Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть вторая.
Глава IV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть вторая. Глава IV (старая орфография)

ГЛАВА IV.

Мабель ожидала их на берегу, и лодка тотчас была спущена на воду. Патфайндер переправил своих спутников через бурун с такою же ловкостию, как и прежде, и они подошли к "Бегуну" так, что ни одна капля воды от плескавших волн не долетела до них.

Онтарио похоже на человека с горячим характером, в минуту вспыхивающого гневом и в ту же минуту утихающого. Вода была уже спокойна; только подводные камни, тянувшиеся вдоль берега на такое пространство, как мог завидеть глаз, ярко обозначались кругами, подобными тем, которые образует брошенный в воду камень. Канат "Бегуна" едва выказывался из воды и Джаспер поднял паруса, в ожидании попутного ветра.

Солнце уже село, когда грот надулся ветром и куттер начал разсекать волны. Небольшой ветер дул с юга, и судно было обращено своим носом к южному берегу, чтобы тотчас могло повернуться к востоку. Следующая ночь была тиха, и сон находившихся за куттере был глубок и спокоен.

По недоверчивости к Джасперу произошли некоторые затруднения относительно командования куттером; но все уладилось наконец дружелюбно. Кап сохранил власть главноначальствующого, а молодому человеку поручено было маневрировать, но под надзором старого моряка и с его одобрения. Джаспер согласился на это, чтоб только не подвергать Мабели новым опасностям: он был уверен, что теперь, когда буря утихла, Монкальм пустится в погоню за "Бегуном". Впрочем, он был так скромен, что ни мало не обнаруживал этих опаснений, ибо меры, которые он хотел принять, чтобы ускользнуть от неприятеля, могли возбудить новые подозрения в тех, которые имели власть уничтожить его планы.

Полагая, что командующий Монкальмом, молодой и храбрый Французский офицер, снимется с якоря у ниагарской крепости, как скоро позволит ему ветер и поплывет вверх по озеру, держась середины, чтобы охватывать взором большее пространство воды и иметь в виду "Бегуна", Джаспер решил, что с его стороны будет гораздо благоразумнее держаться берега, не только для избежания встречи с неприятельским судном, но и для-того, чтоб мачты и снасти, смешиваясь с предметами, находившимися на берегу, могли пройдти незамеченными. Он предпочел южный берег за тем, что ветер дул с той стороны, да и неприятелю труднее было предположить, что он пойдет этим берегом, близь Французских поселений и мимо самых постов, занимаемых Франциею в этой части света.

По счастию, Кап ничего не знал о том, а сержант был занят подробностями возложенного на него поручения, и ему некогда было заботиться о том, что принадлежало к службе другого рода. Итак, никто не мог противиться планам Джаспера и он еще задолго до утра, мало-по-малу, незаметно забрал к себе по-прежнему всю власть, и отдавал приказания, не советуясь ни с кем, а экипаж доверчиво и безпрекословно повиновался ему.

Лишь только стала заниматься заря, все собрались на палубу и, по-обыкновению, взоры всех прежде всего обратились к восточному горизонту: предметы уже постепенно начали выходить из мрака, и панорама более и более расширялась по мерь распространения света. На востоке, западе и севере ничего не было видно, кроме воды, позлащенной лучами восходящого солнца, на юге зеленели леса, опоясывавшие в то время Онтарио. Вдруг впереди совершенно выяснело, и на берегу широкой реки открылись массивные стены какого-то замка, хорошо-укрепленного с внешней стороны бастионами и палисадами. В ту минуту, как открылась эта крепость, казалось, белое облако поднялось над нею. Скоро узнали, что то был белый флаг Франции.

При таком неприятном зрелище, Кап вскрикнул, и взгляд его, устремленный в эту минуту на зятя, показывал недоверчивость.

-- Грязная салфетка развевается в воздухе, да! - и это так же верно, как то, что я называюсь Чарльз Кап, проворчал он. - Мы так жмемся к этому проклятому берегу, как-будто нам должно там свидеться с детьми и женами, в первый раз по возвращении из Индии! Послушание, Джаспер, к чему вы так близко держитесь к этой новой Франции? Ведь вы, кажется, здесь не на ловле лягушек?

"Я держусь берега, сэр, потому-что надеюсь пройдти мимо неприятельского судна, не быв замеченным; я уверен, что оно должно находиться где-нибудь здесь, под ветром."

-- Хорошо, хорошо, на словах-то все это хорошо, и я уверен, что и на деле будет так, как вы говорите. Надеюсь, что здесь нет нижняго потока?

"У этого берега мы под ветром" отвечал Джаспер улыбаясь: "а я думаю, вы согласитесь, мэстэр Кап, что не дурно стоять на якоре в том месте, где есть сильный нижний поток. Нижнему потоку этого озера мы одолжены жизнию."

а то, что толку в ваших подлых, негодных, нижних потоках, которые прячутся под водяною поверхностью так, что и не увидишь их? Если ужь выводить все на чистую воду, то надобно сказать, что этот нижний поток, будто-бы, говорят, спасший нам жизнь, просто дело заранее-приготовленное.

-- "По-крайней-мере, брат" сказал сержант: "мы имеем случай разузнать теперь неприятельский пост при Ниагаре. Не надо зевать, проходя мимо его: не забудьте, что мы находимся почти лицом-к-лицу с неприятелем."

Эти слова сержанта были почти-безполезны, потому-что для всех казалось новостию видеть уголок, обитаемый людьми, среди этой обширной и пустынной природы, и любопытство всех возбуждено было этим в высшей степени. Ветер помогал "Бегуну" разсекать волны быстро; Джаспер взялся за руль и подвел куттер близко к устью этой благородной реки. В ту минуту послышался глухой и отдаленный шум, принесенный ветром по течению воды; можно было подумать, что то были торжественные звуки какого-то гигантского органа, и казалось, время-от времени, что от этих звуков дрожала земля.

-- Этот шум как-будто от берегового буруна, сказал Кап, слух которого в эту минуту был поражен странными звуками.

"Да, да" сказал Патфайндер: "это буруны, какие бывают у нас в нашей стране. Это не нижний поток, мэстэр Кап. Волны, которые, видите ли, бьются там о скалы, там же и остаются, или, по-крайней-мере, не возвращаются назад. Вы слышите голос Ниагары, которая падает с высоты своих гор."

-- Ужь верно никто не будет иметь столько безстыдства, чтобы уверять, что эта большая и прекрасная река падает с высоты тех гор?

"А между-тем это точно так, мэстэр Кап, за неимением лестницы, по которой она могла бы спуститься. Такова наша здешняя природа, хоть, вероятно, у вас на море и лучше. Ах, Мабель! как приятно было бы, еслиб мы могли прогуляться десять или пятнадцать миль вдоль по берегу этой реки до тех гор, и видеть там чудеса творения Божия!"

-- "Так вы видели этот знаменитый водопад, Патфайндер?"

"Видел ли я его, Мабель? Да, я его видел, я видел чудесное и страшное зрелище! Мы с Великим-Змеем наблюдали за действиями гарнизона этой крепости, и Змей между-прочим сказал мне, что в преданиях его племени говорится о большом водопаде в этих окрестностях, и предложил мне идти посмотреть это диво. Я слыхал о нем от некоторых солдат 60-го полка, который есть как-бы природный мой полк; с 55-м же я сошелся гораздо-позже; но во всех полках есть ужасные лжецы, и я на половину верил рассказам их... Вот мы и пошли с Великим-Змеем, думая, что наш слух доведет нас до водопада, что мы будем поражены таким же громом, как и в сию минуту. Но природа не гремела тогда так сильно, как в нынешнее утро. Точно так и в лесах, мэстэр Кап, бывают минуты, когда Господь, кажется, вооружается всем своим могуществом; а иной раз так тихо, как-будто Его дух покоится в мире на всей земле. Ну, так мы вдруг очутились на берегу реки несколько повыше водопада; и бывший с нами молодой Делавар нашел лодку и хотел-было переплыть быстрину, чтобы попасть на островок, который находится в самой середине водоворота. Мы говорили ему, что это безумно, - да, мы говорили; мы сказали ему также, что с Провидением шутить не должно и не должно подвергать себя безполезной опасности. Но молодые Делавары почти то же, что молодые солдаты - тщеславны и через-чур отважны. Наши слова не подействовали, и он отправился. Мне кажется, Мабель, во всем, что истинно-велико и могущественно, всегда есть какое-то величавое спокойствие, совершенно-противоположное шумливости и суетности ничтожества, которое, на-пример, видите вы в этих быстринах. Лодка сначала понеслась быстро, как птица в воздухе, и потом закрутилась: ни ловкость, ни сила иолодого Делавара не могли противиться потоку. Он делал однако неимоверные усилия веслом, до последней минуты, чтоб спасти жизнь свою, как лань, которая бросается в воду от преследования собак. Он стал пересекать поток с такою скоростью, что мы сначала были уверены в его успехе; но он худо разсчитал разстояние, и когда увидел это, то стал подниматься вверх по реке и с такими усилиями, что смотреть было страшно. Если бы даже он был Минго, мне и тогда стало бы жаль его. Усилия его в-продолжение нескольких мгновений были так отчаянны, что он превозмог-было силу водопада; но природа имеет свои пределы: промахнувшись веслом, он повалился в лодке - и вершок за вершком, фут за футом, начал проигрывать из того, что успел выиграть. Он достиг до того места, где река имела вид гладкий и зеленоватый, как-бы сотканная из мизьнонов водяных нитей, перетянутых через огромную скалу, и вдруг, пустясь стрелою, исчез из вида. Спустя несколько лет, я встретил одного Могаука, который видел все это тогда с другой стороны; он сказывал мне, что Делавар не переставал махать веслом в воздухе, пока не исчез в пене водопада."

