Новая Магдалина.
Сцена вторая. Маблеторп-Гаус.
Глава VI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Новая Магдалина. Сцена вторая. Маблеторп-Гаус. Глава VI. (старая орфография)

СЦЕНА ВТОРАЯ. МАБЛЕТОРП-ГАУС. ВСТУПЛЕНИЕ.

Место действия - Англия.

Время - зима 1870 года.

Действующия лица: Юлиан Грей, Гораций Гольмкрофт, леди Дженета Рой, Грация Розберри и Мерси Меррик.

ГЛАВА VI.

Прекрасный зимний день. Небо ясно; мороз довольно силен; лед годится для катанья на коньках.

Столовая старинного дома называемого Маблеторп-Гаусом и находящагося в Кенсингтонском предместьи Лондона, известного между художниками и вообще людьми со вкусом своею изящною деревянною резьбой италиянского происхождения, покрывающею стены с трех сторон. С четвертой стороны ход позднейших улучшений обнаружился в форме оранжереи или зимняго сада с редкими растениями и цветами.

По правую руку, если вы стоите лицом к оранжерее, однообразие стены с панелью смягчено красивою, резною дверью ведущею в библиотеку, за которою следует большая зала и другия приемные комнаты дома. Такая же дверь по левую руку ведет в биллиардную, за которою следует курильная комната и далее небольшая швейцарская пред одним из второстепенных входов. По левую же руку в столовой находится камин, с мраморною доской, украшенною в пестром стиле конца прошлого столетия. На образованный вкус эта комната с мебелью в новейшем вкусе и оранжереей, с старинными стенами и дверями, с высоким камином (не слитком старым и не новым) представляет поразительную, почти возмутительную смесь декоративного искусства вовсе несходных школ. На непросвещенных эта столовая производит только впечатление роскоши и комфорта.

Часы только-что пробили три. Стол накрыт для завтрака. За столом сидят трое. Вопервых, леди Дженета Рой; вовторых, молодая особа занимающая у нея должность чтеца и компаньйонки; втретьих, молодой человек гостящий в доме и являвшийся уже на этих страницах под именем Горация Гольмкрофта, военного корреспондента одной из английских газет.

Леди Дженета Рой не нуждается в рекомендации. Всякий кто претендует на знакомство с лондонским обществом знает леди Дженету Рой.

Кто не слыхал об её старых кружевах и драгоценных рубинах? Кто не любовался её величественною фигурой, её прекрасно причесанными седыми волосами, её удивительными черными глазами, все еще сохраняющими юношеский блеск, несмотря на то что они смотрят на мир уже семьдесят лет? Кто не чувствовал прелести её прямой, свободно текущей речи, её неистощимой веселости, её добродушно-грациозного обращения? Где найти такого отшельника который не был бы знаком хоть по слухам с фантастическою оригинальностью её идей, с её великодушною готовностью помочь всякому начинающему таланту в каком бы то ни было роде, с её добрыми делами, с её всегдашнею готовностью помочь ближнему, готовностью которую не может притулить никакая неблагодарность? Всякий слышал об этой популярной старой леди, о бездетной вдове давно забытого лорда. Всякий знает леди Дженету Рой.

Но кто знает красивую молодую женщину сидящую по правую руку от нея? Решительно никто не знает.

На ней надето серое поплиновое платье, отделанное зеленым бархатом, и темнокрасная лента на шее. Она почти так же высока как леди Дженета, и фигура её отличается красотой и грацией, редко встречающимися в женщинах выше средняго роста. Судя по врожденному величию в манере держать голову и по выражению её грустных серых глаз, люди верящие в благородство крови приняли бы ее также за знатную женщину. Но, увы! она только компаньйонка леди Дженеты. Её голова, увенчанная прекрасными светло-каштановыми волосами, почтительно наклоняется, когда леди Дженета заговаривает с ней. Её прекрасная, твердая рука безпрерывно предупреждает малейшия потребности леди Дженеты. Старая дама обращается с ней как с приемною дочерью. Но благодарность молодой особы всегда выражается какою-то сдержанностью; в её улыбке, когда она отвечает на задушевный смех леди Дженеты, всегда просвечивает грусть. Разве что-нибудь не благополучно под спокойною поверхностью? Нет ли у нея какого-нибудь страдания душевного или физического? Что с ней?

