Лунный камень.
Второй период. Третий рассказ, написанный Фрэнклином Блэком.
Глава VII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Второй период. Третий рассказ, написанный Фрэнклином Блэком. Глава VII. (старая орфография)

Глава VII.

В ту минуту, как я показался к дверях, Рэчель встала из за-фортепиано.

Я затворил за собою дверь. Мы молча посмотрели друг на друга. Нас разделяла вся длина комната. Движение, которое Рэяель сделала вставая, казалось единственным движением, к району она была способна. Всякое употребление всех других способностой, телесных и умственных, как будто слилось в одну способность - глядеть на меня.

В душе моей промелькнуло опасение, что и показался слишком внезапно. Я сделал к ней несколько шагов. Я сказал кротко:

-- Рэчель!

Звук моего голоса вызвать жизнь обратно в её члены и краску на её лицо. Она подошла с своей стороны, все не говоря ни слова. Медленно, как бы действуя под каким-нибудь влиянием, независимым от её воли, она подходила ко мне все ближе и ближе; теплая, густая краска зарумянила её щеки, блеск глаз увеличивался каждую минуту. Я забыл, какая цель привела меня к ней; я забыл гнусное подозрение, лежавшее на моем добром имени; я забыл всякое соображение, прошлое, настоящее и будущее, которое обязан был помнить. Я не видел ничего, кроме женщины, которую я любил, подходящей ко мне все ближе и ближе. Она дрожала, она стояла в нерешимости. Я не мог сопротивляться более - я схватил ее в объятия и покрыл лицо её поцелуями.

Была минута, когда я думал, что на мои поцелуи отвечают, минута, когда мне показалось, будто и она также забыла все.

Почти прежде чем эта мысль успела образоваться в голове моей, её первый добровольный поступок заставил меня почувствовать, что она помнила. С криком, похожим на крик ужаса - с такою силою, что я сомневаюсь, мог ли бы устоять против нея, еслиб попытался - она оттолкнула меня от себя. Я увидал в глазах её безжалостный гнев, я увидал на губах её безжалостное презрение. Она окинула меня глазами с ног до головы, как сделала бы это с человеком посторонним, оскорбившим ее.

-- Трус! сказала она. - Низкий, презренный, бездушный трус!

Это были её первые слова. Самым нестерпимым упреком, какой женщина может сделать мущине, встретила она меня.

-- Я помню время, Рэчель, сказал я: - когда вы могли сказать мне более достойным образом, что я оскорбил вас. Прошу простить меня.

Может быть, горечь, которую я чувствовал, сообщилась и моему голосу. При первых словах моего ответа глаза её, которые отвернулись от меня за минуту перед тем, неохотно посмотрели на меня. Она отвечала тихим тоном, с угрюмой покорностью в обращении, которая для меня была совершенно нова в ней.

-- Может быть, для меня есть некоторое извинение, сказала она. После того, что вы сделали, с вашей стороны кажется низким поступком пробраться ко мне таким образом, как вы сделали это сегодня. Мне кажется, малодушно с вашей стороны пытаться сделать опыт над моею слабостью к вам. Мне кажется, малодушно с вашей стороны заставить меня неожиданно позволить вам поцеловать меня. Но это только женский взгляд. Мне следовало знать, что вы не можете иметь такого взгляда. Я сделала бы лучше, еслиб преодолела себя и не сказала ничего.

Извинение было нестерпимее оскорбления. Самый низкий человек на свете почувствовал бы себя униженным.

-- Еслибы моя честь не была в ваших руках, сказал я: - а оставил бы нас сию минуту и никогда не видался бы с вами более. Вы говорили о том, что я сделал. Что же я сделал?

-- Что вы сделали! Вы делаете этот вопрос мне?

-- Делаю.

-- Я сохранила в тайне вашу гнусность, отвечала она: - и перенесла последствия этой скрытности. Неужели я не имею права на то, чтобы вы избавили меня от оскорбительного вопроса: что сделали вы? Неужели всякое чувство признательности умерло в вас? Вы были когда-то джентльменом. Вы были когда-то дороги моей матери и еще дороже мне...