-- "Что же сделалось с несчастным?" спросила Мабель, в которой природное и простое красноречие Путеводителя возбудила живейший интерес.

"Верно он переселился в те счастливые страны, где души его племени забавляются охотою. Хотя он был тщеславен и дерзок, но был также и справедлив и мужествен. Его безразсудство было причиною его гибели, но Маниту краснокожих любит свои создания."

В это время из крепости послышался пушечный выстрел, и ядро со свистом пролетело над мачтами куттера, что было знаком не приближаться более. Джаспер стоял у руля и удалялся с улыбкою, мало обращая внимания на это неучтивое приветствие. "Бегун" отплыл по течению далеко и не боялся уже вторичного выстрела. Когда куттер поравнялся с рекою, Джаспер уверился, что Монкальм судна держался середины в то время, как он плыл близь берега.

В-продолжение целого дня ветер дул с юга, и куттер шел на разстоянии мили от земли, делая от 6 до 8 узлов в час по воде совершенно-спокойной. Хотя безпрерывное зрелище леса было довольно-однообразно, но оно не было совершенно лишено занимательности. Виднелось несколько мысов, и, переходя от одного к другому, "Бегун" переплывал такия глубокия бухты, которые были достойны названия заливов. Нигде не было заметно никакого знака гражданственности. Кое-где река вливала дань свою в огромный резервуар озера; на несколько миль по берегу зеленелись деревья, и кроме деревьев ничего не было видно; даже огромные бухты, сообщавшияся с Онтарио узкими каналами, показывались и исчезали, не представляя ни малейшого признака жилья человеческого.

Патфайндеру более всех нравилась эта картина. Он не мог наглядеться на безграничную перспективу леса, и хотя ему было хорошо близь Мабели, хотя он слушал её приятный голос, но все-таки несколько раз, в продолжение дня, рождалось в нем желание быть под этими сводами кленов, дубов и лип, и этом уединении, где только он и думал по своим привычкам найдти счастие прочное и долгое. Кап был совсем другого мнения. Он несколько раз жаловался, что не видит ни башен, ни маяков, ни усеянных судами рейдов, и говорил, что такого берега нет в целом свете; потом, отведя сержанта в сторону, уверял его с важностию, что этот край никогда не может процветать, потому-что здесь гавани в пренебрежении, что река текут здесь без пользы, и что самый ветер имеет лесной запах, от чего он очень сомневается в его благорастворенности.

Однако, различные чувствования пассажиров куттера не мешали его бегу; и когда солнце закатилось, он уже сделал сто миль, приближаясь к Освего. Сержант Дунгам почитал тогда своею обязанностию явиться туда для принятия новой инструкции, которую мог ему дат майор Дункан, и Джаспер, по-этому, целую ночь продолжал идти около берега. Хотя к утру ветер стал понемногу утихать, но он все еще дул до-тех-пор, пока куттер не достиг до одного мыса, который находился милях в двух от крепости. Там легкий ветерок подул с севера, и куттер отдалился от земли с тем, чтобы в случае увеличения ветра или перемены его быть ближе к открытому месту.

С появлением дня, куттер находился у устья Освего под ветром, на разстоянии двух миль, и как скоро с крепости раздался выстрел заревой пушки, Джаспер велел ослабить шкоты и направиться к пристани. В это время крик на баке обратил взоры всех к мысу, составлявшему восточный берег реки, и там-то именно стоял на пушечный выстрел ожидая возвращения "Бегуна".

Пройдти мимо корабля было невозможно, потому-что, усилив паруса, он легко мог пересечь линию "Бегуна" в несколько минуть, и обстоятельства требовали немедленного решения. После краткого совещания, сержант снова переменил свои план и решился пуститься как-можно-скорее к месту своего первого назначения, уверенный, что куттер оставит так далеко неприятеля, что успеет скрыть от него свои движения. "Бегун" поднял все свои паруса и со всевозможною скоростию спустился по ветру. Из крепости раздались выстрелы и на вал высылали солдаты. Но Лэнди ничего, кроме этой безполезной почести, не мог оказать куперу. Монкальв с своей стороны сделал несколько выстрелов из хвастовства, поднял флаг Франции и пустился в погоню, поставив все паруса.

В полдень видны были только вершины мачт Французского судна. Впереди "Бегуна" было несколько островов, и Джаспер думал пройдти сзади их, чтобы скрыть от неприятеля будущия движение куттера. Не смотря на то, что Кап, сержант и в особенности поручик Мюйр все еще сильно подозревали молодого моряка, даже не смотря на близость Фронтенака, мнение Джаспера было одобрено; к-тому же разсуждать было некогда, и квартирмейстер справедливо заметил, что Джаспер иначе не мог изменить им, как введя куттер открыто в неприятельскую гавань, а этому еще всегда можно было воспрепятствовать, потому-что единственный крейсер, который имели Французы в сию минуту на озере, был у них под ветром и, следовательно, не мог им вредить покуда.

