Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть первая.
Глава XI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть первая. Глава XI (старая орфография)

ГЛАВА XI.

Не всегда так увенчиваются надежды, как, увенчались желания молодых людей гарнизона. На следующий день погода была прекрасная.

Может, то и всегдашняя людская странность, но только Американцы часто гордятся такими вещами, которые умному человеку покажутся самыми обыкновенными, тогда как они не ценят тех преимуществ своих, которые, конечно, ставят их наравне с другими, если не выше. В число таких преимуществ можно включить климат, который хотя и не имеет никаких особенных совершенств, но очень-здоров и бесконечно-приятнее климата большей части стран, объявляющих самое громкое притязание на это преимущество.

В это время зной летний не был так чувствителен за берегах Освего, как теперь, когда мы пишем эти строки... Лесная тень и свежий ветерок с озера уменьшали влияние солнца. Ночи всегда были прохладны, тогда-как дневной жар редко делался удушлив.

Был сентябрь, - месяц, в который ветры часто дуют с океана и проникают до больших озер. Плавающие по этим внутренним морям ощущают благотворное влияние ветров океана, которые укрепляют тело, освежают голову и возвышают нравственные силы. В один из таких дней, весь гарнизон собрался на "рыцарскую потеху", как называл ее в-шутку командир, который слыл за. человека образованного, по-крайней-мере между своими. Лэнди находил большое удовольствие в том, чтобы приохочивать молодых людей, находившихся под его начальством, к чтению, приличному их званию. Он имел довольно-большую, хорошо-составленную библиотеку и охотно позволял желающим пользоваться его книгами. Одна из фантазий, порожденных в гарнизоне чтением этих книг, была страсть к подобным потехам, которым рыцарския хроники придавали романический колорит, отчасти согласовавшийся с характером и расположением гарнизона, находившагося в лесу, в стране отдаленной и дикой. Однакожь, не смотря на все это, те, которые были поставлены на караул, строго исполняли свою обязанность. Кто взглянул бы с крепостного вала на обширное, светлое и спокойное пространство воды, ограничивающий горизонт с севера, и на дремлющий безпредельный лес, составлявший другую половину этой панорамы, тот вообразил бы себе невольно, что находится среди мира и безопасности. Но Дункан Лэнди очень-хорошо понимал, что эти леса могли извергнуть из себя сотни дикарей на гибель крепости и всего, что к ней принадлежало, а по вероломному озеру пролегал легкий путь для неприятеля более-образованного, во и более-коварного - для Французов, которые могли сделать внезапное нападение на крепость. В лесу были разставлены патрули под начальством старых, испытанных офицеров, мало-заботившихся об удовольствиях этого дня; целый отряд оставался в крепости под ружьем, получив самые строгия приказания, как-будто неприятель находился вблизи; При таких мерах остальные офицеры и солдаты нетерпеливо ожидали увеселений утра.

Место, выбранное для состязания, имело вид площадки и находилось на самом берегу озера, несколько к западу от крепости. Эта площадка была выгодно защищена сзади озером и с одной стороны крепостью. Деревья нарочно были вырублены и корни их вырыты. Таким-образом можно было сделать нападение только с двух сторон, а так-как с юга и запада лес был вырублен, то неприятель легко мог быть видим издалека еще прежде, чем мог быть опасным.

Кроме обыкновенных солдатских ружей, за этот раз явилось около полусотни ружей охотничьих. Каждый офицер имел охотничье ружье для своей забавы. Тут были также ружья лесных разъискателей и мирных Индийцев, которые часто появлялись в крепости. Был также общий запас ружей для тех, которые бы захотели принять участие в игре с решительным намерением получить приз. В числе владевших оружием, пятеро или шестеро особенно славились своим искусством; человек двенадцать таких, которые признавались лучшими из обыкновенных стрелков, и много посредственных, которые нигде впрочем не уронили бы себя.

Должно было стрелять без сошек на разстоянии 50-ти сажен. Целью служила доска с белыми кругами с небольшим белым кружком в центре. Началось состязание между стрелками нижняго разряда, желавшими показать свое искусство без притязаний на призы. Тут участвовали солдаты, которые мало занимали зрителей. Из офицеров еще никто не появлялся. Шотландцы составляли большую часть солдат, потому-что полк был набран в Стирлинге и его окрестностях; но многие Американцы, так же, как и сержант Дунгам, были приняты в колониях с самого их прибытия. Они-то и были лучшие стрелки. Через полчаса всем стало известно, что некто, молодой человек, рожденный в нью Йоркской колонии, из Голландцев, носивший благозвучное имя Фан Фальтенбург, но которого обыкновенно называли Фоллок, показал себя самым искусным между состязателями. В ту минуту, когда внимание всех обращено было на Голландца, старший капитан, сопровождаемый большею частию офицеров и дам, приблизился к площади. Около двадцати женщин из низшого сословия следовали за ними, и между прочими Мабель Дунгам, с своей грациозной талией, с своим умным, цветущим, оживленным лицом, в простои и опрятной одежде.