Я подождал несколько, прежде чем решился заговорить. В эту минуту молчания сам не знаю, что я больнее чувствовал - оскорбление ли, которое её презрение нанесло мне, или гордую решимость, которая не допускала меня разделить её огорчение.

-- Если вы не будете говорить первая, сказал я: - я должен. Я пришел сюда с намерением сказать вам нечто серьезное. Отдадите ли вы мне самую обыкновенную справедливость и согласитесь ли выслушать меня?

Она не шевелилась и не отвечала. Я не спрашивал ее более: я не продвинулся ни на шаг к её стулу. С такою же упорной гордостью, как и её, я рассказал ей о моем открытии на Зыбучих Песках и обо всем, что привело меня к этому. Разсказ, разумеется, занял несколько времени. С начала до конца она и не обернулась ко мне и не произнесла ни слова.

Я сдерживал себя. Вся моя будущность, по всей вероятности, зависела от того, чтоб я не потерял самообладания в эту минуту. Настало время испытать теорию мистера Брёффа. В сильном желании сделать этот опыт, я перешел на такое место, чтоб стать против нея.

-- Я должен сделать вам один вопрос, сказал я. - Это принуждает меня опять обратиться к неприятному предмету. Показывала вам Розанна Спирман мою ночную рубашку? Да или нет?

Она вскочила и прямо подошла ко мне. Глаза её проницательно посмотрели мне в лицо, как будто для того, чтобы прочесть там то, чего еще они там не читали.

-- Вы с ума сошли? сказала она.

Я еще воздерживался. Я сказал спокойно:

-- Рэчель, ответите ли вы на мой вопрос?

Она продолжала, не обращая внимания на меня:

-- Не имеете ли вы в виду какой-нибудь цели, которой я не понимаю? Это какой-нибудь малодушный страх насчет будущого, который касается и меня. Говорят, что по смерти вашего отца вы разбогатели. Не пришли ли вы сюда для того, чтобы вознаградить меня за потерю моего алмаза? И неужели у вас не осталось еще на столько совести, чтобы стыдиться приходить ко мне за этим? Не это ли тайна вашей мнимой невинности и вашей истории о Розанне Спирман? не кроется ли стыд в глубине всей этой лжи?

Я перебил ее. Я не мог воздерживаться долее.

-- Вы нанесли мне ужасную обиду, горячо сказал я. - Вы еще подозреваете, что я украл ваш алмаз. Я имею право и хочу узнать, по какой причине?

-- Подозреваю вас! воскликнула, она, разсердившись так же, как и я. - Негодяй! Я видела собственными глазами, как вы взяли алмаз!

Открытие, поразившее меня в этих словах, уничтожение всего, на что полагался мистер Брёфф, привело меня в отупление. Несмотря на мою невинность, я стоял перед нею молча. В её глазах, в глазах всякого я должен был казаться человеком пораженным открытием его вины.

Она отступила от зрелища моего унижения и своего торжества. Внезапное мое молчание как будто испугало ее.

Она отошла, как бы для того, чтобы выйти из комнаты - и колебалась, прежде нем дошла до двери.

-- Зачем вы пришли сюда унижать себя? спросила она. - Зачем вы пришли сюда унижать меня?

Она сделала еще несколько шагов и остановилась.

-- Ради Бога, скажите что-нибудь! воскликнула она запальчиво. - Если в вас осталась хоть какая-нибудь жалость, не допускайте меня унижать себя таким образом. Скажите что-нибудь - и выгоните меня из комнаты!

Я подошел к ней, сам не зная, что делаю. Может быть, у меня была какая-нибудь смутная мысль удержать ее, пока она не сказала мне более. С той минуты, когда я узнал, что улика, которая обвинила меня в глазах Рэчель, была улика её собственных глаз, ничего - даже убеждение в моей, собственной невинности - не было ясно для моих мыслей. Я взял ее за руку; я старался говорить с нею твердо и с целью, а мог только сказать:

-- Рэчель, вы когда-то любили меня!