Свободный в своих действиях, Джаспер скоро сделал все, что способен был сделать.. Он прошел позади островов, оставил их на востоке и удалился от них, не имея ничего в виду ни вблизи, ни вдали. При закате солнечном, куттер встретил первый из островов, находящихся в большом заливе, который образует своими берегами исход озера, и еще до наступления ночи вошел в узкий канал, ведущий к назначенному посту. Между-тем, после девяти часов, Кап настаивал, чтобы бросить якорь, ибо лабиринт островов был так запутан, что он боялся, при каждом встретившемся ему открытом месте, попасть под выстрелы пушек Французской крепости. Джаспер согласился на это без затруднения, имея особую инструкцию не приближаться к посту, не приняв предварительно необходимых мер, чтобы ни одному человеку из экипажа не был определительно известен путь или расположение пути, - из предосторожности, чтобы какой-нибудь дезертёр не дал знать об этом неприятелю.

"Бегун" бросил якорь в небольшую отдаленную бухту, где и днем трудно было-бы съискать его. Тогда все пошли вниз отдохнуть, кроме часового. Кап до того утомился в эти два дня, что спал долго и глубоко, и когда проснулся, уже был день. Между-тем, едва он открыл глаза, как морской инстинкт дал ему почувствовать, что куттер снялся с якоря. Взойдя на палубу, он увидел "Бегуна", пробиравшагося между островов, тогда-как, кроме Джаспера и лоцмана, на палубе никого не было, за исключением разве часового, которому не было никакой нужды до движения и которому все казалось правильным и необходимым.

-- Что это все значит, Джаспер? вскричал он гневно. Не имеете ли вы намерения ввести нас в гавань Фронтенака, пока мы спим?

"Я исполняю данные мне приказания, мэстэр Кап. Майор Дункану мне велел никогда не приближаться к посту, не отослав прежде всех вниз. На этих водах ему не нужно иметь лоцманов более, чем сколько требует королевская служба."

Кап свиснул.

-- Славно! мы въехали в средину этих кустарников и утесов, а на палубе никого не было!... Клянусь честью, самый лучший Йоркский лоцман не выберется из этого канала!

"Я всегда думал, сэр" сказал Джаспер улыбаясь: "что вы гораздо-лучше сделали б, если бы оставили этот куттер в моих руках, до-тех-пор, покуда он дойдет до места своего назначения.",

-- Мы сделали бы это, Джаспер, мы сделали бы это, если бы не обстоятельства. Но эти обстоятельства очень-важны, и каждый благоразумный человек должен обратить на них внимание.

"Что же, сэр? кажется, мы ужь близко к цели. Мы менее нежели в час достигнем нашего поста, если ветер будет благоприятствовать, и тогда вы будете предохранены от всех обстоятельств, которые вам воображаются."

-- Гм-м!

Кап не нашел возразить ничего более; по всему было, кажется, заметно, что Джаспер действовал открыто - и без труда успел преклонить всех на свою сторону. В-самом-деле, трудно было вообразить даже человеку, расположенному верить обстоятельствам, как говорил Кап, чтоб "Бегун" находился в эту минуту в самом близком соседстве с Фронтенаком, с гаванью, так давно-занимаемою Французами и так хорошо известною на границе. Число островов, может-быть, и не доходило ровно до тысячи; но их точно было множество, и некоторые из них были так малы, что верный счет им составить было невозможно, хотя и между ими попадались некоторые побольше. Джаспер вышел из большого канала и, вспомоществуемый попутным ветром, переплывал по течению самые узкие проливы, и трудно было представить, чтоб "Бегун" мог пройдти тут, не задев своими снастями деревьев; иногда же он проходил небольшие бухты, где, казалось, погребался в кустарниках, лесах и скалах. По совершенной прозрачности воды, лот был безполезен, и не могло предстоять никакой опасности, потому-что глубина везде была одинакова, хотя Кап, привыкший к океану, находился в непрестанном страхе, чтобы куттер не стал на мель.

-- Ну, признаюсь, Патфайндер, признаюсь, - вскричав наконец старый моряк, когда "Бегун" безопасно прошел двадцать этих узких проливов, руководимый отважностию Джаспера: - признаюсь, это значить пренебрегать наукой мореплавания и отсылать к чорту все законы я правила.

"Нет, нет, Соленая-Вода, это верх искусства. Вы видите, что Джаспер никогда не колеблется. Он, как добрая собака, бежит, подняв голову к верху, надеясь на чутьё свое. Отвечаю головой, что Пресная-Вода наконец вывезет нас, и он бы сделал это давно, если б сначала дали ему волю."

"Без следа" сказал Патфайндер, прерывая его: "вот это для меня совершенно непостижимо. Всякому известно, что вода не оставляет следа, а Джаспер однако идет вперед смело, как-будто видит следы моккасинов на листах, как мы все видим солнце."

-- Чорт знает! кажется, у него и компаса-то нет!

-- "На фока гитовы!" закричал Джаспер, который только улыбался на замечания своих спутников. "Спустите его теперь. Право руля! Еще право, на борт! Хорошо! Клади руль тихо и веди его легче. Теперь прыгни на землю с канатом; нет, лучше брось его: на берегу есть люди, они захватят его."

Все это произошло так быстро, что зрители не имели даже времени заметить этих различных эволюции. Судно было приведено к ветру, так что грот заполоскал; потом, с помощию только одного руля, его поставили вдоль природной набережной, образуемой утесом, и ошвартовили на этом месте. Словом, куттер достиг поста, и солдаты 55 полка были с радостию встречены своими товарищами, которым натурально очень хотелось смениться с такого скучного караула.

Притин, как называли это место солдаты 55 полка, казалось, обещал много удовольствий людям, которые пробыли взаперти так долго и на таком маленьком судне. Вообще, все эти острова не были слишком-высоки, хотя, правда, они столько возвышались над уровнем воды, что жить на них можно было в безопасности и не разстраивая здоровья. Все они были лесисты, и многие из них в эту эпоху покрывались еще девственным лесом; тот же остров, на котором расположен был пост, заключал в себе только двадцать акров земли, и, вероятно, за несколько сот лет пред сим, по какому-нибудь случаю, лишился большей части своих деревьев, потому-что прогалина, поросшая травою, занимала половину его пространства. Офицер, выбравший этот остров для военного поста, думал, что источник, находившийся тут, рано обратил на себя внимание Индийцев и заставил их посещать это место, когда они выходили на охоту и для ловли семги, что воспрепятствовало росту второго поколения деревьев и дало время травам укорениться в земле и распространиться по почве.

Впрочем, по какой бы то ни было причине, этот остров казался несравненно-красивее всьх окружавших его, и он как-будто имел вид цивилизации, которой не доставало этой обширной стране.

Все берега были опушены мелким кустарником, сохраняемым тщательно, потому-что он служил оградою, за которою скрывались и люди и вещи, находившияся на острове. Под защитою этого кустарника и леса, занимавшого другую половину острова, выстроили семь или восемь хижин для жительства офицеров и солдат и для помещения фуража, кухни, больницы и проч. Эти хижины были из бревен, по туземному обычаю, и покрыты корою, а материалы для постройки доставлены с другого отдаленного острова из предосторожности, чтоб следы человеческой руки не возбудили внимания. Эти хижины, обитаемые только в-продолжение нескольких месяцев, были столько покойны, сколько могут быть покойны такого рода жилища.

Восточная оконечность острова, выдаваясь вперед, образовала мыс, заключавший в себе один акр пространства, совершенно покрытый лесом, под деревьями которого переплетался густой кустарник, так-что сквозь деревья невозможно было ничего видеть, пока еще листья оставались на ветвях. Близь узкого перешейка, соединявшого этот мыс с островом, был выстроен небольшой деревянный блокгауз, который обыкновенно назывался крепостью и снабжен был средствами к защите. Для постройки этого здания выбраны были бревна толстые, которые бы могли вытерпеть удары ядер; их отесали четвероугольно и связали так плотно, что эта крепостца не представляла ни одной слабой точки ни с которой стороны. Окна служили бойницами, двери были массивны и малы, а крыша сложена из таких же толстых бревен, как и стены, и покрыта корой, чтоб дождь не мог проходить во внутренность. В нижнем этаже, по обыкновению, хранились аммуниция и фураж; верхний этаж служил и жильем и цитаделью. Низенький чердак разделялся на две или на три комнаты, где могли спать человек пятнадцать. Все это устройство было чрезвычайно просто, но вместе с тем достаточно для того, чтобы защитить солдат от внезапного нападения. Деревья, окружавшия со всех сторон это здание, были несравненно-выше его, и совершенно скрывали его от тех, которые находились вне острова. Из бойниц в верхних этажах видна была прогалина, по нижняя часть здания почти вся скрывалась в кустарниках.

Это здание, назначенное собственно для защиты, нарочно было выстроено близь источника, о котором мы упомянули, чтоб во время осады можно было черпать оттуда воду бадьею; для удобнейшого добывания воды, верхние этажи его были устроены так, что они на несколько аршин выдавались вперед от нижней части здания, и все этажи имели между собой сообщение посредством лестницы. Если мы прибавим к этому, что такого рода блокгаузы имели назначение цитадели, куда отступал гарнизон и вообще окрестное народонаселение, в случае нападения, то читатель верно довольно подробно представить себе их устройство, которое мы старались теперь объяснить ему.

