Зверобой.
Глава третья.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Зверобой. Глава третья. (старая орфография)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Когда Зверобой, которого мы оставили спящим, снова открыл глаза, то уже порядочно разсвело. Он вскочил и осмотрелся с живостию, которая имела основанием необходимость составить себе верное понятие о своем положении. Его сон было глубок, непрерываем, и доставил ему ясность взгляда, твердую решимость и энергию, которые были весьма кстати при настоящих обстоятельствах.

Еще солнце не взошло, но свод неба покрылся уже чудной краской и весь воздух наполнялся радостным пением птиц, раздававшимся кругом из кустов. Эти звуки, впрочем, обыкновенно столь приятные для слуха, теперь навели на Зверобоя страх обнаружив ему прежде всего те опасности, которым он подвергался. Ветер был все-таки очень слаб, но в течение ночи несколько усилился, а перегнал челнок вдвое далее против того, как разсчитывал молодой человек. Теперь опасность заключалась именно в том, что он до того приблизился к подножию горы, круто подымавшейся здесь с восточного берега, что мог различать пение и щебетание птиц в таком близком и ужасавшем его разстоянии.

Но во всяком случае это не было еще худшее. Третий челнок принял то же направление и плыл к выдавшемуся пункту берега, к которому непременно должен был причалить, если человеческая рука или порыв ветра не удалят его от земли.

Кроме этого не показывалось ничего, что могло бы обратить внимание или возбудить заботу и безпокойство. Замок стоял невредим на прежнем месте, и пловучий дом прикреплен был к столбам совершенно так, как оставлен был ночью.

Зверобой, конечно, обратил все свое внимание на уплывавший вперед челнок; он в то время был совершенно близок к мысу, и несколько ударов весел убедили его, что он толкнется о берег прежде, чем успеет подплыть к нему. Именно в эту минуту, следовательно в весьма неблагоприятное время, ветер начал крепчать и погнал легкое судно с большею скоростию и верностью. Убежденный окончательно в невозможности воспрепятствовать челноку удариться о берег, Зверобой принял осторожное решение не изнурять своих сил в напрасном напряжении. Он осмотрел курок своего ружья; потом тихо и осторожно стал грести к мысу и нарочно описал небольшую дугу, чтобы при своем приближении иметь перед собою скрытого где либо врага только с одной стороны.

Между тем челнок, предоставленный самому себе, плыл своей дорогой, и в трех или четырех шагах от берега наткнулся на небольшую скалу, омываемую водою. В этот момент Зверобой пришел в одну линию с мысом и повернул нос своего собственного челнока с берегу. Первый же челнок несколько времени держался у скалы, потом немного поднялся, подмываемый волною, повертелся и пристал к берегу. Все это видел Зверобой, но это не усилило биения его пульса и не побудило руки его к торопливому действию. Если кто либо ожидал, спрятавшись, приближения свободного челнока, то, конечно, должен был видеть и его самого, а потому при приближении к берегу крайняя осторожность была необходима. Если же, напротив того, никто не подстерегал его, то всякая торопливость была излишня и безполезна. Зверобой надеялся на последнее, так как мыс простирался почти наискось лагерю индейцев; го при всем том и первое было не только возможно, но и вероятно, так как индейцы без всякого сомнения выслали лазутчиков во все стороны, для розыска скрытых челноков.

Таким образом, чем ближе подъезжал Зверобой к берегу, тем тише греб он, и тем внимательнее делался глаз его, чтобы заметить скрытую где либо опасность. Это была весьма затруднительная минута для такого новичка, как он, и он даже лишен был того поощрения, чтоб его наблюдали и обсуживали его действия. Он был совершенно один, предоставленный собственным силам и разуму, не подкрепляемый ни дружеским взглядом, ни поощрительными словами. Не смотря на то даже старый и опытный воин не исполнил бы своего дела лучше, чем безстрашный юноша. Одинаково далекий как от безумной отваги, так и от боязни, он выполнил свое наступление с действительною обдуманностию, не обращая внимания ни на какие обстоятельства, кроме тех, которые ближе всего касались достижения его цело. Находясь в ста шагах разстояния от берега, Зверобой поднялся в челноке, раза три или четыре сильно ударил веслами по воде, так что совершенно подогнал судно к земле, потом бросил весла в сторону и схватил ружье. Он только-что намеревался приподнять его, как вслед за раздавшимся выстрелом последовал свист пули, которая пролетела от него так близко, что он невольно отшатнулся. Затем он закачался, опрокинулся назад и упал во всю длину на дно челнока. Раздался радостный крик одного голоса, и один индеец выскочил из кустов на открытое место и побежал по мысу к челноку. Этого только желал и добивался Зверобой. Он внезапно вскочил и прицелился в своего беззащитного и безоружного врага; но рука его медлила спустить курок на человека, стоявшого против него в таком невыгодном положении. Это промедление спасло индейцу жизнь; он снова спрятался так же быстро, как и выскочил.

Между тем Зверобой совершенно приблизился к берегу, и челнок его причалил к мысу в ту самую минуту, когда индеец исчез в кустах. Так как движения его не были управляемы, то он остановился в нескольких шагах от другого челнока и хотя враг должен был сперва вновь зарядить ружье, но Зверобою не оставалось времени обезпечить себе свою добычу и удалить ее от берега, рискуя подвергнуться второму выстрелу, быть может лучше прицеленному. При таких обстоятельствах он не медлил ни одной минуты и бросился в глубину леса, ища защиты в его ветвях, покрытых листьями.

Прямо впереди на мысу находилось открытое место, покрытое травою и песком; которого верхняя часть окаймлялась густою купою кустарников. Имея за спиной эту узкую полосу, можно было достигнуть безпрепятственно высокого густого свода леса. Сперва, на протяжении сотни шагов, почва была ровная, но далее круто подымалась в гору. Деревья были высоки, чрезвычайно толсты и, как обыкновенно в Америке, свободны от всяких отростков так, что походили на громадные столбы, поддерживавшие прекрасный, непроницаемый купол зеленых листьев. Хотя они стояли весьма часто друг возле друга, но глаз все-таки мог проникать на довольно далекое разстояние.

Зверобой знал, что если его противник не убежал, то занят заряжанием ружья. Это и было так на самом деле; только-что юноша стал за дерево, как увидал руку индейца, опускавшого пулю в дуло своего ружья. Остальную часть тела его Зверобой видеть не мог, так как он скрывался от его глаз стволом дерева.

Самое легкое теперь было бы выскочить и покончить дело быстрым нападением, на близкой дистанции; но все чувства Зверобоя противились такому шагу, хотя только-что жизнь его была в смертельной опасности именно от такого нападения. Ему казалось недостойным делом нападение на безоружного врага, так как он еще был мало знаком с лишенным всякого сострадания образом ведения войны индейцами. Цвет лица его сделался, правда, темнее, глаза его сверкали лютым желанием боя, рот был крепко и решительно втиснут и все мускулы напряжены в сильнейшей степени; но вместо того, чтобы идти вперед и выстрелить, он опустил свое ружье, как охотник, который прежде всего желает сперва разсмотреть цель свою в ближайшем разстоянии.

- Нет, нет, пробормотал он про себя, не зная сам, что говорит: - это, быть может, военное обыкновение краснокожих, но это противно христианским понятиям. Пусть он сперва зарядит, тогда мы сразимся, как мужчины. Челнок не может и не должен попасть в его руки; нет, нет; и я должен предоставить ему время зарядить ружье и потом пусть Бог примет сторону правого.

