Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть первая.
Глава I

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть первая. Глава I (старая орфография)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.

Чувство возвышенного, соединенное с впечатлением огромного пространства, доступно для всякого, у кого есть глаза. Самые выспренние, самые дальновидные, самые дерзкие помыслы столпятся в воображении поэта, когда он взглянет в глубины безпредельной пустоты. Редко непривычный взор может смотреть равнодушно на протяжение океана, и душа, даже во мраке ночи, находит паралель тому величию, которое, кажется, нераздельно соединено с образами, недоступными для чувств. С ощущением, похожим на благоговейное удивление, различные особы, которые прежде прочих должны выйдти на сцену в нашей истории, смотрели на зрелище, открывавшееся их взорам. Их было четверо, по две из обоего пола. Оне успели взобраться на громаду деревьев, вырванных бурею и сваленных друг на друга, - чтобы лучше видеть окружавшие их предметы. Еще и теперь называются эти места wind-rows, поленицы, сваленные ветром. Пропуская небесный свет в мрачные и сырые тайники леса, они образуют род оазисов в торжественной мгле дебрей Америки. Поленица, о которой мы теперь говорим, была наверху небольшой возвышенности, и, не смотря на её незначительность с вершины её открывалось далекое зрелище - редкость для путешествующого в лесах. Как обыкновенно, пространство бы, по невелико; но так-как эта громада деревьев находилась на вершине возвышенности, и прогалина, вырезанная ветром, тянулас по отлогости, то она представляла для взора особенные выгоды. Наука не определила еще свойства силы, производящей в лесах такия опустошения; Одни приписывают ее вихрям, причиняющим смерть на океане, другие отъискивают ее во внезапном и буйном порыве электрических токов. Как бы то ни было, действия её в лесах общеизвестны. При входе в прогалину, эта невидимая сила так сгромоздила деревья, что двум мужчинам можно было не только взобраться на высоту тридцати футов над уровнем земли, но и без большого труда и поощрений помочь подняться туда же и своим спутницам. Огромные пни, поверженные ударом ветра, сокрушенные как соломенки, и сплетшиеся между собою ветвями, с полувысохшими листьями, но еще непотерявшими своего запаха, были свалены так, что их сучья могли служить достаточною опорою для рук. Одно большое дерево было совершенно искоренено, и его корни, взброшенные к-верху, вместе с землею, наполнявшею их промежутки, представляли нечто в роде площадки для четырех странников, когда они поднялись на это возвышение.

В описании группы, которым мы сейчас займемся, читатель пусть не ожидает встретить что-нибудь обличающее людей высшого сословия. То были путешественники по пустыне; да и притом, ни усвоенные ими привычки, ни положение, которое занимали они в обществе, не могли бы их приучить к потребностям светской роскоши. Двое из них, мужчина и женщина, были из числа древних владельцев почвы, т. е. Индийцы, и принадлежали к известному племени Тускароров.

Спутники их были: мужчина, которого вся наружность обличала человека, проводившого жизнь на океане в звании немного-повыше простого матроса, и девушка, которая, казалось, была поставлена не слишком-выше его на общественной лестнице, но молодая, с физиономией кроткою, скромною и оживленною умным выражением, которое придает столько очарования красоте. Её большие голубые глаза отражали в себе высокое чувство, которое порождали в ней эти сцены, а милые черты её были подернуты тою задумчивостию, которую все сильные ощущения, даже и тогда, когда они доставляют самое полное удовольствие, отражают на физиономии существ простодушных и мыслящих.

И действительно, это зрелище могло произвести глубокое впечатление на душу, к западу, куда были обращены взоры путешественников (ибо только с этой стороны можно было безпрепятственно смотреть вдаль), взор владычествовал над океаном роскошных и великолепных листьев, океаном живой и разнообразной зелени могучих растений, имевшей все оттенки, принадлежащие 42^о северной широты. Вяз с своею грациозною и плакучею вершиною; клен в своем прекрасном разнообразии; большая часть благородных видов американского дуба; липа широколиственная - смешивали свои верхния ветви и составляли широкий ковер из листьев; этот ковер был безконечен для глаза, простирался до самого солнечного заката и ограничивал горизонт, смешиваясь с облаками точно так же, как волны и твердь соединяются для взора при самом основании небесного свода. Там и здесь, небольшая прогалина, - в-следствие бури или прихоти природы, - среди исполинов леса, давала возможность дереву низшого разряда возноситься к небу и воздымать свою скромную голову почти в уровень с зеленою поверхностью, его окружавшею. К числу таких деревьев принадлежали береза, непризираемая в тех странах, где природа не очень-богата, тополь с своими тревожными листьями, различные роды орешника, и другия, похожия на низкую чернь, брошенную обстоятельствами в присутствие могучих земли. Местами прямой возвышенный ствол сосны разрезывал свод и взбегал вверх над уровнем, подобно великому памятнику, воздвигнутому искусством на лиственной долине.

Вся величественность этого зрелища заключалась в его нескончаемом протяжении, в этой необозримой, непрерывной поверхности зелени; красота его состояла в нежных переливах и оттенках, усиливаемых частыми изменениями в постепенности света и тени. Торжественное спокойствие природы внушало чувствование, граничившее с благоговением...

-- Дядюшка, сказала молодая девушка, удивленная и очарованная, своему спутнику, слегка прикасаясь к его руке, чтобы крепче стоять на своих легких, но твердых ногах: - это похоже на тот океан, который вы так любите.

"Вот, что значит невежество и девичье воображение, Магнит", - так часто называл свою племянницу моряк, намекая на привлекательность её - "кто, кроме девочки, вздумал бы сравнивать эту пригоршню листьев с Атлантическим Морем! Все эти древесные верхушки можно бы прикрепить к камзолу Нептуна вместо букета."

-- В ваших словах, дядюшка, более воображения, нежели истины, как мне кажется. Посмотрите: тысячи, тысячи тысяч, - а вы видите только листья. Что же больше увидели бы вы на океане?

"Что больше?" повторил дядя, двинув нетерпеливо локтем, которого касалась племянница; руки его, сложенные крестом, были погружены в камзол из красного сукна, по моде того времени. "Но где же, где пена валов, голубая вода, буруны, киты, смерчи и вечные перекаты волн в этом лесном миньятюре, моя милая?"

-- А где же эти древесные вершины, это торжественное молчание, эти благоуханные листья и прекрасная зелень на океане, дядюшка?

"Зелень! Глупость, милая! Если бы ты что-нибудь смыслила в этом, ты бы узнала, что зеленая вода - казнь моряку."

-- Но зелень деревьев совсем другое дело. Слышите этот звук? Это воздух дышет между деревьями.

"Послушала бы ты дыхание северо-западного ветра на открытом море, ребенок, и потом бы ужь говорила о дыхании ветра! Но где же правильные ветры и ураганы, где жь пассатные ветры в этрм букете деревьев? И какие рыбы плавают под этой коркой из листьев?"

-- Место, на котором мы теперь, доказывает, что здесь бывали бури, дядюшка; и если под этими деревьями нет рыб, то есть звери.

"Ну, не знаю" отвечал дядя догматическим тоном моряка. "Нам в Альбани насказали много историй о диких зверях, которых будто-бы встретим мы, - и однакожь мы не видали еще ничего, что могло бы испугать морского тюленя. Не думаю, чтобы какое-нибудь из ваших животных на земле могло сравниться с акулою южной широты."

-- Посмотрите! - вскричала племянница, более-занятая величественною красотою этого бесконечного леса, нежели аргументами своего дяди: видите ли, там, над деревьями поднимается дым? Как вы думаете, не выходит ли он из жилья?

"Вижу, вижу. В этом дыме я вижу признак, что тут живут люди, а это стъит тыоячи деревьев. Надобно показать Арроугеду {Слово-в-слово: Стрелоголовый.камбуз."

Старый моряк вынул руку из камзола и тронул легонько за плечо Индийца, стоявшого возле, и показал ему маленький столбец дыма, который выбегал из среды листьев, около мили от них, и который, разделяясь на нити почти-неуловимые, исчезал в атмосфере. Тускарора был один из тех юнцов с благородною физиономиею, которые часто встречаясь за столетие пред сим между туземцами; и хотя он нередко бывал в поселениях и имел случай познакомиться с обычаями и даже языком белых, однакоже сохранил дикое величие и спокойное достоинство "вождя". Его отношения к моряку были дружественны, но без всякой короткости, ибо Индиец, имев много офицеров в различных военных постах, не мог не заметить, что его спутник занимал между ими подчиненное место. В-самом-деле, спокойная гордость Тускароры внушала к нему такое уважение, что Чарльз Кап (так назывался старый моряк), даже в самом сильном припадке своего догматизма или хвастливости, как-то не мог дойдти до короткости в отношениях к нему, продолжавшихся ужь более неделю. Однако, вид дыма поразил моряка, как неожиданное появление паруса на открытом море, и он в первый раз осмелился коснуться плеча Индийца, как уже было сказано.

Быстрый глаз Тускароры в-миг усмотрел дым. С минуту стоял Индиец, легко поднявшись на пальцах, раздув ноздри, подобно серне, чующей новую струю в воздухе, и неподвижно устремив в ту сторону взоры, как гончая собака, ожидающая выстрела своего хозяина. Потом, когда он снова спустился на подошвы, из груди его раздалось тихое восклицание, звук мягкий и нежный, который так странно противоречил другим звукам индийского же голоса, диким воплям индийского воина; впрочем, в нем незаметно было никакого движения. Вид его был спокоен, и только быстрый, черный орлиный глаз пробегал лиственной панораме, как-бы для-того, чтоб уловить могущее пояснить его догадки. И дядя и племянница очень хорошо знали, что их продолжительное путешествие по пустыне было сопряжено с опасностями: но они не могли решить, хорошее или дурное предвестие этот знак, говорящий о присутствии других людей в их соседстве.

"Или Онейды, или Тускароры должны быть по близости, Арроугед" сказал Кап, называя Индийца его условным именем. "Не отправиться ли нам к ним, и спокойно провести ночь в их е?"

-- Нет вигвама здесь, отвечал Арроугед, оставаясь в своем неподвижном спокойствии: - много деревьев.

"Но должны же быть здесь Индийцы; может-быть, тут кто-нибудь из ваших старинных друзей, мэстэр Арроугед?"

-- Нет Тускароры, нет Онейды, нет Могаука - огонь бледнолицого.

"Что за дьявол! Вот, Магнит, это уже превосходит философию моряка: мы, старые морския собаки, можем отличить табак матроса от табака, который употребляется солдатом, - и гнездо матроса пресной воды от койки настоящого моряка; н я не думаю, чтобы и самый старый адмирал во флоте его величества мог отличить королевский дым от дыма угольщика."

Мысль, что есть человеческия существа в их соседстве, в этом океане пустыни, оживила румянец на цветущей щеке и взор стоявшей возле него прекрасной девушки; но она скоро обратилась с видом изумления к дяде, и, не зная что подумать - потому-что они оба часто имели случай удивляться знанию, или лучше сказать, инстинкту Тускароры, - сказала:

-- "Огонь бледнолицого! Не может быть, дядюшка, чтобы он узнал это!"

"Десять дней назад, моя милая, я поклялся бы, что не может быть; но теперь я почти не знаю, чему верить. Позвольте мне спросить вас, Арроугед, почему вы думаете, что это дым бледнолицого, а не краснокожого?"

-- Свежее дерево, возразил воин с таким спокойствием, с каким педагог объясняет своему безтолковому ученику арифметическую задачу: - много сырости - много дыма; много воды - дым черный."

"Но с вашего позволения, мэстэр Арроугед, дым не черен, да и немного его. На мой глаз он так же легок и воздушен, как и тот, который выходит из капитанского чайника, когда, чтобы развести огонь, отъищутся какие-нибудь две-три щепочки в трюме."

-- Много воды, возразил Арроугед, слегка качая головою: - Тускарора хитер и не будет делать огня из воды; бледнолицый - много книг, и сжет все; много книг, - мало знания.

"Вот это так, это совершенно-справедливо" сказал Кап, который не слишком благоговел перед наукою. "Эту стрелу пустил он в ваши книги, Магнит; индийский вождь имеет здравые суждения о вещах по-своему. Теперь скажите, Арроугед, как, по вашему разсчету, мы далеки от этого пруда, который вы зовете великим озером, и к которому мы пробираемся столько дней?"

-- Онтарио, подобное небу; одно солнце - и великий путешественник узнает его.

"Да, это правда, я могу назваться великим путешественником; но из всех мовх путешествий это было самое продолжительное, менее всех поучительное и самое отдаленное от океана. Если эта лужа пресной воды так близка от нас, Арроугед, и в то же время так велика, то пара добрых глаз должна бы, кажется, увидеть ее отсюда."

-- Смотри, сказал Арроугед, простирая руку с спокойною грациею: - Онтарио!

-- "Дядюшка, вы привыкли кричать "берег", а еще не привыкли кричать "вода"! Вы и не видите её", сказала племянница, смеясь, как смеются все молодые девушки своим собственным словам, безотчетно слетевшим с языка.

"Как, Магнит, ты думаешь, что я не узнаю моей родной стихии, когда она у меня в виду?"

-- "Но Онтарио не родная ваша стихия, любезный дядюшка; вы сроднились с соленой водою, а это пресная."

"Это различие могло бы сбить с толка молодого моряка, а не меня старого и опытного. Я узнаю воду хоть в Китае, моя милая."

-- Онтарио! повторил Арроугед с усиленным выражением, снова простирая руку к северо-западу.

Кап, впервые от начала знакомства с Тускаророю, посмотрел на него с чем-то похожим на презрение, хотя и последовал за направлением руки и глаза вождя, который, по видимому, указывал на одно место в небе, ничем незаслоненное, немного-повыше лиственной равнины.

"Да, да, этого самого я и ожидал, когда оставил берег океана, чтобы идти к этому пруду пресной воды" сказал Кап, пожав плечами с видом человека, который знает, что знает и не видит нужды разпространяться. "Онтарио, может-быть, там, или пожалуй в моем кармане. Я думаю, однакожь, что в нем будет место повернуться нашей лодке, когда мы дойдем до него. Но, Арроугед, если неподалеку от нас есть белокожие, то мне бы хотелось подойдти к ним на такое разстояние, чтобы можно их окликать."

Тускарора тихо склонил голову в знак согласия, и путники сошли с корней поверженного дерева. Когда они ступили на землю, Арроугед объявил свое намерение идти к огню и разведать, кто зажег его; всем же другим, в том числе и жене своей, он советовал воротиться в лодку, оставленную ими в протекающей неподалеку реке и дожидаться там его прихода.

"Как же это, Арроугед?" возразил старый Кап: "в стране, нам неизвестной, было бы безразсудно отпустить лоцмана так далеко от корабля, и потому, с вашего позволения, я пойду с вами."

-- Чего хочет мой брат? спросил Индиец важно, хотя и вовсе незаметно было, чтоб он оскорбился таким очевидным недоверием.

"Идти с вами, господин Арроугед, и ничего более. Я пойду с вами и сам буду говорить с незнакомцами."

к лодке. Но здесь Магнит произвела остановку. Хотя и решительная, владевшая необыкновенною силою воли среди трудных обстоятельств, она все же была женщина; и мысль, что будет совершенно оставлена обоими своими защитниками, среди пустыни, которая сейчас только явилась её взору во всей своей неизмеримости, так мучительно начала тревожить ее, что она объявила желание следовать за своим дядею.

-- Движение, любезный дядюшка, после продолжительного плавания в лодке, будет для меня полезно, прибавила она, между-тем, как живая кровь начала тихо выступать в лице, побледневшем, не смотря на все усилия её быть спокойною: - между незнакомцами, может-быть, есть и женщины.

"Ну, что жь, пойдем, моя милая! все разстояние не более длины кабельтова, и мы возвратимся еще за час до заката солнца."

к реке, безпрекословно, потому-что она привыкла к послушанию, уединению и мраку лесов.

Трое, оставшиеся посреди поверженных деревьев, старались выбраться из окружавшого их лабиринта и наконец вошли в лес. Для Арроугеда было достаточно нескольких взглядов; но старый Кап, прежде, чем вверился мраку древесной чащи, посоветовался с карманным компасом - в какую сторону должно идти, чтобы достигнуть дыма.

"Направлять путь по чутью носа, Магнить, может-быть и прилично Индийцу, но неприлично человеку ученому и знающему свойство этой иглы" сказал дядя, идя по следам легких ног Тускароры. "Америка никогда бы не была открыта, поверь мне, еслиб у Коломба не было ничего кроме ноздрей. Друг Арроугед, виделиль вы когда-нибудь такую машинку?"

Индиец оборотился, бросил взгляд на компас, который Кап держал так, как-бы направлял по нем путь, и с важностию отвечал:

-- Глаз бледнолицого. Тускарора смотрит в свою голову. Соленая-Вода (так Индиец называл своего спутника) весь будь глаз, - не имей языка.

"Он хочет сказать, дядюшка, что мы должны молчать; может-быть, он сомневается в тех людях, к которым мы идем."

-- Да, это ужь так водится у Индийцев, когда они идут куда следует. Видишь ли, он осмотрел затравку у своего ружья, и, может-быть, будет хорошо, если и я взгляну на свои пистолеты.

шаг от них не отставая. На первой полумили не было взято никакой предосторожности, кроме строгого молчания. Но когда они подошли ближе к тому месту, где, как им было известно, разведен огонь, нужно было принять другия меры.

В лесу, как обыкновенно, зрение под ветвями преграждалось только огромными и прямыми пнями деревьев. То, в чем проявляется растительность, взбегало к свету, и этот лиственный полог был как-бы естественным сводом, Поддерживаемым мириадами безъискусственных сельских колонн. Эти колонны, или деревья, часто, однакож, служили прикрытием для авантюриста, охотника или врага; и когда Арроугед приблизился к тому месту, где его опытное и безошибочное чутье велело ему искать незнакомцев, - шаги его становились все легче, глаз бдительнее, и он тщательнее прятался за деревья.

-- Смотри, Соленая-Вода, сказал он Капу с торжеством, указывая в то же время на одно место сквозь чащу деревьев: - бледнолицого огонь.

"Клянусь Богом, чудак-то ведь не ошибся" пробормотал Кап: "вот они сидят-себе и едят, как-будто в каюте трехпалубного судна."

-- "Арроугед только в-половину прав!" прошептала девушка: "тут два Индийца и только один белый."

"Бледнолицые" сказал Тускарора, подняв два пальца: "краснокожие" - подняв один.

--и"Да" сказал Кап: "трудно решить, кто прав, кто неправ. Один совершенно-белый, стройный молодец, с таким живым и почтительным видом; другой краснокожий столько, сколько может быть человек краснокожим, как по природе, так и от краски; но третии оснащен только в-половину, и не то бриг, не то шкуна."

-- "Бледнолицые" сказал Арроугед, снова подняв два пальца: "краснокожий" - показывая один палец.

-- Должно-быть, он говорит правду, дядюшка: глаз его, кажется, никогда не ошибается. Но теперь всего нужнее узнать - друзей или врагов встретим мы. Может-быть, они и Французы.

"Один оклик, и мы будем удовлетворены в этом пункте" возразил Кап: "стань за этим деревом, Магнит, а то эти негодяи, пожалуй, заберут в голову стрелять недождавшись переговоров! Я тотчас узнаю под каким флагом они крейсируют."

-- "Краснокожий Могикан" сказал Тускарора: хорошо; бледнолицые Инглизы (Англичане)."

"Счастливое, небесное известие" тихо сказала Мабель, которой было не слишком-приятно видеть в перспективе кровавую распрю среди глубокой пустыни. "Подойдем все вместе, любезный дядюшка, и объявим себя друзьями."

-- "Хорошо" сказал Арроугед: "красный холоден и знает; бледнолицый скор, - огонь. Пусть идет "

"Что?" сказал Кап в изумлении: "послать вперед малютку Магнит для осмотра, тогда как два ленивца - вы да я, ляжем в дрейф и будем смотреть, как она причалить к неизвестной пристани? Да я..."

-- Это всего благоразумнее, дядюшка, прервала великодушная девушка: мне нисколько нестрашно. Никакой христианин, увидя женщину одну, безпомощную, не станет стрелять; и мое присутствие будет залогом мира. Пустите меня вперед, как хочет Арроугед, и все кончится счастливо. Мы еще не замечены, и удивление незнакомцев не будет соединено с тревогою.

-- "Хорошо" сказал Арроугед, который не скрывал, что мужество Мабели оценено и одобрено им.

"Это что-то несогласно с честию моряка" отвечал Кап: "но, так-как мы в лесу, то никто не узнает этого. Если ты думаешь, Мабель..."

"Хорошо же, возьми один из моих пистолетов, да..."

-- Нет, я лучше положусь на мой возраст и слабость, сказала девушка, улыбаясь, между тем, как румянец ярче и ярче разгорался на щеках её. "Среди христиан лучшая защита женщины - её право на их покровительство. Я не умею владеть оружием и не хочу уметь."

Дядя не возражал, и, получив несколько предостерегательных наставлений от Тускароры, Мабель собрала все силы своего духа и отправилась к группе, разположенной вокруг огня. Хотя сердце девушки билось сильно, однако шаг её был тверд, и в движениях её не видно было никакого раздумья. Гробовое молчание царствовало во всем лесу, ибо те, к которым она приближалась, были так заняты удовлетворением сильной естественной потребности своей, голода, что ни на минуту не отрывались от своего важного дела. Однакож, когда Мабель, будучи уже во сте шагах от огня, наступила нечаянно на засохшую ветку, шум, произведенный её легкою ножкою, поднял на ноги с быстротою мысли - Могикана, как Арроугед называл этого Индийца, и его товарища, о котором были противоположные мнения. Оба взглянули на ружья, прислоненные к дереву и оба однакож стояли неподвижно, не протягивая к ним рук, пока наконец взоры их упали на девушку. Индиец сказал несколько слов своему товарищу, сел на прежнее место и снова принялся за свое занятие, как-будто ничего, не бывало. Белый же пошел на встречу к Мабели.

Пока он приближался, Мабель увидела, что человек, встречавший ее, быль одинакого с ней цвета, хотя платье его представляло такую смесь из одеяния обоих племен, что нужно было поближе всмотреться в его лицо, чтобы увидеть в нем белого. Он был средних лет, и физиономия его, изполненная честности и благородства, без которых она не могла бы назваться привлекательною, вполне уверила молодую девушку, что она вне всякой опасности. Однакожь она остановилась, повинуясь если не закону своей природы, то своих обычаев, который не позволял ей показывать вид, будто она спешит на встречу к человеку другого пола, в обстоятельствах, среди которых была теперь.

мир и справедливость. Я человек хорошо-известный во всех этих местах, и может-быть одно из моих имен дошло и до вашего слуха. Французы и краснокожие по ту сторону Великих Озер (Big-Laken) меня зовут Длинным Карабином (La longue Carabine); Могиканы, племя честное и справедливое, по-крайней-мере еще уцелевший остаток их, Соколиным Глазом (Hawk-Eye); а между войсками и охотниками по сю сторону воды имя мое - Патфайндер (открыватель следов или тропинок), потому что я никогда не ошибался в одном конце тропы, когда на другом её конце был или Минго, или друг, которому я нужен.

Все это было произнесено без малейшого хвастовства, а с простотою и откровенностию человека, который твердо уверен, что под каким бы именем он ни был известен, ему нет никакой причины краснеть за себя. Действие, произведенное этою речью на Мабель, было мгновенно. Услышав последнее имя, она в ту жь минуту сплеснула весело руками и повторила:

"Патфайндер!"

-- Так именно зовут меня, и иные вельможи далеко не так заслужили свои титла, как я мое; хотя, правду сказать, я более горжусь, когда открываю себе дорогу там, где нет следов, нежели там, где они есть. Но регулярные войска не слишком-много смыслят в этом и не знают различия между тропою и следом, хотя для открытия тропы нужен только глаз, а след требует чего-то немножко-побольше чутья."

"Так вы, стало быть, тот друг, которого отец мой обещал послать к нам на встречу?"

"Я Мабель, а там, за деревьями, спрятались мой дядя, которого имя Кап, и Тускарора, которого зовут Арроугедом. Мы надеялись вас встретить не прежде, как достигнув берегов озера."

-- Я бы хотел, чтобы другой, более справедливый Индиец был вашим путеводителем, сказал Патфайндер: - я не слишком люблю Тускароров, которые далеко отошли от гробов отцов своих, и потому едва-ли всегда могут помнить о Великом Духе; Арроугед вождь честолюбивый. А Июньская Роса с ним?

"Да, и она с нами. Какое она кроткое, смиренное создание!"

-- Да, и чистосердечное: это больше, нежели может сказать об Арроугеде всякий, кто его знает. Что жь! надобно принимать все, что посылает нам Бог, пока мы пробираемся тропинкою жизни. Я думаю, что могли бы найдтись путеводители и хуже Тускароры, хотя в нем и более крови Мингов, нежели сколько позволительно для друга Делаваров.

"Если так, то, может-быть, счастье наше, что мы вас встретили" сказала Мабель.

-- Во всяком случае - не несчастие, потому что я обещал сержанту провести благополучно его дочь в гарнизон, хотя б пришлось и умереть за это. Мы надеялись с вами встретиться прежде, чем вы достигнете до водопада, где мы оставили нашу лодку; я подумал, что не будет никакой беды, если мы подвинемся вперед на несколько миль, чтоб быть готовыми к службе, если понадобится. Мы хорошо сделали, потому-что я сомневаюсь, может ли Арроугед провести лодку через быстрину.

"Вот идут сюда дядюшка и Тускарора."

Когда Мабель произнесла последнее слово, Кап и Арроугед, которые, видя, что объяснение произходило дружественно, приблизились уже. Нескольких слов было достаточно, чтобы уведомит их обо всем, что узнала молодая девушка. В-след за этим, они все подошли к двум человекам, сидевшим у огня.