Новая Магдалина.
Сцена первая. Хижина на границе.
Глава VI. Немецкий хирург.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Новая Магдалина. Сцена первая. Хижина на границе. Глава VI. Немецкий хирург. (старая орфография)

ГЛАВА VI.
Немецкий хирург.

Младший из трех иностранцев, судя по его чертам, цвету лица и манерам, был повидимому Англичанин. Он был в военной шапке и военных сапогах, но остальная одежда его была штатская. За ним стоял офицер в прусском мундире, а за офицером третий посетитель, старейший по летам из всех трех. Он также был в мундире, но его наружность не изобличала военного человека. Он хромал на одну ногу, был сутуловат, и вместо шпаги при бедре держал в руках палку. Бросив пристальный взгляд сквозь большие очки, похожия на двух черепах, сначала на Мерси, потом на кровать, потом вокруг всей комнаты, он обратился с циническим спокойствием в манерах к прусскому офицеру и прервал молчание.

-- Женщина больная на кровати; другая женщина при ней, и никого больше в комнате. Есть ли надобность, майор, ставить здесь караул?

-- Никакой надобности, отвечал майор. - Он повернулся на каблуках и вышел в кухню. Немецкий хирург, движимый инстинктом своей профессии, сделал несколько шагов в направлении к постели. Молодой Англичанин, глаза которого оставались прикованными к Мерси, задернул холщевой занавес над дверью, и почтительно обратился к ней по-французски:

-- Если осмелюсь спросить, вы Француженка? сказал он.

-- Я Англичанка, ответила Мерси.

Хирург услыхал ответ. Остановись на пути к кровати, он указал пальцем на лежавшую на ней фигуру и сказал Мерси по-английски, с сильным немецким акцентом.

-- Могу ли я быть здесь полезен?

Его манера была иронически вежлива, его резкий голос звучал сардонически и монотонно. Мерси в ту же минуту подучила отвращение к этому ковыляющему безобразаому старику, грубо глядевшему на нее в свои большие черепашьи очки.

-- Вам нечего делать, сэр, сказала она кортко. - Госпожа эта была убита, когда ваши войска бомбардировали этот дом.

Англичанин обернулся и взглянул с сожалением на кровать. Немец усладил себя щепотью табаку и задал другой вопрос:

-- Было ли тело осмотрено врачом? спросил он.

Мерси нелюбезно ограничила ответ необходимым: да. Немецкий хирург был не такой человек чтобы смущаться нелюбезностью дамы. Он продолжал допрашивать.

-- Кто осматривал тело? спросил он затем.

Мерси отвечала:

-- Доктор бывший при французском лазарете.

Немец проворчал презрительное неодобрение всем Французам и всем французским учреждениям. Англичанин воспользовался первым случаем чтобы снова обратиться к Мерси:

-- Дама эта ваша соотечественница? спросил он вежливо.

Мерси подумала прежде чем ответить ему. При той цели какую она имела в виду, могли быть важные поводы чтобы говорить с величайшею осторожностью о Грации.

-- Я полагаю, сказала она. - Мы встретились здесь случайно. Я ничего про нее не знаю.

-- Ни даже её имени? спросил немецкий хирург.

-- Ни даже её имени, упрямо ответила она.

Старик посмотрел на нее еще грубее прежнего, подумал про себя и снял свечу со стола. Он снова заковылял к постели и стал молча разсматривать лежавшее тело. Англичанин продолжал разговор, не скрывая более участия которое он чувствовал к стоявшей пред ним прекрасной женщине.

-- Извините меня, сказал он, - вы слишком молоды чтобы быть одной в военное время и в таком месте.

Неожиданный шум в кухне избавил Мерси от необходимости тотчас же отвечать ему. Она услыхала голоса раненых, жалобно возражавшие против чего-то, и грубую команду иностранных офицеров приказывавшую им молчать. Великодушные инстинкты женщины мгновенно одержали верх над личными соображениями связанными с присвоенным ею себе положением. Не думая о том что она может изобличить себя как сиделку при французском лазарете, она тотчас отдернула занавес чтобы войти в кухню. Немецкий часовой загородил ей дорогу и уведомил на своем языке что посторонние не пускаются. Англичанин вступился, вежливо спросив ее имеет ли она особенную цель, желая войти в кухню.

-- Бедные Французы! воскликнула она с жаром, и сердце её разрывалось при мысли что она забыла о них. - Бедные раненые Французы!

Немецкий хирург отошел от кровати и заговорил прежде чем Англичанин успел сказать слово.