собою и своими движениями, что даже не подозревал, как близко от него неприятель, и не знал даже, что он в лесу. Единственная его забота ограничивалась опасением, что челнок будет захвачен и уведен прежде, чем ему возможно будет воспрепятствовать этому. Инстинктивно стал он под защиту дерева, но находился в разстоянии лишь нескольких шагов от края кустарников, и в одну минуту мог быть вне леса и готовым к выстрелу. Разстояние между ним и врагом его составляло не более пятидесяти шагов, и деревья стояли так редко, что взору не представлялось никакого препятствия кроме стволов тех дерев, за которыми держались оба противника.

Зарядив ружье, дикарь осмотрелся и выступил вперед, неосторожно, если взять во внимание действительное положение неприятеля, но скрытно и осмотрительно, если иметь в виду то место, где он считал его стоявшим. Так как он стоял свободно и беззащитно, то Зверобой выступил из-за своего дерева и закричал ему:

- Эй, краснокожий! сюда, если вы меня видите. Я молод и неопытен в бою, но все-таки не так неосторожен, чтобы выступить на свободное и открытое место и дать застрелить себя при дневном свете, как сову. От вас зависит, должен ли быть между нами мир или война, потому что мои понятия - понятия белого, и я не принадлежу к тем, которые считают за подвиг яростно умерщвлять в лесах смертных людей.

Индеец был немало поражен, открыв так внезапно опасность, которой подвергался. Он однако немного понимал по-английски, и потому хорошо понял, что хотел сказать его противник; притом же он был достаточно обучен и опытен, чтоб обнаружить какой-либо страх. Он опустил ружье свое, сделал знак гордой и сдержанной вежливости и совершенно повел себя с самосознанием и уверенностью человека, который не привык признавать кого бы то ни было стоящим выше себя. Но пока он играл эту роль с удивительным искусством, в нем все кипело, как в вулкане. Глаза его сверкали, а ноздри раздувались, как у дикого зверя, которому воспрепятствовали сделать смертоносный скачек.

- Два челнока, сказал он гортанным звуком своего племени, и поднял два пальца, чтобы устранить всякое недоразумение: - один для вас и один для меня!

- Нет, нет, Мингос. Так дело не пойдет, отвечал Зверобой. Вам не принадлежит ни один из этих челноков, и вы ни одного не получите, пока это в моей власти. Я знаю, что теперь война между моим и вашим народами, но не вижу, почему это должно служить основанием, чтоб смертные взаимно истреблялись, как дикия животные, встречающияся в лесах. Поэтому, идите своей дорогой, а я пойду своей; свет достаточно обширен для нас обоих, и только если мы встретимся в открытом бою, пусть Всевышний решит судьбу и участь нас обоих.

- Хорошо! воскликнул индеец. Мой брат - миссионер - большой говорун!...

- Нисколько, возразил Зверобой. - До сих пор я только охотник, хотя весьма возможно, что еще до заключения мира поведу атаку на одного или двух из ваших; но это, согласно моим желаниям, должно произойти только в честном бою, а не вследствие спора о праве собственности на жалкий челнок.

- Хорошо! брат мой еще молод, но очень умен, слабый воин, но большой болтун, и может быть полезен в совете.

- Я этого не знаю и не говорю, краснокожий, отвечал Зверобой, несколько покраснев при дурно скрытой насмешке индейца: - я иду на встречу лесной жизни и надеюсь, что она будет мирная. Все молодые люди должны идти на поле сражения, когда представится случай, но из этого не следует, чтоб война была резнею. Я теперь приглашаю вас идти своей дорогой и надеюсь, что мы разстанемся друзьями.

- Хорошо! У моего брата два скальпа и под одним седые волосы. Язык молод, но ум стар.

С этими словами дикий заметно приблизился; он протянул руку и все существо его показывало уважение и дружбу. Зверобой ответил тем же, и оба сердечно пожали друг другу руки, причем каждый старался убедить другого в своей откровенности и мирном настроении.

- Всякому свое, сказал индеец: - мой челнок будет моим, а ваш вашим. Пойдем посмотрим: если ваш - то возьмите, если мой - то у меня и останется.

- Хорошо, отвечал дикарь, и оба рядом направились к берегу. В приемах их не было заметно никакого недоверия; индеец даже шел вперед, чтоб доказать своему спутнику, что не опасается показать ему спину. Когда они достигли открытого места, то он указал на челнок Зверобоя и сказал с ударением:

- Это не мой, это не челнок краснокожого; я не хочу чужих челноков; а вот этот мой.

- Приятель, вы заблуждаетесь, и сильно. Этот челнок находился на сохранении у старого Гуттера и принадлежит ему по всем правам и законам, пока не явится настоящий владелец и не потребует его обратно. Постройка судна говорит за себя; ни один человек не видал, чтоб индейцы построили подобную лодку.

- Хорошо; мой брат не стар, но со старым умом. Его построил не индеец, это работа белого.

- Ну, я рад, что вы так думаете, иначе между нами не обошлось бы без ссоры. Я сейчас выпровожу челнок из границ спора, чтобы скорее устранить все препятствия.

При этих словах Зверобой оперся ногой о конец легкой лодки и дал ей сильный толчек, который отогнал ее в озеро на разстоянии более ста футов. Там челнок должен был принять надлежащее направление и проплыл мимо мыса, не подвергаясь более опасности толкнуться о берег. Дикарь изумился такому решительному и внезапному образу действий, и Зверобой заметил, что он по временам бросал на его челнок, в котором находились весла, злобные, вызывающие и требовательные взгляды. Но перемева в чертах Мингоса продолжалась только одну минуту, потом он принял прежний дружеский вид, и он усмехнулся с выражением удовольствия.

- Хорошо! сказал он еще с большим ударением, чем прежде. Молодая голова, но очень старый ум! Понимает, как разрешвть спор. Прощайте; брат индеец пойдет в лагерь и скажет начальнику, что не нашел челноков.

Зверобой услыхал это с удовольствием, потому что ему очень хотелось скорее вернуться к беззащитным девушкам, и он охотно взял протянутую индейцем руку. Прощальные слова были дружественны, и пока краснокожий спокойно направился к лесу, держа ружье в руке, не оглядываясь даже ни разу недоверчиво или безпокойно, белый обратился к оставшемуся челноку, держа ружье также в мирном положении, но не спуская глаз с движений удалявшагося. Это недоверие, однако, казалось, ничем не оправдывалось, и как бы стыдясь, что поддался ему, молодой человек отвернулся и беззаботно направился к своей лодке. Здесь начал он отталкивать челнок от берега и вообще делать приготовления к отплытию; он занят был этим не более минуты, как вдруг случайно повернул лицо к берегу, и быстрый, верный глаз его с первого же взгляда указал ему опасность, которой подвергалась его жизнь. Черный, злобный глаз дикаря сверкал чрез небольшое отверстие в кустах, как кровожадный глаз тигра, готового к прыжку, и дуло его ружья, казалось, находилось уже на одной линии с его корпусом.

Теперь долголетняя опытность Зверобоя, как охотника, сказала ему прекрасную услугу; привычный к стрельбе в сидящую дичь, даже в том случае, когда приходилось угадывать вероятное положение её, он воспользовался этим уменьем. Взвести курок и приложиться было делом одной минуты и одного движения; потом, целя почти наугад, он выстрелил в кусты, где, как он знал, спряталось человеческое существо, которому принадлежало увиденное им страшное лицо. Не было времени поднять ружье выше и прицелиться вернее. Его движения были так быстры, что оба противника выстрелили почти в одно время, и гул обоих выстрелов соединился в один, так что горы отдали только одно эхо. Зверобой опустил ружье и стоял с поднятой головой, как ель в тиши июньского утра, ожидая результата своего выстрела. Дикарь же издал страшный крик, выскочил из кустов, поднял свой томагаук и бросился огромными скачками чрез свободное место на своего неприятеля. Но Зверобой не горячился, а стоял спокойно, приложив разряженное ружье к плечу, тогда как рука его инстинктивно протягивалась за пороховницей и шомполом. Подойдя шагов на сорок к своему врагу, дикарь бросил в него опасный томагаук, но с столь неверным прицелом и столь нетвердою и слабою рукою, что молодой человек мог схватить топорик за рукоятку в то время, как он летел мимо. В ту самую минуту индеец зашатался и ринулся во всю длину на землю.