Она задрожала и отвернулась от меня. Рука её лежала безсильно и дрожа в моей руке,

-- Выпустите мою руку, сказала она слабым голосом.

Мое прикосновение к руке её, повидимому, произвело на нее такое же действие, какое звук моего голоса произвел, когда а вошел в комнату. После того, как она назвала меня трусом, после того, как они сделала признание, заклеймившее меня названием вора - пока её рука лежала в моей руке, я еще имел над нею власть!

Я тихо отвел ее на середину комнаты. Я посадил ее возле меня.

-- Рэчель, сказал я: - я не могу объяснить противоречия в том, что я теперь вам скажу. Я только могу сказать вам правду, как вы сказали ее. Вы видели меня - видели собственными глазами, видели, как я взял алмаз. Перед Богом, который слышит нас, объявляю, что теперь я узнаю в первый раз, что я взял его! Вы все еще сомневаетесь во мне?

Она или не обратила внимания, или не слыхала моих слов.

-- Выпустите мою руку, повторила она слабым голосом.

Это был её единственный ответь. Голова её упала на мое плечо, а рука безсознательно сжала мою руку в ту минуту, когда она просила меня выпустить ее.

Я удержался от повторения вопроса. Но на этом и остановилось мое терпение. Возможность опять поднять голову между честными людьми зависела от возможности заставить Рэчель рассказать все подробно. Единственная надежда, остававшаяся у меня, состояла в том, что может быть Рэчель не обратила внимания на что-нибудь в цепи улик - на какую-нибудь безделицу может быть, которая тем не менее при старательном исследовании могла бы служить средством доказать мою невинность. Признаюсь, я не выпускал её руки. Признаюсь, я заговорил с нею со всем сочувствием и доверием прошлых времен.

-- Я желаю спросить вас кое о чем, сказал я. - Я желаю, чтобы вы рассказали мне все, что случилось с самого того времени, когда мы пожелали друг другу спокойной ночи, до того времени, когда вы видели, что я взял алмаз.

Она подняла голову с моего плеча и сделала усилие, чтоб высвободить свою руку.

-- О! зачем возвращаться к этому? сказала она. - Зачем возвращаться?

-- Я скажу вам зачем, Рэчель. Вы и я жертвы какого-то страшного обмана, надевшого маску истины. Если мы взглянем вместе на то, что случилось в ночь после дня вашего рожденья, мы может быть еще поймем друг друга.

Голова её опять упала на мое плечо. Слезы выступили на её глазах и медленно катились но её щекам.

-- О! сказала она: - разве я

-- Вы старались одна, отвечал я: - вы еще не старались с моей помощью.

Эти слова как будто пробудили в ней ту надежду, которую я чувствовал сам, когда произнес их. Она отвечала на мои допросы не только с покорностью, а с усилием ума; она охотно раскрыла мне всю душу.

-- Начнем, сказал я: - с того, что случилось после того, как мы пожелали друг другу спокойной ночи. Легли вы в постель или нет?

-- Я легла в постель.

-- Приметили вы, который был час? Было поздно?

-- Не очень. Я думаю, около двенадцати часов.

-- Вы заснули?

-- Нет. Я не могла спать в эту ночь.

-- Вы были растревожены?

-- Я думала о вас.

Этот ответ почти отнял у меня все мужество. Что-то в тоне, даже более чем в словах, прямо проникло мне в сердце. Только после некоторого молчания мог я продолжать,

-- Был у вас в комнате огонь? спросил я.

-- Нет - пока я не встала и не зажгла свечу.

-- Через сколько времени после того, как вы легли в постель?

-- Кажется, через час.

-- Вы вышли из спальной?

-- Я хотела выйти. Я надевала блузу и шла в мою гостиную за книгой...

-- Вы отворили дверь вашей спальной?

-- Отворила.

-- Но еще не вошли в гостиную?

-- Нет - я была остановлена...

-- Я увидала свет под дверью и услыхала приближающиеся шаги.

-- Вы испугались?

-- Нет. Я знала, что моя бедная матушка страдала безсонницей, и вспомнила, что она уговаривала меня отдать ей на сохранение алмаз. Мне казалось, что она неосновательно безпокоилась о нем, и вообразила, что она пришла посмотреть, в постели ли я лежу, и опять поговорить со мною об алмазе, если найдет, что я не сплю.

-- Что же вы сделали?

-- Я задула свечу, так чтобы она могла подумать, что я сплю. Я была безрасудна с своей стороны - я решилась оставить алмаз там, где мне хотелось.

-- Задув свечу, вы опять легли в постель?

-- Я не успела. В ту минуту, когда я задула свечу, дверь гостиной отворилась и я увидала...

-- Вы увидали?

-- Вас.

-- Одетого как обыкновенно?

-- Нет.

-- В ночной рубашке?

-- В ночной рубашке - со свечей в руке.

-- Одного?

-- Одного.

-- Вы могли видеть мое лицо?

-- Да.

-- Ясно?

-- Совершенно. Свеча в вашей руке показала его мне.

-- Глаза мои были открыты?

-- Да.

-- Вы приметили в них что-нибудь странное, что-нибудь похожее на пристальное итли безсмысленное выражение?

-- Приметили вы, когда я входил в комнату, как я шел?

-- Вы шли, как ходите всегда. Вы дошли до середины комнаты - а потом остановились и осмотрелись вокруг.

-- Что вы сделали, когда увидали меня?

-- Я не могла сделать ничего. Я стояла как окаменелая. Я не могла заговорить, я не могла закричать, я не могла даже пошевелиться, чтоб запереть дверь.

-- Мог я вас видеть там, где вы стояли?

-- Конечно, вы могли видеть меня. Но вы ни разу не взглянули на меня. Безполезно делать этот вопрос. Я уверена, что вы меня не видали.

-- Почему же вы уверены?

-- Взяли ли бы вы алмаз? поступили ли бы вы так, как поступили в последствии? были ли вы теперь здесь - еслиб ни знали, что я не сплю и смотрю на вас? Не заставляйте пеня говорить об этом! Я желаю отвечать вам спокойно. Помогите мне сохранить спокойствие. Перейдите к чему-нибудь другому.

Она была права - права во всех отношениях. Я перешел к другому.

-- Что я сделал после того, как я вышел на середину комнаты и остановился там?

-- Вы повернулись и прямо пошли к углу возле окна - где стоит мой индийский шкапик.

-- Когда я стоял у шкапика, я должен был стоять к вам спиной. Как же вы видели, что я делал?

-- Когда вы тронулись с места, тронулась и я.

-- Чтоб видеть, что я делаю руками?

-- В моей гостиной три зеркала. Когда вы стояли там, я видела все, что вы делали, в отражении одного зеркала.

-- Что же вы видели?

-- Вы поставили свечу на шкапик. Вы отворяли и запирали один ящик за другим, пока не дошли до того ящика, к который вы положили алмаз. Вы с минуту смотрели на отворенный ящик, а потом сунули в него руку и вынули алмаз.

-- Почему вы узнали, что я вынул алмаз?

-- Я видела, как вы сунули руку в ящик. Я видела блеск камня между вашим указательным и большим пальцем, когда вы вынули руку из ящика.

-- Рука моя протянулась опять к шкапу - чтоб запереть его например?

-- Нет. Алмаз был у вас в правой руке, а свечку со шкапика вы сняли левою рукой.

-- Нет.

-- Я сейчас вышел из комнаты?

-- Нет. Вы стояли совершенно неподвижно, как мне показалось, и довольно долго. Я видела лицо ваше боком в зеркало. Вы походили на человека думающого и недовольного своими мыслями.

-- Что же случилось потом?

-- Вы вдруг пробудились из задумчивости и прямо вышла из комнаты.

-- Я запер за собою дверь?

-- Нет. Вы быстро вышли в корридор и оставили дверь отворенною.

-- А потом?

