| Автор: | Костер Ш. Т., год: 1867 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
LXXXI
На следующий день, когда они пили тёплое молоко, Сооткин говорила Катлине:
- Ты ведь видишь, что тоска и так скоро сведёт меня в могилу, а ты хочешь ещё добить меня своим проклятым колдовством?
Но Катлина повторяла только:
- Неле злая! Гансик, дорогой, приди ко мне!
В ночь на следующую среду опять явились оба чорта. С субботы Неле спала у вдовы ван ден Гауте, под тем предлогом, что ей неудобно оставаться у Катлины, так как там живёт Уленшпигель, молодой человек.
Катлина приняла чёрного барина и его друга в keet - это пристройка, где помещается прачечная и большая печь. Здесь они угощались старым вином и копчёным языком, всегда готовыми к их услугам.
- Нам для одного важного дела нужны большие деньги, - сказал чёрный Катлине, - дай, что можешь.
Катлина хотела дать ему один флорин, но он пригрозил ей смертью, и они отстали от неё, лишь когда получили два червонца и семь денье.
- Больше не приходите в субботу, - сказала она им: - Уленшпигель знает этот день, он будет ждать с оружием и убьёт вас. А тогда умру и я.
- Мы придём во вторник, - ответили они.
В эту ночь Уленшпигель и Неле спали, не боясь чертей, так как решили, что те являются по субботам.
Катлина встала и заглянула в прачечную, не пожаловали ли её друзья.
Она горела от нетерпения. С тех пор как она увидела своего Гансика, её помешательство значительно ослабело. Ибо её безумие - так говорили - было любовным безумием.
Не дождавшись их, она была очень удручена. Услышав со стороны Слейса орлиный клёкот над полем, она пошла в этом направлении и шла по лугу вдоль плотины из хвороста, засыпанного землёй. И вот с другой стороны плотины слышит она разговор обоих своих чертей.
- Мне половина, - сказал один.
- Ничего не получишь, - ответил другой, - что Катлины, то всё моё.
Они страшно ссорились, и ругались, и спорили, кому из них достанутся и любовь и деньги Катлины и Неле. Испуганная Катлина не смела ни пикнуть, ни шевельнуться и вскоре услышала, как они подрались и как один сказал:
- Холодна сталь. - Потом - хрип, и тяжёлое тело упало на землю.
В ужасе бросилась она домой. В два часа ночи она вновь, на этот раз в саду, услышала орлиный крик. Она вышла, открыла и увидела своего друга одного.
- Он больше не придёт, - был ответ.
И он обнял и ласкал её, и тело его казалось ей ещё холоднее, чем всегда. И ум её был ясен. Уходя, он потребовал двадцать флоринов - всё, что у неё было; она дала ему семнадцать.
На другой день она побежала к плотине, но не нашла там ничего, только на одном месте, размером в рост мужчины, земля подалась под ногой и была покрыта кровью. Но к вечеру дождь смыл и следы крови.
В следующую среду в её садике вновь раздался орлиный клёкот.
LXXXII
Всякий раз, когда приходилось рассчитываться с Катлиной за общие расходы, Уленшпигель вынимал ночью камень, которым была закрыта дыра, проделанная у колодца, и доставал оттуда червонец.
Однажды вечером все три женщины пряли. Уленшпигель сидел с ними и работал над ящиком, заказанным ему городским судьёй. Он искусно вырезал на крышке ножом целую охоту: свору геннегауских собак, критских овчарок, известных своей свирепостью, брабантских гончих, бегущих всегда парами, и всевозможных других псов, всяких видов и пород, больших и малых, мопсов и борзых.
Катлина слышала, как Неле спросила Сооткин, хорошо ли запрятаны деньги. Сооткин, чуждая всякого недоверия, ответила: где же им быть лучше, чем у колодца.
В четверг после полуночи жалобный лай Бибулуса, скоро, однако, прекратившийся, разбудил Сооткин. Она решила, что он залаял по ошибке, и опять заснула.