- Это я знал! это я знал! вскричал Зверобой, стараясь впустить пулю в дуло своего ружья. - Этим должно было кончиться, если я раз имел целию глаза этой твари. Человек целится и стреляет быстро, когда жизнь его в опасности, и потому я знал, что этим кончится. Я предупредил его только на сотую часть секунды, иначе постигшая его участь была бы моею. Пуля его просвистела близехонько мимо меня; но, пусть говорят, что хотят, - краснокожий отнюдь не так силен в порохе и свинце, как белый. Это не его дар. Даже Чингахгок ее смертоносный стрелок из ружья, хотя он в других отношениях очень доблестный предводитель.

Во время этого монолога он снова зарядил свое ружье, бросил томагаук в лодку, подошел к своей жертве и взглянул на нее, опираясь на ружье, с тяжелыми мыслями. Это был первый случай, что он видел человека, павшого в бою; это был первый человек, против которого рука его поднялась неприязненно. Новые, непонятные ощущения овладевали им, и горькое сожаление перемешивалось с его воинским торжеством.

Индеец был прострелен в живот, но еще был жив; он лежал неподвижно на спине, а глаза его стерегли каждое движение победителя. Вероятно, он ожидал смертельного удара, который должен был предшествовать потере им скальпа, или, быть может, предполагал даже, что эта операция будет предшествовать его смерти. Зверобой угадал его мысли и счел долгом утешить и успокоить дикаря относительно этой его заботы.

чтоб служить вам, чем могу, хотя и не могу долго оставаться здесь, так как выстрелы наши привлекут мне, вероятно, на шею несколько ваших.

После этих слов он удалился, чтоб отыскать выпавшее у дикого ружье; найдя его, он отнес его в челнок и положил рядом со своим, а потом вернулся, чтоб оказать индейцу обещанные услуги.

- Между нами нет более вражды, краснокожий, сказал он, - и вы можете успокоить свою душу относительно скальпа или другого страдания. Мои понятия - понятия белого, и я надеюсь, что мой образ действий убедит вас в том.

Взгляд и черты дикого выразили в одно время злобу и благодарность при таких словах Зверобоя, но этот, в своей невинной незлобности, понял только последвее, не заметив злобы.

- Воды, простонал индеец, - дайте воды бедному индейцу.

При этих словах Зверобой поднял индейца на руки и снес его к озеру; тут положил он его таким образом, чтоб ему удобно было утолить мучившую его жажду, a потом посадил его на камень, положил голову его себе на колени и старался, чем мог, облегчить его страдания.

- Было бы грешно, еслиб я сказал, что ваш час не пришел, кротко продолжал он: и потому я не скажу этого; вы уже исполнили меру ваших дней, и будьте счастливы в будущей жизни, если были справедливы и честны. Если же нет, то ожидайте противного.

- Хорошо, простонал индеец: молодая голова - зрелый ум.

потому, во-первых, что я от них не пострадал, а во-вторых, что не могу питать злого чувства к умирающему, будь он христианин или язычник.

- Хорошо; молодая голова и молодое же сердце. Старое сердце твердо, не дает никакого утешения. Как зовут брата моего?

- Зверобой теперь мое имя; но Делавары сказали, что после войны дадут мне другое, если я окажусь храбрым.

- Зверобой хорошее имя для начальника, бедное - для воина. Скоро будет лучшее; здесь нет страха! - дикий поднял руку и показал на грудь своего победителя. - Глаз верен, рука проворна; взгляд, цель и смерть в одно мгновение; скоро большой воин! Не Зверобой, а "Соколиный Глаз". Пожать руку!

Зверобой, или Соколиный Глаз, как он впервые был назван, схватил руку дикаря, который в таком положении испустил дух, и даже в это время вперил глаза в лицо незнакомца, который в столь новых и трудных обстоятельствах выказал столько решительности, ловкости твердости.

если хотят; я не могу следовать их примеру, и ни один грошь денег за скальп не пройдет чрез мои руки. Пусть покоится душа твоя с миром, воин! твое тело не будет обезображено мною после твоей смерти.

После этих тихо сказанных слов Зверобой встал, прислонил труп в сидячем положении к скале, и заботливо старался устроить так, что он не упал или не принял другого, по мнению диких, неприличного положения. Затем с тяжелым сердцем посмотрел он на лютое лицо павшого и, по своему обыкновению, начал выражать словами свои мысли и чувствования.

- Я не жаждал твоей смерти, краснокожий, сказал он, - но ты оставил на выбор убить тебя или быть самому убитым. Ты, правда, действовал предательски, но это в твоих понятиях, и потому за это нет тебе моего осуждения. Мне следовало быть осторожнее и менее доверять тебе. Ну, это был мой первый бой с человеком и боюсь, что это не будет последний. С обитателями лесов, каковы медведи, волки, барсы и другие, я уже сражался довольно часто, но с краснокожими это только начало, и я бы мог рассказать о том и хвастаться моим подвигом пред целым племенем. Но я даже не знаю, как решиться поверить эту тайну Чингахгоку, так как с понятиями белого совершенно несовмество хвастаться и прославлять самого себя. И зачем мне объявлять всем и каждому о моей заслуге? Я ничего больше не сделал, как умертвил человека в бою, хотя я, по чести и справедливости, могу утверждать, что это случилось в бою честном и открытом. Мой язык должен молчать об этом! А все-таки Чингахгоку я бы охотно хотел поставить в известность, что я не посрамил воспитания, данного мне Делаварами.

Монолог Зверобоя был насильственно прерван в эту минуту внезапным появлением второго индейца, который показался на берегу в разстоянии едва ста шагов от мыса. Этот воин, без сомнения, второй лазутчик, который мог быть привлечен на это место звуком выстрелов, так неосторожно вышел из леса, что Зверобой увидал его прежде, чем сам был замечен им. Это, впрочем, не заставило себя долго ждать, и дикий тотчас тотчас издал громкий крик, на который скоро отвечала дюжина голосов из разных пунктов леса. Теперь ужь нельзя было долее медлить; Зверобой вскочил в челнок и сильными и долгими ударами весел погнал его от берега. Когда он полагал, что поставил себя в безопасное положение достаточным разстоянием, то опять предоставил судно самому себе, и с любопытством осмотрел положение дел. Доверенное сперва игре волн, судно плыло около четверти мили вперед, но он опять приблизился к берегу ближе, чем хотел бы, в особенности теперь, когда звал, что дикие близко. Челнок же, оттолкнутый от берега, в последнее время находился, напротив того, только в несколько шагах от него, так как он, отчалив от берега, направился прямо к нему. Мертвый индеец лежал в глубоком спокойствии там, где был оставлен; воин, показавшийся было из леса, снова исчез и самые леса казались так тихи и пустынны, как будто только-что вышли из рук Творца вселенной.

за коими, впрочем, тотчас последовало восклицание радости, когда увидали, что победитель не овладел скальпом убитого; без достижения этого трофея дикие считали всякую победу неполною.

Когда, наконец, индейцы увидали врага, то разстояние челнока от берега затрудняло всякую попытку отомстить за своего товарища, потому что дикарь, подобно барсу, редко аттакует своего врага иначе, как с достаточною уверенностию в успехе.