-- Потом огонь от вашей свечи исчез и звук ваших шагов замер, а я осталась одна в темноте.

-- Ничего не случилось с того времени до того, когда весь дом узнал, что алмаз пропал?

-- Ничего.

-- Вы в этом уверены? Не заснули ли вы на несколько времени?

-- Я совсем не спала, я совсем не возвращалась к моей постели. Ничего не случилось до-тех-пор, пока не вошла Пенелопа в обыкновенное время, утром.

Я выпустил её руку, встал и прошелся по комнате. На каждый мои вопрос быль дан ответ. Каждая подробность, какую только пожелал я знать, была выставлена передо мною. Я даже возвратился к мысли о лунатизме и опьянении; опять невозможность той и другой теории была доказана - на этот раз по показаниям свидетеля видевшого меня. Что следовало сказать теперь? Что следовало теперь делать? Только один ужасный факт воровства - единственный видимый и осязаемый предмет стоял передо мною среди непроницаемого мрака, окружавшого все кроме этого! Ни малейшого проблеска света не руководило меня, когда я узнал тайну Розанны Спирман на Зыбучих Песках. И ни малейшого проблеска света теперь, когда я обратился к самой Рэчель и услышал отвратительную историю ночи от нея самой.

На этот раз она первая прервала молчание.

-- Ну, сказала она: - вы спрашивали, а а отвечала. Вы заставили меня надеяться, что из всего этого выдет что нибудь, потому что вы надеялись чего-то. Что вы скажете теперь?

Тон, которым она говорила, показал мне, что мое влияние над него прекратилось.

-- Мы должны были вместе взглянуть на то, что случилось в ночь после дня моего рождения, продолжала она: - я тогда мы должны были понять друг друга. Сделали ли мы это?

Она безжалостно ждала моего ответа. Отвечая ей. я сделал гибельную ошибку - я позволил отчаянной безпомощности моего положения одержать верх над моим самообладанием. Опрометчиво и безполезно стал я упрекать ее за молчание, которое до-сих-пор оставляло меня в неведении.

-- Еслиб вы высказались, когда вам следовало высказаться, начал я: - еслиб вы оказали мне самую обыкновенную справедливость и объяснились...

-- Объясниться! повторила она. - О, есть ли другой такой человек на свете? Я пощадила его, когда разрывалось мое сердце, я выгородила его, когда дело шло о моей репутации - а она упрекает меня теперь и говорит, что мне следовало объясниться! После того, как я верила ему, после того как я его любила, после того, как я думала о нем днем, видела его ко сне ночью - он спрашивает, почему я не обвинила его в безчестии в первый раз, как мы встретились: Возлюбленный коего сердца, ты вор! Мой герои, которого я люблю и уважаю, ты прокрался в мою комнату под прикрытием ночной темноты и украл мой алмаз!" Вот что следовало мне сказать. Негодный, низкий человек! я лишилась бы пятидесяти алмазов скорее, чем видеть, как лицо твое лжет мне. Как оно лжет теперь!

Я взял шляпу. Из сострадания к ней - да, по совести могу сказать - из сострадания к ней я отвернулся, не говоря ни слова, и отворил дверь, в которую я вошел в комнату.

Она пошла за мною, вырвала дверь из руки моей, заперла ее и указала на тот стул, с которого я встал.

-- Нет, сказала она: - еще не теперь! Я обязана оправдать мое поведение перед вами. Вы останетесь и выслушаете меня или унизитесь до самой гнусной низости - насильно выдяте отсюда.

Тяжело было моему сердцу видеть ее, тяжело было моему сердцу слышать её слова. Я отвечал знаком - вот все, что s мог сделать - что я покоряюсь её воле.

Яркий румянец гнева начинал сбегать с её лица, когда я воротился и молча сел на мой стул. Она несколько подождала и собиралась с твердостью. Когда она продолжала, только один признак чувства был заметен в ней. Она говорила не смотря на меня. Руки её были крепко стиснуты да коленях, а глаза устремлены в землю.

-- Я должна была оказать вам самую обыкновенную справедливость и объясниться, повторила она мои слова. - Вы увидите, старалась ли я отдать вам справедливость, или нет. Я сказала вам сейчас, что совсем не сдала и совсем не возвращалась к постели после того, как вы вышли из моей гостиной. Безполезно докучать вам рассказом о том, что я думала - вы моих мыслей не поймете - я только скажу вам, что я сделала, когда по прошествии долгого времени успела опомниться. Я не хотела поднять тревогу в доме и рассказать всем, что случилось - как мне следовало бы сделать. Несмотря на то, что я видела, я так любила вас, что верила - всеравно чему бы то ни было - всякой невозможности, скорее чем допустить, что вы вор. Я думала и думала - и кончила тем, что написала к вам.

-- Я никогда не получал этого письма.

-- Я знаю, что вы никогда его не получали. Подождите немножко и вы услышите почему. Письмо мое ничего не сказало бы вам открыто. Оно не погубило бы вас на всю жизнь, еслиб попало в руки кого-нибудь другого. В нем только говорилось - таким образом, что вы не могли ошибиться - что я имею причины знать, что вы в долгу и что мне и матери моей известно, что вы не очень разборчивы и не очень совестливы относительно того, каким образом вы достаете деньги, которые вам понадобятся. Вы вспомнили бы визит французского стряпчого и знали бы, на что я намекаю. Еслиб вы продолжали читать с интересом после этого, вы дошли бы до предложены!, которое я хотела вам сделать - предложения тайного (с тем, чтобы ни слова не было сказано об этом между нами) дать вам взаймы такую большую сумму денег, какую я только могу получить. И я достала бы ее! воскликнула Рэчель - румянец на щеках её опять сгустился и глаза её взглянули на меня. - Я сама заложила бы алмаз, еслиб не могла достать денег другим образом. Такими словами идеала я вам. Подождите! Я сделала более. Я условилась с Пенелопой, чтобы она отдала вам письмо, когда никого возле вас не будет. Я хотела запереться в моей спальной и оставить мою гостиную открытою и пустою все утро. И я надеялась - надеялась всем сердцем и душой - что вы воспользуетесь этим случаем и тайно положите алмаз обратно в шкапик.

Я пытался заговорить. Она с нетерпением подняла руку и остановила меня. В быстрых переменах расположения её духа, гнев её опять начал подниматься. Она встала со стула и подошла ко мне.

-- Я знаю, что вы скажете, продолжала она. - Вы хотите опять напомнить мне, что не получили моего письма. Я могу сказать вам почему: я его изорвала.

-- По какой причине, спросил я.

-- По самой основательной. Я предпочла разорвать, чем отдать такому человеку как вы! Какие первые известия дошли до меня утром? Как только я составила свой план, что я услыхала? Я услыхала, что вы - вы!!! - прежде всех в доме приглашали полицию. Вы были деятельнее всех, вы были главным действующим лицом, вы трудились прилежнее всех, чтоб отыскать алмаз! Вы даже довели вашу смелость до того, что хотели говорить со много о пропаже алмаза - который украли сами же вы, алмаза, который все время находился в ваших руках! После этого доказательства вашей ужасной лживости и хитрости я разорвала мое письмо. Но даже тогда - даже когда меня сводили с ума пытливость и разспросы полисмэна, которого пригласили вы - даже тогда какое-то ослепление души моей не допускало меня отказаться от вас. Я говорила себе: себе играет свой гнусный фарс перед всеми другими в доме. Попробуем, не может ли он разыгрывать его передо мне. Кто-то сказал мне, что вы на террасе. Я принудила себя глядеть на вас. Я принудила себя говорить с вами. Вы забыли, что я сказала вам?

Я мог бы отвечать, что я помню каждое слово. Но какую пользу в эту минуту принес бы мне мой ответ?

ли для нея пропажа алмаза такую же тайну, как и для всех нас - но не показало мне и проблеска истины? Не имея ни малейшого доказательства в свое оправдание, как я мог убедить ее, что я знал не более самого посторонняго слушателя о том, что было в её мыслях, когда она говорила со мною на террасе?

Может быть, для вас удобно забыть; для меня же злобно помнить, продолжала она. - Я знаю, что я сказала - потому что сообразила мои слова прежде, чем произнесла их. Я давала вам один случай за другим признаться в истине. Я высказала все что могла - только не сказала, что мне известно, что вы совершили воровство. А вы отвечали мне только тем, что посмотрели на меня с притворным изумлением и с ложным видом невинности - точь-в-точь как мы смотрели на меня сегодня, точь-в-точь как вы смотрите на меня теперь! Я оставила вас в то утро, узнав наконец, каков вы - самый низкий негодяй, когда-либо существовавший на свете!

-- Еслиб вы высказались в то время, вы могли бы оставить меня, Рэчель, узнав, что вы жестоко оскорбили человека невинного.

-- Еслибы я высказалась при других, возразила она с новой вспышкой негодования: - вы были бы обезславлены навсегда! Еслиб я высказалась только вам одному, вы отперлись бы, как отпираетесь теперь! Неужели вы думаете, я поверила бы нам? Будет ли колебаться солгать человек, который сделал то, что, как я видела, сделали вы, который вел себя после так, как вели вы? Ну, недоразумение кончилось. Поправилось ли дело? Нет, дело осталось в прежнем положении. Я не верю вам теперь! Я не верю, что вы нашли ночную рубашку; я не верю, что Розанна Спирман написала вам письмо; я не верю ни одному вашему слову. Вы украли алмаз - я вас видела! Вы притворялись, будто помогаете полиции - я видела! Вы заложили алмаз лондонскому ростовщику - я уверена в этом! Вы набросили подозрение своего безславия (благодаря моему низкому молчанию) на невинного человека! Вы бежали на континент с вашей добычей! После всех этих гадостей вы могли сделать только одно. Ты могли прийти сюда с последней ложью на губах - вы могли прийти сюда и сказать мне, что я оскорбила вас!

Еслиб я остался минуту долее, я не знаю, какие слова могли бы вырваться у меня, о которых я вспоминал бы потом с напрасным раскаянием и сожалением. Я прошел мимо Рэчель и отворил дверь во второй раз. Во второй раз - с неистовой злостью разсерженной женщины она схватила меня за руку и загородила мае дорогу.

Грудь её поднималась от истерического гнева - ускоренное судорожное дыхание почти касалось моего лица, когда она удерживала меня у двери.

-- Зачем вы пришли сюда? настаивала она с отчаянием. - Спрашиваю вас опять - зачем вы пришли сюда? Или вы боитесь, что я выдам вас? Теперь вы богаты, теперь вы заняли место в свете, теперь вы можете жениться на лучшей невесте во всей Англии - или вы боитесь, что я скажу слова, которые не говорила никому на свете, кроме вас? Я не могу сказать этих слов! Я не могу выдать вас! Я еще хуже, если только это возможно, чем вы.

Рыдания и слезы вырывались у нея. Она свирепо боролась с ними, она все крепче и крепче держала меня.

-- Я не могу вырвать вас из моего сердца, сказала она: - даже теперь! Вы можете положиться на постыдную, постыдную слабость, которая может бороться с вами только таким образом!

-- Всякая другая женщина на свете считала бы безславием дотронуться до него! воскликнула она. - О, Боже! я презираю себя еще сильнее, чем презираю его!

Слезы против моей воли выступали на глазах моих - я не мог более выдержать такой ужасной сцены.

С этими словами я оставил ее. Она вскочила со стула, на который опустилась за минуту перед тем - она вскочила, благородное создание! - и проводила меня через всю другую комнату с последним сострадательным словом на прощанье.

меня.

Я повернулся, чтоб мое лицо показало ей, что я говорить не в состоянии - я повернулся, махнул рукой и увидал ее тускло, как видение, сквозь слезы, наконец одолевшия меня.

Через минуту все кончилось. Я опять вышел в сад. Я не видал и не слыхал ее более.