Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть первая.
Глава IX

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Купер Д. Ф., год: 1840
Категории:Приключения, Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть первая. Глава IX (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ГЛАВА IX.

 

Скажите мне, товарищи моего изгнания, привычка не соделывает ли этой простой жизни приятнее, чем жизнь раскрашенная и пышная? - В этих лесах не безопаснее ли, чем в дворцах, где господствует зависть? Здесь мы терпим только то, что навлек на себя Адам."

As you like it. Комедия Шекспира.

Сержант Дунгам не думал хвастаться тем, что было сказано им в конце предшествовавшей главы. Не смотря на отдаленность пограничной крепости, жившие в ней имели такой стол, которому во многих отношениях позавидовали бы князья и то судари. В эпоху нами описываемую, или даже полвека позже, вся эта обширная страна, названная Западом или Новыми Землями, с революционной войны была пустынна; но эта пустыня была наделена от природы всеми произведениями, принадлежащими тому климату, кроме животных и человека. Бродившие по лесам Индийцы не могли уменьшить дичи; солдаты и охотники, появлявшиеся там и сям на необозримой поверхности земли, производили то же действие, как пчела в поле, засеянном гречихой, или колибри на цветке.

Чудесные предания о числе животных, птиц и рыб, которых находили тогда в этой стране, преимущественно на берегах больших озер, основаны на свидетельстве людей еще живущих, без чего мы не решились бы и пересказывать их; но быв очевидцами некоторых из этих чудес, мы постараемся с несомнительною точностью выполнить обязанность историка. Освего по-преимуществу могла бы удовлетворить записного эпикурейца. Множество всякого рода рыб было в этой реке; рыбаку только стояло забросить удочку, чтобы вытащить окуня или какого-либо другого члена безчисленного семейства, населявшого тогда это обильное пространство воды, подобно тому, как воздух над тамошними болотами населен безчисленными насекомыми. Там ловилась превосходная семга, почти неуступавшая той, которая ловится в Северной Европе. В таком же множестве слетались в тамошние леса и на озера различные роды птиц. Гуси и утки тучами покрывали большие заливы Онтарио; лани, медведи, белки и другия четвероногия, между коими показывался иногда и лось, дополняли это изобилие природы, щедро наделявшей крепости, расположенные на отдаленных границах, в вознаграждение за необходимые лишения в тех краях.

Здешния яства, могшия показаться величайшею роскошью, были в таком изобилии, что даже последний солдат крепости Освего ел дичь, которая составила бы славу парижского стола. И - вот пример прихотей вкуса и странностей желаний человеческих: пища, которая в ином месте была бы предметом зависти, там возбуждала даже отвращение. Съестные припасы армии, по-необходимости сберегаемые, потому-что привоз их издалека очень-затруднителен, уважаются солдатами, которые охотно меняют семгу, оленей, уток и голубей на ветчину, дряблую репу и кислую капусту.

За обедом сержанта Дунгама заметны были и роскошь и недостатки того края. Жареная семга дымилась на деревянном блюде; теплая разрезанная дичина и несколько блюд с холодным, тоже из дичины, были разставлены на столе в честь новоприбывших и в доказательство гостеприимства старого солдата.

-- Знать не полу-порционы получают в этой части света, сержант? сказал Кап, разрешив уже таинства некоторых блюд. - Семга ваша удовлетворила бы и Шотландца.

"Этого недостаточно, брат Кап; из двух или трех сот человек, составляющих гарнизон, нет и полдюжины, которая не поклялась бы, что семга никуда не годится. Даже есть такие, которые не отведывали дичи, кроме откормленной дома и которые презирают самою жирною ляжкою лани, какую только можно достать."

-- "Это обычай белых" сказал Патфайндер: "и смело скажу - он не делает им чести. Краснокожий никогда не показывает отвращения, но всегда доволен пищею, которую ему предлагают, будет ли она жирна или суха, лань ли то, медведь ли, ножка ли индейского петуха, или крыло дикого гуся. К стыду нашему, должно признаться, что мы белые пользуемся благами провидения без всякой благодарности, и на безделицы смотрим, как на вещи важные.