Зверобой, между тем, занимался тем, чтобы собрать челноки свои и канатом тянуть их за собою к заливу. Один был им скоро пойман, и он обратился за другим, который все время тихо, но прямо плыл вверх по озеру. Когда глаза его устремились на этот челнок, то ему пришло в голову, что он находится ближе от берега, чем должен был находиться, еслиб следовал только по течению и по ветру. Поэтому он удвоил свои усилия, чтоб овладеть им, прежде чем он еще приблизился бы к грозившим опасностью лесам. Когда он подплыл к нему на весьма близкое разстояние, то ему показалось, что ладья плывет к берегу совершенно против ветра. Два сильные удара весел открыли ему тайну, его зоркий глаз увидал, что голая рука индейца направляла челнок. Дикарь лежал на две, и действуя рукою вместо весла, гнал его тихо, но верно, к берегу. Зверобой сразу разгадал всю хитрость: Мингос доплыл до челнока, пока он был занят на берегу боем с неприятелем, овладел им и теперь старался описанным способом привести его к берегу.

В полной уверенности, что дикарь в челноке не мог иметь с собою оружия, Зверобой не задумался подъехать на своей лодке плотно к неприятелю и пристать к нему, даже не поднимая ружья. Как только лежавший на дне индеец услыхал шум подплывшого челнока, он тотчас вскочил на ноги и громким криком обнаружил, что он совершенно застигнут врасплох.

- Если вы, краснокожий, достаточно повеселились с этою ладьею, сказал Зверобой равнодушно и хладнокровно, то я даю вам дружеский совет немедленно прыгнуть обратно в воду. Я благороден и снисходителен, и не жажду вашей крови, но повторяю, прыгайте в озеро и немедленно, прежде чем дело дойдет до горячих слов.

в ту же минуту исчез под водою. Когда он снова вынырнул, то находился уже в нескольких шагах от челнока, но бросал по временам на Зверобоя взгляды, в которых ясно можно было прочесть страх и боязнь. Зверобой между тем ни одним движением не выказал враждебных намерений; совершенно хладнокровно прикрепил он челнок к двум другим и стал грести дальше от берега. Еще прежде чем индеец достиг земли и стряхнул с себя воду, неприятель его был уже вне ружейного выстрела, и быстро продолжал путь свой к замку.

- Хорошо, хорошо, - ворчал про себя Зверобой по своему обыкновению: - было бы несправедливо, еслиб я без всякой нужды умертвил бедного смертного. Жизнь сладка, и за скальп я ничего не дам, как и сам ничего не возьму. Правда, дикарь этот был Мингос, и я нимало не сомневаюсь, что он останется всю жизнь свою совершенным и настоящим бродягою, но при всем том я не вижу никакого основания, почему мне следовало забыть мой цвет и мои правила. Пусть себе бежит! Если нам суждено снова встретиться с ружьями в руках и глаз на глаз, тогда обнаружится, у кого сердце мужественнее и рука тверже. Соколиный глаз! это, в самом деле, не дурное имя для воина и звучит гораздо храбрее и мужественнее, чем Зверобой. Это было бы недурное прозвище для начала, так как оно честно и верно заслужено. Если бы я хоть Чингахгоку мог рассказать все дело! но не годится, чтоб белый хоть однажды хвастнул. Ну, во всяком случае все в руках Провидения и, полагаясь на него, буду надеяться, что мне воздастся по моим заслугам.

Обнаружив таким образом свою слабую сторону, Зверобой молча продолжал грести и плыл к замку так скоро, как только позволяли это привязанные челноки. Между тем, солнце не только что взошло, но уже стояло над восточными горами и обливало алмазным светом зеркальную поверхность воды. Вся окрестность блистала красотой, и кто только был не знаком с обыкновенною историею лесов, никогда не подозревал бы, что они незадолго пред тем были свидетелями дикого и варварского дела.

Когда, наконец, Зверобой приблизился к замку голова его так наполнена была серьезными мыслями, что оне изгнали из его памяти всю прелесть и красоту озера. Юдифь и Гетти стояли на платформе и в боязливой заботливости ожидали его прибытия. Он подъехал, прикрепил все челноки к пловучему дому и затем взошел наверх к сестрам.