Бросок в пространство.
Глава XVI. Бедная Миньонета

Глава XVI 

БЕДНАЯ МИНЬОНЕТА

-- У меня есть что-то очень для вас интересное, - сказала однажды Миньонета, несколько времени спустя после вышеописанного разговора. - Как вы думаете, что это? - прибавила она и посмотрела на него с заискивающей улыбкой, которая как бы говорила: "Попросите меня показать".

-- Что это такое? - спросил Дюран. - Покажите мне, крошка.

Из этого последнего наименования читатель может видеть, что он уже стал обращаться с Миньонетой довольно бесцеремонно.

-- О! это должно очень вам нравиться. М-р Гревз сделал это для меня. Смотрите.

Она сунула ручку в один из внутренних карманов своей туники, вытащила оттуда бумажку, тщательно сложенную вчетверо, и передала ему. Дюран развернул ее и увидел наскоро набросанный женский портрет. Он сразу узнал его: это был портрет одной из известнейших лондонских красавиц.

-- Очень хорошо нарисовано, нельзя не сказать, - заметил он. - Но почему вы думаете, что это может быть для меня интересно?

-- Еще бы не интересно! ведь это портрет вашей милой, - сказала она так утвердительно, как будто была несомненно уверена в том, что говорит.

-- Кто вам сказал? - спросил Дюран, нахмурясь.

-- М-р Гревз.

-- Нечего сказать, хороши друзья! Почему же он сказал вам это? по какому поводу?

-- Я... я просила его нарисовать мне портрет вашей милой, он и нарисовал мне.

-- Нравится она вам?

-- Не знаю... Похожа она?

-- Очень похожа, - солгал Дюран.

-- В таком случае она мне нравится. Я сохраню ее портрет на память. Я рада, что она совсем нехороша. Мне бы неприятно было, если б она была красивее!

Последние слова Миньонета произнесла почти с гневом.

-- Почему? - спросил Дюран.

-- Потому, что тогда она могла бы нравиться вам столько же, как...

-- Как я, - отвечала девушка со спокойным простодушием.

-- А если бы и так, не все ли вам равно? У вас есть...

-- Жених? Нет.

-- Как? разве он отказался от вас?

-- Да, когда узнал, что вы нравитесь мне больше, чем он.

-- И он даже не попытался со мной поссориться! Неужели он ничего не говорил вам обо мне?

-- Ни слова; что ему было говорить? Он не мог рассердиться на меня за то, что мои чувства переменились.

-- Он очень... обязателен, - проговорил Дюран иронически.

-- Скажите лучше, очень благоразумен, - поправила его Миньонета. - Я еще не в тех летах, когда решение девушки считается на Марсе невозвратным.

-- Благоразумен! Право, мы с вами никогда не поймем друг друга, Миньонета! В нашем мире лет двести-триста назад мы имели обыкновение драться насмерть из-за наших милых.

-- Верно, - отвечала Миньонета, - и у нас когда-то было то же; об этом сохранилось много документов в наших архивах.

-- Но мы и теперь отстаиваем наши права в этом отношении так или иначе. Конечно, мы уж не кусаемся, не царапаемся, даже не стреляемся, не колемся, но все-таки не уступаем нашего места в сердце женщины так равнодушно, как уступил ваш поклонник. Если бы у нас кто-нибудь поступил так малодушно, мы... мы бы нарядили его в юбку. Ах! извините, я совсем потерял из вида особенности вашего костюма: ведь вы даже не знаете, что такое юбка.

-- И вы в самом деле способны поступить жестоко с человеком за то только, что девушка предпочла его вам? - спросила Миньонета, игнорируя его шутку. - Может быть, вы бы даже способны были убить его?

-- О! нет, мы не так злы.

-- Но вы бы стали говорить о нем дурно?

-- Нет... да... сказать по правде, мы, пожалуй, не отказались бы от этого удовольствия... конечно, за глаза...

-- Мне многое не нравится в ваших нравах, - сказала Миньонета с сожалением.

-- Бросим этот разговор, моя крошка, он только огорчает вас. Будем счастливы, пока можем.