Но положение острова было чрезвычайно-удобно для военной позиции, и это составляло главное его достоинство. Среди группы двадцати других островов, не легко было отъискать его, потому-что суда могли, проходя от него даже в недальнем разстоянии, принять его за часть другого острова: каналы, коими он был окружен, были так узки, что, находясь в самом центре этой группы, с намерением разглядеть его, почти невозможно было отличить, точно ли это были острова: так они сливались друг с другом. Вход в маленькую бухту, служившую гаванью Джасперу, был совершенно-закрыт кустарниками и соседними островами, так-что однажды экипаж "Бегуна", возвращаясь с рыбной ловли, заблудился и в-продолжение нескольких часов отьискивал эту бухту. Во всех отношениях, место, описываемое нами, было чрезвычайно-удобно для цели, к которой предназначалось, и эти природные удобства еще были усилены, сколько позволяли умеренные средства пограничного поста.

"Бегуна", но никто еще не думал об отдыхе. О смене с караула нечего рассказывать: все солдаты, составлявшие сменявшийся отряд, считали пребывание на острове изгнанием и нетерпеливо ждали возвращения в Освего. Когда офицер, командовавший этим отрядом, сдал сержанту начальство над постом, он тотчас же перешел на "Бегуна" со всеми своими людьми, и Джаспер, который очень-охотно провел бы этот день на острове, получил приказание немедленно сняться с якоря, чтоб воспользоваться благоприятным ветром. Но еще до отплытия "Бегуна", поручик Мюйр, Кап и сержант имели особое совещание с отъезжавшим офицером, чтобы сообщить ему свои подозрения касательно Джаспера. Офицер обещал им строго наблюдать за его поведением, и не прошло трех часов после прибытия, как уже Джаспер снялся с якоря.

Мабель расположилась в хижине, назначенной для её отца. Эта хижина была лучшая из всех, и потому всегда была занимаема начальниками. Для уменьшения работы, из ближней хижины сделали и кухню и столовую, в которой собирались за общим обеденным столом главные члены отряда; кушанье же готовила им жена солдата. Мабель сделала в хижине сержанта все нужные хозяйственные распоряжения, которые служили к удобствам её и отца её и могли быть позволены обстоятельствами; в первый раз по прибытии на границу, она была вполне довольна своим жилищем. Устроив все, что было нужно, она вышла прогуляться по острову и, перейдя небольшую просеку, пошла по той дорожке, которая вела к единственному месту на острове, несовсем-покрытому лесом. Там, смотря на прозрампую воду, которая едва-едва была подернута рябью, она раздумалась о своем новом положении, не без смущения припоминала о происшествиях, случившихся с нею в последние дни, и предалась догадкам о том, что ожидало ее в будущем.

-- Прелестный предмет в прелестном месте, мистрис Мабель, сказал ей Деви Мюйр, внезапно явившийся: и ужь без всякого сомнения, самый предмет, то-есть я хочу сказать вы... прелестнее места, в котором находитесь.

"Если б я сказала вам, мистер Мюйр, что ваша любезность мне неприятна" отвечала Мабель: "вы не поверили бы мне; но надеюсь, что вы не считаете меня неспособной понимать разговоры другого рода."

-- Ваш ум, очаровательная Мабель, так же выполирован, как дуло солдатского ружья, и ваш разговор, признаюсь, слишком умен и слишком скромен для того, кто провел здесь в лесу четыре года и не мог приобрести больших познаний... Но скажите, я полагаю, мисс Мабель, что вам не неприятно снова ступить на твердую землю вашей прекрасной маленькой. ножкой?

"Да, я так думала два часа назад тому, мистер Мюйр; но "Бегун" так хорош отсюда, вот сквозь эту прогалину; он плывет по озеру так красиво, что я, право, почти сожалею, что теперь не на его борте."

Произнеся это, она замахала платком, отвечая на прощальные знаки Джаспера, который не спускал с нея глаз до-тех-пор, пока куттер обогнул мыс, за которым скрылся.

-- Они пошли, но я не скажу, чтобы с ними пошла радость... Но дай Бог им счастливого пути, потому-что, если случится с ними несчастие, тогда мы рискуем или зазимовать здесь, или быть отправленными в Квебекский Замок. Этот Джаспер Пресная-Вода большой плут, и о нем, право, не знаешь, что и думать. Про него ходят такие недобрые слухи в гарнизоне. Ваш почтенный батюшка и неменее почтенный дядюшка ваш также не совсем-хорошого мнения о нем.

"Мне неприятно это слышать, мистер Мюйр, но я уверена, что время уничтожить их подозрения."

-- О, если бы время могло уничтожить мои подозрения, прелестная Мабель! возразил квартирмейстер: я не позавидовал бы тогда нашему главнокомандующему. Я полагаю, что если я решусь выйдти в отставку, то сержанту очень и очень-недурно будет занять мое место.

"Если отец мой достоин занять ваше место, мистер Мюйр" сказала Мабель с лукавой улыбкой: "то, я думаю, и вы столько же достойны занять его место."

-- Как, чорт возьми! не-уже-ли, мисс Мабель, вы хотите меня разжаловать в непатентованные офицеры?

