Новая Магдалина.
Сцена вторая. Маблеторп-Гаус.
Глава XXVIII. Приговор произнесен.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Новая Магдалина. Сцена вторая. Маблеторп-Гаус. Глава XXVIII. Приговор произнесен. (старая орфография)

ГЛАВА XXVIII.
Приговор произнесен.

Она кончила. Последние звуки её голоса замерли в тишине.

Её глаза были все еще устремлены на Горация. Устоит ли он против этого просящого взгляда, после того что она разказала ему? Простить ли он ее? Немного раньше Юлиан видел следы слез на его лице и подумал что он жалеет ее. Неужели он жалеет только себя?

В последний раз, в этот кризис её жизни, Юлиан решился замолвить слово за нее. Он никогда не любил ее так как в эту минуту, и попытка примирить с ней Горация была тяжелым испытанием даже для его самоотверженной души. Но он обещал ей без всяких ограничений сделать для нея все что только может сделать преданнейший друг, и исполнил свое обещание честно и мужественно.

-- Гораций, сказал он.

Гораций медленно поднял голову. Юлиан встал и подошел к нему.

-- Она сказала вам чтобы вы благодарили меня за её признание. Благодарите её благородную натуру, ответившую на мой призыв. Отдайте справедливость женщине способной на такое признание. Её искреннее раскаяние радует небо. Неужели оно не послужить в её пользу на земле? Почтите ее если вы христианин. Жалейте ее если вы мущина.

Он замолчал. Гораций не ответил ему.

Мерси обратила глаза полные слез к Юлиану. Сердцем жалевшим ее было его сердце. Словами утешавшими и прощавшими ее были его слова. Ей стоило усилия перевести опять глаза на Горация. Он потерял для нея всякое обаяние. В уме её тайно возник вопрос, непрошеный и невольный вопрос: как я могла любить этого человека?

Она сделала шаг в его сторону. Прошлое не могло быть забыто так скоро. Она протянула ему руку.

Он встал с своей стороны, не глядя на нее.

-- Прежде чем мы разстанемся навсегда, сказала она ему, - не возьмете ли вы мою руку, в знак того что вы простили меня?

Он поколебался, он приподнял руку. В следующее мгновение великодушное побуждение исчезло и заменилось низким страхом чтоб опасное обаяние её прикосновения не заставило его уступить. Рука его опустилась, он поспешно отвернулся.

-- Я не могу простить ее, сказал он.

С этим ужасным признанием, не бросив даже на нее прощального взгляда, он вышел из комнаты.

Когда он отворил дверь, Юлиан не мог скрыть своего презрения к нему.

-- Гораций, мне жаль вас! воскликнул он.

Лишь только эти слова вырвались у него, он оглянулся на Мерси. Она стояла отвернувшись в самом дальнем углу комнаты. Гораций первый дал ей почувствовать то что ее ожидало во внешнем мире. Энергия поддерживавшая ее до сих пор угасла пред страшною, вдвойне страшною для женщины, перспективой осуждения и презрения. Без надежд и защиты, она упала на колена пред небольшою кушеткой в самом темном углу комнаты. "Боже мой, сжалься надо мною!" было все что она могла сказать.

Юлиан последовал за ней, подождал немного, потом притронулся к ней рукою, и она услышала над своим ухом его дружеский голос.

С этими словами он приподнял ее. Сердце её рванулось к нему. Она поймала его руку, прижала ее к груди, прижала к губам, потом внезапно выпустила и остановилась пред ним дрожа как испуганный ребенок.

-- Простите меня, сказала она. - Я так несчастна и одинока, а вы так добры со мной!

Она хотела уйти от него, но силы изменили ей, она принуждена была опереться на спинку кушетки. Он взглянул на нее; признание в любви готово было сорваться с его языка; он взглянул на нее опять и сдержал себя. Нет, не в эту минуту, когда она безпомощна и подавлена стыдом и унижением, когда упадок духа побудит ее дать согласие в котором она может раскаяться в последствии. Благородное сердце щадившее и жалевшее ее с самого начала пощадило и пожалело ее и теперь.

Он в свою очередь ушел от нея, но не без прощального слова.

-- Не думайте теперь о вашем будущем, сказал он с участием. - Я намерен сделать вам одно предложение, когда отдых и спокойствие возстановят ваши силы.

Он отворил ближайшую дверь, дверь столовой, и вышел.

Слуги, кончавшие накрывать обеденный стол, заметили, когда вошел "мистер Юлиан", что глаза его были "ярче обыкновенного", что он смотрел как человек "ожидающий добрых новостей". Слуги предположили, хотя племянник миледи был конечно еще очень молод, что он ожидает значительного повышения в церкви.

Мерси села на кушетку.

Страдание имеет свои пределы в физической организации людей. Когда оно достигает известной степени напряжения, нервная система становится неспособною чувствовать более. Этот закон природы относится не только к телесным, но и к душевным страданиям. Горе, гнев, радость имеют также свой предел. Нравственная чувствительность, как и нервная чувствительность, достигает своего периода полного истощения и перестает обнаруживаться.

Прошло несколько времени, краткий промежуток полнейшого спокойствия.

Она пришла в себя настолько что взглянула на часы и спросила себя много ли еще времени пройдет прежде чем Юлиан исполнил свое обещание возвратиться к ней. Между тем как её мысли все еще лениво следовали по этому направлению, она услышала в швейцарской звон колокольчика употреблявшагося для призыва слуги обязанность которого касалась этой части дома. Гораций, выйдя из библиотеки в швейцарскую, забыл затворить за собою дверь, и Мерси услышала ясно не только колокольчик, но (минуту спустя) и голос леди Дженеты.

Она вскочила с места. Письмо леди Дженеты лежало в кармане её передника, письмо в котором леди Дженета приказывала ей не делать признания которое она только-что окончила! Наступал час обеда, и библиотека была обычным местом в котором хозяйка дома и её гости собирались в это время. Сомнения быть не могло - леди Дженета шла в библиотеку.

Мерси оставалось выбрить одно из двух: или выйти немедленно из библиотеки в дверь столовой, или остаться и быть вынужденною рано или поздно сознаться в умышленном ослушании своей благодетельницы. Утомленная всем уже выстраданным, она стояла неподвижно и не знала на что решиться.

Голос леди Дженеты был тверд и спокоен. Она делала выговор слуге явившемуся на её зов.

-- Ваша обязанность в моем доме смотреть за лампами?

-- Точно так, миледи.

-- А моя обязанность платить вам жалованье?

-- Если будет ваша милость, миледи.

-- Почему же эта лампа горит так тускло и чадит? Я исполняю мою обязанность относительно вас. Смотрите чтобы мне не пришлось заметить в другой раз что вы не исполняете вашей обязанности относительно меня.

(Никогда голос леди Дженеты не казался Мерси таким жестким как в эту минуту. Если она говорит так строго со слугой пренебрегшим лампой, что ожидает её приемную дочь, пренебрегшую её просьбами и приказаниями?)

-- Где мисс Розберри?

-- В библиотеке, миледи.

Мерси возвратилась на кушетку. Она не могла стоять долее, у нея не достало духа смотреть на дверь.

Леди Дженета вошла быстрее чем ходила обыкновенно. Она подошла к Мерси и шутливо потрепала ее по щеке двумя пальцами.

-- До сих пор не одета к обеду! О, какая ленивица!

Тон этих слов был так же шутливо приветлив как и действие сопровождавшее их. Мерси подняла на нее глаза в безмолвном удивлении.

Всегда отличавшаяся вкусом и великолепием своего туалета, леди Дженета в этот день превзошла самое себя. Не ожидая к обеду никого кроме ежедневного мабльторнского кружка, она надела свое лучшее бархатное платье и самые дорогия украшения и кружева. Заметив прежде всего эту особенность, Мерси вслед затем заметила, в первый раз с тех пор как знала леди Дженету, что она избегает её взгляда. Леди Дженета села рядом с ней на кушетку, снисходительно посмеялась над простым нарядом своей "ленивицы", ласково обняла ее талию и начала расправлять её спутанные локоны, но лишь только Мерси взглянула на нее, как глаза леди Дженеты нашли что-то чрезвычайно интересное в знакомых предметах окружавших стены библиотеки.

Как объяснить её поведение?

Глубокое знакомство Юлиана с человеческою природой нашло бы ключ к разъяснению этой загадки. Он понял бы, как ни странно это покажется, что робость Мерси пред леди Дженетой вполне уравновешивалась робостью леди Дженеты пред Мерси. Победив своим непоколебимым самообладанием дерзость Грации Розберри в час её торжества, выдержав не смущаясь дальнейшия последствия своей решимости игнорировать настоящее положение Мерси в своем доме, леди Дженета смутилась впервые когда встретилась лицом к лицу с тою самою особой для которой принесла столько жертв. Она боялась встречи с Мерси не менее чем Мерси боялась встречи с ней. Великолепие её наряда означало только то что когда истощились все другие предлоги продлить время до неминуемого свидания, она ухватилась за возможность продлить его долгим туалетом. Даже выговор слуге был только новою отсрочкой. Её спешный вход в библиотеку, её нервная шутливость, её безпокойный взгляд были следствием той же причины. В присутствии других, леди Дженета сумела заставить умолкнуть свою врожденную деликатность и свое врожденное чувство чести, в присутствии Мерси которую она любила материнскою любовью, для которой она решилась покривить совестью, проснулось все что было высокого и благородного в душе этой женщины. Что подумает моя приемная дочь, избранница моего сердца, заставившая меня испытать в первый и в последний раз чувство материнской любви, когда узнает что я сделялась сообщницей обмана которого она сама стыдится? Могу ли я взглянуть ей прямо в глаза после того как я решилась, из эгоистической заботливости о собственном спокойствии, воспретить ей чистосердечное сознание к которому побуждало ее высокое сознание долга? Таковы были вопросы мучившие леди Дженету, между тем как пальцы её убирали волосы Мерси, и только для того чтобы заглушить эти вопросы она завела разговор, с неприятною аффектацией шутливости, о предмете не касавшемся ни прошлого, ни настоящого, а только будущого.

-- Зима здесь становится нестерпима, начала леди Джемета. - Я думала, Грация, не предпринять ли нам какую-нибудь поездку.

Мерси вздрогнула. Леди Дженета назвала ее Грацией. Леди Дженета все еще притворяется не подозревающею истины.

-- Нет, продолжала леди Дженета, как бы не поняв движение Мерси, - можете не переодеваться к обеду. Теперь уже поздно, и я извиню вас. Вы будете контрастом со мною. Ваш наряд есть высшая степень простоты. Было время когда и я одевалась как вздумается и была хороша во всем что бы ни надела, так и вы теперь. Довольно об этом. Итак я составляла планы на счет будущого. Здесь вам решительно нельзя оставаться. Сегодня холодно, завтра жарко, что за климат! Что же касается общества, разве мы что-нибудь потеряем если уедем? Теперь нет ничего похожого на общество. Толпы хорошо одетых снобсов встречаются в том или другом доме, рвут платье друг другу, наступают на ноги друг другу. Если вы особенно счастливы, вы посидите на лестнице, поедите тепловатого мороженого, наслушаетесь безсодержательной болтовни на вульгарном языке. Вот современное общество. Еслиб у нас была хорошая опера, то еще стоило бы остаться. Но посмотрите программу сезона на этом столе, обещающую так много и исполняющую так мало. Все те же произведения исполняются год за годом теми же самыми певцами, пред теми же самыми безтолковыми слушателями, словом, самые скучные музыкальные вечера в Европе. Нет! Чем более я об этом думаю, тем яснее вижу что нам остается только один благоразумный выбор - уехать за границу. Задайте работу вашей хорошенькой головке, и выберите север или юг, восток или запад; мне все равно. Куда же мы поедем?

При этом вопросе Мерси быстро подняла на нее глаза.

Леди Дженета, еще быстрее, устремила свои глаза на оперную программу. Все то же печальное притворство, все то же безполезное и жестокое замедление! Не будучи в состоянии выносить долее свое положение, Мерси опустила руку в карман передника и вынула письмо леди Дженеты.

-- Простите ли вы мне, миледи, начала она слабым, дрожащим голосом, - если я коснусь тяжелого обстоятельства? Я едва смею сознаться....

Вопреки её решимости высказаться прямо, воспоминания о прошлых отношениях, о любви и участии к ней леди Дженеты, заставили ее поколебаться. Следующия слова замерли на её губах. Она могла только протянуть письмо.

Леди Дженета не хотела обратить внимания на письмо. Леди Дженета внезапно углубилась в свои браслеты.

-- Я знаю в чем вы не смеете сознаться, глупое дитя! воскликнула она. - Вы не смеете сознаться что вам надоел этот скучный дом. Друг мой! Я разделяю ваше мнение, мне надоело мое собственное величие, мне хотелось бы пожить в одной хорошенькой комнатке, с одною только служанкой. Вот что мы сделаем. Мы поедем, вопервых, в Париж. Мой несравненный Мильюре, принц курьеров, будет нашим единственным провожатым. Он найдет нам квартиру в одном из самых скромных кварталов Парижа. Мы предпримем это, Грация, единственно для разнообразия. Мы будем жить, как там выражаются, цыганскою жизнью. Я знаю в Париже множество писателей, живописцев и актеров. Общество этих людей самое оживленное в мире, пока не наскучит. Мы будем обедать в ресторанах, ездить в театр, кататься в самых скромных извощичьих экипажах. Когда же это нам наскучит (а наскучит непременно), мы расправим крылья и перелетим в Италию. Вот вам мой план. Мильюре в Лондоне. Я пошлю предупредить его сегодня вечером, а завтра мы выедем.

