Новая Магдалина.
Сцена вторая. Маблеторп-Гаус.
Глава XXI. Шаги в корридоре.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Новая Магдалина. Сцена вторая. Маблеторп-Гаус. Глава XXI. Шаги в корридоре. (старая орфография)

ГЛАВА XXI.
Шаги в корридоре.

Мерси была одна.

Она испросила, себе полчаса уединения в своей комнате имея в виду употребить это время на изложение своего объяснения письменно, в форме письма к Юлиану Грею.

Ничто в последних событиях не облегчило ей сознания что она овладела сердцами Горация и леди Дженеты обманом. Только чрез Юлиана могла она высказать то что должно было возвратить Грации Розберри её законное положение в доме.

Но как ей выразить ему свое признание? Письменно или словесно?

После всего случившагося с тех пор как леди Дженета прервала их, она предпочла бы личное объяснение с человеком так деликатно понявшим ее, оказывавшим ей такое неизменное дружеское участие. Но неоднократное проявление подозрительной ревности Горация к Юлиану предупредило ее что она только создала бы себе новые затруднения и поставила бы в неловкое положение Юлиана повидавшись с ним наедине пока Гораций был в доме.

Единственный образ действия остававшийся ей был тот который она выбрала. Она решилась написать свое призвание в письме к Юлиану и в конце прибавить несколько инструкций относительно его дальнейшого образа действий.

Эта инструкции состояли в том чтоб он сообщил Горацию и леди Дженете содержание её письма в библиотеке, между тем как она, исподняя свое обещание показать им Мерси Меррик, будет ждать в соседней комнате своего приговора. Её решимость не прятаться за Юлиана от последствий к которым может довести её призвание родилась в душе её в ту минуту когда Гораций и вслед за ним леди Дженета спросили ее для чего она откладывает свое объяснение и чего заставляет она их ждать. Страдание которое причинили ей эти вопросы дало начало её намерению ждал лично своего приговора в одной комнате, между тем как Юлиан будет говорить за нее в другой. "Пусть разобьют если хотят, мое сердце", подумала она в эту горькую минуту. "Это будет только то что я заслужила."

Она заперла дверь и открыла свой письменный ящик. Зная какое трудное дело предстояло ей исполнить, она старалась приготовиться к нему.

Попытка была тщетная. Те которые занимаются писанием как своею специальностью может-быть одни только способны размерить громадное разстояние разделяющее концепцию от воплощения её в слова. Тяжелое волнение в котором Мерси была несколько часов сряду сделало ее совершенно неспособною к трудной работе изложения письменно событий в их постеленном совершении и отношении друг к другу. Не раз пробовала она начать письмо и наконец отказалась в отчаянии от тщетной попытки.

Чувство замирания в сердце, истерическое давление в груди предупредили ее об опасности оставаться праздною, жертвой мрачного самоосуждения и воображаемых опасностей.

Она обратилась инстинктивно к размышлению о своем будущем. В её будущем не было никаких недоразумений и усложнений. Оно начиналось и кончалось возвратом в Приют, если начальница согласится принять ее. Она не была несправедлива к Юлиану, она знала что его великодушное сердце будет сочувствовать ей, что его добрая рука протянется к ней с помощью. Но что случилось бы еслиб она легкомысленно приняла его помощь? Скандал указал бы на её красоту и на его молодость и истолковал бы низкими побуждениями чистейшую дружбу которая могла бы возникнуть между ними. И он был бы жертвой, потому что лишился бы своей доброй славы. Нет, ради него, из благодарности к нему её знакомство с Юлианом Греем должно было окончиться с её отъездом из Маблеторл-Гауса.

Драгоценные минуты проходили. Она решилась написать начальнице Приюта и спросить может ли она разчитывать получить прощение и быть принятою опять в Приют. Занятие письмом которое легко было написать могло иметь укрепляющее действие на её ум и приготовить ее к письму которое трудно было написать. Прежде чем взяться за перо, она постояла с минуту у окна, думая о прошлом к которому ей предстояло возвратиться.

Её окно выходило на восток. Тусклый отблеск освещенного Лондона отражался на небе на котором она остановила глаза. Он словно манил ее ко всем ужаоам страшных улиц, обещал указать ей путь к большим мостам над темною рекой и облегчить ей страшный скачок в будущую жизнь или в уничтожение, - Бог весть.

Она содрогаясь отвернулась от окна. "Неужели я решусь на такой конец, если начальница Приюта откажет принять меня?" спросила она себя.

Она принялась за письмо.

"Сударыня. - Прошло так много времени с тех пор как вы потеряли меня из виду что я едва решилась писать вам. Я боюсь что вы уже произнесли свой приговор надо мною как над ожесточенною, неблагодарною женщиной. Я вела ложную жизнь, я не была в состоянии написать вам во нынешняго дня. Теперь, когда я стараюсь сделать все что в моих силах чтоб искупить мою вину, теперь, когда я раскаиваюсь всем сердцем, могу ли я попросить позволения возвратиться к другу помогавшему мне в течении нескольких несчастных лет? О, сударыня, не отвергайте меня. У меня нет никого кроме вас к кому я могла бы обратиться за помощью.

"Позволите ли вы мне сознаться во всем? Простите ли вы мне когда узнаете что я сделала? Примите ли вы меня опять в Приют, если можете дать мне какое-нибудь занятие которым я могла бы зарабатывать себе кров и пищу?

"Прежде чем наступить ночь, я должна оставить дом в котором лишу это письмо. Мае некуда идти. Небольшая сумма денег и несколько ценных вещей которыми я обладаю должны быть оставлены здесь. Оне приобретены неправильным путем, оне не мои. В настоящую минуту на свете нет существа более безприютного чем я. Вы христианка. Не ради меня, ради Христа сжальтесь надо мной и возьмите меня к себе.

"Я хорошая сиделка, как вам известно, и шью хорошо. Не можете ли вы дать мне возможность трудиться тем или другим способом?

"Я могу также быть учительницей, самою незатейливою. Но это безполезно. Кто решится поручить своих детей такой женщине как я. А между тем я так люблю детей. Мне кажется что я могла бы быт если не счастливою, то довольною своею судьбой еслибы могла иметь дело с ними. Нет ли благотворительных обществ старающихся помотать безприютным детям бродящим по улицам? Я вспоминаю свое собственное детство и думаю как я была бы счастлива еслибы могла спасти других детей от того до чего дошла я. Над таким делом я могла бы работать неустанно дни и ночи. Я положила бы в него все мое сердце и имела бы то преимущество пред счастливыми и обезпеченными женщинами что кроме этого мне не о чем было бы думать. Надеюсь что мне доверили бы несчастных малюток взять с улиц, еслибы вы замолвили слово за меня. Если я хочу слишком многого, простите меня. Я так несчастна, так одинока и так утомлена жизнью.

"Еще одна просьба. Мне осталось быть здесь очень не долго. Не ответите ли вы мне телеграммой, сказав только да или нет.

"Меня знают здесь не под тем именем под которым вы меня знали. Прошу вас адресовать телеграмму "досточтимому Юлиану Грею, Маблеторп-Гаус, Кенсингтон". Он здесь и передаст эту телеграмму мне. Никакими словами нельзя выразить как я ему обязана. Он никогда не отчаявался во мне, он спас меня это меня самой. Да благословит и да вознаградит Господь этого добрейшого и благороднейшого человека какого я когда-либо знала.

"Мне остается только попросить вас извинить это длинное письмо и верить вашей благодарной слуге.

Она подписала и запечатала письмо и надписала адрес. За тем впервые заметила препятствие о котором должна бы была подумать раньше.

По почте письмо её не дошло бы во-время до места своего назначения. Его нужно было послать с частным посланным. До сих пор слуги леди Дженеты были все до одного к её услугам. Имела ли она право употреблять их по своим делам, когда через полчаса могла быть сама выгнана из дома как обезчещенная женщина? Не лучше ли явиться в Приют прямо, не спросив позволения, чем посылать слугу леди Дженеты?

Пока она все еще обдумывала этот вопрос, раздался стук в её дверь. Отворив ее, она увидела горничную леди Дженеты. со сложенным листом почтовой бумаги в руке.

-- От миледи, мисс, сказала служанка подавая записку. - Ответа не надо.

Мерси остановила ее когда она уже выходила из комнаты. Появление служанки дало ей новую мысль. Она спросила не будет ли кто из слуг в этот день в городе.

-- Один из грумов поедет верхом с поручением к каретнику миледи.

Приют был в двух шагах от магазина каретника. При таких обстоятельствах Мерси решилась дать поручение слуге.

-- Сделайте одолжение, попросите грума завезти это письмо. Ему не придется сворачивать в сторону чтоб отдать его, это место на его дороге.

Служанка охотно согласилась исполнить её просьбу. Оставшись опять одна, Мерси взглянула на записку которую держала в руках.

До сих пор ее благодетельница никогда не объяснялась с ней письменно когда оне были обе дома. Что могло значить такое отступление от установленных привычек? Неужели проницательная леди Дженета уже заподозрила истину. Нервы Мерси были сильно возбуждены. Она дрожала развертывая письмо.

Оно начиналось без обращения и не было подписано. Вот что писала леди Дженета:

"Я должна попросить вас отложить на несколько времени объяснение которое вы обещали мне. В мои годы неприятные открытия очень тяжелы. Я должна собраться с духом чтоб услышать то что вы имеете сообщить мне. Я постараюсь не заставлять вас ждать долго. Между тем все будет идти по старому. Мой племянник и Гораций Гольмкрофт и молодая особа которую я застала в столовой останутся по моему желанию в доме пока я не буду в состоянии встретиться опять с ними и с вами."

Этим письмо кончалось. К какому заключению могло оно привести?

Угадала ли леди Дженета истину, или только предположила что её приемная дочь имела какие-нибудь компрометирующия сношения с Мерси Меррик? Одно название "молодая особа", которым она обозначила в письме свою непрошенную гостью, доказывало что её взгляд на Грацию изменился. Но доказывали ли эти слова что она отгадала какого рода признание готовится высказать ей Мерси? Не только в эту минуту, но и в последствии не было возможности разъяснить этот вопрос. До конца своей жизни леди Дженета не сказала никому к каким заключениям пришла она в этот достопамятный день и что она перечувствовала.

Но среди многого загадочного и неразрешимого, одно было ясно. Время которым Мерси могла располагать в своей комнате было продолжено её благодетельницей. Пройдет может-быть несколько часов прежде чем у нея спросят обещанного объяснения. Между тем она успеет собраться с духом и написать свое призвание в форме письма к Юлиану Грею.

Она положила пред собой листок бумаги, оперлась головой на руку и начала снова припоминать события прошлого, начав со дня своей первой встречи с Грацией Розберри во французской хижине и кончая днем в который оне сошлись вторично лицом к лицу в столовой Маблеторп-Гауоа.

Цепь событий мало по малу, звено за звеном, начала развертываться, и Мерси заметила внезапно как с самого начала случай и судьба отлаживали ей путь к тому что она сделала.

Встретившись при обыкновенных обстоятельствах, ни Мерси, ни Грация не удостоили бы друг друга такими призваниями какими оне обменялись во французской хижине. Но при общем испытании и общей опасности, в чужой стране, две женщины соотечественницы естественно почувствовали влечение открыть друг пред другом свои сердца. Ни при каких других обстоятельствах Мерси не могли бы познакомиться при первой встрече с положением и делами Грации и не подверглась бы искушению, после катастрофы случившейся с Грацией, воспользоваться её бумагами.

Перебирая одно за другим дальнейшия события которые так естественно и вместе с тем так странно способствовали ей исполнить свой замысел, она дошла до позднейшого периода, когда Грация прибыла в Англию. Здесь опять она заметила как случай и судьба сглаживали путь к их вторичной встрече в Маблеторп-Гаусе.

Юлиан успел бы увести Грацию из комнаты, и Мерси была бы избавлена от страшной встреча при которой она упала без чувств на пол. Но случилось так что время её отсутствия неожиданно сократилось, в чем она не нашла тогда ничего необыкновенного. Члены собрания так разошлись в своих мнениях о деле по поводу которого собрались что понадобилась неизбежная в таких случаях отсрочка прений. Случай и судьба устроила так что Мерси вошла в комнату в ту именно минуту когда Грация Розберри настаивала на том чтоб ее свели лицом к лицу с женщиной овладевшею её положением.

Все эти события еще никогда не представлялись Мерси в таком роковом свете. Она была утомлена и разстроена потрясающими происшествиями этого дня.

Мало-по-малу раздражающее действие нового направления принятого её мыслями начало обнаруживаться. Сердце её замирало от суеверного страха. Смутное предчувствие чего-то ужасного билось с её пульсом, пробегало с кровью по её жилам. Мистический ужас окружал ее как атмосфера комнаты. Яркий свет свечей казался тусклым. Неестественные звуки слышались ей в шуме ветра. Она внезапно почувствовала на своем лице свои собственные холодные руки и не могла отдать себе отчета как и когда подняла она их. Она боялась оглянуться назад.

В таком ужасном состоянии она внезапно услыхала мужские шаги в корридоре. В другое время это только удивило бы ее, теперь заставило ее опомниться. Шаги, чьи бы они ни были, свидетельствовали о жизни и человеческом присутствии. Она взяла опять машинально перо и вспомнила о своем письме к Юлиану.

В ту же минуту шаги стихли у её двери. Раздался стук.

В корридоре стоял Гораций Гольмкрофт.

Его лицо, обыкновенно румяное, было бледно. Его волосы, которыми он занимался особенно тщательно, были растрепаны. Утрированная изысканность манер исчезла. Он был теперь человеком без всяких прикрас, угрюмым, подозрительным, раздраженным до крайности. Он посмотрел на нее внимательно подозрительным взглядом. Он спросил ее без предисловий и извинений холодно сердитым тоном:

-- Известно ли вам что происходит внизу?

-- Я не выходила из своей комнаты, отвечала она. - Я знаю только что леди Дженета отсрочила объяснение которое я обещала ей.

тому назад? И вы действительно не знаете что мистер Юлиан Грей сам проводил туда эту внезапно возвеличенную гостью? И что я остался один среди всех этих перемен, противоречий и загадок и все еще ничего не знаю?

-- Эти вопросы совершенно лишние, оказала Мерси кротко. - Кто же мог разказать мне что происходит внизу прежде чем вы постучались в мою дверь?

Он посмотрел на нее с насмешливо притворным изумлением.

-- Как вы недогадливы сегодня, сказал он. - Разве ваш друг мистер Юлиан Грей не мог сказать вам? Я удивляюсь что он еще не являлся к вам с своим тайным свиданием.

-- Я не понимаю вас, Гораций.

Он избегает меня, но я доберусь до него.

В его манерах было больше угрозы чем в словах. У Мерси явилось опасение что он завяжет ссору с Юлианом Греем.

-- Вы очень ошибаетесь, сказала она горячо. - Вы несправедливы к вашему лучшему другу. О себе я не говорю. Вы скоро узнаете почему я покорно выношу подозрения которые другая женщина приняла бы за оскорбление.

-- Почему? Скажите это сейчас. Не откладывая ни на минуту.

До сих пор они стояли в некотором отдалении друг от друга, Мерси на пороге двери, он прислонясь к противоположной стене корридора. При последних словах он внезапно приблизился к ней, охватил её руку и сжал ее до боли. Она старалась высвободиться.

Он выпустил её руку так же внезапно как взял ее.

-- Вы узнаете чего я хочу от вас, возразил он. - Женщина грубо оскорбившая вас, женщина которую извиняет только её помешательство, удержала в доме по вашему желанию, когда полицейский готов арестовать ее. Я имею право знать что это значит. Я помолвлен с вами. Если вы не хотите довериться другим, вы обязаны объясниться со мной. Я не хочу ждать пока леди Дженете вздумается выслушать вас. Я требую (вы сами вынуждаете меня выражаться так резко), я требую чтоб вы сказали мне как вы замешаны в этом деле. Я принужден был придти к вам сюда, потому что не видал возможности объясниться с вами иначе. Вы избегаете меня, вы запираетесь от меня в своей комнате. Я еще не муж ваш, я не имею права войти к вам. Но есть много других комнат открытых для нас. Библиотека свободна, и я позабочусь чтобы нам не помешали. Я теперь иду туда и предлагаю вам последний вопрос. Через неделю вы обещали быть моею женой. Откроете вы мне свои тайны, или нет?

Колебание в эту минуту было бы гибельно. Чувство справедливости дало почувствовать Мерси что Гораций требует только должного. Она отвечала не задумавшись:

-- Через пять минут я приду к вам в библиотеку, Гораций.

Она вытерпела от него все что только могло внушит ему его оскорбленное самолюбие. Но самою горькою минутой была та когда он поднял её руку к своим губам и нежно прошептал: - "моя милая, правдивая Грация!" Она могла только сделать ему знак оставить ее и поспешно ушла в свою комнату.

Её первым чувством когда она осталась опять одна было удивление, - удивление что ей до сих пор не пришло в голову что её жених имеет полное право быть её первым поверенным. Тяжесть признания в том что они оба обмануты в своей любви заставила ее поставить Горация на один уровень с леди Дженетой. Теперь она впервые поняла что их права на её откровенность далеко не одинаковы. Чего бы ей ни стоило сознаться Горацию лицом к лицу, это должно быть сделано.

Не колеблясь ни минуты, она отложила в сторону свои письменные принадлежности. Она не могла понять как ей пришло в голову сделать Юлиана посредником между ней и её женихом. Симпатия Юлиана (подумала она) произвела на нее такое сильное впечатление что заставила ее забыть свой несомненный долг, не допускавший нткаких сделак.

Она просила Горащя подождать пять минут. Срок этот оказался слишком долгим.

она дала себе время подумать.

Она повернулась к двери чтобы последовать за ним не медленно.

Как ни тяжела была эта минута, но самый нерациональный из всех женских инстинктов, - инстинкт заботливости о своей наружности, заставил ее остановиться. Она вынесла не мало потрясающих испытаний с тех пор как оделась чтобы сойти вниз. Вспомнив это, она машинально остановилась, вернулась назад и взглянула в зеркало.

Не тщеславие было поводом к этому поступку. Она сделала это так же безсознательно как застегнула бы разстегнувшуюся перчатку или поправила смятое платье.

Минутная улыбка, горькая и безнадежная, показалась на лице её. "Мрачная, страшная, преждевременно состаревшаяся", подумала она. "Ничего! так лучше! Это облегчить ему удар, и он не пожалеет обо мне."