Между всеми этими женщинами было только три, которые по праву могли называться дамами. То были важные офицерския жены, которых наружность являла странную смесь грубых привычек средняго общества с понятиями, которые оне составляли себе об общественном превосходстве, о правах и обязанностях касты и о чиновном этикете. Другия были жены унтер-офицеров и частных людей. Мабель, по решению квартирмейстера, была одна только невеста; правда, тут было более двенадцати девушек, но оне не могли иметь притязания на звание невест по своему несовершеннолетию. Для принятия женщин сделаны были некоторые приготовления. Скамьи, сбитые из досок, были разставлены по берегу озера. Невдалеке от них развешаны призы. Первая скамья назначена для трех дам и их детей. Вторую занимала Мабель, также жены и дочери унтер-офицеров; прочия поместились позади на третьей скамейке; а те, которым не достало места, должны были стоять. Мабель, уже принятая в общество некоторых офицерских жен, была осматриваема с головы до ног дамами, сидевшими на первой скамье, которые одне и могли ценить её скромность и благородство манер, не смотря на то, что все оне были надуты чиновною спесью.

Едва уселись эти важные особы, как майор Дункан подал знак приступить к состязанию в предписанном им порядке. Восемь или десять лучших стрелков гарнизона выступили тогда к месту, назначенному для стрельбы - и начали стрелять один после другого. В том числе находились офицеры и солдаты без различия. Даже и временные посетители крепости не были изключены. Всем удавалось попадать в цель, чего и можно было ожидать от людей, для которых главное удовольствие и главное средство к добыванию пищи заключалось в уменьи стрелять. Рука и глаз других, которые их сменили, не были так верны; но пуля почти каждого из них попадала в круги, ближайшие к центру.

Следуя постановлениям этой потехи, тот не мог приступить к другому состязанию, кто промахнулся в первом. Адьютант исправляющий должность церемониймейстера или маршала, провозглашал имена тех, которые попадали в цель, чтобы они готовились к вторичному испытанию, объявляя, что те совсем изключаются, которые не попадут в центральный кружок. В эту минуту майор Дункан, квартирмейстер Мюйр и Джаспер Уэстерн стали отдельною группою на месте состязания, между-тем, как Патфайндер тихо прохаживался в стороне. С ним не было его любимого ружья - и это было доказательством для всех, что он не быв намерен оспоривать почесть того дня. Все разступились перед майором Дунканом, который, весело приблизясь к месту, остановился и, небрежно прицелившись, выстрелил. Пуля на несколько дюймов не достигла цели.

-- Майор Дункан изключается из следующого состязания! провозгласил громко церемониймейстер. Старые офицеры и сержант очень хорошо поняли, что майор с намерением дал промах. Но молодежь и солдаты были ободрены безпристрастием и соблюдением правил игры. Ничто так не действует на простые души, как строгая справедливость, которая, впрочем, редко выполняется.

"Теперь ваш черед, мэстэр Пресная-Вода" сказал Мюйр: "и если вы не победите майора, тогда я скажу, что рука ваша более способна управлять веслом, нежели ружьем."

Джаспер покраснел, стал на место, быстро взглянув на Мабель, которая подвинулась вперед, чтобы удобнее видеть результат выстрела, небрежно схватил ладонью левой руки дуло ружья, с минуту целился неподвижно и твердо - и выстрелил. Пула прошибла самый центр белого кружка. Выстрел был лучший из всех, ибо другие только касались края.

"Браво, мэстэр, Джаспер!" вскричал Мюйр, когда удача была провозглашена. "Этот выстрел мог бы сделать честь человеку и постарее вас и поопытнее. Кажется, вам больше послужило счастие, потому-что вы не очень старались целиться. Вы можете иметь быстроту в движении, Пресная-Вода, но вы еще недовольно-учены и не получили философского образования в искусстве стрелянья. Теперь прошу вас, сержант Дунгам, пригласить дам обратить внимание на обстоятельство совершенно-особенное. Теперь я хочу сделать такое употребление из этого оружия, которое может быть названо - умственным. Джаспер непременно остался бы победителем, в том нет сомнения, но такой выстрел не так удовлетворителен, как тот, который произведен ученым образом."

В-продолжение этого времени он приготовлялся к своему ученому выстрелу, но не приступил к делу, пока не увидел, что глаза Мабели, как и других женщин, смотрели на него с любопытством. Подле него стоял комендант, а другие находились поодаль из уважения к его чину.

"Видите, Лэнди, можно кое-что выиграть, если возбудишь женское любопытство; это чувство самое живое, и если разшевелишь его, в таком случае можно надеяться на некоторые весьма-приятные новизны."

"Что, Патфайндер, ты пришел поучиться у нас философии стрельбы? Я нисколько не.желаю оставлять мое знание под спудом: в добрый час!.. Ничего не скрою. Не хочешь ли сам попробовать хоть раз выстрелить?"

-- Зачем мне стрелять, квартирмейстер? зачем мне стрелять? Мне призы не нужны. Что же касается до чести, если можно назвать честью стрелять лучше вас, то с меня будет. К тому же я не женщина, - мне не нужен капор.

"Так; но ты можешь подарить его той женщине, которая тебе дорога и которая..."

-- "Ну, Деви, или стреляй, или убирайся!" сказал майор: "маршал в нетерпении."

"Квартирмейстер с адъютантом редко в согласии, Лэнди. Ну, я готов... Посторонись ка немного, Патфайндер, чтобы дамы могли видеть..."

Поручик Мюйр стал на место, приняв изученое положение, тихо поднял ружье, опустил его и, повторив то же самое несколько раз, спустил курок.

" - Пуля пролетела мимо доски!" провозгласил адъютант, которому продолжительные приготовления квартирмейстера надоели.

"Невозможно" вскричал Мюйр, покраснев от стыда и негодования: "не может быть, адьютант! В жизни моей не делал я такой неловкости... Приглашаю дам судить меня."

-- Ваши долгия приготовления встревожили дам, и оне зажмурились, когда вы выстрелили, сказал один из полковых весельчаков.

"Я ничему не верю" кричал квартирмейстер, и речь его, по мере того, как он разгорячался, отзывалась шотландским наречием: "это клевета на дам и на мою ловкость, заговор, - чтобы отнять у человека что ему следует!"

-- Нечего делать, Мюйр, промах, надо покориться этому несчастию - сказал майор смеясь.

-- "Нет майор" сказал Патфайндер: "квартирмейстер стрелок хороший на небольшом разстоянии и при большем времени. Кто захочет посмотреть на доску, тот увидит, что его пуля покрыла джасперову."

Уважение к искусству Патфайндера и верности его взгляда было так велико, что едва он произнес эти слова, как все зрители начали сомневаться в справедливости собственного мнения. Человек двенадцать бросились к доске, чтобы ее освидетельствовать, и увидели, что пуля прошла через то самое отверзтие, которое пробила пуля Джаспера. Это не было подвержено ни малейшему сомнению, когда в дереве, к которому прислонена была доска, нашли пулю Мюйра на пуле Джаспера.

"Не говорил ли я вам, милостивые государыни" сказал квартирмейстер, подходя к ним: "что вы на деле увидите, что значит стрелять по правилам науки. Майор Дункан смеется над математическими разсчетами при стреляньи в цель, но я все-таки скажу ему, что философия украшает, увеличивает, совершенству от и поясняет все, что принадлежит к жизни человеческой - будь то стрельба в цел, или проповедь. Словом, философия есть философия, - вот и все."

-- Мне кажется, что вы изключаете любовь из каталога предметов, которые принадлежат к жизни, - сказала жена капитана, знавшая историю всех браков квартирмейстера, и никогда неупускавшая случая кольнуть человека, хотевшого быть монополистом её пола. - Кажется, философия мало имеет общого с любовью...

"Вы не говорили бы так, сударыня, еслиб сердце ваше несколько раз уже испытало любовь. Только те, которые не один раз изведали ощущения любви, и изведовали их с каждым разом совершеннее, только люди опытные могут основательно судить об этом предмете. И, поверьте, из всех родов любви, философский род самый благоразумный и продолжительный."

-- Так, по вашему мнению, опытностью совершенствуется любовь?

"Ваш быстрый ум схватил на-лету мою мысль. Самые счастливые супружества - то, в которых молодость, красота и взаимная доверенность соединяются с благоразумием, умеренностию и зрелостию лет, то-есть, я хочу сказать средних лет. Вот прекрасная дочь сержанта Дунгама верно согласится с моими суждениями: её разсудительность очень уже известна всем в гарнизоне, хотя она здесь и недавно."

-- Дочь сержанта Дунгама плохая посредница между мною и вами, поручик Мюйр, отвечала дама с чувством собственного достоинства... Переменимте лучше разговор. Посмотрите вот на Патфайндера: он, кажется, готовится испытать свое счастье.

"Я протестую, майор!" кричал Мюйр, побежав к месту стрельбы с поднятыми руками, желая усилил слова свои: "я протестую, господе, против допущения Патфайндера с его лане-боем. Кроме того, что он привык к своему ружью, это ружье длиннее установленной меры."

-- Лане-бой отдыхает, квартирмейстер, отвечал хладнокровно Патфайндер: - и никто не думает его тревожить. Я было и вовсе не хотел участвовать в сегодняшнем состязании, но - вот сержант Дунгам сказал мне, что если я отстану от других, то не окажу должной почести его милой дочери, которую я провожал сюда. Я взял ружье Джаспера, квартирмейстер, - а оно, как сами вы видите, нисколько не лучше вашего.

Поручику Мюйру нечего было возражать. Глаза всех устремились на Патфайндера, когда он стал в позицию. Вид и осанка знаменитого Путеводителя были поразительны, когда он выпрямил свой сухощавый стан и поднял ружье. Во всей фигуре его выражалось полное самообладание и совершенная уверенность в самом-себе. Патфайндер вовсе не был тем, что обыкновенно зовется красивым человеком, хотя вид его внушал величайшую доверенность и возбуждал уважение. Тонкий, мускулистый стан его мог бы возбуждать удивление, еслиб не был через-чур сухощав. Члены его были необыкновенно-тверды и вместе с тем изумительно-гибки. Но, не смотря на то, что его контуры были слишком-угловаты, его движения, всегда естественные, были грациозны, и, всегда спокойные, разсчитанные, давали ему вид достоинства, согласовавшийся с общим уважением к его заслугам и личным качествам. По лицу его, опаленному солнцем, можно было судить, какую деятельную жизнь вел он. Его жилистые руки обличали силу и привычку к труду, хотя оне нисколько не были грубы и не носили на себе следов черной работы... Да, он вовсе быль не красавец; но когда он поднял ружье, то глаза всех женщин, как-бы приколдованные к нему, любовались свободой его движении и мужеством его вида.

Мысль не могла бы сравниться с быстротою его выстрела, и когда дымок поднялся над его головою, приклад ружья был уже на земле. Рукою он опирался на дуло и благородное лицо его оживлялось беззвучным, задушевным смехом.

-- Если кто-нибудь докажет мои слова, я скажу, что Патфайндер промахнулся, вскричал майор Дункан.

"Нет, нет, майор" возразил Путеводитель: "вы слишком поторопились делать заключение. Я не заряжал ружья, и потому не знаю, что было в нем; но если оно было заряжено, то отвечаю, что моя пуля теперь на пулях Джаспера и квартирмейстера, или я не Патфайндер."

Крики, раздавшиеся у доски, оправдали справедливость слов его.

"Нет, это еще не все" сказал Патфайндер, приближаясь медленно к тем скамьям, где сидели дамы: "это еще не все друзья. Если пуля только коснулась доски, тогда я согласен, что промах. Квартирмейстер разщемил дерево, и вы увидите, что моя пуля не разширила отверзтия."

-- Это правда, Патфайндер! сказал Мюйр, который стоял недалеко от Мабели, хотя и не смел с ней заговорить в присутствии офицерских жен: - точно, квартирмейстер разщемил дерево, и тем дал свободный ход твоей пули.

"Ну, квартирмейстер, пусть подадут гвоздь; посмотрим, кто из нас вдавить его глубже в доску. Хотя я сегодня и вовсе и думал показывать, что можно сделать ружьем, но в этом случае не уступлю ни одному из служащих королю Георгу. Он заставил бы меня показать вам, что значить искусство стрелять из ружья. А с вами, квартирмейстер, толковать долго нечего. Если вам удастся опыт над гвоздем, за то картофель будет для вас камнем преткновения."

-- "Ты ныньче утром что-то разхвастался, Патфайндер; но тебе покажу, что я не какой-нибудь новичок из поселения, или из города. Будь уверен..."

"Знаю это, квартирмейстер, очень знаю, и не отрицаю вашей опытности. Вы много лет провели на границах и многие уже успели родиться и состареться с-тех-пор, как ваше имя повторяется в колониях и даже между Индийцами."

-- "Неть, нет" вскричал Мюйр: "это несправедливо! Я вовсе не такь стар, как ты рассказываешь."

"Я отдам вам справедливость, поручик, даже и тогда, когда вы отличитесь в стрельбе по картофелю. Я только говорю, что для солдата вы пожили довольно в таких местах, где ружье - первая потребность. Знаю, что вы вообще хороший стрелок, но не настоящий стрелок в цель. В хвастовстве же укоряете меня напрасно: кажется, я не люблю болтать о своих подвигах. Но отвергать способности, данные нам свыше, не годится; это значило бы оскорблять Бога. Пусть дочь сержанта судить вас, если у вас достанет смелости быть подсудимым такого прекрасного судьи."

Патфайндер избрал Мабель в посредницы, потому-что она ему нравилась; а чин в глазах его не имел почти никакого значения. Но присутствие трех офицерских жен остановило немного поручика Мюйра. Конечно, ему очень хотелось бы постоянно находиться в глазах и воображении той, которая была предметом его желаний; однако еще старые предразсудки имели за него большое влияние; к-тому же он был осторожен, и не решался, может-быть, открыто волочиться, не быв уверен заранее в успехе. Не смотря на полную доверенность к майору Дункану, он мог также предположить, что, если каким-либо образом распространится слух о том, что дочь унтер-офицера отказала ему в руке, то его ожидали бы очень неприятные последствия, еслибы он вздумал посвататься за женщину равного ему состояния. И, не смотря на нерешительность и на эти сомнения, Мабель ему все-таки казалась очаровательною: она так мило краснела, так приятно улыбалась, она блистала и юностью и красотою, и скромностию... Поручик не мог долее противиться искушению и вознамерился непременно занять не иначе, как первое место в её воображении. Теперь он стал изъискивать средства начать с нею разговор по-свободнее.

-- Пожалуй, изволь, Патфайндер, отвечал он, как скоро его сомнения уступили место решимости. - Пусть дочь сержанта... его прекрасная дочь, должен бы я сказать... пусть она будет посредницей между нами, и ей поднесем мы приз, котовый, разумеется, кто-нибудь из нас получит. Сами изволите видеть, милостивые государыни, нечего делать, надо потешить Патфайндера; в противном случае мы должны были бы непременно подчиниться посредничеству одной из дам вашего высокопочтенного общества...

Вызов прекратил этот разговор, и через несколько минуть началось второе испытание. Обыкновенный гвоздь, с шляпкой, окрашенной белою краскою, был слегка вколочен в доску, и стрелку следовало или коснуться его, или потерять право на следующия испытания. В этом опыте никто не мог участвовать, не успев в первом.

Оказалось семеро соискателей, из коих один удалился, довольствуясь перед тем своим успехом и боясь посрамить себя в испытании более-трудном. Трое стреляли один за другим: пули их простреливали доску подле гвоздя, но ни один не коснулся его. Четвертым кандидатом был квартирмейстер, который, сначала, по своему обыкновению, несколько минут эффектно рисовался перед зрителями, а потом уже выстрелил, сорвав частичку шляпки у гвоздя и всадив пулю у самого острия. Этот подвиг, хотя не показался необыкновенным, но дал ему право на следующее испытание.

"Вы выкупили ваше право на следующий выстрел, квартирмейстер" сказал Патфайндер засмеясь: "но надо много употребить времени для постройки дома с таким молотком, как ваш. Вот Джаспер, если еще не утратил твердости руки и зрения, покажет, как вколачивают гвоздь... Вы же, поручик, лучше бы сделали, еслибы поменьше красовались, принимаясь за ружье. Уменье стрелять есть дар природы, и употребляя этот дар, не следует удаляться от природы."

-- Посмотрим, Патфайндер. Выстрел - чудо! и я сомневаюсь, чтобы в 55-м полку нашелся другой молоток, как ты называешь, который бы также ловко стукнул по гвоздю.

"Джаспер не принадлежит к 55-му полку; но посмотрите, как он стукнет."

Патфайндер продолжал еще говорить, как Джаспер попал прямо в шляпку гвоздя и вбил его в доску до самой шляпки.

"Приготовьтесь-ка, друзья, загнуть гвоздь с той стороны!" кричал Патфайндер, занимая место своего друга. "Не нужно нового гвоздя; ничего, что с него стерлась краска: я вижу, - а в то, что я вижу, могу попасть в 50-ти саженях, хоть-бы то был глаз комара. Приготовьтесь-ка загнуть гвоздь!"

Пуля пошла по назначению, и шляпка гвоздя была далеко втиснута в дерево, покрытое разгонявшимся свинцом.

"Да, да, любезный Джаспер" продолжал Патфайндер, опустив приклад за землю и ни мало не обращая внимания на свой подвиг: "ты с каждым днем совершенствуешься! Раза два еще со мной побываешь в лесах, и лучший стрелок в здешнем краю задумается вступить с тобой в состязание. Квартирмейстер хорошо стреляет, но ему далеко не уйдти, а ты, с твоими способностями, можешь co-временем вызвать на спор любого стрелка."

-- "Но не верх ли это искусства" вскричал Мюйр: "оторвать частичку от шляпки гвоздя? Всякому, даже без утонченных и возвышенных чувств, известно, что легкое прикосновение более обличает великого мастера, тогда-как удары с плеча молотом производятся рукою грубою и неученою. Согласись, Патфайндер, если кто не попал в цель - тот не попал, промахнулся ли он только на волосок, или на целую милю; если же попал, то все-равно, ранил ли только, или убил."

"Лучшее средство решить вопрос - сделать опыт над картофелем. Но вы, поручик Мюйр, Шотландец, и можете приготовить пирог из ячменной муки, или хоть из чертополоха; но пограничный закон гласит в пользу американских овощей: итак, пусть идет картофель..."

Вид майора Дункана показывал нетерпение. Мюйр из приличия перестал говорить, чтобы не задерживать испытания и заботливо начал приготовляться к следующему вызову. Правду сказать, пускаясь на последнюю попытку, квартирмейстер не был в себе совершенно-уверен. Еслиб он предвидел это испытание, то верно не стал бы в ряд соискателей. Но майор Дункан любил пошутить, не смотря на свое шотландское спокойствие, и тайно велел приготовить все нужное к этому опыту, нарочно с тем, чтобы озадачить квартирмейстера. Будучи сам лэрдом, Лэнди не был свободен от предразсудков касты, и потому вообще не одобрял неровных браков. Как скоро все было готово, Мюйр был вызван. Но очень-вероятно, что этот род увеселения может быть вовсе незнаком читателю, а потому надо будет сказать несколько слов в пояснение.

чтобы пуля пробила ее.

Квартирмейстер более ста раз пускался на этот трудный подвиг, и один раз только имел успех. Он решался снова испытать счастие с какой-то слепой надеждой, которой не суждено было осуществиться. Картофелина была кинута, выстрел раздался - летучая цель упала на землю нетронутая.

-- Направо кругом и из ряду вон, квартирмейстер! сказал майор, радуясь успеху своего предприятия. Шелковый калаш будет принадлежать Джасперу Пресной-Воде, или Патфайндеру.

"А чем кончится опыт, майор?" спросил последний. "Опыт будет через две картофелины, или через центр и кожу?"

-- Через центр и кожу; если же пули пройдут в равном разстоянии от центра, то через две картофелины.

-- "Страшная минута для меня, Патфайндер!" заметил Джаспер, приближаясь к месту, и лицо, его было бледно.

Патфайндер пристально взглянул на Джаспера, потом попросил Дункана подождать немного, и отвел своего молодого друга на такое разстояние, чтобы разговор их не мог быть слышим.

"Тебя, кажется, это слишком тревожит, Джаспер?" сказал он ему, неподвижно смотря в глаза молодого человека.

"Тебе непременно хочется одержать верх надо мною, твоим старым, испытанным другом, и одержать верх в том, что я называю моим промыслом. Стрельба - моя натура, и ни чья рука не сравнится с моею."

-- Я это знаю, знаю, Патфайндер... но...

"Но, что же, Джаспер? что, друг? говори откровенно. Ты говоришь другу."

Джаспер сжал губы, провел рукой по глазам, краснея и бледнея, как признающаяся в любви девушка, вдруг схватил руку товарища, и сказал спокойно, как-будто одно решенье пересилило все другия его чувства:

Охотник опустил глаза и, тихо отходя назад, казалось, глубоко размышлял о том, что сейчас слышал.

"Тебе никогда не удавался два раза этот опыт, Джаспер?" сказал он.

-- Никогда! этого и тревожит меня.

"Что за создание человек! Он желает того, чего не дала ему природа, и не заботится о том, чем наградило его Провидение! Но так и быть, так и быть, я готов, Джаспер! майор ждет, и послушай: пуля моя должна же коснуться кожи; иначе могу ли я показать глаза в крепости?"

"Что за создание человек!" повторил Патфайндер, отступая на несколько шагов, чтобы дать простор своему другу. "Он не видит своих способностей и завидует способности других."

Картофелина была брошена вверх, Джаспер выстрелил, и крики многих предупредили объявление, что пуля прошла через средину или почти через средину картофеля,

-- "Вот тебе достойный соперник, Патфайндер!" воскликнул с восторгом майор, между-тем, как Путеводитель становился за место. "Видно прийдется делать испытание над двумя картофелинами."

"Что за создание человек!" снова повторил Патфайндер, который так был погружен в свои размышления, что ни за что не обращал внимания. "Бросайте!"

изобразились на лицах тех, которые подхватили падавшую цель.

-- "В одно ли место попали обе пули?" спросил майор.

"Кожа, кожа!" был ответ: "только кожа задета!"

-- "Что это значит, Патфайндер? не-уже-ли честь нынешняго дня принадлежит Джасперу Пресной-Воде?"

"Калаш его" отвечал охотник, кивнув головой, и тихо пошел, говоря про себя: "Что за создание человек! Никогда недовольный тем, что дано ему, он желает того, в чем ему отказало Провидение."

"Но послушайте, Джаспер" прибавил он: "этот калаш вам ведь совершенно-безполезен: из него не сделаешь ни паруса, ни даже флюгера. Вы, верно, не откажетесь, Пресная Вода, променять его на порядочную сумму денег. А?"

-- Его не купишь золотом, поручик! отвечал Джаспер, у которого горели глаза о г удовольствия. - Лучше выиграть этот калаш, нежели 50 новых парусов для Бегуна.

"Что с вами, Джаспер? И вы, кажется, совсем рехнулись, как и прочие. Я готовь предложить вам даже пол-гинеи за эту безделицу, только чтоб она не валялась в какой-нибудь каютке вашего корабля и не украшала головы какой-нибудь сквау."

его произвело заметное безпокойство, потому-что каждая из офицерских жен ожидала от учтивого Джаспера этого подарка. Но, по недоверчивости к самому себе, если бы у него и не было избранной, он все-таки никак не решился бы предложить приз одной из тех дам, которых он почитал гораздо-выше себя.

-- Мабель! сказал он: этот калаш для вас, если только...

"Если только... Джаспер?" повторила Мабель, победив свою робость и желая вывесть его из замешательства. Но они оба покраснели так, что едва не обнаружили своих чувствований.

-- Если только он будет удостоен какого-нибудь внимания, потому что... он предлагается вам человеком, который не имеет права надеяться, что его подарок будет принят.

"Я принимаю его, Джаспер; он будет для меня воспоминанием о тех опасностях, которым мы вместе с вами подвергались, воспоминанием ваших обо мне попечений, за которые я так благодарна вам и Патфайндеру."

"Не думайте обо мне" вскричал Путеводитель: "не думайте обо мне; счастливый выстрел принадлежит Джасперу, и этот подарок - его. Поверьте мне, моя очередь прийдет в другой раз, так же, как и очередь квартирмейстера, который, кажется, завидует призу молодого человека. Впрочем, я не понимаю, для чего ему так хочется иметь калаш: ведь у него нет жены?"

-- А у Джаспера разве есть жена? спросил поручик Мюйр. "Да ты сам, Патфайндер, разве ты женат? Знаешь ли, что этот калаш, может-быть, нужен мне хоть для-того, чтобы добыть новую жену, или напомнить мне о моих покойницах, или вообще, чтоб доставить мне удобный случай показать уважение к прекрасному полу, или для другой какой-нибудь уважительной причины.. Позволь спросить тебя, не самое ли лучшее доказательство, что тот муж отличнейший муж, кто после смерти, первой жены своей тотчас хлопочет как-можно-скорее жениться на другой? Любовь - это дар Провидения, и те, которые были верны своим женам и любили их, ясно доказывают в какой степени они были наделены этим даром, тотчас же по смерти их почувствовав привязанность к другим."

-- "Что же, дело возможное! Я тут человек совершенно-неопытный, и потому не могу противоречить вам. Вот, поговорите-ка об этом лучше с Мабелью, дочерью сержанта. Ну, Джаспер, нам хоть и нечего делать, а все-таки останемся посмотреть, как будут действовать ружья других."

Патфайндер с товарищами отошел в сторону, ибо игра снова началась. Но уже дам не слишком занимала стрельба: у них не выходил и к головы калаш. Он переходил из рук в руки; все разсматривали доброту его шелка, критиковали его отделку, с важностию обсуживали вопрос: прилично ли дочери унтер-офицера владеть таким прекрасным убором?

-- Может-быть, Мабель, вы продадите эту вещицу через несколько времени, - сказала капитанша: - ведь вам нельзя ее носить?

"Можт-быть, я и не стану ее носить" отвечала скромно наша героиня: "но продавать её не намерена."

-- Конечно, сержант Дунгам не довел бы вас до необходимости продавать ваши наряды, моя милая, однако я вам замечу, что беречь вещь, которую нельзя носить, неблагоразумно. Ведь это пропащия деньги."

"Я люблю беречь подарки друзей."

-- Но если вы теперь поступите благоразумно, верно молодой человек еще больше станет вас уважать за это, когда забудет о своей сегодняшней победе. Это премиленькая вещица - и жаль, если она пропадет так.

"Нет, поверьте, она не пропадет у меня. Я сохраню ее навсегда."

"Я не забуду этого" отвечала Мабель самым кротким голосом, хотя глаза её засверкали, как брильянты, и щеки зарделись румянцем, как розы. Она надела на голову калаш, как-будто примеривая его, и через минуту сняла.