Она страдает тайными угрызениями совести. Это нежное и прекрасное создание томится под медленною пыткой безпрерывного самоосуждения.

Хозяйке дома и всем его обитателям и посетителям она известна как Грация Розберри, осиротелая родственница леди Дженеты Рой. Себе самой она известна как бродяга с лондонских улиц призренная Лондонским приютом, как погибшая женщина укравшая себе дом и имя - после долгих попыток заслужить их честно. Вот она сидит омраченная своею ужасною тайной, облеченная чужою личностью, занимающая чужое место. Мерси Меррик стоило только осмелиться чтобы сделаться Грацией Розберри. Она осмелилась и сделалась Грацией Розберри около четырех месяцев тому назад.

В эту минуту, пока леди Дженета говорит с Горацием Гольмкрофтом, нечто сказанное ими заставило ее задуматься о первом роковом шаге вовлекшем ее в обман.

Как удивительно легко было ей выдать себя за Грацию Розберри! Леди Дженета с первого взгляда пленилась её благородным, интересным лицом. Не надо было представлять украденные письма, не надо было разказывать приготовленную историю. Старая дама отложила в сторону письма, не развернув их, и прервала разказ на первых словах. "Лицо ваше достаточная рекомендация, душа моя, отец ваш не может сказать за вас ничего такого чего уже не сказали вы сами". Таково было приветствие которое с самого начала поставило ее твердо в её ложном положении. Благодаря её собственному опыту и дневнику событий в Риме, на вопросы о её жизни в Канаде и о болезни полковника Розберри у нея были готовые ответы, которые могли бы обезоружить сразу всякое подозрение, еслиб оно существовало. Пока настоящая Грация медленно возвращалась к жизни в немецком госпитале, ложная Грация была представлена друзьям леди Дженеты как родственница хозяйки Маблеторп-Гауса. До сих пор ложная Грация была в полной уверенности что настоящая Грация умерла и лежит в могиле. Насколько ей было теперь известно, она могла прожить жизнь в полной безопасности, уважаемою, известною и любимою, в том положении которым она овладела обманом.

Она встала из-за стола. Главным мучением её жизни было бороться с воспоминаниями преследовавшими ее безпрерывно, как они преследовали ее теперь. Память была её злейшим врагом; единственным средством спастись от нея было переменить место и занятие.

-- Могу я пойти в оранжерею, леди Дженета? сказала она.

-- Конечно, друг мой.

Она поклонилась своей покровительнице, поглядела с минуту с пристальным и сострадательным вниманием на Горация Гольмкрофта и, пройдя медленно комнату, ушла в зимний сад. Гораций следил за ней глазами с выражением смешанного восхищения и неодобрения. Когда она скрылась, восхищение пропало, неодобрение осталось. Лицо молодого человека омрачилось, он сидел молча ворочая вилкой остатки кушанья на своей тарелке.

-- Нет, благодарю вас.

-- Или цыпленка.

-- И цыпленка не хочу.

-- Так ничто не соблазнит вас?

-- Я выпью еще немного вина если позволите.

Он наполнил свой стакан кларетом (в пятый или шестой раз) и выпил его залпом. Блестящие глаза леди Дженеты следили за ним с насмешливым вниманием; многоречивый язык леди Дженеты высказал по обыкновению откровенно то что было у нея на душе.

-- Кенсингтонский воздух, повидимому, не совсем полезен вам, мой молодой друг, сказала она. - Чем дольше вы гостите у меня, тем чаще вы наполняете свой стакан и тем скорее опорожняете свой портсигар. Это дурные признаки в молодом человеке. Вы приехали ко мне раненым и больным. Я на вашем месте не стала бы рисковать собою только из-за того чтоб описать битву в газетах. Но о вкусах не спорят. Не больны ли вы опять? Не мучает ли вас опять ваша рана?

-- Нисколько.

-- Так вы не в духе?

Гораций Гольмкрофт опустил вплку, облокотился локтями на стол и отвечал:

-- Ужасно!

