Поселенцы.
Глава третья.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Купер Д. Ф., год: 1823
Категории:Повесть, Приключения

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Поселенцы. Глава третья. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

С наступлением весны огромные снежные массы, покрывавшия деревню, стали постепенно таять, и, вместо гладкой снеговой коры, улицы покрылись почти непроходимою грязью. Младшие члены семейства из господского дома, к которым можно было причислить и Луизу Грандт, дочь пастора, не остались равнодушными к этой перемене. Они могли наслаждаться всеми удовольствиями зимы, пока снег покрывал улицы, и не только предпринимали поездки на горы и долины, но находили различные поводы к удовольствию и на замерзшей поверхности озера. При этих поездках в окрестности, как дамы, так и кавалеры, употребляли верховых лошадей, и первые часто сопровождались одним или и несколькими кавалерами семейства. Молодой Эдвардс ежедневно все более входил в свое положение, и нередко принимал участие в прогулках с беззаботностию и чистосердечием, изгонявшим на минуту из его души все страшные воспоминания. Привычка и юношеское легковерие, казалось, одерживали верх над тайным источником его безпокойства, хотя минутами снова являлось это отвращение к судье Темплю, которое в первые дни знакомства выказалось в их разговоре.

В конце марта, Ричард Джонс уговорил Елисавету и подругу её, Луизу Грандт, сопровождать их на холм, который, по сказаниям, оригинально навис над озером.

- Дорогой мы проедем мимо сахарных тростников Билли Кирби, и можем полюбоваться на них, прибавил он. В целом околотке никто не умеет варить сахар, как этот Кирби.

- Да, Билли хороший порубщик, заметил Веньямин Петильян, или Пумп, как его называли сокращенно, державший в руках поводья лошади, на которую садился судья. - Он хороший порубщик и превосходно владеет топором. Недавно я видел сахар с его фабрики, о котором и старая приятельница, девица Петибонна, говорить, что он вкусен, как лучший сироп. A ведь вы знаете, господин Джонс, что девица Ремаркабль имеет в своем рту, похожем на орешные щипцы, особенное чутье для сладостей.

На этот едкий намек мировой судья громко засмеялся, и Пумп изо всех сил вторил ему в этом. Когда потом все сели на лошадей, то кавалькада в лучшем порядке двинулась по деревне. Дорогой встретили они Левуа, и, оставив за собой дома, общество поехало по дороге, ведущей к лесу.

Ричард Джонс всячески старался занимать общество, пока наконец не достигли на вершине горы вырубленного леса, где ели и сосны совершенно исчезли, уступили место роще из сахарного клена с его прямыми стволами и размашистыми ветвями, покрывавшими всю землю. Возле каждого древесного корня пробуравливалась дыра, в которую входила трубочка из кожевенного дерева. Перед ней стояло грубо выделанное из липы корыто для принятия сока, который вытекал посредством этого безъискусственного и роскошного устройства.

Сахаровар Билли Кирби занимался недалеко от лошадей. Равнодушно повернул он голову на громкий призыв мирового судьи, и с удивительным хладнокровием разсматривал приближающееся общество. Потом кивнул каждому добродушно и искренно, как будто это были равные ему, и даже перед дамами он не снял шляпы.

- Как поживаете, господин мировой судья? спросил порубщик. Что нового в деревне?

- Ничего особенного, Билли; Но что это значит? Где же твои четыре котла, корыто и железный охладительный котел? Разве ты так небрежно делаешь сахар? Я всегда думал, что ты лучший сахаровар в околотке.

- Это так и есть, господин судья, и я во всем округе никому не уступлю в вырубке леса, сахароварении, производстве кирпичей и поташа и тому подобного, не смотря на то, что топором я владею лучше всего.

- Да вы, кажется, мастер на все, Билли? сказал Левуа.

- Да, да, сказал Билли, с видимой простотой: если вы хотите чем-нибудь торговать, то круглый год найдете y меня такой хороший сахар, какого не найдете нигде. Хотите завести торговлю?

- Я даю вам десять су за фунт, Билли.