-- Да... пока можем! Мне жаль, что м-р Гревз нарисовал для меня этот портрет.

-- Ведь вы же говорите, что вы сами его просили.

"И мне жаль", - подумал Дюран.

-- Я бы хотела, чтоб вы не думали о ней больше.

Они ходили в это время по саду. Дюран вдруг остановился и с отчаянием топнул ногой. Условие, заключенное между ним и Блэком, очень тяготило его; совесть, честь, благоразумие требовали, чтоб он его выполнил; но что значило все это в сравнении с любовью прелестной девушки! От одного взгляда Миньонеты, от одного звука ее голоса все его добрые намерения разлетелись, как дым.

-- Я согласен не думать о ней больше, сказал он, - но... с одним условием.

-- С каким?

-- Чтоб вы стали моей милой, Миньонета.

-- О! конечно, я согласна, - отвечала она простодушно. - Я с радостью буду вашей милой.

-- Дорогая, ненаглядная моя! - вскричал он с восторгом и крепко прижал ее к груди.

-- Удивляюсь, отчего вы нравитесь мне больше, чем все марсовцы, каких я когда либо знала, - проговорила она прерывающимся голосом.

-- Это потому, что они не знают, что такое любовь. А я... я люблю вас! О! я люблю, люблю вас, Миньонета!

-- Зачем вы говорите так... точно вы себя не помните. Ведь это нехорошо... я думаю, не следует любить так сильно... Отчего это мне так... так грустно?

-- Если хотите, я уеду, Миньонета.

-- О, нет, нет! Это убьет меня. Если б вы теперь уехали, я бы не перенесла разлуки. Я не осуждаю вас. Мне только странно, почему я счастлива, а между тем мне грустно. Будьте терпеливы со мной... только немножко, потом я пойму сама себя. Ведь вы на меня не сердитесь?

Вместо ответа он наклонился к ней и поцеловал ее прелестные губки. Затем они пошли бродить куда глаза глядят, рука об руку, не думая о завтрашнем дне.

Прошло три месяца после появления стального шара на Марсе, и все пришельцы с Земли, за исключением двух, до того соскучились, что каждый час казался им за день. Только Бернет и Дюран не замечали, как летит время: один был всецело занят астрономическими исследованиями, другой Миньонетой. Астрономия и любовь не даром слывут предметами всепоглощающими.

Все остальные томились именно тем, что им делать было нечего. В трудовой жизни Марса они принять участия не могли; местные увеселения казались им невыносимо скучными, поэтому они целые дни проводили праздными; и, как всегда, праздность заставила их наделать глупостей, по крайней мере некоторых из них, а пострадать за это пришлось всем. Сэр Джордж вскоре вообразил, что у него есть миссия на Марсе. Здешнее население, рассуждал он, ничего не смыслит в финансах; этому следует положить конец. Здесь нет ни компании для разработки богатств планеты, ни даже палат для разбора дел о банкротствах - это просто возмутительно! Это непроходимо глупо! Блэк, со своей стороны, негодуя на отсутствие исполнительного правительства или хоть антиправительственной партии, к которой можно было бы примкнуть, готов был на все, лишь бы нарушить спокойствие в стране, раздражавшее его несказанно. Миленькая Дэзи перестала занимать его: она ничего не смыслила в политике и знать о ней не хотела. Гордон с отчаяния, что никак не может понять систему марсовской социальной экономии, забросил свою записную книжку, а Гревз с досады, что его гордая ученица не приходит в безусловное восхищение от его таланта и от его рисунков, швырнул свой портфель на дно озера Маральди. Мак Грегор прямо признавался, что ему скучно до одурения. Бернет почти не расставался с профессором и, казалось, совершенно забывал о существовании своих земных друзей. Наконец и Дюран, всегда несколько склонный к меланхолии, стал мрачен и суров. Сама Миньонета, которую каждый из вышеназванных лиц готов был обожать по-своему, уже не была тем светлым ангелом, каким явилась им в первоначальном видении, в день их приезда. Тихое небесное счастье, так лучезарно сиявшее в ее чудных главах, мало-помалу исчезло, словно завяло. Она стала сначала беспокойна, потом молчалива, наконец грустна. Дюран был постоянно с нею, они почти не расставались.

Живой интерес, вызванный на Марсе прибытием Мак Грегора и его партии, быстро ослабел. Профессор недаром говорил, что марсовцы редко чему удивляются. В первое время пришельцев с Земли приглашали беспрестанно на вечера, в честь их устраивались праздники, собрания, но мало-помалу к ним привыкли, как привыкают в европейском зоологическом саду к появлению какого-нибудь нового диковинного зверя. Должно заметить, что для марсовцев экскурсия обитателей Земли не казалась такою необычайною, какою она была в глазах самих пришельцев. Жители Марса не раз предпринимали подобные экскурсии на другие планеты, но они постоянно были неудачны, так как им приходилось попадать в области менее развитые, нежели их собственная. Они были и на Земле, но еще в то время, когда на ней жили одни дикари. Но за последние тысячелетия эти поездки прекратились, так как марсовцы, развиваясь умственно, мало-помалу утратили физическое мужество, необходимое для подобных предприятий.

Итак, на Марсе перестали интересоваться земными гостями, а гости через это начинали все более и более тяготиться существованием, благих сторон которого они не в силах были оценить.

Однажды Блэк вышел гулять в сад и встретил там Миньонету. Она была в той самой светло-серой одежде, в которой он видел ее на другое утро их прибытия, когда она прилетела из-за шести тысяч миль, чтоб видеть их... Ее движения были так же грациозны, как в тот день, стройный стан ее так же гибок, но под глазами у нее были темные полосы и душа ее светилась в ее чистом взгляде новым, грустным сиянием. Она рассеянно срывала цветы, за которыми когда-то так любила ухаживать, ощипывала их торопливо и разбрасывала душистые лепестки по дорожкам.

Блэк, как мы уже сказали, был в сущности хороший малый, хоть и пустомеля, как всякий профессиональный политик средней руки. Он давно уже заметил, что с Миньонетой что-то неладно, и хотя не был виноват перед нею лично и даже не порицал Дюрана безусловно, а все же ему не раз приходило в голову, что для бедняжки было бы лучше, если б индейцам в Аляске удалось перебить их и тем расстроить экспедицию на Марс.

"Дюран почти не виноват", - рассуждал он. - "Глупенькая девочка то и дело звала его к себе и просила его рассказывать ей истории. Не мог же он отказываться - ну, и влюбился. Я и сам бы не устоял, если б она была со мной поласковее, я и теперь желал бы быть на его месте".

Думая так, он повернул на другую дорожку, чтоб не встречаться с Миньонетой. Он боялся ее синих честных глаз, которые насквозь видели человека, боялся, что ему придется отвечать на опасные вопросы, от которых он будет не в силах отделаться пустой болтовней. Но она увидела его и подозвала к себе повелительным знаком, которого он не смел не послушаться.

Она завела с ним пустой разговор и начала предлагать ему с лихорадочной торопливостью разные вопросы, очевидно, ее не интересовавшие, так как она или не дожидалась ответов, или не дослушивала их.

-- Да, сказала она наконец, - я хотела порасспросить вас об Ирландии; ведь вы, кажется, ирландец?

-- Могу с гордостью ответить: да! - воскликнул он с внезапным наплывом патриотизма.

-- Славная, должно быть, нация ирландцы, - продолжала она, словно стараясь выиграть время.

-- Смело могу сказать, что вы не ошибаетесь, - согласился Блэк с такою радостью, что в его выговоре даже послышался ирландский акцент, а это случалось с ним тогда только, когда он был взволнован.

-- Я читала об Ирландии, - продолжала Миньонета, - в тех газетах, которые вы мне одолжили. Это, должно быть, очень обширная страна.

-- Ну, не очень обширная, - отвечал Блэк, удивляясь ее вопросу.

-- Неужели? А я думал, она занимает, по крайней мере, половину земного шара.

-- Нет, что вы!.. Далеко не то, - проговорил Блэк, запинаясь, но не смея солгать под влиянием устремленных на него честных голубых глаз.

-- Но, во всяком случае, она имеет на Земле важное значение?

-- О! в этом нет сомнения.

-- Я так и думала, - сказала Миньонета, покраснев немного: ей так приятно было сознавать свою догадливость, что она на минуту отвлеклась даже от главного вопроса, бывшего у нее на уме. - А знаете, как я догадалась, что ваша родина важная страна, м-р Блэк?

-- Не могу себе представить, но, вероятно, каким-нибудь весьма остроумным способом.

-- Ну вот, уж и остроумным! Напротив, очень простым. Я заметила, что она занимает в газетах больше места, чем все другие нации, взятые вместе.

-- А! вот что... да, пожалуй, что так.

-- А между тем, как жестоко относятся к Ирландии все прочие страны!

-- О! нет, не все, мисс Миньонета, одна только Англия.

-- Англия? Неужели эта крошечная страна в силах притеснять вашу великую нацию? Об Англии я нашла в газетах всего три-четыре небольших параграфа.

-- Вы, собственно говоря, не совсем понимаете в чем дело... впрочем, это и неудивительно...

не понимая его, и круто переменила разговор.

-- Да, вот еще я хотела с вами поговорить... надеюсь, вам не наскучило говорить со мною, м-р Блэк? - вдруг спросила она.

-- Конечно, нет, - отвечал Блэк просто, сознавая, что с этой прямодушной девушкой комплименты, на которые он был так щедр с другими барышнями, были бы не у места. - В чем дело?

-- Я хотела спросить вас...

Она замолчала, словно собираясь с духом. Прежде она никогда не останавливалась на полуслове, подумал Блэк, но не сказал ничего.

-- Я хотела спросить вас: ведь м-р Дюран очень хороший человек, не правда ли?

-- Он вовсе не дурной человек, - отвечал Блэк быстро и вполне искренне.

-- Только недурной? - переспросила Миньонета, с изумлением раскрыв свои большие кроткие глаза.

-- То есть... я хотел сказать... он славный малый... хотя... во всяком случае, он не хуже любого из нас... Но, по правде сказать, - прибавил он поспешно, - ни один из нас, земных уроженцев, не обладает такими совершенствами, какие требуются от людей на вашей планете.

-- О! вы, наверно, могли бы сравняться с нами, если б только захотели.

-- Ну, нет, едва ли бы мы могли; да, пожалуй, мы бы и не захотели... Простите, я право, кажется, сам не понимаю, что говорю. Я хочу сказать, что у вас все прекрасно, но мы, земные, не долго выдержали бы здешнюю жизнь.

-- Не выдержали бы потому только, что у нас все хорошо? О! м-р Блэк, может ли это быть?

-- Я хочу сказать... что мы на Земле не имеем таких точных понятий о том, что хорошо и что дурно, какие имеете вы, марсовцы.

-- Разве на Земле считается хорошим делать то, что здесь признают очень, очень дурным, м-р Блэк?

-- Я... я... хотел бы знать, где м-р Дюран; мне очень нужно его видеть. Извините, если я вас оставлю; я пойду поищу его "или кого-нибудь другого, лишь бы только уйти от нее", - прибавил он мысленно.

-- М-р Дюран теперь с отцом моим и с м-ром Бернетом в гостиной зале. Я и представить себе не могу, что они там делают. Меня они туда не пустили.

Последние слова Миньонета проговорила чуть не со слезами. Блэк сконфузился еще более.

-- О! они, верно, заняты там каким-нибудь астрономическим открытием, - сказал он. - Ведь вы знаете, Бернет постоянно возится с небесными картами профессора.

-- Не может быть! - отвечала Миньонета. - Отец всегда сообщает мне, какие он делает открытия. И я слышала, как м-р Дюран сказал (а я прежде никогда не подслушивала): "Я ни за что не соглашусь, хотя бы мне пришлось никогда больше не видеть Земли".