"Так бывает у вас в 55 полку, отвечаю за то" сказал сержант: - "что жь касается до прочих христиан, то не могу отвечать Дункан Лэнди сам клянется, что пироги из ячменной муки стоят освегского окуня и вздыхает по воде текущей с гор шотландских, тогда, как в его распоряжении все озеро Онтарио для утоления жажды."

-- "А у майора Дункана есть жена и дети?" спросила Мабель, которая естественно желала видеть женщину, находясь одна в кругу мужчин.

"Нет, но говорят, у него есть невеста в том краю. Кажется, она разсудила лучше дожидаться, нежели подвергать себя лишениям и неприятностям в этой дикой стороне, что нисколько не согласуется с моим образом мыслей об обязанностях женщины, брат Кап. Твоя сестра иначе думала, и еслиб Богу угодно было оставит ее в живых, ты увидел бы ее теперь сидящею за скамье, которую занимает дочь её."

-- Надеюсь, сержант, что ты не думаешь выдавать Мабель за солдата?" сказал Кап важным голосом. - Наше семейство заплатило уже свою дань армии; пора подумать снова о море.

"Я и не помышляю выбирать мужа для дочери ни в 55-м ни в каком другом полку, брать, могу тебя уверить, хотя и полагаю, что время её замужества подошло."

-- "Батюшка!..."

-- "Об этих вещах открыто говорить не следует, сержант" сказал Патфайндер. "Я дознал опытом, что если кто хочет идти по следу девушки, не должен кричать ей громко о своем намерении. Итак, с вашего позволения, потолкуем о чем-нибудь другом."

"Ну, брат Кап, надеюсь, что этот поросенок, хотя и холодный, понравится тебе: он приготовлен по твоему вкусу."

ел. Грубая же дичина хороша для вас, пресноводных плавателей, а мы, моряки океана, любим только то, в чем знаем толк."

Патфайндер положил на стол нож и вилку, и, засмеявшись своим беззвучным смехом, сказал с видом любопытства:

-- "Вам ничего, что на поросенке нет кожи, а? ничего, мэстэр Кап?"

-- "Ну, вот видите ли! можно объехать весь свет и кой-чего не знать. Еслиб вы взяли на себя труд содрать кожу с этой твари, мэстэр Кап, то она дала бы знать себя вашим пальцам - это дикообраз!"

-- Да, мне показалось, что это не совсем-настоящая свинина. Но, я думал что здесь, чв этих лесах, и самый поросенок может утратить некоторые из своих качеств; мне казалрсь, что свинья пресной воды не так была хороша, как свинья воды соленой. Полагаю, что это для тебя все равно, сержант?

"Лишь бы не сдирать кожи, брат Кап... - Патфайндер, надеюсь, что на походе Мабель не упрямилась?"

-- "О, нет, нет, сержант; если Мабель в-половину так довольна Патфайндером и Джаспером, как Джаспер и Патфайндер довольны ею, то мы на целый век останемся друзьями."

Патфайндер опустил глаза в тарелку, будто раскаяваясь в своей смелости.

"Да, да! надо нам держать в уме, что женщины не мужчины" возразил сержант: "и побольше обращать внимания на их нрав и воспитание. Рекрут не ветеран. Всякому известно, что требуется гораздо более времени на обучение солдата, чем на какое-нибудь другое дело."

-- Вот это новость, сержант! - воскликнул Кап с живостию. А мы, моряки, думаем, что меньше нужно времени научить отличных шестерых солдат, нежели образовать одного моряка."

"Да, да, брат Кап" мне известны кой-какие мнения, которые имеют о себе, моряки" отвечал сержант с такою приветливой улыбкою, какую дозволял его суровый и воинственный вид: "ибо я несколько лет пробыл в одной из приморских крепостей. Мы уже толковали об этом предмете, и я боюсь, что не сойдемся. Но если хочешь знать, какое различие между истинным солдатом и человеком, как я говорю, в состоянии природы, то приходи на парад полюбоваться батальонном 55 полка после обеда; а потом когда возвратишься в Йорк, посмотри на милиционные полки.

-- По-моему, сержант, тут разница небольшая, - такая же, как между бригом и шнявой. Все ваши солдаты - на один лад: красные мундиры, перья, порох, глиняная трубка...

"Вот, как судить об этом деле моряк!" произнес сержант с достоинством: "но, может-быть, ты не знаешь, что нужен целый час для того, чтобы выучить солдата есть."

-- Тем для него хуже. Солдаты милиции оказывают себя в этом деле знатоками с первого дня. Я часто слышал, что они в первом своем походе пожирают все, что им попадется на дороге. Они ведь только тем и занимаются."

-- "Я думаю, что у них своя натура, как и у других людей" сказал Патфайндер, стараясь возстановить мир, которому грозила упорная привязанность каждого из братьев к своему роду жизни. "И как всякая натура есть дело Божие, то и безполезно желать изменить ее. В 55-м полку мастера покушать, сержант, я давно знаю этот полк; но думаю есть такие корпуса в милиции, которые еще превзойдут и его в этом."

" - Если вы окончили завтрак, дядюшка, то нельзя ли вам проводить меня на бастион?" сказала Мабель. "Я еще в-половяну не видала озера; мне кажется, было бы неприлично молодой девушке с первого дня её приезда начать расхаживать одной."

догматическим и упрямым характером, и в голову не приходило отказаться от своих мнений. Он пошел с племянницей, оставя наедине сержанта с Патфайндером. Когда противник ретировался, Дунгам, непонявший уловки дочери своей, обратился к другу с торжествующей улыбкой.

-- Армия, Патфайндер, не отдает еще себе должной справедливости и никогда не умела предъявлять своих прав. Хотя скромность похвальна в человеке, какое бы на нем ни надето было платье, красное или черное, - но не смотря на то, я люблю замолвить словцо в пользу армии. Ну, друг; прибавил он, крепко пожимая руку своего товарища, - нравится ли тебе, дочь моя?

"Тебе есть чем гордиться, сержант; отец смело может величаться такою прекрасною дочерью. Видал я красавиц, видел и знатных дам; но мне не случалось встретить ни одной, которая была бы наделена от провидения такими разнообразными дарами."

-- И могу тебя уверить, Патфайндер, что она о тебе такого же мнения. Вчера вечером она только и говорила, что о твоем хладнокровии и храбрости, и особенно о твоей доброте; а доброта для женщины равняется половине всех остальных качеств вместе, друг мой! Итак, первый смотр удовлетворил обе стороны. Теперь почисти-ка свое платье, да займись несколько своей наружностию, и тогда рука и сердце её - твои.

"Я воспользуюсь твоими советами, сержант, и употреблю все силы, чтобы ей так же понравиться, как она начинает нравиться мне. Сегодня утром с восхождением солнца я вычистил и выполировал мой лане-бой, и никогда это ружье не было так блестяще, как теперь."

"Лорд Гоу иначе думал, сержант, и, не смотря на то, прослыл добрым солдатом."

-- Правда. Его милость сделал тусклыми все ружейные стволы своего полка; но что же хорошого из этого вышло? Теперь можно прочесть его эпитафию в английской церкви, в Альбани. Нет, достойный друг мой, солдату следует быть солдатом, и он никогда не должен краснеть, нося знаки своего почетного звания. Ты много говорил с Мабелью, плывучи вместе в лодке?

"Да почти не о чем было говорить-то, сержант; а когда представлялся случай, то я чувствовал себя ниже её в понятиях. Я только о том и мог заговорить, что до меня касается."

-- Ты вполовину прав и вполовину виноват, друг мой. Женщины любят разговор легкий, хотя и находят удовольствие быть в нем главными участницами. Тебе известно, что я не люблю давать языку воли, высказывать тотчас все суетные мысли, которые входят в голову. Впрочем, мать Мабели не думала обо мне худо и в то время, когда я сбавлял с себя немного важности. Уже прошло 22 года с тех пор! Теперь я самый старший сержант в полку, а тогда был моложе всех. Важный вид приличен мужчине; но если хочешь нравиться женщине, то надобно быть немного и снизходительным при случае.

"Ах, сержант, боюсь, что в этом я никогда не успею."

-- Зачем отчаяваться в том, в чем, как я думал, мы были оба убеждены?

"Мы согласились, если Мабель такова, как ты говорил, и если ей будет не неприятно, что я охотник и провожатый, то я частию откажусь от моей кочевой жизни и постараюсь приучить себя к семейному кругу. Но с-тех-пор, как я увидел Мабель, - во мне родились грустные предчувствия."

-- Что это значит? воскликнул сержант суровым голосом: - или я тебя не так понял? Не сам ли ты сказал мне, что она тебе понравилась - что жь, разве Мабель обманула твои надежды?

"Ах, сержант, я боюсь обмануться в самом-себе! Я не более, как простой, бедный житель леса, и может-быть вовсе не то в сущности, что вы обо мне думаете и что я сам о себе думаю."

-- Если ты не доверяешь собственному мнению, Патфайндер, то прошу тебя не сомневаться в моем. Разве я не привык судить о характере людей? Разве это не моя обязанность? И много ли раз я ошибался? Спроси у майора Дункана, если нужно тебе свидетельство в этом случае.

"Ведь мы старые друзья, сержант; мы не раз дрались рядом и услуживали друг другу. В таких случаях, немудрено, что люди друг о друге слишком-хорошо думают; но я боюсь, что дочь не будет смотреть так благосклонно, как отец, на простого неуча-охотника."

-- Полно, полно, Патфайндер! Ты сам себя не понимаешь, друг. Верь моему суждению. Во-первых, ты человек опытный, а в опытности, известно, нуждаются все молодые женщины; никакая благоразумная девушка не будет пренебрегать таким достоинством. К-томуже ты не принадлежишь к числу тех свистунов, которые, вступив в полк, вздергивают носы. Ты человек, знающий службу. Ведь ты, я думаю, бывал в огне тридцать или сорок раз, если сосчитать все схватки и засады, в которых ты участвовал?

"Все это правда, сержант, правда; да поможет ли это мне заслужить любовь девушки?"

"Все это может-быть, может-быть, сержант; но я слишком неприветлив, стар, дик, не могу угодить такой молодой и нежной девушке, как Мабель, которая не привыкла к нашим лесным ухваткам, и, можеть, более имеет склонности к городской жизни, сообразной с её воспитанием и наклонностями."

-- Таких предчувствий у тебя не бывало, друг мой, и я удивляюсь, как их прежде в тебе не было.

"Это может-быть потому-что я и не думал о своей ничтожности до-тех-пор, пока не увидел Мабели. Я странствовал со многими женщинами, провожал через леса и видал их в горести и радости; но оне все были далеко-выше меня, так-что я мог чувствовать только обязанность защищать и охранять их. А теперь не то: Мабель и я, мы поставлены так близко друг к другу, что я чувствую невыносимую тяжесть, видя, как мы непохожи друг на друга. Я бы желал помолодеть десятью годами, сержант, иметь вид приветливый, который мог бы понравиться молодой девушке."

-- Успокойся, мой храбрый друг, и положись на мое знание женского сердца. Мабель уже любить тебя вполовину, а две недели, проведенные там на островах, окончат остальное. Она почти все это сказала мне вчера вечером.

"Быть не может, сержант?" вскричал путеводитель, который по своей скромности не мог думать о себе так выгодно: "не-уже-ли это правда? Возможно ли? Я бедный охотник, а Мабель - она достойна быть женою офицера! Не думаешь ли ты, что она откажется от всех городских привычек своих и, вместо того, чтобы ходить в церковь, в гости, согласится жить в лесу с простым охотником? Не будет ли она вспоминать о прошлом и сожалеть, что не имеет лучшого мужа?"

-- Лучшого мужа, Патфайндер, мудрено найдти. Чтожь касается до городских привычек, то свобода, которою она будет пользоваться, заставит ее позабыть их скоро. Мабель так умна, что не будет скучать на наших отдаленных границах. Я так же хорошо обдумывал план этой женитьбы, мой друг, как генерал обдумывает план похода. Сначала я хотел-было определить тебя в полк, чтоб ты, co-временем, заместил меня, но, поразмыслив, увидел, что ты вовсе не создан для регулярной службы. Впрочем, если ты не военный человек во всех отношениях, то ты воин в лучшем значении этого слова, и я знаю, что тебя уважают все офицеры нашего корпуса. Пока я жив, Мабель может жить у меня, и ты всегда будешь иметь пристанище, возвращаясь с похода или с розъиска следов.

"Ах, об этом приятно думать, сержант! Хорошо, если бы Мабель имела одинаковые с нами мысли. Но, мне кажется, что такой человек, как я, не может ей нравиться. Еслиб я был еще моложе и красивее, как, на-пример, Джаспер Уэстерн, тогда была бы надежда... да, в-самом-деле, была бы надежда."

Сержанть прищелкнул пальцами, и показав шиш, сказал:

-- Вот, что Джасперу Пресной-Воде и всем молодчикам в крепости и не в крепости! Если ты и не молод, то помоложавее да и покрасивее начальника Бегуна.

"Что такое?" спросил Патфайндер, сомнительно посматривая на своего собеседника, как-бы не понимая его.

-- Я говорю, что если ты не моложе числом лет, за то крепче и осанистее Джаспера и всякого другого из его братий. Тебя и через тридцать лет станет против их всех. С чистой совестью человек никогда не стареется.

"У Джаспера совесть чище, нежели у всех молодых людей мне известных, сержант, и в этом смысле он вероятно также никогда не состареется."

-- Но ты - мой друг, сказал сержант, сжимая его руку: мой испытанный, верный, неизменный друг.

"Да, сержант, почти двадцать лет, как мы друзья; Мабели еще тогда не было на свете."

"Ну, этого мы еще не знаем, сержант, этого мы еще не знаем. Всякий любит подобного себе: молодые молодых, старые старых."

-- Этого нельзя сказать о женщинах, Патфайндер. Я не знал такого старика, который бы отказался от женитьбы на молодой женщине. Впрочем, как я тебе уже сказал, что все офицеры тебя уважают и почитают, то и ей будет лестно понравиться такому человеку, которого все любят.

"Да, я думаю, что у меня нет других врагов, кроме Мингов" отвечал тот, перебирая волосы с задумчивым видом: "я всегда старался делать людям добро, и, казалось бы, должен был приобрести друзей, хоть это и не всегда удается."

-- Ты, можно сказать, всегда находишься в лучшем обществе: старый Дункан Лэнди всегда рад тебе, и ты у него бываешь по целым часам. Он имеет к тебе доверия более, нежели ко всем другим проводникам.

"Да, да, люди еще гораздо-высшого звания путешествовали со мной и разговаривали как с братом; но общество их не сделало меня гордым, потому-что лес ровняет всех людей, как бы ни были они неравны в городах."

-- Однакоже ты первый стрелок в целом краю нашем.

"Еслиб за это меня полюбила Мабель, тогда мне нечего было бы отчаяваться. А между-тем, сержант, я иногда думаю, что обязан столько же моему лане-бою, сколько своей ловкости. Чудесное ружье! оно и в других руках делало бы такия же чудеса."

-- Ты ужь слишком-скромно думаешь о себе, Патфайндер; но мы частенько видали, как плохо владели другие твоим ружьем, тогда-как ты также чудесно стрелял из чужих ружей, и потому я не могу согласиться с тобой. На-днях должно быть назначено стрелянье в цель, ты можешь показать свое искусство, и тогда Мабель лучше поймет и оценит тебя.

"Не знаю, будет ли это честно, сержант? Всякому известно, что лане-бой редко дает промах, а можно ли испытывать то, в чем никто не сомневается?"

она верно будет дорожить в мужчине тем же, чем дорожила её мать.

Сержант встал и пошел к своей должности, не извинясь перед Патфайндером. Отношения, в которых находился Путеводитель ко всем обитателям крепости, делали ненужными подобные форменности.

Читатель мог узнать из предшествовавшого разговора, для чего сержант Дунгам призвал дочь свою на границу. Хотя он был лишен её детских ласк, услаждавших жизнь его в-продолжение двухлетняго вдовства, однако он сохранил к ней сильную привязанность, которая, впрочем, редко выражалась наружными знаками. Привыкши повелевать без возражений и точно также повиноваться, он не в-силах был себе представить, что дочь его может оказать сопротивление при выборе ей мужа, хотя он был далек от того, чтобы противоречить её наклонностям. Действительно, люди, коротко-знавшие Патфайндера, смотрели на него, как на человека, одаренного необыкновенными достоинствами. Всегда одинаковый, простодушный и безхитростный, благоразумный и недоступный страху, всегда первый защитник правого дела, он никогда не участвовал в том, что заставило бы его краснеть. Кто жил долго с этим существом, которое по своему образу жизни было типом простоты первобытного человека, тот не мог не чувствовать к нему почтения и удивления, не смотря на его низкое звание.

Замечено было, что ни один Офицер не проходил мимо Патфайндера, не поклонясь ему, как равному себе; низшие говорили с ним свободно и доверчиво, как с товарищем. Особенно удивительно было совершенное равнодушие, с которым он смотрел на все повышения, независящия от личного достоинства. Он отдавал почтение высшим по привычке, не раз исправлял их ошибки и охуждал пороки с неустрашимостию, показывавшею, какую цену придавал он вопросам важнейшим, и сколько природное суждение выше того, которое приобретается воспитанием. Словом, еслибы кто думал, что человек без помощи образования не в-силах отличать зло от добра, тот поколебался бы в своем верования, видя необыкновенный характер этого пограничного жителя. Его чувства дышали свежестию лесов, в которых он провел большую часть своей жизни; и ни один казуист не мог бы с такою отчетливостию толковать о том, что право и что неправо. Впрочем, он был не без предразсудков, хотя их было и немного. Эти предразсудки, оттеняясь его характером и обычаями, были глубоко в нем вкоренены и составляли как-бы часть его существа. Но отличительною чертою нравственной организации Патфайндера было его прекрасное и безошибочное чувство справедливости. Эта благородная черта, без которой ни один человек не может быть истинно-великим и достойным уважения, вероятно имела нечувствительное влияние на окружавших его. Часто солдаты самые безпорядочные в гарнизоне и неимевшие никаких правил, побывав с ним в экспедиции, начинали говорить иным языком, обнаруживали более человеческих чувствований и тем доказывали, что пример его подействовал на них. При таких качествах, само-собою разумеется, его верность была скалою непоколебимою, и измена была для него невозможна. Он никогда не отступал от врага и никогда не оставлял друга в сомнительных обстоятельствах. Его задушевные друзья были более или менее одинакового с ним характера. Хотя он и случайно сходился с своими товарищами, но все они были замечательные люди в нравственном отношении. Он, казалось, обладал каким-то инстинктом распознавать людей, вероятно, сам не замечая этого, и привязывался преимущественно к тем, которых характер мог удовлетворительнее отвечать на его дружбу. Словом, человек, привыкший изучать себе подобных, мог бы указать на Патфайндера как на прекрасный пример, до чего может достигнуть человек, одаренный умом здравым и чистым, никогда недопускающий до себя желаний незаконных и честолюбивых, следующий влечению непопорченного чувства; покорный благородному влиянию природы в её уединенном величии; недоступный соблазнам гражданственной жизни; никогда не забывавший Существа Всемогущого, которого дух владычествует и в городах и в пустынях.

Такого-то человека сержант Дунгам избрал супругом своей дочери. Делая этот выбор, он, быть-может, не столько руководствовался внимательным и разсудительным исследованием его достоинств, сколько личною к нему любовию. Он коротко знал Патфайндера, но уважал его не столько за все эти добродетели, сколько по безотчетному чувству. Что его дочь могла сделать некоторые возражения касательно женитьбы, это никогда и на ум не приходило старому солдату; с другой же стороны, перед ним открывалась перспектива, выгодная для него самого: он думал о преклонности лет своих, и о том, что вечер жизни своей проведет в кругу своих внучат, столь же для него любезных, как и те, которые бы дали им жизнь. Он первый сделал это предложение другу, который с благодарностию принял его. И сержанту было приятно, что он отвечал его намерениям с горячностию, равною боязливым сомнениям произходившим от его смиренной недоверчивости к самому-себе.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница