Роман роялиста времен революции.
Глава двадцатая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роман роялиста времен революции. Глава двадцатая. (старая орфография)

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. 

Мечта поэта Балланша - Лион и Вандея. - Конституционное командование армией в Лионе. - Солидарность возстания с Конвентом. - Крансе приглашен справить в Лионе торжество 10 августа.-- Несходство Преси с Вирье. - Дюбуа-Крансе. - Его портрет, его презрение к лионцам. - Дерзкая прокламация. - Гордый ответ Преси. - Панорама Лиона. - Стратегическия позиции обороны и нападения. - Генералъ Желлерманн. - Первый пушечный выстрелъ. - Гранналь, Вердюн, Жинтен ле-Пьерро командуют в Croix-Rousse. - Первые бомбы. - Дневник m-elle де-Вирье. - Анри пмандование позицiями в Croix-Rousse. 

I.

Балланш мечтал написать следующую поэму об осаде Лиона. Вот её содержание:

Прибыв из Америки, много столетий спустя после Революции, один путешественник останавливается на месте слияния двух больших рек, На их берегах он видит развалины огромного города, даже название которого не уцелело. Тем не менее, каждый год, несколько земледельцев справляют тут какое-то празднество, которое они называют праздником мучеников. Героическия песни, которые передавались из поколения в поколение, говорят, что во время оно был век железа и крови и что там именно, где они в настоящее время поют, справедливость погибла под ударами проклятого отродья...

Но подобная поэма была бы удивительным диссонансом с ужасным реализмом борьбы чисто демократической: демократия и поэзия никогда не совместимы.

Как разны были в этом смысле лионское возстание и возстание Вандейское. Своим сражениям вокруг пылающих деревьев вандейская молодежь придавала прелесть героической легенды, носильщики с гавани du Temple и грубые лодочники с Роны шли в огонь со своими кабацкими песнями и ругательствами отца Дюшена.

Храбрость была та-же под бомбами Дюбуа-Крансе, что и под картечью адских колонн. Но была разница в форме и в объективе.

Крестьянин и его барин в Вандее дрались за Бога и за короля. Хозяева и рабочие в Лионе защищали больше свободу, чем свои традиции.

Буржуазия на западе была патриотического закала, в Лионе же она была конституционна до реакции. Вот отчего в управлении жирондистского города бывали странности, которые могли вызвать улыбку, если не вспомнить, что к приверженцам конституции нельзя было применять никаких проявлений власти. Ее пришлось изгнать даже из военных команд.

"...Имею честь уведомить такой-то баталион, что ему надлежит действовать в таком-то месте, чтобы получить такой-то результат", вот формула, которая была принята штабом Преси при командовании. Никогда не бывало ничего своеобразнее этой стычки солдат Конвента с лионскими буржуа, которые шли убивать друг друга с необычайною яростью под одним знаменем и под защитой того же принципа, иначе только понятого.

Народная коммиссия департамента желала все более и более убедить в своей республиканской солидарности с Конвентом и объясняла свои сопротивления "безсмертными принципами" Революции.

По её приказанию, вокруг города были вбиты огромные столбы с следующей цитатой из "прав человека", написанной красными буввами { Статья 35.}:

"Когда правительство нарушает права народа, возстание для народа делается его непременным долгом".

В Лионе это чувство солидарности заводило так далеко, что на другой день после первого обмена пушечных выстрелов народная коммиссия департамента писала Дюбуа-Крансе:

"Нам бы недоставало чего-то для полного удовлетворения, если бы не имели свидетелем величественного праздника 10 августа депутацию от вашего войска.

"... Пуст она судит о чистоте наших принципов и наших действий... Если это предложение может быть вам приятно, мы отложим празднование этого дня до прибытия ваших коммиссаров..."

Крансе повидимому не счел нужным отвечать на это приглашение лионского правительства иначе, как пушечным вистрелом.

Огонь его орудий раздавался со всею силою в стороне Croix-Rousse в то время, как праздник, на который он был приглашен, достиг апогеи.

Во весь опор прискакал офицер предупредить об этом Преси и узнать его приказания.

"Не отвечайте на огонь неприятеля, - ответил Преси, - не хочу, чтобы была пролита хоть капля французской крови в годовщину 10 августа..."

И Преси, самым серьезным образом, продолжал слушать патриотическия кантаты, которые толпа распевала в честь статуи Свободы, увенчанной лавровым венком. В руках статуи было знамя со словами:

"... Я лечу навстречу счастью, когда иду с законом..."

Что должен был думать Преси у ног этой статуи Свободы, перед этим девизом, он, который в былое время так храбро дрался за короля? Думал ли он, что приносит монархии большую жертву, чем жизнь, прячась за маску республиканца, под которой он должен был порядочно задыхаться?

Это смирение, которое он проявляет во все время возстания, отводит ему особое место в летописях верности.

Можно сказать, единственное место, потому что в сущности верность заявляет о себе и не масвируется. Верность Вирье не пошла бы на это. Его верность готова была драться под знаменем республики, но не носиль его.

Более чем когда нибудь Анри был доволен своею скромною ролью, раз, что роль главнокомандующого требовала подобной жертвы. Хотя он и клялся не иначе как... "Верой покойного дворянина"... Но если умер дворянин, то его пережил роялист...

"Foi de défunt gentilhomme" мог бы сказать и тот, кто в тоже время под стенами Лиона командовал республиканевими войсками. Но если в Дюбуа-Крансе умер gentilhomme, он умер только для того, чтобы восиреснуть цареубийцей.

Есть люди, и для Вирье Крансе был одним из таких, с которыми легко сталкиваешься. Анри служил с ним в мушкетерах, был его коллегою в национальном собрании. Он являлся теперь его противником в безпощадной дуэли.

Исходя из одной точки зрения, эти два человека превратились в врагов, один своею преданностью к проигранному делу, другой своею ненавистью к тому же делу, которое он предал { Пользуясь особым покровительством Марии Жозефины Саксонской, матери Людовика XVI, Дюбуа-Крансе всячески интриговал, чтобы получить крест св. Людовика.

В 1790 он еще обращался к графу дела Тур дю-Пен, чтобы получить эту милость и заявить военному министру о своей преданности королю. См. письмо Дюбуа-Крансе в "Revue historique de la Révolution franèase", 5-й год, No 7, 14 января 1886.}.

Без сомнения, раскаяние делало из Крансе человека такой пожирающей деятельности, такой удивительной проницательности, которая внушала в себе страх. Патриот-фанатик, он соединял в себе вместе с холодною жестокостью и непреклонную волю.

Такой человек не мог относиться cерьезно к "Мюскаденцам" и к их армии. Для него все эти лавочники, эти нотариусы, все эти рыночные носильщики, которые преобразились в офицеровь, в капитанов, в полковников были только смешиы. Прокламация, которую он выпустил 7 августа из своей главной квартиры de la Pape, свидетельствует об его безграничном презрении к всем этим героям.

До сражения он уже советовал им сдаться на капитуляцию. К довершению дерзости, он требовал вознаграждения своим солдатам.

Сам Келлерман, по его внушению, предлагал "дать лионцам час на размышление о сдаче".

Но ни Келлерман, ни Брансе не сомневались, что презрение, с каким они относились к Лионским милициям, превращалось в руках Преси во всемогущого двигателя.

"Ваши предложения еще более ужасны, чем ваше поведение, - ответил генерал парламентеру. - Мы ожидаем вас... Вы доберетесь до нас не иначе как через наши трупы"...

Взявшись за рукоятву своей шпаги, Преси прибавил: "Вот печать в моей депеше"... 

II.

Если осада Лиона не должна была заключать в себе поэзии, тем не менее место её действия замечательно по своей красоте.

в своих объятиях город. Там дальше долины, пейзажи сменяются холмами, которые ростут все выше и выше и на далеком горизонте соединяются с горами Эн, Дофине, Форез.

С стратегической точки зрения, слабую сторону большого города зритель замечает с левой стороны от себя. Действительно, там точно основание огромного угла, который образуется слиянием Роны с Соной. Площадь, которую обе эти реки предоставляют таким образом своим собственным силам, называется Croix-Rousse.

В Croix-Rousse должны были произойти атака и оборона Лиона.

Преси сосредоточил здесь все свои силы. Зубчатые дома соединялись между собою траншеями; эти траншеи заканчивались батареями, которым надлежало защищать огонь стрелков, размещенных на первом скате холма. Все эти работы в общем соединялись закрытыми путями с кладбищем Бюир и с замком Верне, которые, грозно вооруженные, делались центром обороны этого плато.

Эти линии, таким образом укрепленные, заслоняли всю основу угла, о котором только что упомянуто, т. е. опираясь с одной стороны на форт Saint-Jean и на ворота St.-Clair, оне простирались от Соны до Роны.

От ворот St.-Clair, вниз по течению Роны, набережные вдоль всего города были испещрены редутами и батареями. Их аван-посты по левому берегу реки заняли предместья Бротто, Гильотьер и Виллербанн.

По направлению к востоку многочисленные валы с пушками соединяли на другой стороне холма Фурвиера редуты Лоясс с редутами Вез и защищали течение Соны выше Лиона.

Против этой-то системы обороны, придуманной главным образом Шенелеттом, офицером, выдававшимся своими редкими качествами, пришлось Келлерманну, конечно, против воли, производить нападение.

Про Келлерманна можно сказат, что он является одним из самых благородных типов французской армии той эпохи. В силу долга он делается республиканским солдатом. Этот республиканец соединял в себе вместе с долгом все великодушие благородного сердца. Но он должен был действовать под страхом быть выданным Конвенту.

План действия, избранный генералом, был именно тот, который предвидел Преси. В то время, как Келлерманн окружал Лион блокадами параллельно течению Роны и Соны, он направил атаку на Croix-Rousse и для того, чтобы следить за успехом дела, назначил вместе с Крансе свою главную квартиру в замке de la Pape, в верхней части Лиона, именно в том пункте, где Рона вступает в город.

Первая пуля, выпущенная 9 августа, попала в Croix-Rousse, где Анри, разставшись с женою и детьми, сражался как простой волонтер.

Там командовал генерал Гранналь {Об этом генерале Граннале не имеется никаких подробностей. Быть может, он присвоил себе чужое имя; все, относящееся до большинства участников в осаде Лиона, покрыто мраком неизвестности. Так, под именем Римберга скрывался один храбрый офицер прежней королевской армии: де ла Рош Негли. Блистательно командуя экспедицией Лионцев в Форене, он спас часть ававгарда Преси, при выходе он был схвачен, доставлен в Лион и разстрелян. Он сам дал сигнал залпа при своей казни.}, и под его начальством бывший учитель фехтования Женжен был типом храбрости и грубости.

Преси называл его своим "Св. Петром", ибо редут, над которым он поручил ему командование, был "Ключем Лиона".

Был там и еще один весьма странный артиллерийский капитан Верден. Он сражался не иначе как в нанковых панталонах, в куртке с разноцветными нашивками и в огромной пуховой шапке. Но что за герои были эти, уморительные с виду, солдаты!

75 лионцев из баттареи Вердена в первый день аттаки провели под штыками крансейцев до их аванпостов.

Анри, который участвовал с ними в аттаке, не мог не улыбнуться, но вместе и не заплакать от восторга перед этою защитою совсем не военною, но тем не менее геройскою... Самый бюллетень о победе свидетельствовал о неопытности случайных победителей... "Без геройской храбрости нашей славной молодежи, - было сказано на следующий день в приказе, - было бы потеряно прекрасное артиллерийское орудие. Спутникам Крансе не по вкусу пришлись орешки нашах сограждан..."

В тот вечер с республиканских аванпостов в первый раз можно было разслышать ночью песнь "Chant des Cavaliers", которая во все время осады была Марсельезою лионцев. 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Эту песнь сочинила однажды ночью на бивуаке одна таинственная личность. Все в этой личности возбуждало любопытство - самый приезд в Лион долго скрывавшийся, изящные манеры этого человека, его глубокая грусть, свежий шрам от лба до рта, старанье скрыть свое настоящее имя под прозвищем Фридриха Маленького (он был маленького роста), медальон, который он прятал под платьем.

Его товарищи всегда думали, что присутствие этого Фридриха Маленького под лионскими знаменами была тайна, известная одному только Преси.

Келлерманен и Крансе сознавали, что им придется посчитаться с лионцами, несмотря на их свойства, их костюм, их песни.

Эта перспектива была отчасти по вкусу Крансе:

"Бомбы готовы, - писал он Конвенту, - в огне поспевают и пули, и если только лионцы будут упорствовать в своей непокорности, мы будем воевать с ними при свете огня, который поглотит этот непокорный город".

Насилие, которое чувствовалось в этих фразах Крансе, однако, не удовлетворило Конвента; чтобы подогреть его рвение, Конвент отправил еще трех новых комиссаров: Мегре, Шатонев-Рандона и Кутона.

Такая компания делала пребывание Келлерманна в de la Pape окончательно невыносимым. Курьер, прибывший из Савойи, послужил ему предлогом бросить междуусобную войну и направиться в границам.

Кантон Вале дал свободный пропуск пьемонтскому войску. Герцог Монферра угрожал Аннеси, тогда как генерал маркиз де-Кордон двигал свой авангард на Шамбери.

Келлерман сейчас же двинулся на встречу нашествию и в несколько дней отбил войска к Альпам, но этих нескольких дней было достаточно, чтобы Лион попал в полную зависимость от Крансе.

Доведенный до отчаяния множеством мелких неудачных стычек, в которых солдаты Конвента бывали всегда отброшены, Конвент решил 23-го августа отдать приказ о бомбардировании.

Но взгляните, что за разница между осажденными и осаждаемыми: в то время, как Крансе делал свои последния распоряжения, Преси, против него, инспектировал батарею в Croix-Rouses.

Этою батареею командовал один старый офицер, имя которого никто не знал, он был прозван "Пьерро", за его куртку и штаны из белой бумазеи...

Когда Преси оканчивал свой осмотр батареи, Пьерро указал ему на Крансе, который в несколько стах саженях, стоя, читал письмо; Пьерро собирался уже поджечь фитиль орудия, которое он направил на члена Конвента.

Его остановил Преси: "Нет, - сказал он, - будемте только защищаться".

"В таком случае хоть его лошадь", продолжает Пьеро, указывая на животное, которое солдат держал под узду подле Крансе.

"...Ладно... Пали в лошадь"...

И вот несчастное животное взорвано пулею, от которой спасся её хозяин благодаря великодушию де-Преси. 

III.

Генерал Вобоа, который командовал республиканскими батареями, написал Дюбуа-Крансе: "Ожидаю"... "Пли!" - ответил член Конвента. И первая республиканская бомба, очертив во мраке ночи свою огненную параболу, упала на площади Бельвур, в том месте, где некогда возвышалась статуя Людовика XIV.

Одинадцать часов вечера. Бомбы так и летят. В нескольких местах пожар. Удивительно себя держат лионцы. Они точно разом приобрели опытность в деле осады. Все на своих местах; служба исполняется в совершенном порядке, везде разложены толстые слои навоза, при входе у каждого дома разставлены еще накануне резервуары, которые наполняются водою.

Между тем огонь батарей Крансе все усиливается. Бомбы летят в такой массе, что в квартале Бельвур невозможно оставаться. Поневоле все бегут из него. Дети, женщины, спасаются на другой берег Соны, в квартал Фурвьер, в который покуда орудия еще не попадали. Вдруг, среди страшной пальбы, на лионских аванпостах, появляется республиканский парламентер. Он передает предложения мира. Крансе надеялся, что пылающий город не откажется от них.

Преси советуется с муниципальными властями. Ему отвечают, "что в час опасности не идут на такия позорные соглашения".

И начинается усиленное бомбардирование, которое длится до самого утра.

В эту ужасную ночь женщины были предприимчивы не менее своих мужей или братьев. Случалось видеть, как оне вырывали из бомбы горящие фитили... Если взрывало бомбу, оне первые являдись на помощь.

Оне разсчитывали на сострадание, по крайней мере, к тем, которые будут находиться под охраною большого черного знамени. Но нет, на следующую ночь огонь возобновился, к всеобщему ужасу дула орудий были направлены на госпиталь, где раненые, накануне, нашли себе такой великодушный приют.

Большая часть этих подробностей заимствована из "Воспоминаний" m-lle де-Вирье. "В революционерной армии говорили, что граф д'Артуа живет в госпитале. Этого было достаточно для Крансе, чтобы забыть все законы человеколюбия... Там творились страшные вещи. На больных рушились потолки...

"Более сорока раз загоралось в повоях, но каждый раз удавалось потушить огонь.

"...Однако, когда рухнули своды, строение сделалось негодным для жилья... Пришлось подумать, куда разместить раненых.

мало из этих несчастных во время передвижения на носилках.

"Не могу вспомнить без ужаса всех этих подробностей бомбардировви. Все кварталы были обстрелены один за другим. Сотрясение воздуха было так сильно, что все стекла полопались... Изменники еще пособляли Террору. Они или делали знаки неприятелю, или сами поджигали.

"Им в сущности приписывают разрушение арсенала и складов с сеном, так как неприятельския бомбы попали в них уже после того, как у них был виден маленький огонек, который мы отлично видели из наших окон.

"В ту ночь, когда загорелся арсенал, горело разом такое множество домов на берегу Соны, что мы могли их сосчитать.

"Точно вулуан изрыгал пламя, а ветер разгонял его то вправо, то влево с ослепляющим дымом...

"Крики присоединялись в этом аду в ужасному грохоту взрывов...

"Так как неприятельския батареи палили не переставая по частям города в огне, нельзя было ни подойти, ни подать помощи..."

Сколько, однако, проявлений храбрости в эту ужасную ночь! Один господин, некто де-Трейв {Де-Трейв жил еще во время реставрации. Король Людовик XVIII, узнав об его героизме, послал ему крест св. Людовика.}, в то время, когда арсенал горел, бросается со своими солдатами в этот океан пламени, чтобы вытащить из него бомбы и заряды.

По истине сцена достойная конца мира. Во всех церквах одновременно звонят в колокола, весь город объят удушливым дымом.

Если на минуту прекращаются взрывы, раздаются зловещие раскаты пушек и барабанов.

Чего-то ждут... Чего? Взрыва, о котором предвещает это грозное бомбардирование.

Вот он. Отчаянная стрельба, которая доносится из Croix-Rousse, возвещает лионцам, что крансейцы там на вышке имеют намерение прорвать их линию обороны.

Крансейцы бросаются очертя голову на эти пушки и штыки, защищающие редут Пантод...

Отпарирует самый отважный батальон Преси, батальон Port-du-Temple.

К несчастью, этому примеру не последовала артиллерия Гранналя. Они не могут провести пушек. Они их заклепывают по мере того, как выбывает прислуга.

Наконец неприятель завладевает редутом, потому что для защиты не остается ни одной пушки, ни одного живого человека,

Генерал Гранналь, который всю ночь командовал в Croix-Rousse, убит, ему пулею раздробило бедренную кость.

Но как оставить этих героев-солдат без начальника? Гранналь призывает Вирье, который с утра дрался неподалеко от него с ружьем в руке, и завещает ему командование, которое затем все время уже и остается за Анри.