"О, нет, право нет, мистер Мюйр! я вовсе и не помышляла об армии во время вашего разговора... Я думала о том, что вы мне очень напоминаете батюшку своею опытностию и благоразумием; вы могли бы быть так же, как он, главой семейства."

-- Как новобрачный, прелестная Мабель, но не как отец или как настоящий глава семейства... Я вижу, в чем дело, и мне очень нравятся ваши возражения: они сверкают умом. А надобно вам сказать, что я не прочь от того, чтобы в молодой женщине был ум, только не плутовской ум... Патфайндер очень-странный человек, надо сказать правду.

"Да, о нем надобно говорить или правду, или ничего не говорить, мистер Мюйр. Патфайндер мне друг, друг, - и я не буду слушать молча, когда в моем присутствии станут говорить о нем дурно."

"По-крайней-мере, он отличный стрелок" отвечала Мабель улыбаясь... "Ужь верно вы не будете этого оспоривать?"

-- Пусть он хвалится всеми подобными подвигами, но он такой же невежда, как Могоук.

"Может-быть, он не знает по-латине, за то никто лучше его не знает по-ирокезски, а этот язык гораздо полезнее латинского в этой части света."

другим; иной раз хочешь отдать пальму первенства вашей красоте, иной раз вашему уму. Ах! покойница мистрис Мюйр была точно в таком же роде, как вы.

"Последняя мистрис Мюйр, хотите сказать вы, сэр?" спросила Мабель, смотря на него с совершенною наивностию.

-- А! это верно сплетни Патфайндера. Ужь верно этот чудак старался уверить вас, что у меня было несколько жен?

"В таком случае он только напрасно терял бы время, сэр. Здесь все очень-хорошо знают, что вы имели несчастие лишиться четырех жен."

-- Трех только; это так же верно, как то, что меня зовут Деви Мюйр. Четвертая под сомнением, или лучше сказать, очаровательная Мабель, она еще только in petto, как говорят в Риме; в любовных делах это значит то же, что в сердце.

"Признаюсь, я бы совсем не хотела быть ни этой четвертой особой in petto, ни другой какой, потому-что не люблю быть под сомнением."

-- О, на этот счет не безпокойтесь, прелестная Мабель! Если вы будете этой четвертой, остальные все будут забыты: ваша красота, ваши достоинства в минуту возвысят вас над всеми и сделают вас первою. Не опасайтесь быть четвертою ни в чем.

"Последнее уверение очень-утешительно, мистер Мюйр" сказала Мабель смеясь: "и я гораздо-лучше желаю состоять в четвертом ранге по красоте, чем быть четвертой женой кого бы то ни было."

С этими словами она побежала, оставив квартирмейстера разсуждать о его успехе. Мабель решилась употребить все женския средства для своей защиты, потому-что с некоторого времени её преследователь слишком-явно обнаруживал к ней свое внимание, и ей должно было поступить решительно; к-тому же, ей были неприятны его наговоры на Джаспера и Патфайндера. Хотя живая и решительная, она была далека от-того, чтоб позволить себе грубость, но обстоятельства вынудили ее поступить так с Мюйром. Оставляя его, она думала, что навсегда избавилась от его несносной, докучливой внимательности. Но она не знала Деви Мюйра. Дерзкий и настойчивый, привыкший к таким отказам, он вовсе и не помышлял отчаяваться, и когда она уходила, он поклонился ей с выражением какой-то угрозы и самодовольствия, и этот поклон обнаруживал, что он затевал что-то недоброе. В минуту его раздумья, Патфайндер приближался и подошел к нему незамеченный.

-- Не бегайте за нею, квартирмейстер, не бегайте за нею! сказал он, смеясь по своему обыкновению: - она молода и проворна; надобно иметь слишком-легкия ноги, чтоб догнать ее. Говорят, что вы ее преследуете, хоть вам никогда не догнать её.

"Мне то же говорили о тебе, но такая претензия с твоей стороны ужь через-чур велика, и я не мог поверить этому."

-- Я боюсь, чтоб ваши слова не походили на истину; да, я боюсь. Когда я подумаю о том, что я такое, и о том, как я мало знаю даже о жизни, которую веду, тогда чувствую, что не имею права ни одной минуты помышлять о такой ласковой, такой веселой, такой нежной девушке.

"Ты забыл сказать: о такой хорошенькой" прервал его Мюйр.

-- Да, и о такой хорошенькой, должен был сказать я, вычисляя её достоинства. Не так привлекательна для глаз охотника молодая лань, когда она только учится прыгать, как Мабель привлекательна для глаз моих! Признаюсь, помышляя о ней, я становлюсь слишком-тщеславен и горд.

"Ну, если ты, любезный друг, сам так думаешь о себе, по своей природной скромности, то я должен сказать тебе, как твой старый товарищ и соратник..."