В пятницу Сооткин и Уленшпигель поднялись рано утром. Но они не нашли в кухне, как всегда, Катлины, огонь не был разведён, молоко не кипело на очаге. Удивлённые, они выглянули наружу, не в саду ли она, и увидели, что она стоит под дождём. Рубашка на ней была разорвана, она окоченела от холода и вся вымокла, но не смеет войти в дом.
- Чего ты ищешь, полуголая, под дождём? - спросил, подойдя к ней Уленшпигель.
- Ах, - ответила она, - чудо, великое чудо.
И она указала на окоченелый труп собачки, кем-то удавленной.
Уленшпигель тотчас же подумал о деньгах: он бросился к колодцу - дыра была пуста, кругом рассыпана земля.
Он накинулся на Катлину и, колотя её, кричал:
- Где червонцы?
- Да, чудо, великое чудо, - твердила она.
Неле бросилась защищать мать:
- Смилуйся, Уленшпигель, сжалься.
Уленшпигель показал ей удавленную собаку и пустую дыру, где были деньги.
Сооткин побледнела и сказала:
- Тяжелы твои удары, о господи! Бедные мои ноги!
Так сказала она, вспоминая о муках и пытках, которые она напрасно претерпела ради этих червонцев. Увидев, как спокойно принимает Сооткин весть о несчастьи, Неле разрыдалась в отчаянии. Катлина же размахивала листом пергамента и говорила:
- Да, чудо, великое чудо. Этой ночью пришёл он, ласковый, прелестный. У него не было уже этого бледно-светящегося лица, которого я всегда так боялась. Он нежно-нежно говорил со мной. Я была так рада, сердце моё растаяло. Он сказал: "Теперь я богат и скоро принесу тебе тысячу флоринов". - "Да, - отвечаю, - не за себя я буду радоваться, а за тебя, Гансик, радость моя". - "А нет у тебя в доме ещё кого, кто тебе мил и кого ты хотела бы сделать богатым?" - "Нет, - говорю, - здесь в доме никто в тебе не нуждается". - "О, какая гордая, - говорит он, - а разве Сооткин и Уленшпигель так богаты?" - "Они живут, - отвечаю, - и ни в ком не нуждаются". - "Несмотря на конфискацию?" Я ответила, что вы решили лучше претерпеть пытку, чем расстаться со своим добром. "Я так и думал", - говорит он. И он стал потихоньку и ядовито насмехаться над судьями, которые не сумели добиться от вас сознания. Я смеялась с ним вместе. "Не так уж они глупы, чтобы здесь, в доме, прятать свои деньги". Я засмеялась. "Или, например в погребе". - "Конечно, нет". - "Или, скажем, в огороде". Я ничего не ответила. "Да, - говорит, - это была бы большая глупость". - "Небольшая, - отвечаю, - вода и стена ничего не скажут". Он всё смеялся.
В эту ночь он ушёл раньше, чем всегда, и на прощанье дал мне порошок, который, сказал он, перенесёт меня в самый лучший шабаш. Я провожала его через огород в одной рубахе и была такая сонная. Как он и обещал, я полетела на шабаш, только к рассвету вернулась и очутилась здесь. Вижу - собака удушена, дыра пустая. Это тяжкий удар для меня: я его так крепко любила - всю душу ему отдала. Но всё, что есть у меня, будет ваше, руки мои и ноги будут безустали трудиться, чтобы содержать вас.
- Я - как зёрнышко между жерновами, - сказала Сооткин. - Господь бог и чортов вор раздробили меня одним ударом.
- Вор! Это неправда, - ответила Катлина, - а чорт, чорт - это верно. Вот тебе доказательство - пергамент, который он оставил во дворе. Читай:
"Не забывай, что ты мне служишь. Пять дней и трижды две недели пройдёт, и ты вдвойне получишь твой клад. Не сомневайся в этом, не то умрёшь". - Он сдержит слово, увидите.
- Бедная дурочка, - сказала Сооткин. Это был её последний упрёк.
LXXXIII
Трижды прошли эти две недели и пять дней равным образом: друг и чорт не явился. Но надежда не покидала Катлину.
Сооткин уже не работала: сгорбившись и кашляя, она сидела перед огнём. Неле поила её целебнейшими и благовоннейшими травами. Но никакое лекарство не помогало ей. Уленшпигель не выходил из дому: боялся, что мать может умереть в его отсутствие.
Понемногу дошло до того, что она уже не могла ни есть, ни пить: всё извергалось рвотой. Пришёл лекарь и пустил кровь, но потеря крови так ослабила её, что она уж не вставала. Однажды вечером, истерзанная страданиями, она проговорила:
- Клаас, муж мой! Тиль, сын мой! Благодарю тебя, господи, что ты берёшь меня к себе!
Потом вздохнула и умерла.
Катлина не посмела оставаться подле неё. Уленшпигель и Неле оставались всю ночь вдвоём у праха усопшей, молясь за неё.
На заре в открытое окно влетела ласточка.
- Птичка - душа усопшей, - сказала Неле. - Хороший знак. Сооткин уже на небесах.
За ней влетела другая ласточка, больше и чернее, чем первая. Эта кружилась вокруг Уленшпигеля, и он сказал:
- Отец и мать! Пепел стучит в моё сердце. Я сделаю то, чего вы требуете.
И вторая ласточка, точь-в-точь как первая, улетела с криком. Почти совсем рассвело, и Уленшпигель увидел тысячи ласточек, реющих над лугами. И солнце взошло над землёй.
И Сооткин похоронили на кладбище для бедных.
LXXXIV
По смерти Сооткин Уленшпигель впал в глубокое раздумье, тоску и раздражение, всё метался по кухне, не слышал, что ему говорят, ел и пил, не замечая, что ему дают. И часто вставал среди ночи.
Напрасно кроткий голос Неле убеждал его не терять бодрости, напрасно уверяла его Катлина, что ей хорошо известно, что Сооткин в раю. Уленшпигель на всё отвечал:
- Пепел стучит.
Он точно лишился рассудка, и Неле проливала слёзы, видя его таким.
Между тем рыбник сидел взаперти, одинокий, точно отцеубийца, и лишь по вечерам осмеливался выйти из дому; мужчины и женщины осыпали его при встрече оскорблениями и называли его убийцей, и маленькие дети бежали от него, потому что им сказали, что это палач. Так бродил он, избегаемый всеми, не смея войти ни в один из трёх трактиров в Дамме, ибо на него указывали там пальцами, и бывало, как только он покажется, все посетители уходят.
Поэтому трактирщики не хотели такого гостя и запирали перед ним дверь. На униженные просьбы рыбника они отвечали, что продавать - это их право, а не обязанность.
Истомлённый этой борьбой, рыбник тащился за вечерним глотком пива in't "Roode Valck" - в трактир "Красный сокол", жалкую корчму за городом, у Олейсского канала. Здесь ему, правда, подавали всё, что он требовал, ибо хозяева были бедные люди, которые радовались всякому заработку. Но и хозяин "Красного сокола", так же как жена его, не разговаривал с ним. Была там собака и двое детей; если рыбник хотел приласкать детей, они бросались бежать от него; звал он собаку - она набрасывалась на него с лаем.
Как-то вечером Уленшпигель стоял у порога. Увидя его в этой вечной задумчивости, Матиссен, бочар, сказал ему:
- Возьмись за работу - ты забудешь этот тяжкий удар.
- Пепел Клааса стучит в моё сердце, - ответил Уленшпигель.
- Ну, жизнь несчастного рыбника хуже твоей, - заметил Маттиссен, - никто с ним не разговаривает, все избегают его. Ему приходится тащиться к этим голодранцам - в "Красный сокол", чтобы хоть там в одиночестве выпить свою кружку пива. Тяжёлое наказание!
- Пепел стучит в моё сердце, - повторил Уленшпигель.
В тот же вечер, когда на колокольне пробило девять часов, Уленшпигель направился к "Красному соколу". Увидав, что рыбника там нет, он стал прохаживаться по берегу канала под деревьями. Месяц светил ярко.
И вот он увидел злодея.
- Куда они запрятали червонцы?
- Туда, где чорт их нашёл! - крикнул в ответ Уленшпигель и ударил его кулаком в лицо.
- Ай! - закричал рыбник. - Я узнал тебя, ты - сын. Пожалей меня, я стар и хил. То, что я сделал, я сделал не по злобе, но верой и правдой служа его величеству. Прости, сделай милость. Я верну тебе всё ваше добро, что я купил, и ни гроша с тебя не потребую. Мало этого разве? Я купил всё за семь флоринов. Всё получишь ты и ешё полфлорина, потому что ведь я не богат, не верь россказням.
И он уже падал на колени пред Уленшпигелем.
Увидя его перед собой таким жалким, гнусным, трусливым, Уленшпигель схватил его и бросил в канал.
И пошёл домой.
LXXXV
На кострах дымился прах жертв. Уленшпигель думал о Клаасе и Сооткин и плакал в одиночестве.
Однажды вечером он пришёл к Катлине с просьбой дать ему совет и помочь отомстить за всё.
Она сидела перед лампой вдвоём с Неле и шила. При шуме его шагов она медленно подняла голову, точно пробуждаясь от тяжёлого сна.
Он сказал ей:
- Пепел Клааса стучит в моё сердце. Я хочу спасти землю Фландрскую. Я молил об этом господа земли и неба, но он ничего не ответил мне.
- Господь бог и не станет разговаривать с тобой, - ответила Катлина, - тебе надо было обратиться к духам стихийного мира; они связаны небесными и земными силами, они принимают моления бедных людей и передают их ангелам, а уж те несут их к престолу всевышнего.
- Помоги мне в моём замысле: кровью моей, если надо, я готов заплатить за его исполнение.
- Я помогу тебе, - ответила Катлина, - если девушка, любящая тебя, возьмёт тебя с собой на шабаш весенних духов, на праздник оплодотворения.
- Я возьму его с собой, - сказала Неле.
Катлина налила в хрустальный бокал мутно-беловатое питьё и дала обоим выпить. Тем же снадобьем она натёрла им виски, ноздри, большие пальцы и суставы рук, потом дала им проглотить по щепотке белого порошка и приказала пристально смотреть друг на друга, чтобы слились воедино их души.
Уленшпигель смотрел на Неле, и кроткие глаза девушки зажгли в нём могучий огонь. И он почувствовал, что от напитка точно тысячи раков впились в его тело.
Потом они разделись - и прекрасны были они, озарённые светом лампы: он в своей гордой силе, она в своей нежной прелести. Но они уже не видели друг друга - они были точно во сне. Затем Катлина положила голову Неле на плечо Уленшпигеля, а его руку на сердце девушки.
И так лежали они, обнажённые, рядом друг с другом.
Они поднялись, - так рассказывали они впоследствии, - вознеслись на подоконник, бросились оттуда в пространство и почувствовали, что воздух несёт их, несёт, как вода несёт корабли.
И перестала для них существовать земля, где спали бедные люди, и небо; облака уже скользили под их ногами. И они ступили на холодное светило Сириус. И отсюда их метнуло на полюс.
Здесь не без содрогания увидели они голого великана - Зиму вселенной; обросший мохнатой шерстью, он сидел на льдине, прислонившись к ледяной стене. В полыньях ныряли медведи и тюлени и с рёвом плавали вокруг великана. Хриплым голосом созывал он град, снег, метель, свинцовые тучи, жёлтые удушливые туманы и ветры, и ураганы, несущие бурю. И всё это по приказу его свирепствовало в этом мрачном месте.
Смеясь над этими ужасами, лёг великан на цветы, которые увядали под его рукою, на листья, разом засыхавшие под его дыханием. Потом он наклонился и стал царапать землю ногтями, грыз её зубами и выгрыз глубокую дыру, чтобы добраться до сердца земли и пожрать его, чтобы там, где стояли тенистые леса, стал чёрный уголь, там, где расстилались хлебные поля, - пустая солома, и песок там, где была плодородная земля. Но сердце земли было костром пылающим, и он не решился коснуться его и отпрянул со страхом.
Точно царь, владычествовал он там и пил кубками ворвань среди своих медведей и тюленей и среди скелетов всех тех, кого он погубил на море, на суше и в бедных хижинах. Радостно слушал он, как рычат медведи и ревут тюлени, как стучат костяки людские и звериные под когтями коршунов и воронов, разыскивавших там последние клочки мяса, радуясь и грохоту льдин, сталкивавшихся друг с другом в чёрной воде.
И голос великана был подобен рёву урагана, свисту зимней непогоды, завыванию ветра в трубе.
- Мне холодно и страшно, - сказал Уленшпигель.
- Он бессилен против духов, - ответила Неле.
Вдруг тюлени заметались, бросаясь стремглав в воду, медведи, перепуганные, прижали уши и жалобно завыли, вороны в ужасе закаркали и исчезли в тучах.
И Уленшпигель и Неле услышали глухие удары тарана в ледяную стену, служащую опорой великану. Стена раскололась и затряслась в своих устоях.
Но великан Зима ничего не слышал. Он радостно ревел и завывал, наполняя и выпивая свои кубки ворвани, вгрызаясь всё глубже к сердцу земли, чтобы обледенить его, но не смел его коснуться.
А удары гремели всё сильнее, стена раскалывалась на глыбы, и дождь ледяных осколков неудержимо низвергался, сверкая вокруг него.
Жалобно визжали медведи, из чёрных вод несся тоскливый вой тюленей.
Стена рухнула, светлый день засиял на небесах, и в высоте возник человек, обнажённый и прекрасный, опираясь одной рукой на золотую секиру. Это был Светоносец, царь весны.
При виде его великан отбросил свой кубок ворвани и взмолился не убивать его.
И пред тёплым дыханием царя весны потерял великан всю свою силу. И, взяв алмазные цепи, царь скрутил его и приковал к полюсу.
Потом он остановился и воззвал, - но нежно и ласково. И с неба спустилась обнажённая женщина, белокурая и прекрасная. Она приблизилась к царю и сказала:
- Ты мой повелитель, могучий человек.
Он ответил:
- Я жажду только тебя.
Снова воззвал царь, и семь раз прозвучал его громовый зов. Загрохотал страшный, могучий удар, и засверкали молнии, и за ними появилась небесная сень из солнц и звёзд. И они воссели на престол.
И тогда, не меняя выражения своих царственных лиц, не делая ни одного мановения, ни движения, которое нарушило бы их величавый покой, воззвали царь и его жена.
И на зов их широким движением всколыхнулась земля, каменная глыба с ледяными скалами. И Неле с Уленшпигелем услышали чудовищный треск: точно исполинская птица разбивает ударами своего страшного клюва скорлупу громадных яиц.
И во всеобъемлющем вращении земли, вздымавшейся и опускавшейся, точно волны морские, возникли огромные круги.
Вдруг повсюду, сплетая свои сухие ветви, выросли леса деревьев, стволы которых колыхались, точно пьяные люди. Деревья расступились, и широкие поляны легли между ними. Из вздымающейся волнами почвы появились духи земли, из глубины лесов - лесные духи, из близкого моря - духи водяные.
Перед Неле и Уленшпигелем сменялись гномы, хранящие подземные сокровища, - маленькие, горбатые, кривоногие, мохнатые, грязные, уродливые, - владыки камня, лешие, духи древесные, живущие подобно деревьям и вместо рта несущие пучок спутанных корней, которыми они высасывают своё питание из недр земных; за ними шли владыки рудных жил, вечно безмолвные, лишённые сердца и внутренностей, движущиеся, как блестящие автоматы. Здесь были карлы из мяса и костей, с змеиными хвостами, жабьими головами и светлячками на макушке, которые ночью вскакивают на плечи пьяным путникам и трусоватым прохожим, заманивают их в болота и дебри, мигая своим огоньком, который этому злополучному дурачью представляется светом лампы их жилища.
Здесь были и феи цветов - великолепные образы женской силы и здоровья, без краски смущения за свою наготу, гордые своей красотой, не прикрытые ничем, кроме богатого плаща своих волос.
Глаза их переливались влагой, точно жемчуг в воде, тело их было белоснежно, крепко и облито золотом света; полураскрытые уста их дышали благоуханием, более пьянящим, чем запах жасмина.
Это они по вечерам носятся по садам и рощам или в глубине леса, разыскивая на тенистых дорожках мужскую душу, чтобы насладиться её обладанием. Если проходят мимо них юноша и молодая девушка, - они стараются умертвить девушку. А если им не удаётся, они внушают ещё сопротивляющейся девушке такую страсть, что она тут же отдаётся возлюбленному; и тогда половина поцелуев достаётся фее цветов.
Уленшпигель и Неле видели и духов звёзд, духов вихрей, ветерков и духов дождя. Одни за другими сходили с высот небесных эти легкокрылые юноши, оплодотворяющие землю.
За ними появились на небесах птички-души, милые ласточки. И свет при их появлении стал ещё живее. И гномы и карлики, феи цветов и духи гор, лешие и водяные, духи огня и земли вскричали разом:
- Свет! Сок! Слава весне; слава владыке!
Хотя единодушный крик их был громче рёва бушующего моря, завывания урагана и свиста разнузданного ветра, но он прозвучал как величавая музыка в ушах Неле и Уленшпигеля, которые безмолвно и неподвижно прижались к корявому стволу громадного дуба.
Но ещё больше испугались они, когда увидали, что духи тысячами стали рассаживаться на исполинских пауках, жабах с слоновыми хоботами, клубках свившихся змей; на крокодилах, стоявших прямо, опершись на хвост и неся духов в своей разверстой пасти; на змеях, на подвижных телах которых сидело верхом по тридцати и более карликов и карлиц; на сотнях тысяч насекомых, громадных, как Голиаф, вооружённых зубчатыми серпами и косами, семизубыми вилами и всяческими смертоубийственными орудиями. С диким воем и скрежетом боролись они друг с другом, сильнейший пожирал слабейшего и тут же толстел, доказывая этим, что Смерть дает начало Жизни и Жизнь - Смерти.
И из всей этой кишащей, мятущейся, подвижной, волнами ходящей толпы духов нёсся неустанный крик, подобный раскатам глухого грома и грохоту сотен прядилен, слесарен, сукновален.
Вдруг появились духи соков земных, короткие, коренастые увальни, бёдра которых были толсты, как гейдельбергская бочка [109], а икры - как винные бочонки; мышцы которых были так надуты силой, как будто их тело состояло из больших и малых яиц, сросшихся между собой. И вся эта масса мускулов была обтянута красноватой жирной кожей, блестевшей так же, как их жидкие бородёнки и рыжие волосы. В руках их были необъятных размеров чаши с какой-то странной жидкостью.
При виде их в толпе духов поднялся радостный трепет и стрекотание; деревья и прочие растения качались взад и вперёд, земля трескалась, чтобы вобрать в себя влагу.
И духи соков опорожнили свои чаши. И всё вокруг зазеленело, распустилось, зацвело. Трава на лугах переполнилась стрекочущими насекомыми, небо усеяли птицы и бабочки. И всё лили и лили сверху духи, и всякий, сообразно своим силам, напивался сладостными соками. Феи цветов раскрыли ротики, кружились вокруг своих рыженьких виночерпиев, целуя их, чтобы выпросить побольше питья. Другие просительно складывали руки. Третьи блаженно подставляли себя струям. Но все, в беге или в полёте, в движении и неподвижности, в голоде и жажде, - все рвались к питью и при каждой полученной капле становились всё живее. Здесь уж не было старых, но все, красивые и уродливые, были равно полны юношеской силы и жизнерадостной молодости.
И духи соков земных поднесли царю и царице большой кубок, полный их напитка. И царь и царица выпили и поцеловались.
Затем царь, держа царицу в объятиях, вылил остаток из своего кубка на деревья, цветы и духов и воскликнул:
- Слава жизни! Слава чистому воздуху! Слава силе!
И все вскричали:
- Слава природе! Слава её силе!
И Уленшпигель обнял Неле, и, во всеобщем сплетении, началась пляска, - пляска, подобная круговороту листочков в вихре ветра, пляска, в которой всё мчится и колышется: деревья и травинки, жуки и бабочки, земля и небо, царь и царица, феи цветов, гномы, водяные, лешие, блуждающие огоньки, косолапые карлики, духи гор, духи звёзд, сотни тысяч чудовищных насекомых, сплетающих свои лезвия, свои зазубренные косы и семизубые вилы; хоровод безумствующих в пространствах, пляска вселенной, в которой кружились солнце, месяц, звёзды, светила, ветер и облака.
И дуб, к которому прислонились Уленшпигель и Неле, нёсся в круговороте, и Уленшпигель шептал Неле:
- Погибли мы, дорогая!
Один из духов услышал их, увидел, что это смертные, и с криком: "Здесь люди! Здесь люди!" - оторвал их от дерева и бросил в общий хоровод.
- Здравствуйте, люди! Привет вам, черви земные! Кому нужны мальчик и девочка? В гости пришли они к нам, немощные!
И Неле с Уленшпигелем перелетали из рук в руки с криком:
- Помилуйте!
Но духи не слушали их, и они кувыркались в воздухе вверх ногами, вниз головой, кружились, как пушинки в урагане, а духи покрикивали:
Феи цветов хотели оторвать Неле от Уленшпигеля, стали бить её и убили бы, но царь весны мановением руки вдруг остановил пляску и приказал:
- Привести этих двух блошек пред мои глаза!
И их оторвали друг от друга, и каждая из разлучниц, цветочных фей, пыталась разлучить Уленшпигеля с соперницей и шептала ему:
- Тиль, разве ты не готов умереть ради меня!
А древесные карлы, несшие Неле, говорили:
- Почему ты не дух, как мы, - ты бы стала нашей.
- Потерпите, - отвечала Неле.
Так приблизились они к престолу и, увидя золотую секиру и железную корону, затрепетали всем телом.
- Зачем явились вы сюда, ничтожные?
Они не отвечали.
- Я знаю тебя, ведьмино отродье, - сказал царь, - и тебя, порождение угольщика. Но так как вы проникли в эту мастерскую природы с помощью чародейства, то почему заткнуты ваши пасти, точно у каплунов, объевшихся хлебным мякишем?
Неле задрожала, увидев страшное чудовище; но к Уленшпигелю вернулось его мужественное спокойствие, и он ответил:
и суконщики покинули её и ищут свободного труда на чужбине. Если ей не придут на помощь, она погибнет. Ваши величества! Я, маленький бедняк, рождённый на этот свет, как всякий другой, жил, как мог, темно и нечисто, не зная ни добродетели, ни истины, недостойный милости ни человеческой, ни божеской, Но Сооткин, мать моя, умерла от горя и пыток, Клаас, мой отец, умер страшной смертью на костре; я хотел отомстить за них и однажды уж попытался это сделать. Я хотел также видеть более счастливой эту бедную землю, усеянную их костями, и просил господа о гибели их убийц, но он не услышал меня. Усталый от жалоб, я прибег к тёмным заклинаниям Катлины, я и моя подруга в трепете лежим у подножия престола и молим о спасении этой страны.
Царь и царица вместе ответили:
- Но, ваше величество, и вы, господа духи, - сказал Уленшпигель, - я ведь не понимаю вашего языка. Вы, видно, смеётесь надо мной.
Но те, не слушая его, отвечали:
И звери земли - львы, змеи, медведи, олени, лани, волки, собаки и кошки - ревели, выли, рычали, визжали, свистели, лаяли, мяукали.
А духи пели:
Запели петухи, и все духи растаяли в тумане, кроме злого гнома, владыки подземных руд, который схватил Неле и Уленшпигеля и немилосердно швырнул их в бездну.
И они очнулись, лёжа друг подле друга, точно после сна, и вздрагивали от прохладного утреннего ветерка.
И Уленшпигель смотрел на прелестное тело Неле, позлащённое пурпурным отблеском восходящего солнца.
Примечания
109. . В знаменитом в истории немецкой архитектуры замке (шестнадцатый век), расположенном на высоком холме возле университетского города Гейдельберга, туристам показывают огромную бочку 7 X 8,5 метра, в которой помещается свыше двухсот тысяч литров. Она сделана в 1751 г. по образцу имевшихся здесь прежде бочек.