Роман роялиста времен революции.
Глава двадцать первая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роман роялиста времен революции. Глава двадцать первая. (старая орфография)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. 

Портрет Анри. - Его первая размолвка с Преси. - Его планы окончательно отвергнуты. - Г-жа Вирье и её дочери во время бомбардирования. - Голод в Лионе. - Массонские призраки. - Эпизоды героизма во время осады. - Переписка Анри с его женою. - Вещи становятся дорогими друзьями. - Мистическия витанья. - Блокада сдвигается. - Сражения учащаются. - Маленький Аймон-де-Вирье. - Прибытие генерала Доппе. - Измены - Битвы под Перашем, в Братто, в Saint-Just. - Кутон. 

I.

При Вирье в качестве адьютанта, в Croix-Rousse, состоял молодой дофинец, по имени Шевалье.

Шевалье, по протекции Анри, попал в Версали в пажи за несколько месяцев до октябрских событий. Так как весь штат короля был распущен, был отпущен и он; печальный он отбыл в Гренобль и пришел в себя только при осаде Лиона; каким образом он встретился с Вирье в Croix-Housse - трудно сказать. Но с этих пор он не разстается с ним и благодаря ему можно воспроизвести здесь портрет Вирье как живого:

"Во всякое время дня или ночи, едва раздавался пушечный выстрел, мы отправлялись на него, Вирье впереди, я за ним. Казалось, его притягивал к огню какой-то неотразимый магнит. Могу сказат, чтоопасность придавала ему силы, лицо его сияло во время сраженья. Я никогда не видал его ни при каких других условиях таким красивым, таким спокойншс. Среди стычки он не терял из виду самых мельчайших подробностей. Он бывал также спокоен, как в то время, когда чертил план сражения в нашем маленьком домике...

"На это Вирье употреблял те немногия минуты отдыха, которые нам оставляли патриоты. Он постоянно утверждал, что для нас успех возможен только в открытом поле. Лучше умереть от пули под открытым небом, чем с голоду и лишений за стеной... Отчего не хотели ему верить?.."

Уверенность в том, что его взгляд в настоящее время разделяла вся армия, вероятно, побудила Анри согласиться взять на себя командование, которое ему завещал Гранналь и в котором Преси поспешил его утвердить.

Быть может, Вирье надеялся, как генерал, повлиять на решения, которые теперь надлежало принять. Быть может, он думал, что настал момент развернуть его знамя.

Роялистское направление проявлялось в Лионе так энергично, что Преси мог публично принимать в городской ратуше посланного графа д'Артуа.

По этому поводу у Анри вышла с его генералом ссора, из-за которой несогласие превратилось в печальное недоразумение.

Преси пригласил посланного графа д'Артуа на одно военное совещание, в котором должны были обсуждаться разные планы сражения.

Ознакомившись с положением вещей, этот посланный высказался за атаку, которая вынудила бы всех мятежников оставить Лион.

Чувствуя себя счастливым, что таким образом формулировался его собственный взгляд, Анри сильно стоял за офицера-эмигранта {Его звали Терасс де-Тессоне.} и указал на горы Форез, как на самую желанную цель стремлений. Он мечтал создать там новую Вандею. У него это даже сорвалось с языка.

На это Преси заметил с презрением, что Лион ни в чем не похож на Вандею, и что отнюдь не следует предоставлять несчастного города в руки республиканской мести раз, что он даже не под защитою обыкновенных военных законов.

"Не все ли это равно? - воскликнул вне себя Анри. - У меня самого в нем все, что у меня есть самого дорогого, тем не менее, я считаю дело, которое мы отстаиваем, выше всех других личных интересов"...

И Вирье защищал свое мнение с таким жаром, что генерал заставил его замолчать.

Анри замолк. Но, возвращаясь в Croix-Rousse no этим опустошенным улицам, при виде этих разрушенных домов, этого населения в безъисходном положении, в постоянных поисках себе приюта, он проклинал упрямство того, который, из-за неуместного сострадания, заставлял свою армию крошиться за заставами и вынуждал геройский народ погибать под развалинами.

Быть может, он имел в виду своих детей, которых не знал где искать, так как под дождем пуль, который разразился над Лионом, на долго не было ни одного безопасного жилища.

"Мы переменили семь или восемь раз квартиру, вечно гонимые пулями, вечно гонимые бомбами, - рассказывала m-elle де-Вирье.

