Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть вторая.
Глава I

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть вторая. Глава I (старая орфография)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА I.

островов; но для знавших озеро было ясно, что им грозил тяжелый осенний ураган, свирепствующий в этой стране. Земли не было видно ни с одной стороны, и горизонт отовсюду представлял ту мрачную пустоту, которая придает морскому виду какую-то священную таинственность. Волны были невысоки и пенились, сокрушаясь, по-необходимости, скорее, чем высокие валы океана, а вода, вместо того, чтобы красоваться своим очаровательным цветом, который мог бы поспорить с темною синевою южного неба, была зелена, сердита и не имела того блеска, который придают ей лучи солнца.

Солдатам скоро пригляделось это зрелище, и они исчезли один за другим; на палубе остались только экипаж, сержант, Кап, Патфайндер, квартирмейстер и Мабель. Лицо Мабели было подернуто тенью: она знала уже о состоянии дел на куттере, и тщетно просила о возстановлении прав Джаспера. В-продолжении ночи, проведенной столько же в отдохновении, сколько и в размышлениях, Патфайндер еще более утвердился в своем мнении о невинности молодого человека; он также горячо ходатайствовал за своего друга и также без успеха.

Прошло несколько часов; ветер становился все сильнее и сильнее, вода воздымалась выше, и наконец качка куттера заставила Мабель и квартирмейстера сойдти с палубы. Кап часто поворачивал судно, и было ясно, что ветер отнес "Бегуна" на самую открытую и самую глубокую част озера. Волны свирепствовали и бились об него с такою силою, что только судно лучшого устройства и более-прочной постройки могло бы долго выдерживать их напор. Все это однакожь нисколько не смутило Капа; напротив, как охотничья собака, настороживающая уши при звуке рога, или как боевой конь, топающий ногами и ржущий при звуке трубы, он пробудился весь, и все силы его встрепенулись и напряглись в нем; уже он не был больше надменным, докучливым и догматическим критиком, заводящим спор по случаю всякой безделки и придающим великую важность вещам ничтожным: он явился тем, что он был в сущности - смелым и опытным моряком. Матросы скоро почувствовали уважение к его искусству, и хотя они удивлялись удалению своего прежнего начальника и кормчого, не зная к тому никакой причины, тем не менее, однакожь, отчетливо и строго повиновались новому начальнику.

-- Эта пресная лужица, брат Дунгам, признаться, таки с душком, - воскликнул Кап, потирая руки от удовольствия, что будет иметь случай еще раз побороться с стихиями; кстати надо заметить, что тогда уже был полдень. - Ветер кажется мне честным старомодным ураганом, и волны имеют какое-то волшебное сходство с волнами залива. Я люблю это, сержант, люблю это, и буду уважать ваше озеро, если оно продержится в таком виде хоть только двадцать-четыре часа.

"Гей, гей! земля!" закричал вахтенный с бака. Кап бросился к нему и действительно увидел землю, сквозь туман и мелкий дождь, на разстоянии полумили, прямо против носа куттера. Первым движением старого моряка было скомандовать "лечь в дрейфь и поворотить на другой галс"; но хладнокровный сержант остановил его.

узнав свою позицию.

"Справедливо, совершенно-справедливо, и пока возможно - мы будем идти тем же курсом. Что там такое, на линии нашего ветра? это как-будто низенький мысок."

-- Гарнизон, клянусь Юпитером! вскричал сержант, которого опытный глаз скорее различил очерки крепостных укреплений.

Сержант не ошибся. Это точно была крепость, хотя она очень-тускло и смутно представлялась сквозь частый дробный дождь, будто в сумерках вечера или в тумане утра. Низкие и зеленые валы, темные палиссады, которые теперь от дождя казались еще темнее, кровли двух или трех домов, тонкое и одинокое древко флага, и сам флаг, изогнувшийся в воздухе неподвижно и твердо, - все это скоро можно было различить, хотя незаметно было никакого признака жизни. Даже сам часовой укрылся в своей будке и сначала казалось, что ничей глаз оттуда не открывал приближения "Бегуна". Но бдительность пограничного гарнизона не дремала. Кто-то уже успел сделать это интересное открытие; несколько человек показалось на возвышении, и вскоре весь вал, ближайший к озеру, покрылся народом. Возвышенность представлявшагося зрелища как-то особенно соединялась с живописным очарованием. Ярость бури имела в себе характер какой-то прочности, так что легко можно было почесть ее всегдашнею принадлежностью этой картины. Ветер ревел безумолка, и бешеная вода отвечала на его глухие взрывы свистом, плесканьем и грозным шумом валов. Дождь представлял среду для глаза и походил на тонкий туман, смягчая сквозившие в нем предметы и придавая им какую-то таинственность; но мощное ощущение, производимое в душе сшибкою ветра с водою, усиливало и раздражало все другия более кроткия впечатления этой минуты. Черный, безграничный, лес выходил из мрака величественный, таинственный, между-тем, как одинокие признаки человеческой жизни в крепости, живописно разсеянные вокруг нея, представляли убежище для взора, утомленного видом более суровых предметов природы,

"Они видят нас" сказал сержант: "и думают, что мы воротились но причине бури и попали под ветер пристани. Да, вон и сам майор Дункан на северо-восточном бастионе: я узнаю его по осанке и по офицерам, которые его окружают."

куттер...

"Да, конечно, это было бы хорошо; но хоть я и плохой моряк, а вижу, что это дело невозможное. Ни одно судно на этом озере не может поворотить через ветер; да притом же, здесь нет такого места, где бы можно было кинуть якорь в такую погоду."

-- Я знаю это, вижу, сержант, и хоть вам, жителям суши, очень нравится вид земли, мы однакожь покинем ее. Что же касается до меня, я почитаю себя счастливым во время бури, когда уверен, что земля далеко позади меня.

"Бегун" находился тогда так близко к земле, что было необходимо поворотить на другой галс, чтобы выйдти за открытое место. Руль был положен право, и легкий кораблик, игравший как утка с водою, несколько накренился, послушался руля, ускорил ход, и полетел по верхушкам валов. Скоро крепость и толпы солдат исчезли во мраке, хотя земля еще долго виднелась с бак-борда. Тут нужно было прибегнуть к различным эволюциям, чтобы держать куттер к ветру, и он снова пошел своею тяжелой дорогой к северному берегу. Прошло несколько часов без всякой перемены; ветер усиливался, так-что наконец сам педант Кап признался, что то был славный ураган. К вечеру "Бегун" еще раз поворотил за другой галс, чтоб не наткнуться на северный берег в темноте, и около полуночи, его временной начальник, который успел отобрать от экипажа, после нескольких косвенных разспросов, общия сведения о положении и форме озера, думал, что находился в центре на равном разстоянии от обоих берегов. Величина волн усилила вероятность этого предположения, и должно присовокупить, что Кап в это время начал чувствовать уважение к пресной воде, над которою за двадцать-четыре часа смеялся и трунил. С наступлением ночи, ярость ветра так усилилась, что Кап признался в невозможности противиться ему более; вода падала на палубу маленького судна такими массами, что колебала его до самого центра и грозила подавить его своею тяжестью. Экипаж "Бегуна" признался, что никогда не испытывал такой бури, и это было справедливо, потому-что Джаспер, совершенно зная все реки, мысы и бухты озера, подвел бы свой куттер к берегу еще задолго до этого и поставил бы его где-нибудь в безопасном месте на якорь; но Кап никак не хотел советоваться с молодым начальником, все еще остававшимся внизу, и решился действовать так, как бы действовал он на обширном океане.

Хотя все почти паруса были убраны, однакожь легкое судно благородно доказывало свое право на название "Бегуна": оно точно бежало в-продолжение восьми часов и не уступало в быстроте чайкам, дико кружившимся над ним во время бури и будто боявшимся попадать в клокотавшее и кипевшее озеро. День принес с собою очень-малые перемены; не было видно другого горизонта, кроме тесного круга, очеркнутого дождливым небом и водою, как уже было сказано нами, и в этом кругу, казалось, все стихии боролись между собою в каком-то хаотическом смешении.

на палубу. За завтраком царствовало общее молчание, и взоры встречались со взорами, как-бы спрашивая друг друга, чем должна кончиться эта борьба стихий. Кап, однако, был совершенно спокоен; его лицо было светло, шаг его становился тверже, и во всей его фигуре выражалась самоуверенность, возрастая вместе с бурею, как-бы вызывавшею его искусство и мужество на бой с собою. Он стоял на баке, сложив крестом руки и раскачиваясь всем телом с инстинктом моряка, между-тем, как взоры его были устремлены на верхушки валов, разбивавшихся о куттер и так же быстро набегавших на него, как падал дождь с неба. В эту торжественную минуту, один из матросов закричал неожиданно: "Гей, парус!"

Онтарио представляло собою столь дикую пустыню, что врядели можно было ожидать встречи с кораблем на водах его. Сам "Бегун" мог быть сравнен людьми, бывшими на нем, с путником, одиноко блуждающим в лесу, и встреча его с другим судном была подобна встрече двух охотников под необозримым пологом листьев, простирающимся над столькими мильйонами акров американского материка. Буря придавала что-то романтическое и даже что-то сверхъестественное этой встрече. Только Кап смотрел хладнокровными и опытными глазами на происходившее перед ним; но даже и его железные нервы были потрясены ощущениями, которые возбуждала дикая и странная картина.

Чужое судно было на разстоянии неболее двух кабельтовов от "Бегуна"; оно находилось у него под ветром и шло таким курсом, что куттер неизбежно, проходя мимо, должен был приблизиться к нему на несколько сажен. То был корабль с прямыми парусами, и сквозь дождь он не представлял для опытного взора ни малейшого недостатка ни в своем оснащении, ни в постройке; из всех парусов на нем были поставлены только крепко-зарифленный грот-марсель да фокстаксель и бизань. Сила ветра однакожь была так велика, что накреняла его корпус, который снова приподнимался напором вала с надветренной стороны. Он не потерпел ни малейшого повреждения, и по его движению, которое повидимому равнялось четырем узлам в час, можно было заключать, что он шел довольно-свободно.

-- Чудак, кажется, знает хорошо свое место, сказал Кап, между-тем, как куттер несся к кораблю с быстротою самого ветра: - да, он знает, потому-что смело смотрит к югу, где надеется найдти хорошее якорное место или пристань. Никто, будучи в полном уме, не шол бы так, как идет он, не зная хорошо, куда ведет его курс. Мы - другое дело, мы идем по неволе так.

"Мы идем дурной дорогой, капитан" сказал матрос, к которому обращено было это замечание. "Это французский королевский корабль Ли-майкальм (le Montcalm); он идет к Ниагаре, где есть французский гарнизон и гавань. Эх! мы шли дурной дорогой!"

"Хорошо было бы нам, еслиб мы могли сделать то же" возразил матрос, качая головою. "Да, не худо бы, потому-что мы идем теперь прямо в бухту, что там в конце озера, и врядели когда-нибудь выйдем из нея."

-- Полно брат, полно! Мы теперь на открытом месте и под нами доброе английское судно; мы не Джонни-Крапо {Прозвище, которое дают Англичане Французам.} и не будем прятаться за крепость от всякого легонького дуновения ветра. Не зевай, рулевой!

"Бегун" шел прямо на встречу Французу; пространство между обоими кораблями заключало в себе не боле пятидесяти сажен; на одно мгновение было даже сомнительно пройдет ли он.

-- Лево руля! вскричал Кап. Весь руль на борт, проходи под корму!

Экипаж Французского корабля собрался на палубе с наветренной стороны и несколько мускетов устремились ужена "Бегуна", как-бы для того, чтобы заставить его изменить направление. Но озеро было так грозно и свирепо, что военные действия не могли производиться. Вода лилась из отверстий двух или трех легких пушек, бывших на борте корабля, и никто не мог и думать употребить их в дело в такую бурю. Черные борты корабля, выходя из-под волн, блистали и будто хмурились; но ветер со свистом пробегал по снастям, извлекая из них, как из струн, тысячу звуков, так что почти вовсе нельзя было разобрать громких криков, раздававшихся с борта.

-- Орите громче, пока охрипнете! ворчал Кап: теперь не такое время, чтобы нашептывать друг другу секреты. Лево руля, сэр! лево руля!

Рулевой повиновался, и первый поднявшийся вал бросил "Бегуна" так близко к кораблю, что даже сам старый моряк ступил шаг назад, безотчетно испугавшись, чтоб бушприт куттера не увяз в снастях другого судна. Этого однакожь не случилось. Поднявшись как барс, готовящийся прыгнуть на свою добычу, куттер ринулся вперед и через минуту был уже позади кормы неприятельского судна, чуть-чуть-было не коснувшись его своим рангоутом.

"Монкальмом", вспрыгнул на шкафут, и с тою изящною учтивостию, которая облагороживает даже и не совсем-хорошия дела его соотечественников, снял шляпу и с улыбкою приветствовал проходившого мимо его "Бегуна". В этой учтивости было то, что Французы зовут bonhomie и общительность; но то и другое было потеряно для Капа, который, повинуясь своему народному инстинкту, погрозил ему кулаком и проворчал про себя:

-- Да, да, счастье твое, что на моем борте нет орудий; я б тебя славно отделал. Ведь он, мерзавец, смеется над нами, сержант?!

"Он поступает вежливо, брат Кап" возразил тот, опуская свою руку, поднятую им для военного салюта. "Он поступает вежливо, и чего же больше ожидать от Француза? Нельзя утвердительно сказать, что он думал про себя, когда приветствовал нас."

-- Он не без цели плавает по этому озеру; ну, да хорошо! пусть он убирается в свою пристань, если ему удастся достигнуть её; мы останемся господами озера как следует настоящим английским морякам.

Хотя эти слова отзывались хвастовством, но Кап с завистию смотрел на черный корпус "Монкальма", за его фок и на снасти, котирые, рисуясь все слабее и слабее, наконец исчезли в тумане, как воздушный призрак. Кап охотно последовал бы его курсу, еслиб мог решиться на это, потому-что, говоря правду, перспектива другой такой же бурной ночи на этих пустынных водах, свирепствовавших вокруг него, представляла мало утешительного. Но гордость моряка заставила его скрыть это безпокойное ощущение, и те, которые отдались его попечениям, твёрдо полагались на его знание и искусство, с слепой доверчивостию, часто бывающею признаком невежества.

"Бегун". Ураган однакожь немного поукротился, и Кап, в-следствие этого, решился держаться еще ближе к ветру, и в-продолжение всей ночи лежал в дрейфе, подвигаясь вперед по своему курсу, а иногда поворачивая на другой галс, чтобы не наткнуться на землю. Нет никакой нужды останавливаться нам на описании всех происшествий, бывших в эту ночь: ураган был как ураган, без особенных случаев. Килевая качка, рев и свист воды, хлестанье волн, удары, грозившие гибелью легкому судну, когда оно погружалось в набегавший вал, безпрерывное завывание ветра, принуждавшого судно дрейфовать, - вот все, что происходило в-продолжение ночи. Дрейф был всего опаснее, ибо хотя "Бегун" держал круто к ветру и не был обременен верхним рангоутом, однакожь он был так легок, что валы низвергали его под ветер с такою же быстротою, с какою вставали и падали сами.

В эту ночь Кап заснул крепким сном на несколько часов. Дневной свет начинал уже брезжить, когда он почувствовагь чью-то руку за своем плече; проснувшись и поднявшись, он увидел подле себя Патфайндера. В-продолжение урагана, Путеводитель редко показывался на палубе, повинуясь своей природной скромности, которая говорила ему, что только одни моряки могут мешаться в управление судна; он хотел оказывать к тем, на кого была возложена эта обязанность, такую же доверенность, какой требовал сам от своих спутников в лесах. Но, не смотря за то, он почитал себя в эту минуту вправе сделать свое замечание, которое он и сделал с своею всегдашнею искренностию и простодушием.

-- Сон сладок, мэстэр Кап, сказал он, когда Кап очнулся и протер глаза: - сон сладок, я это знаю по опыту; но жизнь еще слаще. Взгляните вокруг себя и скажите, такое ли теперь время, чтобы спать начальнику корабля?

"Что там? что там, мэстэр Патфайндер?" пробормотал Кап в первую минуту пробуждения:"не хотите ли и вы перейдти за сторону ворчунов? На берегу я удивлялся, как искусно и благоразумно пробирались вы чрез чащу леса без компаса; когда же мы ступили на воду, я радовался, найдя в вас такую же доверенность к другим на чуждой вам стихии, какую прежде вмели вы к самому-себе на своей. Признаюсь, я не ожидал от вас никаких безпокойных замечаний."

-- Что касается до меня, мэстэр Кап, я чувствую, какие мне даны способности от природы и уверен, что оне не столкнутся с способностями другого и не будут вмешиваться в их дела, но теперь речь иная, когда Мабель Дунгам с нами. У ней также свои способности, это правда, но её натура не то, что наша: это натура нежная и женская. Я для нея говорю, а не для себя.

"Да, да, да, понимаю теперь; эта девушка - добрая девушка, мой почтенный друг; но она дочь солдата и племянница моряка, и не должна пугаться и нежничать во время урагана. Что жь? она боится?"

-- О нет, нет! Мабель женщина, но она благоразумна и умеет молчать. Ни слова не слыхал я от нея по случаю того, что происходить теперь, но все же я думаю, мэстэр Кап, что ей было бы лучше, еслибы Джаспер Пресная-Вода был возвращен на свое место, и чтоб дела пошли своим прежним ходом. Такова ужь натура человеческая.

"Хорошо, хорошо! именно так следует думать девушке, да еще той, которая носит фамилию Дунгам. Всякая дрянь лучше старого дяди и знает больше, чем старый моряк! Это-то человеческая натура, мэстэр Патфайндер? Но чорт меня возьми, если я хоть на шаг уклонюсь от своего курса на право или на лево на всю человеческую натуру, какую только можно найдти в девятнадцати летней дурочке. Да" прибавил он, понизив голос: "и на ту, которая вытягивается на параде в 55 пехотном полку его величества. Я не для того провел на море 40 лет, чтобы прийдти на эту пресную лужу учиться, что такое человеческая натура... Как же упорно держится этот ураган! такой ветер, что как-будто сам Борей собственноручно раздувает меха. Но что это там такое у вас под ветром?" прибавил он, протирая глаза: "земля! так же верно, как я зовусь Капом, это берег, да еще в добавок крутой берег!"

Патфайндер не отвечал ничего, но только покачал головою и с тревожным безпокойством всматривался в выражение лица Капа.

"Земля! так же верно, как мы теперь на "Бегуне", повторил Кап: "берег под ветром и на милю разстояния от нас, украшенный самою лучшею цепью подводных камней, какую только можно найдти на протяжении всего Лонг-Айланда!"

"Эх! хорошо - дурно! Ну, что тут хорошого? а если под дурным вы разумеете то, что отнимает бодрость, так знайте, что у моряка ничто не может отнять бодрости; ведь вы никогда не теряли её в лесу, мой друг, и ничего там не пугались?"

-- Нет, я не скажу этого, не скажу. Когда опасность велика, я стараюсь увидеть ее, узнать и потом стараюсь избежать её; а не то - мои волосы давно бы ужь сушились в вигваме какого-нибудь Минго. Но на этом озере я не могу отъискать никакого следа, и потому молчаливо должен подчиняться распоряжениям других; но ведь мы должны же вспомнить, что с вами Мабель Дунгам. А вот и отец её; у него, конечно, сердце расположено в пользу своего детища.

-- "Мы находимся в затруднительном положении, брат Кап" сказал подошедши сержант. "Я говорю это, взяв в соображение все, что мне сказано двумя матросами, которые на баке. Они сказали, что куттер не может ужь больше поднять паруса, и что ветер относит так сильно, что мы через час или через два будем выброшены на берег. Надеюсь, страх обманул их?"

Кап не отвечал ничего. С зловещим выражением на лице взглянул он на берег, потом на ветер, и тут физиономия его приняла какое-то буйное и свирепое выражение, как-будто он хотел вызвать ветер на бой.

"Не лучше ли будет, брать" продолжал сержант: "послать за Джаспером и посоветоваться с ним? Здесь теперь нечего бояться Французов, и в теперешних обстоятельствах он, может-быть, спасет нас."

"Да, да! эти проклятые "обстоятельства" всему виною. Но позовите его, пусть он прийдет Сделав несколько ловких вопросов, я вытащу из него всю правду; вот увидите."

Не успел еще Кэп договорить своих слов, как уже сержант послал за Джаспером, который тотчас и явился. Во всей его фигуре и в чертах лица выражалось чувство оскорбленного достоинства и вместе смирение; окружавшие его прочли в его наружности только стыд и досаду. Едва поставив ногу на палубу, Джаспер бросил быстрый и тревожный взгляд вокруг себя, как-бы желая узнать положение куттера; и, казалось, этого взгляда было достаточно, чтоб посвятить его в тайны всех грозивших опасностей. Прежде всего взглянул он на ветер, по обыкновению моряков, потом обежал взором горизонт и, встретив береговую возвышенность, мгновенно понял все дело.

-- Я послал за вами, мэстэр Джаспер, сказал Кап, сложив руки и раскачиваясь всем корпусом с достоинством обитателя бака: чтобы узнать от вас что-нибудь о гавани, ксторая у вас под ветром. Мы уверены, что вы не простираете так далеко вашей злобы, чтобы утопить нас и особенно женщвп; я думаю также, что в вас достанет мужества помочь нам приютить где-нибудь куттер до-тех пор, пока укротится ураган.

"Я лучше соглашусь умереть, чем видеть Мабель Дунгам в опасности" отвечал молодой человек с живостию.

"Я звал это, я знал это!" воскликнул Патфайндер, ударив дружески по плечу Джаспера. "Этот молодой человек вернее самого лучшого компаса, который когда-либо выводил человека на прямую дорогу. - Смертный грех думать о нем худо!"

-- Гм! промычал Кап: - я сказал: особенно женщин, как будто-бы оне в какой-нибудь особенной опасности. Ну, да что до этого за дело, молодой человек; мы поймем друг друга, говоря как следует двум знающим морякам; не знаете ли вы какой-нибудь пристани у нас под ветром?

"Никакой. Здесь на этом конце озера широкий залив, но он не известен никому из нас, и к тому же трудно войдти в него."

-- А этот берег под ветром - в нем ведь, кажется, нет ничего особенного, почему бы можно было рекомендовать его, не правда ли? а?

"Этот берег пустыня, которая тянется до устья Ниагары с одной стороны, и до Фронтенака с другой. Мне сказывали, что к северу и западу тут нет на тысячу миль ничего, кроме леса и степей."

-- Индийцев найдете вы везде, куда ни пойдете, хотя и не в большом числе. Можно случайно повстречать толпу диких где-нибудь здесь, и можно провести тут несколько месяцев не повстречав ни одного."

-- Стало-быть, в разсуждении этих негодяев мы должны отдаться за волю судьбы; но, говоря откровенно, мэстэр Уэстерн, еслиб не было этого маленького неприятного дела с Французами, что бы вы теперь сделали с куттером?

"Я моложе вас, и не такой опытный моряк, как вы, мэстэр Кап" сказал Джаспер: "и потому мне неприлично давать мам советы."

-- Ну да, мы все знаем это. В обыкновенном деле - конечно неприлично; но это дело необыкновенное, это "обстоятельство", и на этой пресной луже оно может иметь разные свои странности; итак, взяв все это в соображение, вы не можете почесть неприличным дать совет даже родному отцу. Как бы то ни было, вы можете говорить, я могу обсудит ваше мнение согласно с моею опытностию.

"Я думаю сэр, что прежде, чем пройдут два часа, куттер должен стать на якорь."

-- На якорь? как это? на озере? здесь?

"Нет сэр, не здесь, а там поближе к земле."

-- Ужь не хотите ли вы, мэстэр Пресная-Вода, бросить якорь у подветреного берега в такой ураган?

"Еслибы я хотел спасти мое судно, я бы именно это сделал, мэстэр Кап."

-- Вот тебе на! Слушайте, молодой человек, я старая морская собака, коренной моряк; сорок лет провел я на море, ребенком и человеком взрослым, и никогда не слыхал такой вещи. Я скорее выкину за борт все нужное к тому, чтоб стать на якорь, чем решусь на такое нелепое дело.

"А мы так решаемся на это здесь, на Онтарио" скромно возразил Джаспер: "когда приходится плохо. Конечно, мы поступали бы лучше, еслибы нас лучшему научили."

-- Вот, что правда, то правда! Нет, никто не заставит меня сотворить такой грех перед морским искусством. Никогда бы я не осмелился показать глаз в Санди-Гук, еслиб решился на такой невежественный поступок. Фу, чорт возьми! ужь на что Патфайндер, а я думаю и в нем больше морских познаний, чем в том, кто решается на это! Можете опять сойдти вниз, мэстэр Уэстерн."

Джаспер молча поклонился и пошел; однакожь, приблизившись к лестнице, он, как некоторые заметили, бросил тревожный взгляд на наветренный горизонт и на берег под ветром. Внутреннее безпокойство выразилось во всех чертах его лица, и с этим выражением на лице сошел он вниз.