Рыдания прервали ее слова, но она вдруг овладела собой и прибавила, забывая в своем волнении земной этикет, который обыкновенно соблюдала очень строго:

-- О! Блэк, что они хотят с ним сделать? как вы думаете?

-- Их голосов я сначала почти не слыхала, слышала только его: он говорил громко и, кажется, сердито. Затем все замолкло, потом все заговорили разом, только слов я уж не могла ничьих расслышать, но, кажется, он согласился на то, чего они от него требовали. Блэк, вы всегда были так добры ко мне; вы, верно, не рассердитесь, если я скажу вам, что я очень, очень несчастна.

-- Кто, я-то рассержусь на вас? Да я готов бы был сделать все на свете для вас, мисс Миньонета! Чего вы желаете? только скажите: если я могу, я все сделаю.

-- Я знаю, что вы очень добры. Благодарю вас, Блэк.

С этими словами она подошла к нему, вложила в его сильную руку свою крошечную беленькую ручку и сказала умоляющим голосом:

-- Позовите его ко мне. Мне нужно поговорить с ним.

-- Если хотите, я это сделаю, мисс Миньонета, только... благоразумно ли это будет? - отвечал Блэк почти с отчаянием.

-- Благоразумно ли? Конечно, да. Я буду так счастлива!

-- В таком случае я сейчас позову его.

Сказав это, Блэк быстро отошел от нее и пошел искать Дюрана.

"Дело зашло даже, кажется, дальше, чем я думал", - рассуждал он, торопливо шагая по аллее. "Нет, не желал бы я быть в его шкуре, хоть бы мне обещали за это место в кабинете министров. Эта девушка так добра, так нежна - к ней нельзя отнестись так легко. Вот моя маленькая Дэзи - та ничего: смеяться умеет, а чувствовать не по ее части".

Вдруг на повороте аллеи ему попался Дюран, по-видимому, сильно взволнованный. Он шел так скоро, что чуть не налетел на него.

-- Что с вами, Дюран? - спросил он. - На вас лица нет.

-- Пропустите меня, Блэк,

-- Надеюсь, милейший мой, с вами не случилось ничего особенного?

-- Ради Бога, не задерживайте меня! - вскричал Дюран с отчаянием, потом, овладев собой, прибавил спокойнее: - извините меня, Блэк. Но я желал бы быть один, пропустите меня!

-- Идите себе, я не держу вас, я только спросил из участия. А о вас сейчас осведомлялись, хотят говорить с вами.

-- Где? где она?

-- Там, - отвечал Блэк, нарочно указывая в сторону, противоположную той, где была Миньонета.

Дюран, как он и ожидал, повернул в противоположную сторону, т. е. именно туда, где ждала его девушка.

"Ну, право же, я не желал бы быть на его месте, ни за министерский портфель, ни даже за должность премьера", - думал философ-политик, отходя подальше от того пункта, где должно было произойти свидание. "Бедняжке очень тяжело, хотя, я думаю, она сама не понимает, что с ней. Но ему вдесятеро тяжелее. Жаль, жаль обоих, очень жаль".

Блэк повернул на голос и вскоре вышел на площадку посреди рощицы, где нашел всех своих товарищей, кроме Дюрана. Лица у всех были серьезные; по всему видно было, что они обсуждают вопрос очень важный. Бернет был тоже с ними и, казалось, играл первенствующую роль в совещании. Блэка все встретили очень сочувственно; его советы всегда принимались к сведению, так как он был дельный малый, несмотря на свое кажущееся легкомыслие.

-- Идите к нам скорее, Блэк! - сказал Мак Грегор. - Мы только вас и ждали. Повтори для него, Бернет, что ты нам сейчас сказал.

-- М-р Блэк! - сказал Бернет, - вы знаете, мы хотели остаться на Марсе до тех пор, пока эта планета и Земля не придут опять в такое положение, в каком возвращение для нас домой будет всего удобнее, а это случится, как вам известно, через промежуток времени, равняющийся двум земным годам.

в веселом духе.

-- Через два года и... - начал было Гордон, хватаясь за записную книжку, но вспомнил вовремя, что суть не в этом, и замолчал.

-- Но теперь, - продолжал Бернет, - возникли обстоятельства, делающие крайне желательным для нас отправиться отсюда немедленно. К счастию, теперь это еще возможно: промедлили бы еще месяц, это было бы крайне опасно.

-- По-моему, - отвечал Блэк небрежно, - чем мы скорее уедем отсюда, тем лучше, но все-таки я желал бы спросить, какие обстоятельства заставляют нас ускорить отъезд.

-- Вы имеете полное право сделать такой вопрос, - ответил Бернет холодно. - Во-первых, попытка сэра Джорджа учредить компанию с целью орошения необитаемых экваториальных областей Марса - попытка, по-моему, крайне неблагоразумная - вызвала неудовольствие в марсовском сенате, который не любит нововведений.

-- Во-вторых, - продолжал Бернет, - ваш адрес к лагранжской молодежи, произведший такое сильное впечатление, также был большою ошибкою.

Блэк в свою очередь понурил голову.

-- Что же касается до м-р Дюрана...

"О! я знаю, что он сделал", - подумал Блэк.

на то, сколько несчастий может причинить его дальнейшее пребывание здесь, он поступил, как истинный джентльмен. Более говорить об этом предмете я не желаю. В конце концов я и профессор решили, что мы немедленно отправимся на Землю без всяких предуведомлений кого бы то ни было.

-- И, кроме того, - вмешался Мак Грегор, - нам всем наскучил Марс. Здесь нам решительно делать нечего, никому, кроме Бернета, но и он собрал все сведения, какие только мог, и везет с собой столько новых познаний, что в состоянии будет подвинуть земную науку на целое тысячелетие вперед.

Пока Мак Грегор говорил, Блэк подошел к Бернету и сказал ему со смиренным видом:

-- Мне очень жаль, м-р Бернет, что я был для вас невольною причиною неудовольствий.

-- Я не порицаю вас, м-р Блэк, - сказал Бернет с самым ласковым видом. - Скажу более: принимая в соображение условия, при которых совершилась наша поездка сюда, я нахожу, что вы все вели себя очень хорошо.

-- Уломали? как это?

-- Мы вразумили его.

-- Какими доводами?

исполнить свой долг.

Сказав это, Бернет отвернулся от Блэка с таким видом, который ясно показывал, что он не хочет сказать ни слова более о неприятном для него предмете.

Блэк отошел от него и пошел бродить по тенистым аллеям сада. Теперь, когда ему предстояло в скором времени покинуть Марс, планета вдруг перестала казаться ему скучною, даже как-то понравилась ему. Вспомнилась ему и Дэзи: молоденькая хохотушка, хоть не могла сравниться с Миньонетой, но все-таки была премиленькая.

"Я бы простился с малюткой", - думал он, - "да она живет далеко; пешком до нее не дойдешь, а летать, как эти марсовцы, я не умею. Значит, мы отправляемся домой, 26-го будем на Земле, а в будущем месяце, 14-го, открытие парламента; я как раз поспею с моей речью. Славно будет утереть нос премьеру по случаю предлагаемого им бессовестного налога на очки и лорнеты. Каковы, однако, эти молодые марсовцы! Сами же восхищались моей речью, да сами же на меня и насплетничали! Нечего сказать! теплые ребята".

Дело в том, что несколько молодых людей на Марсе, унаследовавшие от предков способность восторгаться, пришли не в восхищение, а в волнение от речи Блэка, но на другой день одумались и решили, что лучше не вводить новизны. Возбужденные красноречием оратора, они было приняли его теории, основанные на преданиях славного прошлого; но их энтузиазм остыл очень скоро. Бернет очень метко сравнил их со стариком, который, будучи возбужден вином или спором, хвастается, каким он был в молодые годы, но, отрезвившись, объявляет, что не желал бы пережить вновь свою молодость. Ему нравится припоминать ее иногда, даже хвастаться ею, но он не хотел бы ее возвращения. "Славное было времечко", - думает он, - "но оно миновало безвозвратно, и я о нем не жалею: все к лучшему!"