"Одна из наших последних квартир была в четвертом этаже одного дома, довольно непрочно построенного, в конце Chemin-Neuf. В нашей комнате было набито всякого народа, между прочим, была одна девочка нашего возраста, с которой мы отправлялись вместе на прогулки, не заботясь о гранатах".

Разве могли дети бояться гранат, если их посылали даже в самый огонь подбирать пули, годные еще в употреблению.

M-me Вирье не раз говорила, что, зайдя навестить дочерей, она узнавала, что их употребляли на такое дело.

"Хозяйке нашей, однако, так надоела наша возня, - продолжает m-lle Вирье, - что, однажды вечером, в 9 часов, она нас выгнала от себя. Приставленная к нам бедная Шинар не знала просто, куда нас деть.

"Мы стучались во многия двери. Нам иногда отворяли, но не соглашались нас приютить.

"Наконец нас приняли в одном доме, в "Maison Savy" у подошвы холма Фурвьер. Можно сказать, что наше несчастье спасло нам жизнь. В эту самую ночь бомба попала в дом, который мы только что покинули, и разрушила все этажи.

"Не знаю, что сталось с нашею строгою хозяйкою. Что касается нашей матери, то мы ее видали весьма редко.

"Она тоже переезжала каждый день, спасаясь от бомб и пуkь"...

Ту же участь несли 25 или 30.000 лионцев.

Еще не все были так счастливы, как маленькие Вирье.

"Через два дня после приключения в Chemin-Neof нас перевели на набережную Saint-Vincent к двум старым девам, m-elles Фейлье и Пюблие, - почтенные особы, довольно болтливые, но оне спасли много несчастных.

"Мы с сестрой проводили большую часть времени у окна, где старая Шинар закрывала решетчатые ставни, чтобы спастись от осколков бомб, которые разрывало и которые разлетались по всем направлениям.

"Через решетки мы видели печальные картины, то раненых, то женщин, спасавшихся от летевших бомб, о которых их предупреждали прохожие криками: "Берегись - бомба!" Однажды, мы увидали великолепную лошадь со сломанной в сражении ногой. Ее убили почти под нашими окнами. В одну минуту ее ободрали до костей. Это произвело на нас страшное впечатление, что, однако, не помешало нам съесть с большим удовольствием кусок, который удалось заполучить нашим хозяевам"... 

II.

Ко всем ужасам бомбардирования присоединился голод, усилившийся с возвращением в Лион верных отрядов из Фореза, которые, после нескольких неудачных сражений, прибывали в город.

Это подкрепление явилось поздно. На него тратились последния средства, а настоящей помощи от него не было с военной точки зрения, так как каждый день, или вернее каждую ночь, были сражения.

Между аванпостами лионцев и крансейцев было одно общее кладбище, на котором трупи под лучами сентябрьского солнца угрожали присоединить чуму к пожарам.

По временам, точно для полноты безобразия трагедии, мюскадинцы и крансеянцы, между двумя побоищами, вмесге пили и чокались, как об этож мечтал Гейне: "За смерть""

О, тут не было недостатка ни в чем, ни даже в шутках над смертью!

Однажды, вечером часов около одиннадцати, солдаты Крансе аттаковали редуты Бротто. Вдруг, в дыму, при свете ружейных выстрелов перед ними выростает скелет с огненным мечем. Затем появляются мертвецы в саванах, с железными и золотыми венками на головах. В руках у них ружья. На ружьях штыки. И вот эта компания с того света, со скелетом в главе, со страшным воем бросается вон из редута {История лионского народа, Балейдье.}. Вообразив, что им приходится иметь дело с адом, республиканцы, растерянные, бегут, но затем возвращаются снова... Они должны справиться с этими духами так-же, как революция справилась с иллюзиями Вирье...

Какая встреча, какой для него урок!

В этом самом доме, из которого появились все эти ряженные, он был посвящен в тайны массонства.

Действительно, здесь была ложа Благотворительности. Быть может, этот скелет, этот меч, вся эта мишура была в употреблении при приеме Вирье?

И все его надежды прежних дней заканчивались этой осадой, этим побоищем...

Увы! его надежды убегали под этими лохмотьями в крови... Танец Смерти, который осмеивал горьким смехом остаток его жизни и бросал последний камень в его прошлое. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Какое значение имеет теперь рассказ о битвах, которые следовали одна за другой?

Случалось людям бывать на посту безсменно по три недели.

Усталый, измученный заботами, Анри не покидал высот Croix-Rousse, где каждую минуту его присутствие могло быть нужно. Так же как Преси, как все начальники, он отдавал людям свой хлеб из овса и рубленой соломы. Он питался только вареными травами с жиром, вытопленным из парикмахерских помад.

Но все лишения, опасности, страдания были ничто сравнительно с тем безпокойством, которое он испытывал из-за жены и детей.

Целыми днями не удавалось Кара, верному слуге Анри, передать коротенькую записку графине Вирье от её мужа.

"Мой отец нашел таким образом единственное средство поддерживать бодрость духа моей матери, - пишет m-lle Вирье, говоря об этих отрывках писем, из которых некоторые сохранились, - конечно, не поддерживая в ней надежд, которых он сам давно не имел... но внушая ей великое христианское смирение...

"Зачем отчаяваться в жизни, в том, что для тебя всего дороже? - говорилось в одном из таких писем... - Если Бог велит, придет время, когда надо будет подумать, как пережить горе... Уповай на Того, для Кого смерть - пробуждение... перед Кем умершие живее живущих... но молись... всегда молись...

"Анна, когда была не в силах более говорить, молилась только движением губ. Она запиралась в храме... Её молитва была услышана". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 

III.

Какими друзьями становятся для нас вещи, которые принадлежали дорогим нам людям! Все теперь, когда графиня Вирье теряла почти надежду увидеть мужа, превратилось для нея в святыню. Записка, написанная им, кольцо, которое он носил, воскрешали мучительно живо часы счастливого прошлого. Да, любовь своими чарами превращает все предметы в сокровища, на которых радости и слезы навсегда сохранены.

Для графини Вирье это чувство обострялось до смертельной боли по мере того, как записки Анри носили в себе все более и более оттенок мистицизма. Горячность, с какою Анри старался заменить видениями неба то счастье, которое до сих пор она сама ему давала, говорила об отрешении, связанном со смертию.

"Не поддерживай в себе твоей печали, окружая сеея всеми этими реликвиями, кольцами, волосами; немощный дух любит окружать себя всем тем, что поддерживает его печаль и усиливает его мучение... Но поверь мне, став выше всего этого, перестаешь терзать свое сердце...

"Как можно придавать жизни такую цену, чтобы погибать из-за страха возможности смерти для своих близких?

"Что значит буря, когда с кораблекрушением связана тихая пристань?..

"Разве мы на земле не жертвы, постоянно осужденные на заклание? Неужели же мы, в минуту жертвоприношения, испугаемся, мы, столько раз приносящие ее?

"Иисус Христос не так поступал... Пусть крещение крови уничтожит собою все... все... все..."

И чтобы подкрепить это отрешение в той, которую он любил, он заканчивает словами: - "Нет, не буду говорить тебе более о моем чувстве к тебе..."

С тех пор он не писал до дня последняго сражения, когда он попросил жену прислать ему священника, который бы помог ему умереть...

Между тем республиканския войска, все более и более многочисленные, прибывали к стенам Лиона. Скоро их численность дошла до 80.000 человек.

17 сентября город был окончательно блокирован. Теперь не оставалось никаких иллюзий. Слишком поздно понял Преси свою ошибку.

Другое событие печальное, но геройское, приключилось в Дюшер {Дюшер был редут на правом берегу Соны, на северо-западной стороне Croix-Rousse.} 19 сентября. Пятьдесят мюскадинцев помешали действиям тысячи крансейцев, Когда, наконец, в редуте рисковали остаться без провианта, огонь прекратился. Каждый из оставшихся в живых зарядил ружье последним патроном, сел в засаду за обвалившияся стены и, когда перед каждым выросла неприятельская грудь, эти 10 оставшихся человек, выпалили. Затем, скрестив руки, они стали ожидать себе смерти взамен той, которую они причинили. Но сколько бы ни было героизма в этом поражении, оно открывало неприятелю доступ в Лион. Он мог взять теперь с фланга все укрепления Croix-Rousse и лишить их всякой возможности обороны.

По настоянию Вирье, Преси, наконец, решился на вылазку для того, чтобы разрушить все подготовления неприятеля для нападения, сделанные им до самой Соны. Все было уже окончательно решено, Анри должен был вести колонну, как вдруг, без всякой видимой причины, главнокомандующий генерал внезапно отменил приказание.

На этот раз Вирье вышел окончательно из себя, он был взбешен словами генерала более подходящими для филантропа, чем для военного человека.

"Я отступаю перед вопросом пролития крови... Кровь наших солдат слишком драгоценна... Я обязан ее беречь"...

Если до сих пор со стороны Преси было ошибкою щадить жизнь его людей, то теперь он был прав, их смерть являлась безполезною. 

IV.

Фатальный исход был не только несомненен, но даже близок. Вирье видел, как неприятель занял все позиции обороны. Весь городской окрут был в его руках. В нескольких лье от Croix-Rousse, деревня де-Фонтень, куда Лане отвез маленького Аймона Вирье, была, как это знал Вирье, главною квартирою одного республиканского главнокомандующого. Что же сталось с ребенком? Был-ли он узнан? Служил-ли он залогом? Был-ли он убит?

Из всех печалей, это неведенье, в каком Анри и его жена жили со времени осады Лиона, была, конечно, не самая меньшая. Анри суждено было умереть в этом неведении. Быть может, это и была та последняя жертва, которою он искупил своего сына.

Неизвестно кем извещенная, что маленький Аймон в Фонтене, m-me Турне, верная охранительница Пюпетьера, прибыла, чтобы взять ребенка, как раз в то время, когда его покинул человек, которому он был поручен.

Доставить мальчика в матери не было никакой возможности. M-me Турне повезла его в Гренобль. Но вскоре она сама была арестована. Тогда она поручила ребенка одной своей приятельнице, бедной работнице, которую бедность не могла долго оберегать. Когда и она была арестована, старый лакей графа дю-Бушаж, по имени Эспри, взял на себя попечение о сыне Анри. Затем он, в свою очередь, передал его под прозванием "маленького Симона" его седьмому покровителю, торговцу сукном в Гренобле, Рюбишону. Неслыханная вещь, ребенок не выдал себя и никто, кроме m-me Турне, не знал его настоящого имени!..

Бомбардирование, между тем, продолжалось особенно усиленно в ночь с 23-го на 24- е сентября. Это республиканцы справляли прибытие в Лион нового своего главнокомандующого. Его зваля Доппе.

"Эти м... мюскадинцы, - говорил Доппе, вступая в свою должность, - повидимому заключили союз с сатаною, иначе они не могли бы так долго противостоять дождю свинца и железа, которым кропят город...

В ночь с 28-го на 29е сентября, один предатель продал новому главнокомандующему слово пропуска. Редуты, которые защищали деревню Сент-Фуа, на юго-западе Лиона, были таким образом взяты без боя. Преси в это самое время отражал нападение по направлению в Бротто, разсчитывая, что у него защищен тыл с юга и запада и вдруг очутился между двух огней. Но скоро его и без того критическое положение, осложнилось еще новою изменою.

По счастью, несколько молодых людей заметили опасность. С трудом им удалось выдвинуть в батарею две пушки и непрерывные залпы из них смутили крансейцев и оповестили Преси.

Генерал немедленно прибыл в сопровождении нескольких человек. При виде неприятеля дано было приказание палить. И, взяв повод в зубы, с саблею в руках, его 150--200 человек бросились на отряд де-Валетта.

Тем временем подоспевает несколько рот пехоты, оне вступают в рукопашный бой с санкюлотами. Дерутся прикладами ружей, саблями. Под Преси было убито три лошади.

Идуть по трупам. Два, три раза лионцы были отбиты; они снова наступают на врага, одолевают его и загоняют в реку.

ударов саблею; это оказывается женщина...

Таков был последний блеск лионского оружия. В Братто, в Сен-Жюст, в Перраш, везде неприятель бежал.

Тем не менее последующий день этой победы был так-же мрачен для Лиона. Всякий понимал, что подобное усилие не могло более повториться. У всякого было сознание своего безсилия и измены, которая носилась в воздухе.

Кутон, креатура Робеспьерра, должен был довершить дело, предпринятое Дюбуа Крансе.

С ним падение в бездну ужаса становилось еще более глубоким.

"Не украшай ничем могилы тех, кто погиб напрасно за отчизну".