-- Вам нет дела до раненых Французов, крикнул он самыми резкими нотами своего голоса. - Раненые Французы мое дело, а не ваше. Они наши пленные, и их переводят в наш лазарет. Это говорю вам я, Игнатий Ветцель, начальник медицинского штаба. Помолчите. И обратясь к часовому, он прибавил по-немецки: - Опусти занавес, и если женщина будет настаивать, оттолкни ее рукой в эту комнату.

Мерси пыталась возражать. Англичанин почтительно взял ее за руку и отвел от часового.

-- Сопротивляться безполезно, сказал он. - Немецкая дисциплина никогда не делает уступок. Вам нет ни малейшей надобности безпокоиться о Французах. Лазарет под управлением хирурга Ветцеля устроен превосходно. Я отвечаю за то что с ними будут обращаться хорошо. Говоря это, он видел слезы на её глазах; его удивление к ней все более возрастало. "Добра так же как а прекрасна", подумал он. - "Что за прелестное создание!"

-- Ну! сказал Игнатий Ветцель, глядя в очки строго за Мерси, - довольны ли вы? И замолчите ли вы?

Она уступила: настаивать, очевидно, было безполезно. Но без отпора немецкого хирурга, её преданность к раненым еще могла бы удержать ее на пути на который она вступила. Еслиб она могла только вновь погрузиться душой и телом в доброе дело ухода за больными, то оно дало бы ей достаточно силы чтоб устоять против искушения. Роковая строгость немецкой дисциплины оборвала последнюю нить за которую держались её лучшия побуждения. Её дсщо было безучастным когда она гордо отошла от хирурга Ветцеля и села в кресла.

Англичанин последовал за нею и возобновил вопрос о её настоящем положении.

-- Не думайте чтоб я хотел вас понапрасну встревожить, сказал он. - Повторяю, вам нет надобности безпокоиться о Французах, но есть важный повод для безпокойства о вас самих. На разсвете возобновится битва вокруг этой деревни; вам в самом деле надо бы быть в более безопасном месте. Я офицер английской армии, и меня зовут Гораций Гольмкрофт. Я был бы счастлив быть чем-нибудь вам полезен, а я могу быть полезен, если вы позволите. Вы путешествуете? осмелюсь спросить.

Мерси теснее закуталась в плащ, закрывавший её одежду сиделки, и молча совершила первый открытый обман. Она утвердительно кивнула головой.

-- Отправляетесь ли вы в Англию?

-- Да.

-- В таком случае я могу добыть вам пропуск через немецкия линии и тотчас же отправить вас в пут.

Мерси посмотрела на него с нескрываемым удивлением. Его сильное участие в ней сдерживалось в самых строгих пределах благовоспитанности. Он несомненно был джентльмен. В самом ли деле должно его донимать так как он говорил?

-- Вы можете дать мне пропуск через немецкия линии, повторила она. - Вы должно-быть пользуетесь необыкновенным влиянием, сэр, чтобы сделать это.

-- Я пользуюсь влиянием которому никто не может противиться, ответил он, - влиянием печати. Я служу здесь военным корреспондентом одной из наших больших английских газет. Если я попрошу офицера командующого отрядом, он даст вам пропуск. Он здесь недалеко от этого дома. Что вы на это скажете?

Она напрягла всю свою решимость, - не без труда, даже теперь, - и поймала его на слове.

-- Я с благодарностию принимаю ваше предложение, сэр.

Он сделал шаг в направлении к кухне и остановился.

-- Лучше будет если обратиться с этою просьбой, по возможности, секретно, сказал он. - Меня спросят, если я пройду чрез эту комнату. Нет ли другого выхода из дома?

Мерси указала ему на дверь ведущую на двор. Он поклонился и оставил ее.

Она украдкой взглянула на немецкого хирурга. Игнатий Ветцель опять стоял у кровати, наклонясь над телом и повидимому погруженный в разсмотрение раны нанесенной гранатой. Инстинктиввое отвращение Мерси к этому старику усилилось в десять раз теперь, когда она осталась одна с ним. Она отвернулась от него и стала глядеть в окно на лунный свет.

Совершила ли она обман? Едва ли еще. Она сказала про себя что возвращается в Англию, и только. До сих пор не было никакой необходимости которая принуждала бы ее явиться в Мабельторп-Гауз на место Грации. Еще есть время обдумать её решение; еще есть время написать отчет о происшествии, как она предполагала, и отправить его с портфелем леди Джанете Рой. Положим, она окончательно решилась бы поступить таким образом, что же станет с нею когда она снова очутится в Англии? Ей не было другого выбора как обратиться снова к начальнице приюта. Ей ничего не оставалось делать как возвратиться в приют!

Приют! Начальница приюта! Какие воспоминания связанные с этими словами являлись без зову и занимали первое место в её мыслях? О ком она думала в этом чуждом месте и в эту критическую минуту её жизни? О человеке чьи слова нашли доступ в её сердце, чье влияние подкрепило и ободрило ее в часовне приюта. Одна из лучших его проповедей была специально посвящена Юлианом Греем предостережению прихожан к коим он обращался против унижающого влияния лжи и обмана. Слова с которыми он обращался к несчастным женщинам бывшим вокруг него, слова сочувствия и одобрения, ни от кого прежде ими не слышанные, припомнились Мерси Меррик, как будто бы она их слышала час тому назад. Она страшно побледнела, когда эти слова теперь снова убеждали ее. "О! прошептала она про себя, думая о своем намерении и плане; что я сделала? что я сделала?"

Она отвернулась от окна с некоторою смутною идеей в уме последовать за мастером Гольмкрофтом и позвать его назад. Взглянув снова на кровать, она встретилась глазами с Игнатием Ветцелем. Он шел к ней чтобы сказать что-то, держа в руке белый платок, - платок, который она дала Грации.

-- Я нашел это у не а в кармане, сказал он. - Здесь написано её имя. Она должно-быть ваша соотечественница. Он прочел буквы замеченные на платке с некоторым затруднением; - её имя - Мерси Меррик.

Его уста сказали это, а не её. Он дал ей это имя.

-- Мерси Меррик - ведь это английское имя? продолжал Игнатий Ветцель, устремив глаза прямо на нее. - Так что ли?

Воспоминания о Юлиане Грее начали слабеть в её уме. Один настоятельный и жгучий вопрос теперь занимал главное место в её мыслях. Должна ли она поправит заблуждение Немца? Наступило время заговорить и заявить о своей личности, или промолчать и вступить на путь обмана.

Гораций Гольмкрофт снова вошел в комнату, в то время как глаза хирурга Ветцеля все еще были устремлены на нее, ожидая ответа.

-- Я не преувеличивал своего влияния, сказал он, указывая на небольшой лоскуток бумаги в руке. - Вот пропуск. Есть у вас перо и черпала? Мне надо написать на бланке.

Мерси указала на письменные принадлежности на столе. Гораций сел и опустил перо в чернила.

-- Прошу вас не подумайте чгоб я желал вмешиваться в ваши дела, сказал он. - Но я принужден сделать вам один или два вопроса. Как ваше имя?

Неожиданная дрожь охватила ее. Она оперлась на конец кровати все её будущее существование зависело от ответа. Но она не была в состоянии произвести ни слова.

Игнатий Ветцель еще раз ее выручил. Его крикливый голос раздался в наступившую паузу молчания как раз во время. Он с упорством держал платок пред её глазами. Он упрямо повторял:

-- Мерси Меррик ведь английское имя, - так что ли? Гораций Гольмкрофть взглянул на него из-за стола.

Хирург Ветцель указал на труп на постели.

-- Я узнал ее по платку, сказал он. - Эта леди, кажется, была настолько нелюбопытна что не потрудилась узнать имя своей соотечественницы. - Он сделал этот насмешливый намек на Мерси тоном который был почти подозрителен, и взглянул на нее почти презрительно. Её живой характер тотчас же оскорбился невежливостию направленою против нея. Раздражение минуты - так часто самые ничтожные поводы руководят важнейшими человеческими действиями - решило её выбор. Она гневно обернулась спиной к грубому старику и оставила его в заблуждении что он узнал имя умершей женщины.

Гораций снова принялся писать на бланке.

-- Извите меня за настойчивость моего вопроса, сказал он. - Вы сами теперь знаете какова немецкая дисциплина. Позвольте же узнать как ваше имя?

Она отвечала небрежно, с вызывающим видом, не сознавая вполне того что она делала:

-- Грация Розберри, сказала она.

Но едва губы её произнесли эти слова, как она готова была дать все что имела, чтобы взять их назад.

-- Мисс? допросил Гораций улыбаясь.

Она могла ответить ему только наклонением головы.

Он написал: "Мисс Грация Розберри", подумал с минуту и потом прибавил вопросительно: "возвращающаяся к своим друзьям в Англии?" Её друзья в Англии! Сердце Мерси переполнилось. Она молча дала утвердительный ответ новым наклонением головы. Он вписал эти слова после её имени и засыпал песком мокрые чернила.

-- Этого достаточно, сказал он, вставая и подавая Мерси пропуск. - Я сам посмотрю как вы пройдете сквозь караулы и постараюсь устроить чтобы вас отправили по железной дороге.

-- Где ваш багаж?

Мерси указала на входную дверь дома.

-- В сарае около дома, сказала она. - Он не велик, и я могу сама приготовить его, если часовой пропустить меня через кухню.

Гораций указал на бумагу в её руке.

-- Вы можете идти куда вам угодно теперь, сказал он - Должен ли я подождать вас здесь или на дворе?

Мерси бросала недоверчивый взгляд на Игнатия Ветщеля. Он возобновил свой бесконечный осмотр тела лежащого на кровати. Еслиб она оставила его одного с мистером Гольмкрофтом, то кто знает что мог сказать про нее ненавистный старик. Она ответила:

-- Подождите меня на дворе, пожалуста.

Часовой при виде пропуска посторонился и отдал честь. Все французские пленные были выведены из кухни, где оставалось не более полдюжины Немцев, большею частию спящих. Мерси взяла одежду Грации Розберри, сушившуюся в углу, и направилась в сарай, представлявший простую деревянную пристройку, прислоненную к стене дома. У входной двери она встретила другого часового и ему также показала пропуск. Она обратилась к этому солдату с вопросом: понимает ли он по-французски? Он отвечал что немного понимает. Мерси дала ему небольшую монету и сказала:

-- Я пойду в сарай уложить мой багажь. Будьте так добры постеречь чтобы никто не помешал мне.

Часовой поклонился в знак того что он понял о чем его просят. Мерси исчезла в темной внутренности сарая.

Оставшись один с хирургом Ветцелем, Гораций обратил внимание на старого чудака, попрежнему все еще наклоненного над английскою леди убитою гранатой.

-- Ничего особенного для газеты, возразил циник, продолжая свой осмотр внимательнее прежнего.

-- Но интересно для доктора, а? сказал Гораций.

Гораций добродушно принял намек заключавшийся в этих словах. Он вышел из комнаты в дверь ведущую на двор и стал ждать на дворе очаровательную Англичанку, как она ему поручила.

Оставшись один и бросив сперва осторожный взгляд вокруг себя, Игнатий Ветцель раскрыл верхнюю часть одежды Грации и приложил левую руку к её сердцу. Вынув другою рукой из кармана своего сюртука небольшой стальной инструмент, он приложил его осторожно к ране, приподнял кусочек раздробленной и вдавленной кости черепа и ожидал результата.

-- Ага! воскликнул он, обращаясь с ужасающею веселостью к лежавшему под его руками бездыханному созданью. - Француз говорит что вы умерли, моя голубушка, так что ли? Француз шарлатан! Француз осел!

Он поднял голову и позвал, обратясь к кухне: "Макс!" Засланный молодой Немец, прикрытый фартуком от подбородка до самых ног, поднял занавес и ждал приказаний.

Отдав это приказание, он радостно потер руки и весь отряхнулся, как делают собаки.

-- Теперь я вполне счастлив, прокаркал страшный старик, бросая искоса пылающие взгляды на кровать. - Голубушка моя, мертвая Англичанка, я не согласился бы пропустить встречу с вами за все сокровища в мире. Ха, ха! Чортов брат, французский шарлатан, ты называешь это смертью, вот как! Я называю это приостановкой жизни от давления на мозг.

Макс вошел с черным мешком.

Игнатий Ветцель выбрал два страшные инструмента, новенькие и блестящие, и прижал их к своей груди.

солдата которому я сделал операцию над раной на голове.

Помощник вытаращил свои сонные глаза; он был очевидно заинтересовав.

-- Помню, сказал он, - я держал свечу.

Хирург подошел к кровати.

-- Я не доволен результатом операции при Сольферино, сказал он. - С того самого времени мне хотелось сделать другой опыт. Правда, я спас жизнь человека, но мне не удалось возвратить ему вместе с тем и разсудок. Может-быть была какая-либо ошибка в операции, а может-быть это зависело и от самого человека. Как бы то ни было, но он остался сумашедшим и умрет таким. Взгляни сюда, Макс, на эту милую молодую женщину на кровати. Вот случай который мне был нужен, такой же случай как при Сольферино. Ты опять будешь держать свечу, мой милый; стань здесь и смотри во все глаза. На этот раз я постараюсь спасти и жизнь и разсудок.

-- Пропустите английскую даму!

Операция продолжалась. Послышался более слабо голоса следующого часового:

-- Пропустите английскую даму!

Операция кончилась. Игнатий Ветцель молча поднял руку и приложил ухо ко рту пациентки.

-- Ага! воскликнул он. - Милая девушка! Вы дышите, вы живы!

Когда он это говорил, в последний раз донесся голоса часового на конце немецкой цепи, на этот раз едва слышный

-- Пропустите английскую даму!

КОНЕЦ ПЕРВОЙ СЦЕНЫ.