Мерси сделала новую попытку.

-- Простите меня, пожалуста, миледи, начала она. - Мне нужно поговорить с вами сериозно. Я боюсь....

-- Леди Дженета, я должна покориться моей печальной участи. Я не могу надеяться иметь что-нибудь общее с вашими планами...

-- Как! Неужели вас пугает цыганская жизнь в Париже? Послушайте, Грация. Мне ничто так не противно как старая голова на молодых плечах. Я не скажу ничего более. Позвоните.

-- Это не может продолжаться, леди Дженета. Никакими словами не передать как я чувствую себя недостойною вашей доброты, как я стыжусь....

-- И вы совершенно правы, друг мой. Вы должны стыдиться что в ваши годы вы заставляете меня встать и позвонить самой.

Её упрямство было непоколебимо. Она поднялась с кушетки. Мерси принуждена была покориться. Она предупредила леди Дженету и позвонила сама.

Вошел слуга. Он держал в руке маленький поднос с карточкой и с листом бумаги похожим на открытое письмо.

-- Знаете вы где живет мой курьер когда бывает в Лондоне? спросила леди Дженета.

-- Знаю, миледи.

-- Пусть один из грумов съездит к нему верхом и скажет ему чтоб он явился ко мне завтра утром непременно, и пораньше, чтоб поспеть на полуденный поезд в Париж. Понимаете?

-- Понимаю, миледи.

-- Что это такое у вас? Для меня?

-- Для мисс Розберри, миледи.

С этими словами слуга подал Мерси карточку и открытое письмо.

-- Посетительница ждет в утренней комнате, мисс. Она сказала что может подождать, если вы еще не готовы.

Исполнив поручение, слуга вышел.

Мерси прочла имя на карточке. Начальница Приюта приехала за ней! Она взглянула на письмо. Это было повидимому печатное объявление с несколькими строками карандашом прибавленными внизу. Печатные строки и писанные строки слились в глазах Мерси. Она чувствовала что леди Дженета смотрит на нее с пристальным и подозрительным вниманием. С приездом начальницы Приюта наступил конец жалкому притворству и тяжелым отсрочкам.

-- Ваша знакомая, друг мой?

-- Да, леди Дженета.

-- Знаю я ее?

-- Не думаю, леди Дженета.

-- Вы можете довершить, достойно довершить, все ваши благодеяния, миледи, если снисходительно выслушаете меня и простите меня.

-- Снисходительно выслушать вас и простить вас? Не понимаю!

-- Я постараюсь объясниться. Что бы вы ни думали обо мне, леди Дженета, только не считайте меня, ради Бога, неблагодарною.

Леди Дженета остановила ее движением руки.

-- Я терпеть не могу объяснений, возразила она резко. - Вы должны были бы знать это лучше всех. Может-быть это письмо объяснит за вас все что нужно. Почему вы не дрочли его?

-- Я очень взволнована, миледи, как вы сами заметили.

-- Имеете вы что-нибудь против того чтоб я узнала кто ваша посетительница?

-- Ничего не имею, леди Дженета.

-- Так дайте мне взглянуть на её карточку.

Мерси отдала ей карточку.

Леди Дженета прочла имя, подумала, решила что оно ей совсем незнакомо и взглянула на адрес: Приют Западного округа, Мильборн-Род.

-- Женщина имеющая что-то общее с Приютом, сказала она про себя, - и приехала сюда для заранее условленного свидания. Странное время она выбрала если приехала с подпиской.

Леди Дженета замолчала. Лицо её омрачилось. Слово с её стороны могло бы положить теперь же неминуемый конец свиданию, но она не сказала этого слова. Она до последней минуты не хотела призвать истины. Положив карточку на кушетку, она указала своим длинным, бледно желтым пальцем на листок бумаги лежавший рядом с её письмом на коленях Мерси.

-- Намерены вы прочесть его или нет? спросила она.

Мерси подняла на нее глаза полные слез.

