Поселенцы.
Глава вторая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Поселенцы. Глава вторая. (старая орфография)

ГЛАВА ВТОРАЯ.

На следующее утро погода изменилась; небо покрылось облаками, и поднявшийся южный ветер служил несомненным признаком наступающей оттепели. Елизавета проснулась, когда на восточных горах явились уже солнечные лучи, набросила на себя шубу и отправилась на чистый воздух, дабы удовлетворить своему любопытству осмотром окрестностей. Когда она вышла из ворот, то встретила своего дядю, шерифа Ричарда Джона, который тотчас присоединился к ней для сопровождения её в предпринятой прогулке.

Разговаривая о разных предметах, они довольно удалились от дома, и пришли на пустое место за деревней, где снежное поле пересекалось мрачным сосновым лесом. Шум ветра, проносившагося по верхушкам дерев, покрывал шум их шагов, между тем как ветви закрывали их самих. Скрытые таким образом, они приблизились к месту, где молодой охотник Эдвардс, Кожаный-Чулок и Чингахгок заняты были серьезным разговором. Первый говорил с большим жаром, между тем как Натти и его друг вслушивались более чем с обыкновенным вниманием.

- Дядюшка, пойдемте дальше, сказала Елизавета Мы не имеем никакого права подслушивать тайны этих людей.

- Никакого права, Лиза? возразил Ричард. Ты кажется, забыла, что моя обязанность, как шерифа, состоит в том, чтобы заботиться о спокойствии округа и наблюдать за исполнением законов. Подойдем же ближе и послушаем, что говорят эти люди.

Шериф не обратил внимания на сопротивление племянницы, и поставил на своем. Они так близко подошли к трем приятелям, что ясно могли разобрать все, что говорил молодой охотник и другие.

- Мы должны, так или иначе, получить птицу, сказал Кожаный-Чулок. Прежде, мой милый, индейки не были так редки в этом округе; теперь же, если хочешь иметь такую, то надо идти почти до виргинской почвы. Жирный индюк славная вещь, хотя я с своей стороны предпочитаю всему бобровый хвост и медвежий окорок. Но вкусы различны. Я заплатил сегодня французскому торговцу за порох все, до последняго шилинга, a так как и y вас ничего нет, то мы можем сделать по нем только один выстрел. Я знаю, Билли Кирби тоже здесь, и надеется, что индюк не уйдет от него. У Чингахгока верный глаз; но моя рука иногда дрожит, когда предстоит только один выстрел и случается что-нибудь необыкновенное. Когда я последнюю осень охотился за медведями, то еще справлялся с их медвежатами, как ни были они свирепы; одного за другим убивал я из моей засады за деревьями, но это совсем другое дело, Оливер.

- Вот это и мое ружье - единственные сокровища, которые я имею, с горечью сказал молодой человек, вынимая из кармана шиллинг. Я теперь совершенный лесник и должен охотой обезпечивать свое существование. Итак, Натти, употребим на птиц и последний шиллинг; от вашей руки должен быть успех.

- Я лучше бы желал, чтобы это исполнил Чингахгок, ибо, если вы этим так дорожите, то я уверен, что промахнусь.

- Вот мой шиллинг, Чингахгок! Возьми мое ружье и стреляй в жирного индюка, который привязан к пню.

- Господин Оливер охотно бы желал иметь птицу, a я знаю, что когда тороплюсь, то ничего не могу исполнить.

Индеец сделал отрицательный жест.

- Когда Чингахгок был молод, возразил он, то пуля его летела так же прямо, как лучи его глаз, и воины Мингосов страшились его ружья. Стрелял ли он когда-либо два раза? Он убивал орла, парящого над облаками, a перья его служили украшением для женщин. Теперь рука его дрожит, как дрожит олень при вое волков. Чингахгок не может стрелять.

В это время Елизавета подвинулась вперед, и вошла в небольшой круг кустарников, окружавших трех охотников. Появление её так поразило юношу, что он хотел сначала удалиться; но потом, собравшись с духом, поклонился и снова оперся на ружье. Натти и Чингахгок были не менее удивлены этим внезапным появлением.

- Я сейчас слышала, что до сих пор еще сохранилось старое рождественское удовольствие убивать индеек, и очень хотела бы испытать на птице и мое счастье. Кто из вас хочет взять эти деньги и рискнуть для меня выстрелом? Вы, Натти, ветеран наших лесов, конечно, не будете так неучтивы, чтобы отказать даме в выстреле из вашего ружья?

При этих словах она всунула доллер старому охотнику. Кожаный-Чулок положил деньги в мешок для дроби, и, взбросив потом ружье на плечо, от души, тихо засмеялся и сказал:

- Если только Билли Кирби не воспользуется птицей раньше меня, то сегодня вы увидите такую индейку, какая едвали когда-нибудь подана была на стол судьи. Итак пойдемте, дети, ибо если мы будем долго ждать, то лучшая птица отправится к чорту.

- Но я имею перед вами преимущество, Натти, и должен сперва попробовать свое собственное счастье, сказал Оливер.

- Действуйте по вашему усмотрению, сказала Елизавета. Вы оба охотники счастия, a Натти мой рыцарь, глазу и руке которого я вверяю последствия. Идите вперед, Кожаный-Чулок, мы следуем за вами.

стрельба. За ним следовали и остальные, a равно и Елизавета, опиравшаяся на руку дяди.

Рождественское удовольствие стрелять по индейке принадлежит к тем немногим, которые редко забываются переселенцами. Владелец птицы был свободный негр, доставлявший при этом случае и других животных, которые должны были быть убиты.

Устройство праздника было очень просто и легко понятно. Птица шнурком привязывалась к обрубку большой сосны, которая со стороны стрельбища плоско отрубалась топором, чтобы служить целью. Пространство между пнем и местом стрельбы имело сто отмеренных локтей. Негр назначал цену за каждую птицу и определял условия; когда это было сделано, то закон ставил ненарушимым правилом допускать к стрельбе каждого свободного охотника.

На площади находилось около 30 молодых людей, снабженных ружьями, и все ученики деревни. Мальчики, заложив руки в карманы, толкались между охотниками и слушали их хвастовство, решившись превзойти все великия деяния героев.

Главный оратор был упомянутый Кожаным-Чулком Билли Кирби, пустой и буйный молодой человек, которого работа, если он когда-либо ею занимался, состояла в очищении деревни и выкапывании корней. Шумливого и добродушного нрава, он был в состоянии по целым неделям толкаться из кабака в кабак, когда он думал, что клиенты его могут обсчитать его на шиллинг; но если с ним сходились, то он, взяв топор и корзину, направлялся скорыми шагами к лесу; здесь он определял свой округ, обозначая его на окружающих деревьях и прикладываясь весьма часто к своей манерке; потом раздумывая отправлялся на назначенное ему место, снимая с себя излишнее платье, разглядывая испытующим взором деревья, вершины коих доходили до облаков. Для пробы своей силы он избирал обыкновенно самое лучшее дерево и приближался к нему, напевая хладнокровно песню; потом уверенным топором делал на коре зарубку и измерял разстояние; затем наступала знаменательная минута для леса, который цвел и зеленел сотни лет. Наконец раздавался треск, когда дерево ломалось на месте удара, потом шум ветвей на соседних деревьях и падение на землю, походившее на землетрясение. С этой минуты непрерывно раздавался стук топора и падение деревьев, подобно отдаленной канонаде, и в глубину пробивался свет со скоростию зимняго утра.

Кирби мог продолжать работу дни, недели и месяцы с усердием и последовательностию, доходящими до невероятных пределов. Часто в летний вечер слышали в Темпльтоне, как он призывал своего вола по окончании работы, голосом стентора, и эхо повторяло его зов, который замирал в горах, окружающих озеро. Когда он оканчивал с необыкновенной силой и скоростию уборку дров, то собирал свои рабочие инструменты, зажигал ветви, и удалялся из горящого леса, как завоеватель города, увенчавший свою победу горящим факелом. Долго после того можно было встретить Кирби шатающагося по кабакам и разъезжающого на крестьянских лошадях. Он брал на себя роль глашатая при петушьих боях, и часто был героем народных удовольствий.

Между порубщиком и Кожаным-Чулком давно существовало соперничество в употреблении ружья. Натти мог похвастать давней опытностию, но говорили, что и Билли не отставал от него; и теперь первый раз они должны были состязаться публично.

Билли только-что сошелся в цене избранной птицы, как подошли Натти и спутники его. Приз, назначенный за выстрел, состоял из шиллинга (четыре гроша или 18 крейцеров). Индюка привязали к цели, но туловище его было все покрыто снегом, и виднелась только красная голова и длинная шея. Если птица повредилась под снегом, то оставалась собственностию её владельца, но если хотя одно перо падало из видной части, то она доставалась, как приз, охотнику.

Негр, сидевший в довольно опасном соседстве около птицы, только-что успел назначить условия, как приблизилась Елисавета с дядей, и стрельба началась.

- Прочь с дороги! крикнул Билли окружающим мальчикам, выступая на боевое место. - Прочь, чертенята! не то прострелю вас насквозь. Ну, Брот, простись с твоей индейкой.

- Остановись! воскликнул Оливер Эдвардс, я тоже участник, и вот мой шиллинг, Брот.

- Ого! сказал Билли молодому человеку, y вас так много денег, что вы платите за выстрел, который вам никогда не удастся.

- Не ваше дело заботиться, сколько y меня в кармане, гордо ответил молодой человек: я хочу стрелять, Брот, и вот вам за то деньги.

- Ну, ну, не горячитесь так, молодой человек, сказал Билли, осматривая свой кремень: y вас, как я слышал, повреждено левое плечо, и Брот может доставить вам выстрел за полцены. Не думайте, что легко попасть в птицу, если только вам это удастся, потому что я всеми силами буду препятствовать этому.

- Не очень-то важничайте, Билли Кирби, сказал Кожаный-Чулок, облокотясь на ствол своего ружья. Вам предстоит только один выстрел, и если вы промахнетесь, то за вами последует привычный глаз. Хотя моя стрельба не так уверена как прежде, но 100 локтей не большое разстояние для длинного ружья.

- Вот как, старый Кожаный-Чулок тоже поднялся за нами, легкомысленно вскрикнул Билли Кирби. Ведь я имею преимущество, старина, и скоро увидим, кто будет есть это сочное жаркое.

Пока порубщик поднимал оружие, хозяин индейки старался отвлечь его внимание и резко вскрикнул:

- Билли Кирби, послушай честью, отойди-ка подальше, я не хочу дать себя в обман! Дайте место, мальчишки! Шельма индейка, качай же головой, разве ты не видишь, что в тебя целят?

Все эти восклицания негра были совершенно напрасны, потому что не так-то легко было раздражить нервы порубщика. Билли прицелился с большой осторожностью; некоторое время господствовала тишина, но курок щелкнул, и раздался выстрел. Голова индейки повисла на сторону, и несколько времени она махала крыльями, но потом удобно поместилась и живо стала смотреть кругом. Негр прервал молчание, и с восторгом расхохотался, катаясь от удовольствия по снегу.

- Славный индюк! воскликнул он подпрыгивая, дайте-ка еще мне шиллинг, если хотите сделать другой выстрел.

- Любезный друг, y вас дрожит рука, сказал Натти, - не стреляйте лучше, a если хотите уже непременно, то стреляйте скорее, пока ваша неверная рука не потеряла цели.

- Послушайте честью, сказал хозяин индейки: вы не имеете права давать советы Натти Бумпо. Оставьте его стрелять, и дайте ему место.

Юноше очистили место; он живо выстрелил, но индейка и не шевельнулась, пуля не попала даже и в цель.

Радость Брота при вторичной неудаче исчезла окончательно, когда Эдвардс удалился пораженный, a Натти Бумпо взошел на место стрельбы. Лицо его сделалось голубовато-коричневым, и руки его пересилили врожденное отвращение к холоду.

Старый лесник приготовился: выставил правую ногу, левой рукой взялся за ствол, и направил его на птицу. Все глаза были обращены к цели; но в момент, когда думали услышать выстрел, услыхали только стук кремня.

- Осечка, осечка! с торжеством вскричал негр, и радостно подбежал к птице. Натти Бумпо осекся! Натти Бумпо не попал в индюка!

- Глупости, сказал с раздражением старый лесник: убирайся с дороги, Брот. Как можешь ты быть таким сумасшедшим, чтобы считать осечку выстрелом? Пусти, я покажу Билли Кирби, как надо бить рождественского индюка.

- Нет, закричал негр, Брот поступает честно; все знают, что осечка считается выстрелом. Спроси Монса Джонса и молодую даму. - Да, да, Кожаный-Чулок, - вмешался Кирби, - негр прав: если ты хочешь еще стрелять, то должен заплатить шиллинг. Я еще раз хочу испытать свое счастье; возьми шиллинг, Брот; первый выстрел мой.

- Вы верно лучше меня знаете лесные законы? иронически заметил Натти. Вы приехали в страну с колонистами, a я был здесь при старой войне, в мокасинах и с ружьем чрез плечо. Конечно, вы должны знать лучше меня, не правда ли? Вздор, никто не убедит меня, что осечка есть выстрел.

- Спросите Джонса, он все знает, сказал негр.

Ричард вышел, и решил спор в пользу негра и в ущерб Натти. Все остались довольны, исключая Кожаного-Чулка.

- Мне кажется, что не мешает спросить мнение девицы Елисаветы, сказал он. Если она скажет, что я проиграл, то я успокоюсь.

- Мое мнение, добрейший Натти, что вы на этот раз в убытке, сказала девушка. Но если хотите попытаться, то я заплачу шиллинг, если только Брот не уступит мне индейку за доллер.

Негр отрицательно покачал головой, и Билли Кирби приготовился стрелять, тогда как Натти неохотно уходил из кружка.

- С тех пор, как купцы и лавочники поселились здесь, нельзя достать и порядочного кремня, недовольно ворчал лесник. Но все равно, я вложу другой кремень; мне кажется, что y Билли неверен глаз.

Порубщик, кажется, понял теперь, что слава его готова рушиться, и потому не пренебрегал никакими средствами для счастливого исхода. Он несколько раз целился. Кругом царствовало молчание; даже Брот не произнес ни слова, пока Билли не выстрелил. Он опять промахнулся, и радостный крик негра, похожий на военный крик индийцев, раздался по лесу. Он громко смеялся, кидался на землю, и опять вскакивал и показывал, на сколько мог, шумную радость, достойную индийца.

Билли Кирби, употребивший при этом всю свою ловкость, не чувствовал впрочем особого негодования при своем промахе. Он заботливо осмотрел птицу, и удостоверялся, трогая её перья; но когда все возстали против него, то он послушался возгласа черного: предоставьте свободную игру негру. Неохотно повернулся он к Броту и грубо сказал:

- Держись, старая лягушка! Где же найдется человек, который во 100 локтях попадет в голову индейки. Я был глуп, что пытался это сделать; но тебе нечего шуметь, как валящаяся сосна. Зажми-ка рот, да назови мне охотника, который бы поступил лучше меня.

- Ну, Билли Кирби, сказал Кожаный Чулок, я постараюсь показать вам человека, который в прежнее время стрелял лучше. Если вам угодно, то дайте дорогу.

вычислял разстояние, и наконец, когда птица, встревоженная спокойствием, повернула голову, чтобы видеть неприятеля, - выстрелил.

Впечатление, произведенное выстрелом, мешало видеть последствия. Но Елисавета, заметив, что Кожаный-Чулокь опустил ружье и улыбнулся, догадалась, в чем дело. Он, однако, начал снова заряжать ружье, между тем как мальчики, подбежав к дереву, подняли вверх мертвую индейку, голова которой держалась только на волоске.

- Принесите птицу, и положите ее к ногам дамы, сказал он: я стрелял для нея, и птица принадлежит ей.

- Я испытала свое счастье для того, чтобы насладиться ловкостию Кожаного-Чулка, сказала она, обернувшись к молодому охотнику. Прошу вас принять эту птицу в награду за повреждение, которое мешало вам самим выиграть приз.