- Господин Левуа предлагает вам десять пенсов за фунт сахара, сказал Эдвардс порубщику не понявшему француза.

Пристально, большими глазами смотрел тот на говоривших, не произнося ни слова.

- О, десять пенни, повторил француз. Билли снова осмотрелся, и, кажется, был того мнения, что над ним смеются. Потом, взяв ложку, которая лежала в стороне от котла, начал старательно мешать жидкость, наполнив ее соком, поднял и снова вылил сок в котел; ложку же покачал в воздухе, как бы желая остудить остатки, и предложил ее господину Левуа, сказав:

- Попробуйте-ка, мосье, и вы сами скажете, что это стоит больше того, что вы предлагаете; один сироп стоить уже этого.

Услужливый француз тотчас наполнил рот расплавленною жидкостью; но, схватившись за грудь, бросил на дам жалостный взгляд. Билли рассказывал потом, что ноги француза так быстро затрепетали как палки, которые бьют по барабану; выплюнув он начал издавать по-французски проклятия; но кто желал смеяться над Билли Кирби, тот должен был быть посметливее.

Наивная мина, с которой порубщик снова мешал свою жидкость в котле, уверила зрителей в его хитром намерении, и они от души засмеялись. Но француз злобно пришпорил лошадь, и как можно скорее отъехал дальше.

Из сахарного леску общество поехало по тропинке, и дорогой Елисавета просила своего отца рассказать ей о его первом посещении этих лесов, о котором она еще ничего не слыхала. Между тем, как она говорила, молодой Эдвардс подъехал ближе к судье и смотрел на него с таким выражением своих темных глаз, как будто хотел проникнуть в его сокровеннейшия мысли.

тогда, как я в первый раз посетил эти горы! Я взъехал на вершину холма, который с тех пор и называю горою видов, потому что вид, представившийся моим глазам, является как картина сновидения. Почти все верхния деревья были опалены, так что во все стороны можно было наслаждаться свободным видом. Я взлез на высокое буковое дерево, листья которого совершенно опали, и в продолжение часа свободно наслаждался безмолвною пустынею. Ни с которой стороны не было выхода из этого бесконечного леса, исключая со стороны озера, прилегающого к нему подобно зеркалу. Поверхность его была покрыта тысячами диких перелетных птиц, и, сидя на буковой ветви, я видел как к источнику подходила медведица с своими медвежатами, чтобы утолить жажду. По лесу кое-где пробегал олень, но даже с моей возвышенной точки зрения нигде не было видно следа человека. Тогда не было еще ни порубок, ни хижин, глаз не различал ничего, кроме гор и гор, да холмов, покрытых разросшимися кустарниками, прерываемыми кое-где высокими деревьями. Даже Сускегана была окаймлена высоким и густым лесом.

- И ты был совершенно один? нежно спросила Елисавета, и так провел и ночь?

- Нет, дочь моя, налюбовавшись около часа диким, но великолепным видом, и приняв решение основать тут колонию, я сошел с дерева и спустился с горы. Я оставил лошадь мою на траве, a сам между тем сошел к месту, где ты видишь дома и житницы Темпльтона. Поднявшийся ветер расчистил дорогу до самого озера, и мне предстояло мало препятствий. Скудно закусив под деревом, я увидел на восточной стороне озера облако дыма; это были первые человеческие следы, открытые мною в этой пустыне, и я тотчас отправился по направлению огня. У подошвы горы увидел я грубой постройки блокгауз; заметно было, что он обитаем, но нельзя было открыть следов владельца.

- Это не была ли хижина Кожаного-Чулка? - поспешно спросил молодой Эдвардс.

- Да, именно, это была она, но сначала я принял ее за индейское жилище, решился ждать владельца и ждал недолго. Скоро явился Натти, шатаясь под тяжестью убитого им оленя. Тут мы в первый раз познакомились. Прежде я никогда не слыхал, чтобы в лесах обитали такие люди. Он отвязал свой челнок из коры и перевез меня на ту сторону, где была привязана моя лошадь. Указав мне лучшее пастбище, он отвез меня опять в свою хижину, где и провел я ночь.

- Как же поступал он, как хозяин? - спросил Эдвардс.

- Ну, конечно, радушно и просто, до самой ночи. Но когда я сказал ему мое имя и цель моего посещения, то доверие его окончательно исчезло, ибо он считал нарушением своих прав переселение колонистов. По крайней мере он выказывал большое нерасположение к моему предположению, и хотя я не понял всех его возражений, но казалось, что все относилось до помехи его охоте. Не смотря на это, он предложил мне медвежью кожу и обращался хотя холодно, но гостеприимно. Наутро я простился с ним.

- A что, он ничего не говорил о правах индийцев? Кожаный-Чулок до сих пор оспаривает права владения белых в этой стране.

- Да, кажется, он говорил об этом, но так как я не понял его мнения, то и забыл. Однако, ведь после последней войны притязания индийцев исчезли окончательно. Да если и не это, так y меня есть патент от королевского губернатора, подтвержденный нашими законами, так что никто не смеет оспаривать мои права.

- Без сомнения, притязания ваши на эту страну - законны и справедливы, холодно сказал юноша, прервав разговор и отъехав немного далее.

Путешественники, достигнув цели, насладились великолепным видом, и общество поехало обратно. Все спешили достигнуть деревни, не смотря на дурные дороги, заставлявшия ехать шагом и сдерживать лошадей.

Ричард и Лекуа были предводителями кавалькады. За ними ехала Елисавета с отцом, a Эдвардс присоединился к Луизе Гранд, нуждавшейся в помощи в верховой езде. Когда проезжали они по открытой возвышенности, то Темпль заметил, что приближается буря. Она затмила уже одну сторону озера, и приятная теплота исчезла под влиянием резкого северного ветра. Луч солнца не проникал в страшный необозримый лес, и тишина, предвестница бури, делала воздух удушливым и вредным. Вдруг раздались страшные звуки голоса Эдвардса, сильно подействовавшие на слушателей и охладившие кровь их.

- Дерево! дерево! - вскричал он: - Кнут и шпоры, если вам дорога жизнь!

- Дерево! дерево! повторил Ричард, пришпорив своего коня, который испуганный бросился вперед.

- Дерево! дерево! визжал француз, наклоняясь к шее лошади, закрыв глаза и пришпорив коня, он быстро последовал за мировым судьею.

Елисавета остановила лошадь и, не подозревая грозящей опасности, глядела вокруг, прислушиваясь к звукам, прервавшим спокойствие леса. Но в эту минуту отец схватил её лошадь за уздцы, вскричав:

- Боже, спаси дитя мое!

Сильная рука его потянула за собою послушного коня.

Все нагнулись к седлам, когда послышался шум ветвей, похожий на бурю. Затем раздался раскат грома и сотрясение, сообщенное и земле. Самое старое дерево леса упало чрез дорогу.

Судья, увидав, что дочь его и люди, ехавшие впереди, избежали опасности, оглянулся, чтобы увериться в участи других. Молодой Эдвардс был с другой стороны дерева и подавался назад, дергая левой рукой лошадь, a правой держал лошадь мисс Гранд, голова которой совершенно поникла на грудь. Оба коня дрожали от страха и сильно ржали.

- Не пострадали ли вы? заботливо спросил судья.

- Благодаря Бога, нет, - ответил юноша. В эту минуту Луиза покачнулась на седле, и еслиб не Эдвардс, то упала бы с лошади, но скоро она пришла в себя, и прогулка продолжалась.

средств остеречься.

- Совершенно справедливо, заметил Мармадук, но хотя мы и знаем причину, но все же нельзя обойти весь лес и измерить корни и тяжесть сосен. Не смотря на это, падение дерев есть редкое явление, так как ветер, проникающий в засеки, очищает эти руины.

Этим кончился разговор, и лошадей погнали скорее, но все-таки были застигнуты вьюгой далеко от жилища и как белым платком покрывались падающими снежными хлопьями. Поднялся сильный северный ветер, и следы весны окончательно исчезли до восхода солнца. Все вокруг - озеро и горы, покрылось ослепительным снежным покровом.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница