вещи, а потом случилось самое необыкновенное происшествие этого дня - для меня

"Пенелопа воротилась к нам вне себя от бешенства на то, каким образом мистер Сигрэв обращался с нею. Он намекнул, так что не было никакой возможности ошибиться в смысле его слов, что он подозревал ее в воровстве. Мы все одинаково удивились, услышав это, и все спросили: почему?

" - Потому что алмаз находился в гостиной мисс Рэчель, отвечала Пенелопа: - и оттого, что я оставалась последнею в гостиной вчера вечером.

"Почти прежде, чем эти слова сорвались с её губ, я вспомнила, что в гостиной было еще одно лицо после Пенелопы. Это лицо были вы. Голова моя закружилась и мысли мои страшно перепутались. Среди всего этого что-то шепнуло мне, что краска на вашей ночной рубашке могла иметь совершенно другое значение, а не то, которое я придавала ей до-сих-пор. "Если следует подозревать последнее лицо, которое было в этой комнате, думала я: "то вор не Пенелопа, а мистер Фрэнклин Блэк!"

"Еслиб дело шло о другом джентльмене, я думаю, что мне сделалось бы стыдно подозревать его в воровстве, тотчас, как это подозрение промелькнуло в голове моей.

"Но одна мысль, что вы наше расположение, что я перешла слепо, как говорится, от подозрения к убеждению. Я тотчас же решила, что вы хлопотали больше всех о том, чтобы послать за полицией, только для того, чтобы обмануть всех нас, и что рука, взявшая алмаз мисс Рэчель, никаким образом не могла принадлежать никому другому, кроме вас.

"Волнение от этого нового открытия, должно быть, как я думаю, вскружило мне голову до такой степени, мне так захотелось увидеть вас - попытать вас двумя, тремя словами об алмазе, заставить вас взглянул на меня - что я причесала моя волосы, принарядилась как могла и смело пошла в библиотеку, где вы писали, как было мне известно.

"Вы оставили одно из ваших колец на верху; это могло послужить мне хорошим предлогом. Но, о сэр! если бы любили когда-нибудь, вы поймете, как охладело все мое мужество, когда и вошла в комнату и очутилась перед вами. Вы посмотрели на меня так холодно, поблагодарили меня за то, что я нашла ваше кольцо, таким равнодушным образом, что колени мои задрожали подо мною и мне показалось, что я грохнусь на пол к вашим ногам. Когда вы поблагодарили меня, вы опять опустили глаза, если помните, на ваше письмо. Мне было так прискорбно, что вы обращались со мною таким образом, что у меня не достало духа заговорить. Я сказала: " - Странное дело насчет этого алмаза, сэр". А вы опять подняли глаза и сказали: "Да!" Вы говорили вежливо (я не могу этого опровергать), но все-таки вы поставили разстояние - жестокое разстояние между ними. Так как я думала, что пропавший алмаз был спрятан в вашем кармане в то время, как вы говорили со мною, ваше хладнокровие так меня раздражило, что я осмелилась в пылу этой минуты сделать вам намек. Я сказала: " - Алмаз-то ведь не найдут, сэр, не так ли? Нет; не найдут и того, кто его взял - я поручусь за это." Я кивнула головой и улыбнулась, желая сказать вам, что я знаю. На этот раз вы посмотрели на меня с чем-то похожим на интерес в выражении ваших глаз, и я почувствовала, что еще несколько слов с вашей стороны и с моей могут вызвать истину. Именно в эту минуту мистер Беттередж испортил все, подойдя к двери. Я знала его походку и знала также, что найти меня в библиотеке в такое время было против его правил - не говоря уже о том, что я была там с вами. Я успела только выйти из библиотеки сама, прежде чем он вошел и приказал мае уйти. Я была разсержена и обманута в ожидании, но несмотря на это, же-таки не теряла надежды. Видите, лед был разломан между нами - и я хотела позаботиться при следующем случае, чтобы мистер Беттередж не помешал.

"Когда я воротилась в людскую, раздался звонок к нашему обеду. Уже был полдень. А материалы для новой рубашки еще предстояло достать. Была только одна возможность достать их. Я притворилась больною за обедом и таким образом приобрела для себя весь промежуток времени до чая.

"Чем я занималась, когда весь дом думал, что я лежу в постели в моей комнате, и как я провела ночь, опять притворившись больною за чаем, и когда меня отправили опять в постель, нет надобности рассказывать вам. Пристав Кёфф узнал все это, если не узнал ничего более. А я могу догадаться, каким образом. Меня узнали (хотя я не поднимала вуаля) в Фризинголлской лавке. Напротив меня висело зеркало у того прилавка, где я покупала полотно, и в этом зеркале я увидала, как один из лавочников указал на мое плечо и шепнул другому. Опять вечером, когда тайком сидела за работой, заперевшись в моей комнате, я слышала за моей дверью дыхание служанок, подозревавших меня.

"Тогда это было все-равно, все-равно это и теперь. В пятницу утром, за несколько часов перед тем, как пристав Кёфф вошел в дом, новая ночная рубашка - чтобы заменить ту, которую я взяла к себе - была сшита, вымыта, высушена, выглажена, замечена и сложена, когда прачки брали все другия, и лежала в вашем комоде. Нечего было бояться (еслиб белье в доме стали осматривать), что новизна ночной рубашки изменит мне. Весь ваш запас белья был возобновлен, когда вы приехали в наш дом - я полагаю, когда вы воротились из-заграницы.

