Поселенцы.
Глава десятая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Поселенцы. Глава десятая. (старая орфография)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

С наступлением сумерек суд прекратился. В девять часов вечера в деревне господствовало глубокое молчание, и улицы совершенно опустели.

В этот час судья, с своей дочерью, сопровождаемой на близком разстоянии Луизой Грант, гулял по аллее деревни, разсуждая о происшествиях минувшого дня.

- Ты скорее всех можешь успокоить Натти, сказал Мармадук, но ты должна остерегаться говорить о его проступке, который, по закону, ему нельзя простить.

- О, добрый батюшка! - нетерпеливо заметила Елисавета: - назвать святыми законы, которые наказывают так жестоко за такой незначительной проступок!

- Лиза, дитя мое, ты не понимаешь этого, ответил судья. Как бы могло повредить моему званию то, если бы могли сказать, что я избавил от наказания преступника за то, что он случайно был спасителем моей дочери.

- Я и не отвергаю затруднительности твоего положения. Но в таком проступке, как Натти, я не могу исполнителя законов отделить от человека.

- Но ведь проступок Натти не был так ничтожен, как ты думаешь, милое дитя; тут речь идет не о нападении Гирама, но об угрозе стрелять в чиновника, исполняющого свой долг.

- Все равно! отвечала Елисавета. - Я знаю невинность Натти и потому считаю неправыми всех осудивших его.

- И твоего отца, Лиза?

- Ах, избавь меня от таких ответов. Скажи мне лучше твое поручение, чтоб я могла скорее окончить его.

Судья немного остановился, нежно улыбнулся своей дочери, тихо положил руку на её плечо и потом сказал:

- Ты, может быть, частию и права, Лиза, но сердце твое слишком часто берет верх над разсудком. Однако, выслушай меня теперь. В этом бумажнике 200 доллеров; поди к преступнику, покажи привратнику эту бумагу, чтоб он впустил тебя, и разскажи бедному старику все, что лежит y тебя на сердце. Однако, не забывай при этом, что Натти сделал проступок, что законы должны были наказать его и что твой отец судья.

Елисавета ничего не отвечала, прижала к груди руку отца, взяла за руку Луизу и направилась к тюрьме.

Дорогой оне не слышали ничего, кроме тяжелых шагов упряжных волов и стука телег, ехавших с ними по одному направлению. В господствующей всюду темноте трудно было различить погонщика. Вблизи темницы оне были задержаны волами, повернувшими к зданию и в награду за труды получившими клок сена, который терпеливо несли на шее. Это было так обыкновенно, что Елисавета не взглянула даже на упряжь, пока не услыхала разговора погонщика с своими волами.

- Смотри, пеструшка, хочешь?

Голос мужчины казался знакомым молодой девушке, и, приблизясь к нему, она увидела под грубой одеждой погонщика Оливера Эдвардса.

- Мисс Темпль! вскричал юноша.

- Мистер Эдвардс! сказала удивленная Елисавета.

- Возможно ли, что я вижу вас в это время около темницы с мисс Луизой! продолжал Эдвардс.

- Да, господин Эдвардс, - тихо ответила Елисавета: - мы не только около темницы, но и хотим войти в нее и доказать Кожаному-Чулку, что не забыли его услугу; хотя мой отец и был судьей, но он не неблагодарен. Если вы хотите навестит своего друга, то прошу вас на десять минут уступить нам первенство. Покойной ночи, сэр; сердечно сожалею, что вижу вас в этом занятии; но будьте уверены, что мой отец....

- Не говорите об этом, смею вас просить, - заметил Эдвардс. Будьте так добры, не выдавайте никому, что я здесь.

Так как все в деревне знали, что Бумпо спас жизнь этих девушек, то их требование войти в темницу не возбудило удивления. Бумага Темпля устранила всякия возражения, и оне немедленно введены были в тюрьму. В это самое время послышался грубый голос Веньямина:

- Ого, кто там идет?

- Желанные гости, господин Пумп, - заметил привратник. - Однако, что сделали вы с замком, что он не отпирается?

- Немного терпения и осторожности, ответил дворецкий. - Видите, я забил в скважину гвоздь, чтобы не вошел сюда Долитль; теперь этого не предвидится.

Стук молотка убедил стоявших за дверью, что дворецкий серьезно принялся за дело. Скоро замок подался, и дверь отворилась.

Когда девушки вошли вместе с тюремщиком, то без затруднения заметили, что Пумп хотя и находился в состоянии полуопьянения, однако ж имел еще столько сознания, чтоб удалиться к своему ложу, когда узнал посетительниц. Не обращая особенного внимания на свою госпожу, он, отрезвившись, уселся на скамью и прислонился к стене.

- Господин Пумп, - сказал привратник, - если вы хотите портить мои замки, то я привешу вам к ногам железные украшения, и это отнимет y вас всякую охоту вставать.

- Как бы не так, ворчал Веньямин: - вы уже держали меня раз за пятки, и я думаю, что вам достаточно этого. Ведь я делаю то же, что и вы. Бросьте вашу наружную застежку, не то, уверяю вас, не найдете цепи и изнутри.

- Я должен запирать в девять часов, сказал привратник, не обращая внимания на Веньямина: - теперь 42 минуты девятого.

Он поставил свечу на сосновый стол и вышел из тюрьмы.

- Кожаный-Чулок, мой добрый, старый Кожаный-Чулок, моя благодарность привела меня к вам. Если бы вы дали обыскать дом, то все прошло бы хорошо, так как убийство оленя безделица.

- Позволить обыскать дом! сказал Натти, тихо подымая голову, но не выходя из угла, в котором сидел. - Неужели вы думаете, что я впустил бы этого червя в мою хижину? Нет, нет, я не впустил бы и вас, a o нем уже и говорить нечего. Пусть они обыщут теперь пепел и уголья, и если найдут что-нибудь кроме пыли, как при обжигании поташа в горах, то не будь я Кожаный-Чулок!

Он тяжело опустил голову и покачал ею.

- Но ведь хижину можно выстроить вновь; как только освободят вас из-под ареста, то я сама буду заботиться о том, чтоб вы имели хороший кров.

- Разве можешь ты дать жизнь мертвому? Нет, нет, никто из вас не поймет, что значит в продолжение сорока лет жить под одним и тем же кровом и иметь вокруг себя одне и те же вещи.

- Зачем эти грустные мысли, старый друг; ведь есть деревья лучше тех, и я достану их для вас прежде, чем вы освободитесь из-под ареста, и вы проведете в довольстве и спокойствии остатки дней ваших.

- Дом, спокойствие, довольство! грустно отвечал Натти: вы добры и потому думаете так, но этого не может быть, после того, как Веньямин видел, как мои старые члены выставили на посмеяние толпы.

- Ах, к чорту с твоей клеткой, с пренебрежением сказал Веньямин: кто будет заботиться о наших деревянных чулках. Ведь и мои ноги были в тисках, a я не думаю, чтоб оне сделались хуже.

Елисавета приказала дворецкому замолчать и, обратясь к Натти, продолжала:

- Добрый, старый друг, ведь я пришла сюда, чтоб поговорить о вашей будущности и позаботиться об остатке ваших дней, дабы вы провели их в довольстве и спокойствии.

- Спокойствие, довольство! снова повторил Натти: - какого спокойствия может ожидать старик, который должен пройти целую милю, чтоб найти тень, могущую оградить его от солнца. Как можете вы говорить о спокойствии, когда я должен буду блуждать целые дни, чтоб напасть на оленя и найти только заблудившуюся лисицу. Даже те бобры опротивят мне, которых я должен буду употребить на уплату штрафа. Я должен идти 100 миль до границы Пенсильвании, чтоб найти их. Ваши улучшения и просеки прогнали животных и, вместо плотины, которую Провидение устроило для бобров, вы провели воду в мельницы чрез низменные места, как будто человек осужден на то, чтобы препятствовать каплям, указанным ему Богом.

Потом он повернулся к Веньямину и сказал:

- Господин Бумпо, не заботьтесь о других; поставьте меня на ноги, когда придет время, скажите, куда идти, и я уверяю вас, что перегоню вас всех.

- Время пришло, - отвечал прислушиваясь Натти: - я слышу, как волы трут рога о стенку тюрьмы.

- Хорошо, шкипер, приказывайте, и мы подымем якорь, отвечал Веньямин.

- Вы не выдадите нас, мисс Темпль, сказал Натти, доверчиво смотря на Елисавету, вы не выдадите старика, который хочет подышать воздухом. У меня нет дурных намерений, a так как закон наложил на меня 100 доллеров штрафа, то я хочу воспользоваться этим временем года, чтобы собрать деньги.

- Что хотите вы делать? спросила озадаченная Елисавета: - Ведь вы должны остаться в тюрьме 30 дней, a в этом кошельке есть для вас штрафные деньги. Возьмите их и уплатите штраф, но только потерпите месяц, пока не окончится срок вашего наказания. Мы будем вас часто навещать, и вы не будете чувствовать никакой нужды.

- В самом деле вы хотели это? сказал Натти, весело подходя к девушкам и взяв за руку Елисавету. - Вы приняли участие в старике, который сделал только то, что выстрелил в дикое животное, что не стоило ему особенного труда.

- Конечно, мы хотим этого, сказала Елисавета: - я сожалею от всей души, что закон назначил вам такой длинный арест, но ведь месяц пройдет скоро, и тогда....

- Я должен остаться здесь еще месяц! вскричал Натти со смехом. - Нет, я не останусь здесь ни дня, ни ночи, ни часу: хотя судья Темпль и присудил меня, но удержать меня он не может, если, y него нет тюрьмы лучше этой. В прежнее время я был взят французами, и они посадили меня и еще 60 других в блокгауз, который считали крепким; но людям, привыкшим к лесу, легко было пробиться чрез сосновые чурбаны.

Старый охотник замолчал, осторожно осмотрел комнату, без церемонии оттолкнул в сторону дворецкого, снял простыню с своего ложа и показал девушкам отверстие, сделанное в балках топором и резцом.

- Один толчек ногой и дорога открыта, - сказал он, - и тогда....

- Да, да, уйдем, сказал Веньямин, который между тем еще более опьянел: - к чему послужит долгое мешканье? Вы будете ловить бобров, a я продавать их шляпошникам. Уйдем, уйдем.

- Ну, наделает мне хлопот этот молодец, сказал Натти: - я не знаю, как пойдет он по горам, если нас будут преследовать; он неспособен к побегу.

- Что значить побег? вскричал Веньямин, разводя руками: - мы проберемся боком и потом побежим. - Тише, Веньямин, сказала Елисавета, обращаясь к Натти.

- Конечно, вы не захотите оставить нас, Натти; подумайте, что тогда вы будете окончательно изгнанником, и что старость ваша приближается, прибавила она. - Потерпите, a потом вы можете открыто и честно оставить тюрьму.

- Но, милое дитя, разве я могу ловить здесь бобров?

- Нет, но здесь довольно денег, чтоб заплатить штраф. Возьмите, ведь это золото. Чрез месяц вы свободны.

- Золото? спросил с детским любопытством Натти: - уже много лет прошло с тех пор, как видел я последний золотой.

- Это английския гинеи и принадлежат вам, сказала Елисавета.

- Как! вы хотите дать мне этот клад? с серьозным взглядом спросил удивленный Натти.

- Конечно, возразила Елисавета; разве не спасли вы мне жизнь и не вырвали из зубов разъяренной пантеры?

Натти взял деньги, поворачивал их в руках и тихо сказал про себя:

- В Киртане, говорят, есть ружье, которое бьет верно на 100 сажен. Много хорошого оружия видел я, но никогда такого, как это. 100 сажен, да, это должно быть превосходное оружие. Но все равно, я стар, и пока держусь сам, выдержит и мой зверобой. Возьмите ваше золото, дитя, время пришло, я слышу его разговаривающим с волами я должен готовиться в дорогу. Не правда ли, вы ничего не разболтаете, милое дитя?

- Нет, нет, ласково ответил Натти: - Я не возьму их даже и тогда, еслиб мог купить на них двадцать ружей. Но вы можете сделать мне большое одолжение.

- Какое?

- Дело касается только покупки пороховницы, стоющей 2 доллера. Веньямин уже отложил на это деньги, но так как мы не можем выйти, то не можем и иметь её. Продает ее француз и больше ни y кого нет. Хотите вы мне достать ее, мисс Елисавета?

- Разумеется, Натти, я принесу, еслиб даже пришлось гнаться за вами целый день в лесах. Но где и когда могу я найти вас?

- Где? задумчиво спросил Натти: - на той горе, которую зовут горою видений. На верхушке её, где восходит солнце, буду я ждать вас, милое дитя. Однако, смотрите, чтоб порох был зернист; вы можете узнать это по блеску и по цене. Но вы, в самом деле, хотите сделать это?

- Да, хочу, твердо ответила Елисавета. Затем Натти сел на землю, просунул ноги в отверстие и сильным толчком отдалил препятствие, заграждавшее ему путь. Девушки слышали шелест и шум сена и поняли, что заставило Эдвардса быт погонщиком.

- Пойдем, Веньямин: ночь пришла и темнее не будет, потому что через час взойдет месяц.

- Постойте! вскричала Елисавета: - погодите исполнять ваш план, пока мы уйдем, Натти, чтоб никто не смел сказать, что вы убежали в присутствии дочери судьи Темпля.

Натти не успел ответить, как послышались шаги привратника; и потому нельзя было думать в эту минуту о побеге. Он только успел вытянуть ноги и накинуть на отверстие простыню, как замок щелкнул, и темница отворилась.

- Мисс Темпль, вежливо сказал тюремщик, уже настал час запирать.

- Я сейчас иду, сказала Елисавета. - Покойной ночи, Кожаный-Чулок.

- Покойной ночи, мое милое дитя! Это хороший рог, и пуля пойдет далее обыкновенного. Я стар и не могу преследовать дичину так скоро, как прежде.

Мисс Темпль молча кивнула и вместе с Луизой последовала за привратником. У наружной двери он оставил их и возвратился к преступникам, a девицы повернули за угол.

- Я слышу шелест сена, шепнула Елисавета, верно они бегут теперь. Только бы их не открыли и не схватили.

В это время оне повернули за угол дома и увидели Натти и Эдвардса, старавшихся протащить Пумпа сквозь отверстие деревянной стены. Волы были обращены к улице, чтобы выиграть место для своего дела.

Только-что Натти успел окончить дело, как в то отверстие, которое способствовало побегу, показалась свеча тюремщика и послышался голос, зовущий преступников.

- Что теперь делать? Этот пьяница все выдаст! вскричал Эдвардс; нам нельзя терять ни минуты.

- Кто пьян? Это ты, мошенник! ворчал дворецкий.

- Они убежали! кричали внутри пять, шесть человек.

- Нет, нет, мы не можем этого сделать ни в каком случае. Это значит поступить неблагодарно с человеком, разделившим со мною клетку и вообще оказавшим мне много участия.

- Славная ночь! не смотря на то, что месяц еще не взошел! вскричал порубщик. - Однако, что это в темнице за шум? Пойдем скорее, посмотрим, что там такое.

- Мы пропали, если не бросим Веньямина, говорил в отчаянии Эдвардс. Во время этого замешательства, Елисавета быстро подошла и шепнула:

- Правда, благодарю вас, вскричал юноша и тотчас последовал совету. Дворецкого положили на солому, дали ему кнут, чтобы гнать животных, и Эдвардс объяснил ему; чтобы он сидел спокойно. Волы двинулись, и пока они тихо ступали вперед, Натти и Эдвардс успели пройти порядочное пространство около домов и исчезли в маленьком переулке, лежащем за строением. Вскоре на улице раздался шум преследователей и волы пустились рысью. Елисавета и Луиза живо удалялись, чтоб уйти от толпы констаблей и праздношатающихся, частию изрекавших проклятия, частию же смеявшихся над хитростию преступников. Среди шума слышался только голос Билли Кирби. Он громко кричал и клялся во всеуслышание поймать преступников и привести их назад: Натти в одном кармане, a Веньямина в другом.

- Разступитесь! кричал он, пройдя плотину и не замечая её, - скорее на гору! Если они достигнут цепи гор, то тогда догонишь их только ружьем.

Более двадцати голосов повторили призыв к горам, так как со всех сторон собрался народ, частию чтобы присоединиться к преследователям, частию же, чтоб посмеяться над случившимся.

Только-что Елисавета успела дойти до дома, как заметила, что Кирби остановил повозку, a Натти и Эдвардс спешили к ней.

- Но куда? спросил юноша, скажите, и я последую вашему совету, однажды уже спасшему нас.

- Торопитесь к озеру, на той дороге нет людей. У озера вы найдете лодку моего отца: возьмите и гребите к горам.

- A отец ваш не разсердится, что мы воспользовались его лодкой?

- Нет, нет, я за все отвечаю, сказала Елизавета.

- Пойдем, пойдем, Натти! нетерпеливо вскричал Эдвардс.

- Да, да, я уже иду. Благослови вас Бог обеих, вы желаете добра старику.

Оба поспешно удалились, a девушки смотрели им вслед, пока они не исчезли в темноте; потом пошли к дому.

Между тем Билли, осмотрев повозку, нашел, что она его собственная, которую Эдвардс, не спросив позволения, самовольно употребил для исполнения своей цели.

- Вперед! ворчал Веньямин, махнув кнутом наудачу, и нечаянно коснулся плеча порубщика.

- Эй, чорт возьми, кто вы? изумленно вскричал Билли, так как темнота мешала ему узнать широкое лицо, выглядывавшее сбоку повозки.

- Кто я? Шкипер этого судна, которое, надо думать, плывет довольно скоро. Прочь с дороги, мальчишка, вперед!

- Господин Веньямин, оставьте кнут, если не хотите почувствовать моих кулаков, сказал порубщик, узнав возницу. - Куда едете вы с моей упряжью?

- Куда, с моей повозкой и моими волами?

- Вы должны знать, господин Кирби, что я и Кожаный-Чулок, то есть Бенни Пумп; вы знаете Бенни, ну так Бенни и я, - нет я и Бенни, - нет, чорт возьми! Кожаный-Чулок и я убрались по случаю бобров и потому захватили вашу повозку. Однако, вы жалко гребете, господин Кирби.

Билли не мог долго оставаться в сомнении о состоянии дворецкого. Он немного походил вокруг повозки, взял кнут y Веньямина, заснувшого на мягком сене, и направил животных к горам, где он должен был работать на следующее утро. Никто его не останавливал, и на улицах деревни снова воцарилась тишина, как будто спокойствие её жителей не нарушалось.