Окончание этих игр не было занимательно. Вообще стреляли довольно-верно, но новых состязателей никак нельзя было сравнить с предшествовавшими, и они скоро остались одни, ибо дамы и офицеры разошлись; за ними последовали другия женщины и все остальные зрители. Мабель возвращалась берегом озера, усеяннъим камнями, и несла свой прекрасный калаш на пальчике, еще более прекрасном. Здесь она встретила Патфайндера. Он шел с тем ружьем, из которого только-что стрелял в цель; но на лице его не было уже того открытого довольства, которое всегда выражалось в нем; взоры его были безпокойны и тусклы... Сказав несколько незначительных слов о красоте озера, которое разстилалось перед ними, он вдруг обратился к ней с выражением сильного участия:

-- Джаспер выиграл вам этот калаш, Мабель, не слишком затруднив свои природные способности.

"Он приобрел его по праву, Патфайндер."

"Однакоже никто не сделал этого" воскликнула Мабель с живостию, в которой она тотчас и раскаялась, увидя из взоров Путеводителя, что его опечалило замечание и чувством которым оно было произнесено.

-- Правда, правда, Мабель, никто не сделал этого. Но к чему же скрывать то, что дало мне Провидение? Да, да, никто не сделал этого там; но вы увидите, что может быть сделано здесь: замечаете ли вы этих чаек, пролетающих над нашими головами?

"Разумеется, Патфайндер: их так много, что нельзя не заметить."

-- Видите ли, как оне пересекают друг другу путь на лету? прибавил он, взводя курок и поднимая ружье. Две, две... смотрите!

ружье на землю и за смеялся своим обычным смехом. На лице его не оставалось и тени прежнего горького чувства.

-- Это стоит чего-нибудь, Мабель, стоить чего-нибудь, хотя у меня и нет калаша, чтобы подарить вам. Впрочем, спросите у самого Джаспера: Джаспер вам все разскажет, потому-что во всей Америке нет человека с сердцем более-честным и языком более правдивым.

"Стало-быть, Джаспер не себе обязан, выиграв этот приз?"

-- Не то, не то; он сделал, что мог - и сделал хорошо. Как человек, более привывший к воде, чем к земле, Джаспер необыкновенно-искусен. И как на земле, так и за воде на Джаспера смело можно положиться, но - это ужь моя вина, Мабель, что калаш достался не мне; хотя это все равно, все равно, потому-что он в добрых руках.

"Кажется, я понимаю вас, Патфайндер" сказала Мабель, покраснев невольно. "Этот подарок сделан столько же вами, сколько Джаспером."

"Я не забуду этого, Патфайндер, и постараюсь, чтоб и другие узнали о вашем искусстве, которое вы показали сейчас над этими бедными птицами."

-- Зачем, Мабель? В здешнем краю не нужно рассказывать о моем искусстве в стрельбе, точно так же, как не нужно говорить, что в озере - вода, а на небе - солнце. Кто здесь не знает этого? Ваши слова были бы брошены на ветер. Это все равно, что говорить по-французски с американскими медведями.

"Так вы думаете, что Джаспер знал о вашей уступке, которою он воспользовался так неделикатно?" сказала Мабель - и блеск, светившийся в глазах её, исчезал постепенно, и лицо её становилось задумчиво...

-- Я не говорю этого, я вовсе не думаю этого. Мы забываем все, когда нас сильно занимают какие-нибудь желания. Джаспер хорошо знал, что я могу прострелить одной, пулей две картофелины, так же, как сейчас прострелил двух птиц. Он знает также, что никто во всем здешнем краю не может того сделать; но этот калаш и надежда подарить его вам ослепили Джаспера. Молодой человек решился в эту минуту на то, что было ему не совсем по силе. Нет, нет, в Джаспере Пресной-Воде грех сомневаться. Во всех молодых людях есть желание, нравиться молодым, красивым девушкам.

"Я постараюсь забыть все, кроме добра, которое вы оба оказали бедной девушке, лишенной матери" сказала Мабель, желая утишить волнение, которое она сама не могла изтолковать себе. "Я никогда не забуду, поверьте мне, Патфайндер, то, что сделали вы для меня, вы и Джаспер, - и очень чувствую это новое доказательство вашего ко мне внимания. Вот, возьмите эту серебряную булавку в воспоминание того, что я одолжена вам жизнью и свободой."

-- Что мне делать с нею, Мабель? спросил изумленный охотник, держа в руке булавку. Я не употребляю ничего, кроме кожаных ремней из доброй оленьей шкуры. Эта вещь очень-красива, но она будет гораздо-красивее на вас, чем на мне.

"Зашпильте ею ваш ворот: это будет вам к-лицу; помните, Патфайндер, что это залог дружбы между нами - и знак того, что я никогда не забуду ни вас, ни ваших услуг."

Мабель улыбнулась, кивнула ему головой, легкими прыжками побежала вдоль берега и скоро скрылась за крепостью.