Даже терпимость леди Дженеты имела пределы. Она могла простить всякий проступок, кроме проступков против благовоспитанности. Она вооружилась ближайшим орудием лопавшимся ей под руку, столовою ложкой, и хлопнула молодого человека по ближайшей к ней руке.

-- Мой стол не клубный стол, сказала старушка. - Поднимите голову. Не глядите на вилку, глядите на меня. Я никому не позволяю быть не в духе в моем доме. Я считаю это оскорблением. Если наша спокойная жизнь вам не нравится, скажите это прямо и уезжайте куда угодно. Мне кажется что вы могли бы найти себе какое-нибудь занятие, еслибы захотели поискать. Нечего улыбаться. Я не желаю видеть ваши зубы, я желаю ответа.

Гораций согласился что занятие он мог бы себе найти. Война между Францией и Германией, заметил он, все еще продолжается, и редакция газеты предлагала опять употребить его в качестве военного корреспондента.

-- Не говорите о газетах и о войне! воскликнула леди Дженета с гневом, в этот раз неподдельным. - Я не терплю газет! Я не допускаю их в мой дом. Я возлагаю на них всю ответственность за кровь пролитую Французами и Немцами.

Гораций смотрел с изумлением. Старушка говорила очевидно сериозно.

-- Что вы хотите сказать? спросил он. - Разве газеты виноваты в войне?

-- Виноваты, отвечала леди Дженета. - Еще бы! Вы не понимаете эпохи в которую живёте. Разве в наше время кто-нибудь делает что-нибудь не желая чтоб его поступок был объявлен в газетах? Я подписываюсь на доброе дело, ты получаешь похвальный аттестат, он говорит проповедь, мы терпим неприятность, вы делаете открытие, они идут в церковь и венчаются. И я, ты, он, мы, вы, они, - все хотим одного и того же, мы хотим чтоб это было объявлено в газетах. Разве короли, солдаты и дипломаты составляют исключение из общого правила? Никогда! Я говорю вам не шутя что еслибы все европейския газеты единогласно решили не упоминать в печати ни одним словом о Франко-Германской войне, я твердо убеждена что война давно бы окончилась, по недостатку поощрения. Пусть перо перестанет прославлять меч, и я наперед знаю каков будет результат. Не будет отчетов - не будет битв.

Леди Дженета поразила своего молодого друга его же собственным оружием.

-- Разве я живу не в последней половине девятнадцатого века? возразила она. - Обнародовать в газетах, сказали вы? Непременно, Гораций, и крупным шрифтом, если любите меня.

Гораций переменил тему разговора.

-- Вы осуждаете меня за то что я не в духе, сказал он, - и приписываете это тому что мне наскучила моя спокойная жизнь в Маблеторп-Гаусе. Вы ошибаетесь, леди Дженета. Он взглянул в сторону оранжереи, и лицо его омрачилось опять. - Дело в том что я недоволен Грацией, сказал он.

-- Что же такое сделала Грация?

-- Она продолжает упрямиться. Никакими средствами нельзя заставить ее назначить день нашей свадьбы..

прошлого. Прошло около четырех месяцев с тех пор как Гораций был ранец и принужден возвратиться на родину, и получив приглашение погостить в Маблеторп-Гаусе (будучи школьником он проводил праздники под кровлей леди Дженеты), встретил здесь прекрасную Англичанку которой оказал услугу во Франции. Проводя праздное время с утра до ночи в обществе Мерси, он скоро убедился что сильное впечатление которое она произвела на него во французской хижине превратилась в любовь.

Спустя месяц после того как он поселился в одном доме с ней, Гораций, заговорил о своей любви и заметил что ему платят взаимностью. С этих пор ему стоило только настаивать на своем, чтобы достигнуть своей цели. Согласие было дано, но на этом остановились его успехи. Никакими убеждениями и просьбами не мог он заставить свою невесту назначить день свадьбы. Такое упрямство казалось необъяснимым. У нея не было близких родственников от которых она могла бы ждать совета, а мать и сестры Горация охотно принимали ее в свою семью, как родственницу леди Дженеты. Гораций был единственный сын и получил после смерти отца хорошее именье с хорошим доходом. С обеих сторон не было решительно никаких препятствий которые могли бы помешать молодым людям обвенчаться лишь только будет готов брачный контракт. Но единственно вследствие непонятняго желания невесты помолвка их должна была повидимому быть долгою.