Молодой человек низко поклонился, взяв птицу, лежавшую y ног Елисаветы; но выражение лица его, когда он принял подарок, было так оригинально, что можно было думать, он охотнее бы сделал противное. Елисавета дала деньги негру, как награду за убыток, и сказала дяде, что желает возвратиться домой.

В этот момент на площадь явился судья Темпль, поклонился своей дочери и брату, подошел к Эдвардсу, который стоял вдали от шума, облокотясь на свое ружье и разсматривая птицу, лежащую y его ног. Возле него были Кожаный-Чулок и Чингахгок.

- Господин Эдвардс, сказал судья, я нанес вам большой вред, и обязан чем-нибудь исправить несчастную неосторожность. Мне нужен теперь человек, умеющий писать, и я желал бы, чтобы вам понравилось в моем доме. Окажите мне помощь, хотя на несколько месяцев, и труды ваши будут вознаграждены по заслугам.

С видимым неудовольствием выслушал юноша это предложение; но, собравшись с духом, отвечал:

- Я бы с большим удовольствием принял ваше предложение честно заработать себе хлеб, если бы y меня не было теперь более важных обязанностей. Позвольте мне заняться охотой.

- Вы хватаетесь за неверное ремесло, молодой человек, ответил судья, и я прошу вас быть в моем доме хотя до тех пор, пока совершенно излечится ваша рука.

Индиец с большим участием, усиливавшимся с каждой минутой, слушал слова судьи. Наконец, подойдя к разговаривавшим, сказал им с достоинством:

- Слушай своего отца, юноша, - слова его стары; молодой орел и великий начальник могут безопасно жить и спать вместе. Мингосы и Делавары враги, a вы их потомки. Учись ждать, сын мой; ты Делавар, a индиец терпелив.

Слова эти, кажется, имели большое влияние на нерешительного юношу После долгого сопротивления, он наконец решился принять предложение судьи, с условием - прервать его, когда ему вздумается.

Этим кончились переговоры, к неудовольствию судьи, который решительно не мог объяснить себе отвращения молодого человека к его личности в дому. Он задумчиво шел с братом и дочерью домой, и разговор их касался неизвестного молодого человека.

- Кто бы подумал месяц тому назад, что я решусь служить судье и быть, так сказать, домочадцем моего страшнейшого врага. Рабство это не может долго продолжаться, потому что я стряхну его с себя, как пыль с моих сапогов.

- Разве он Мингос, что ты зовешь его врагом? спросил Чингахгок.

- Я не верю этому делу, Змея, сказал Кожаный-Чулок; я слышал, что y нас будут новые законы, по которым будут новые дороги в горы. Местность так изменилась, что насилу узнаешь острова и течения; сказать по правде, я не слишком верю этому красноречию, потому что, сколько я ни слышал этих белых ораторов, они всегда как то имели виды на индийския земли.

- Ну, я подвергнусь своей участи, и забуду кто я, сказал юноша; не напоминай мне, что я потомок начальника Делаваров, который был владетелем этих гор, прекрасных долин и вод, по которым ты плаваешь. - Да, я буду его вассалом и слугой; разве это не недостойное рабство, старик?

его разсчитаны, и он хочет умереть.

- Довольно, приятель, сказал юноша, - не говори больше, слова твои так тяжело ложатся на сердце.

Чингахгок замолчал, и приятели вошли в избу, сняв предварительно запор, защищавший их имущество.

На другой день Эдвардс занялся делом y судьи, и почти три месяца прошли без особенных приключений. Днем он прилежно работал, a ночи часто проводил в хижине Кожаного-Чулка. Сношения трех охотников были таинственны и радушно поддерживались, хотя Чингахгок редко, a Натти даже никогда не ходил в господский дом. Эдвардс пользовался всякой минутой, чтобы навестить свое жилище, откуда возвращался очень поздно, иногда даже с восходом солнца. Те, кто знал эти посещения, делали разные предположения, не давая этого заметить, только Ричард высказывал иногда вполголоса свои замечания.