-- Могу я попросить вас прочесть его вслух, спросила она, протягивая листок леди Дженете.

Это было печатное объявление о новой отрасли благотворительной деятельности Приюта (до сих пор посвященного только погибшим женщинам). Подпищики уведомлялись об открытии нового отделения для безприютных детей скитающихся по улицам. Вопрос о числе детей которым суждено было попасть в Приют зависел, само собою разумеется, от щедрости подпищиков. Ежегодная стоимость каждого ребенка была назначена самая умеренная. Объявление заключалось списком влиятельных жертвователей и отчетом о начале деятельности нового учреждения.

Далее следовали строки карандашом написанные рукою начальницы Приюта:

"Вы говорите в своем письме, друг мой, что желали бы, помня свое детство, иметь своею обязанностью, когда возвратитесь к нам, помогать бедным детям остающимся безприютными в мире. Наше объявление покажет вам что я в состоянии исполнить ваше желание. Сегодня, пред тем как заехать к вам, я взяла на свое попечение одну бедную девочку сильно нуждающуюся в нашей помощи. Я регилась привезти ее сюда, полагая что она может помочь вам примириться с наступающею переменой в вашей жизни. Мы ждем вашего возвращения в ваш старый дом. Я пишу это вам, а не говорю, потому что узнала от слуги что вы не одне, и не хотела безпокоить хозяйку дома."

Леди Дженета прочла писанные строки, как и печатные, вслух. Кончив, она молча положила объявление на кушетку, встала и постояла с минуту, устремив на Мерси мрачный взгляд. Внезапная перемена которую произвело в ней письмо была ужасна. Её нахмуренный лоб, сверкающие глаза, жесткия складки рта свидетельствовали об оскорбленной любви и оскорбленной гордости, возмущенных наконец погибшею женщиной сидевшею пред ней.

-- Это единственное средство искупить мою вину, миледи.

-- Я вижу у вас на коленях другое письмо. Это мое письмо?

-- Ваше.

-- Вы читали его?

-- Читала.

-- Вы сказали Горацию Гольмкрофту....

-- О, леди Дженета!...

-- Не прерывайте меня. Вы сказали Горацию Гольмкрофту то что я запретила вам говорить кому бы то ни было? Я не нуждаюсь в ваших протестах и извинениях. Отвечайте мне сию минуту и одним только словом - да или нет?

Даже эти высокомерные слова, даже этот безжалостный тон не изгладили в душе Мерси священных воспоминаний о прежних благодеяниях, о прежней любви. Она упала на колени, её распростертые руки коснулись платья леди Дженеты. Леди Дженета резко отдернула платье и строго повторила свои последния слова:

-- Да, или нет?

-- Да.

Она созналась наконец. Так вот результат какого достигла леди Дженета, унизившись пред Грацией Розберри, оскорбив Горация Гольмкрофта, снизойдя в первый раз в жизни до унизительных сделок! После всех её жертв и страданий, Мерси стояла пред ней на коленях, нарушив её запрещение, поправ её чувства, решившись покинуть её дом. И кто была женщина дерзнувшая сделать это? Та же самая женщина которая обманула ее, которая настаивала на своем обмане до тех пор пока её благодетельница не снизошла до того что сделалась её сообщницей. Тогда только она внезапно убедилась что ей следует открыть истину.

В гордом безмолвии встретила леди Дженета павший на нее удар, в гордом безмолвии повернулась спиной к своей приемной дочери и направилась к двери.

Мерси обратилась с последнею мольбой к своему оскорбленному другу, к своей второй матери.

опять. Мы никогда не встретимся в жизни. Я знаю что не заслуживаю прощения, но пусть мое чистосердечное раскаяние послужит в мою пользу. Скажите что вы прощаете меня.

Леди Дженета обернулась на пороге двери.

-- Я никогда не прощаю неблагодарность, сказала она. - Вы можете возвратиться в Приют.

Леди Дженета ушла из комнаты. Дверь за нею затворилась. Мерси осталась одна.

Гораций не простил; леди Дженета не простила! Она приложила руки к пылающей голове, пытаясь подумать о своем положении. О, скорее на холодный ночной воздух, скорее под дружеский кров Приюта! Это было все что она чуяла, думать она не могла.

-- Извините что я безпокою вас. Сделайте одолжение, скажите посетительнице которая ждет меня что я готова.

-- Подождите передавать это поручение пока вам не позвонят опять, раздался голос за ними.

Мерси обернулась в изумлении. Юлиан возвратился в библиотеку в дверь столовой.