-- Можете вы объяснить причину поведения Грации? спросила леди Дженета. Лицо её изменилось при этом вопросе; она казалась сильно смущенною.

-- Мне неприятно говорить это вам, сказал Гораций, - но я опасаюсь что она имеет причину которую ей тяжело сказать вам и мне.

Леди Дженета омрачилась.

-- Я заставал ее несколько раз в слезах, начал Гораций. - Иногда среди самого веселого разговора она внезапно изменяется в лице и умолкает. Вот сейчас, когда она встала из-за стола, она взглянула на меня ужасно странно, как будто жалея меня. Что все это значит?

Ответ Горация, вместо того чтоб усилить безпокойство леди Дженеты, повидимому смягчил его. Гораций не заметил ничего такого что было бы новостью для нея.

-- Глупый вы человек, сказала она. - Для меня причина совершенно ясна. Грация в последнее время была не совсем здорова. Доктор советует переменить климат. Я увезу ее с собой.

-- Было бы полезнее для достижения цели еслиб я увез ее с собой, возразил Гораций. - Она может-быть согласилась бы на это, еслибы вы употребили свое влияние. Не попробуете ли вы уговорить ее? Моя мать и сестры писали ей, но без всякого результата. Сделайте мне величайшее из одолжений, поговорите с ней сегодня. Он остановился и овладев рукою леди Дженеты пожал ее с мольбою во взгляде. - Вы были всегда так добры со мной, сказал он ей, пожимая опять её руку.

саксонских волос. Мущина, в особенности хороший физиономист, мог бы заметить в очертании его лба и в линиях верхней губы признаки природы мелкой и ограниченной, склонной к сильным предразсудкам и способной держаться этих предразсудков, если даже будет очевидно доказано что они ложны. На взгляд женщин эти недостатки были скрыты прекрасною наружностью и грациозною любезностью манер. Для леди Дженеты он был дорог не только по своим личным качествам, но и по старым воспоминаниям. Отец его был одним из её поклонников во дни её молодости. Обстоятельства разлучили их. Её брак с другим был бездетный. Когда Гораций приходил к ней мальчиком из школы, она тешилась мыслью (слишком странною чтоб быть сообщенною хоть одному живому существу) что он мог бы быть её сыном, и что он был бы её сыном, еслиб она вышла за его отца. Она улыбнулась обворожительно, несмотря на свою старость, и уступила как уступила бы мат, когда молодой человек взял её руку и попросил принять участие в его горе.

-- Так вы хотите чтоб я поговорила с Грацией, сказала она, и в её голосе и манерах появилась мягкость вовсе не свойственная хозяйке Маблеторп-Гауса. Гораций понял что достиг своей цели. Он поспешно встал и обратил взор по направлению к оравжерее. Лицо его сияло надеждой. Леди Дженета (с душою полною воспоминаниями об его отце) бросила на него последний взгляд, вздохнула о невозвратном прошлом и овладела собою.

-- Идите в курильную комнату, сказала, она. толкнув его к двери - Убирайтесь и удовлетворите сильнейшую страсть девятнадцатого века. Гораций попытался выразить благодарность. - Идите курить, было все что она сказала, толкая его в двери. - Идите курить.

Оставшись одна, леди Дженета в раздумьи прошлась по комнате.

Неудовольствие Горация было вполне естественно. Поведение его невесты не имело действительно никакого оправдания. Имела ли она особую причину откладывать свадьбу или причиною было то что она еще не совсем решилась выйти за Горация, во всяком случае необходимо было добиться от нея какого-нибудь решительного ответа. Затруднение состояло в том как это сделать не обидев её. "Не понимаю я нынешних молодых женщин", думала леди Дженета. "В мое время женщина, полюбив мущину, готова была обвенчаться с ним немедленно. А теперь? Если мы живем в век прогресса, женщины теперь должны быть в этом отношении еще уступчивее чем были прежде."

-- Грация! крикнула она, подойдя к двери оранжереи.

-- Вы звали меня, миледи?

-- Да, мне нужно поговорить с вами. Подите сюда.