"Потом приехал пристав Кёфф и возбудил великое удивление, объявив, что он думает о пятне на двери.

"Я думала, что вы виновны (как я призналась), более потому, что мне хотелось считать вас виновным, чем по каким-нибудь другим причинам. А пристав дошел до одного заключения со мною совершенно другим путем. А одежда, служившая единственною уликою против вас, находилась в моих руках! И ни одной живой душе не было это известно - включая и вас самих! Я боюсь говорить вам, что я чувствовала, когда думала об этом - вы возненавидите мою память навсегда впоследствии."

В этом месте Беттередж поднял глаза с письма.

-- Ни одного проблеска света до-сих-пор, мистер Фрэнклин, сказал старик, снимая своя тяжелые черепаховые очки и оттолкнув от себя признания Розанны Спирман, - Дошли вы до какого-нибудь заключения, сэр, в ваших мыслях, пока я читал?

-- Кончите прежде письмо, Беттередж; в конце, может быть, что-нибудь даст нам ключ, потом я вам скажу слова два.

-- Очень хорошо, сэр. Только глаза мои отдохнут немножко, а потом опять я буду продолжать. А пока, мистер Фрэнклин - я не желаю торопить вас - но не скажете ли вы мне хоть одним словом, нашли вы исход из этой ужасной путаницы?

-- Да, сэр?

-- И если пристав не захочет оставить своего уединения в Доркинге...

-- Не захочет, мистер Фрэнклин.

-- Тогда, Беттередж - на сколько я вижу теперь - все мои рессурсы прекратились. После мистера Брёффа и пристава, я не знаю ни одной живой души, которая могла бы быть хоть сколько-нибудь полезна для меня.

-- Войдите, закричал он раздражительно: - кто бы вы ни были!

Дверь отворилась и к нам спокойно вошел человек самой замечательной наружности, какую я когда-либо видал. Судя по его фигуре и движениям, он был еще молод. Если судить по его лицу и сравнить его с Беттереджем, он казался старше его. Цвет лица его был смугл, как у цыгана, худая щеки глубоко впали и кости выдавались как навес. Нос представлял тонкий очерк, так часто встречающийся между древними народами Востока и так редко находящийся у новых пород запада. Лоб шел высоко и прямо от бороды. Линий и морщин было безчисленное множество. На этом странном лице глаза, еще страннее, нежнейшого каряго цвета - глаза задумчивые и печальные, глубоко впавшие в своих впадинах - смотрели на вас и (по-крайней-мере, так было со мною) приковывали ваше внимание по своей воле. Прибавьте к этому множество густых, плотно остриженных волос, которые по какой-то прихоти природы лишились своего цвета самым удивительным и причудливым образом. На макушке головы они еще (охранили свои природный густой черный цвет. Около боков головы - без малейшого постепенного перехода к седине, который уменьшил бы силу необыкновенного контраста - они были совершенно белы. Черта между этими обоими цветами не сохраняла никакой правильности. В одном месте белые волосы попадали в черные, а в другом черные в белые. Я смотрел на этого человека с любопытством, которое, стыдно сказать, нашел невозможным обуздать. Его мягкие, карие глаза кротко посмотрели на меня и он отвечал на мою невольную грубость - я вытаращил на него глаза - извинением, которое, но моему убеждению, я не заслужил.

-- Извините, сказал он: - я не знал, что мистер Беттередж занят.

Он вынул из кармана бумажку и подал ее Беттереджу.

Глаза его опять устремились на меня - и он вышел из комнаты так же тихо, как вошел.

-- Кто это? спросил я.

-- Помощник мистера Канди, сказал Беттередж. - Кстати, мистер Фрэнклин, вы с огорчением услышите, что маленький доктор не выздоровел еще от той болезни, которую он схватил, возвращаясь домой с обеда в день рождения мисс Рэчель. Здоровье его довольно хорошо, но он потерял память в горячке и с-тех-пор она почти к нему не возвращалась. Весь труд падает на его помощника. Теперь практики у него мало, остались только бедные. Они не могут выбирать. Они должны подчиняться человеку с пегими волосами и цыганским цветом лица - или вовсе оставаться без лечения.

-- Его никто не любит, сэр.

-- Почему же он так непопулярен?

-- Прежде всего, его наружность против него. Потом ходят слухи, что мистер Канди взял его с весьма сомнительной репутацией. Никому неизвестно, кто он, и здесь у него нет ни одного друга. Как же вы можете ожидать, чтоб после этого его побил кто-нибудь?

-- Разумеется, это совершенно невозможно! Могу я спросить, чего ему было нужно от вас, когда он отдал вам эту бумажку?

переменились! Я помню, когда мистер Канди сам приносил список моей госпоже. Теперь помощник мистера Канди приносит список мне. Я буду продолжать письмо, если вы позволите, сэр, сказал Беттередж, придвигая к себе признания Роланы Спирман. - Не весело читать, уверяю вас. Но все-таки это мешает мне сердиться, думая о прошлом.

-- В том, как мы ведем себя с нашими матерями, мистер Фрэнклин, когда оне пустят нас на жизненный путь, кроется здравый смысл. Мы все более или менее не желаем явиться на свет. Мы все правы.

Помощник мистера Канди произвел на меня такое сильное впечатление, что я не мог немедленно прочитать его из моих мыслей. Я пропустил без возражения последнюю фразу Беттереджевой философии и воротился к человеку с пегими волосами.

-- Как его зовут? спросил я.