"В гарнизоне, или в палатке - все равно, Патфайндер; к-тому же, моя должность часто обязывает меня не слишком отдаляться от фуражных магазинов; но это совершенно против меей склонности, как ты сам можешь представить, потому-что в твоем темпераменте пылает воинский жар. Но еслиб ты слышал, что мне сейчас говорила о тебе Мабель, то верно в ту же минуту бросил бы старания нравиться этой наглой жеманнице."

Патфайндер внимательно посмотрел на квартирмейстера. Он не мог не интересоваться мнением, которое имела о нем Мабель, а по своему благородству он не стал бы выспрашивать о том, что говорил о нем другой. Он молчал; но Мюйр не хотел, чтоб уважение, которое Путеводитель питал к самому-себе и к приличиям, разстроило его планы; зная, что имеет дело с человеком прямодушным и откровенным, квартирмейстер решился воспользоваться доверчивостию Патфайндера и этим средством избавиться от соперника. Заметив, что скромность его пересиливает любопытство, он снова заговорил:

"Надобно, чтобы ты узнал её мнение о тебе, потому-что каждому человеку необходимо знать, какое мнение имеют or нем его друзья и знакомые. Итак, вот что я узнал от нея о твоем характере и о твоих чувствованиях; слушай, я постараюсь передать тебе в немногих словах все, что она мне сказала. Ты знаешь, что в ту минуту, когда она хочет пускать в кого-нибудь раскаленные ядра, у нея глаза делаются прелукавые и презлые..."

-- Её глаза мне казались всегда нежными я привлекательными, поручик Мюйр, хотя, правда, иногда я видел смех в этих глазах... да, смех - простосердечный, добродушный смех.

"Ну, вот именно это. Её глаза были необыкновенно-насмешливы, и в самом разгаре своей веселости, она вскрикнула... Надеюсь, что я не оскорбляю твоей чувствительности, Патфайндер?"

-- Право, не знаю, квартирмейстер; право, не знаю. Доброе мнение Мабели дороже мне, нежели мнения многих других.

"В таком случае я буду скромен и не скажу тебе ни слова более. К-чему, в-самом-деле, пересказывать человеку то, что о нем говорят его друзья, если знаешь, что ему неприятно будет слушать?.. Теперь я не скажу более ни слова."

-- Я не могу заставить вас говорить, квартирмейстер, если вы не хотите говорить. К-тому же, может-быть, лучше, что я не узнаю, какое мнение имеет обо мне Мабель, потому-что вы намекаете мне, что это мнение невыгодно для меня. Ах, еслиб мы могли быть тем, чем хотим, а не тем, что мы есть, какая бы разница была в наших нравах, в ваших сведениях, во всей нашей наружности. Можно быть суровым, грубым, невеждой - и счастливым, если не знаешь об этом; но тяжело выслушивать о собственных недостатках в такую минуту, когда менее всего бываешь расположен слышать о них.

"Это именно то, что Французы называют rationale в деле, и вот об этом-то я и говорил Мабели в ту минуту, когда она меня так внезапно оставила. Ты заметил, как она вдруг исчезла, когда ты подходил?"

-- Да, это было заметно, отвечал Патфайндер, тяжело вздохнув и стиснув дуло ружья своего так крепко, как-будто пальцы его вдавливались в железо.

"Это не только было заметно, а очевидно. Вот настоящее слово и лучшого нельзя съискать в лексиконе, еслиб целый час рыться в нем. Ну, Патфайндер, надобно тебе сказать, - я удовлетворю твое желание в этом случае, хоть, может-быть, это неблагоразумно, - надобно тебе сказать, что сирена убежала так скоро, потому-что не хотела слушать моих возражений в твою пользу."

"Разумеется, я руководствовался бы обстоятельствами, и не пустился бы в общия места, а приготовился бы отвечать на частности частностями. Еслиб она сказала, что ты кажешься ей странным, полудиким, с пограничными манерами, тогда я мог бы отвечать ей, что это происходит от-того, что ты все жил на границе, вел в лесах жизнь полудикую, и все её возражения прекратились бы, или ужь ей пришлось бы спорить с самим Провидением."

-- И вы это сказали ей, квартирмейстер?

"Я не побожусь, чтоб я собственно употреблял эти выражения, но эта мысль преобладала в моей голове. Она не имела терпения выслушать и половину того, что я хотел сказать ей, и убежала, как ты видел собственными глазами, будто её мнение о тебе уже укоренилось, и она не хотела слушать ничего более. Я боюсь, чтобы она не решила этого окончательно в своем уме."

-- Я боюсь этого, поручик, я боюсь этого, - и отец её точно ошибся. Да, сержант горько обманулся!

"Ну, чтожь, Патфайндер, не-уже-ли ты заплачешь и потеряешь прекрасную репутацию, которою столько лет пользуешься? Возьми-ка свое ружье, - ты им мастерски владеешь, - и отправляйся с ним в леса. Нет такой женщины в свете, которая бы заслуживала быть любимой хоть одну-минуту. Я говорю по опыту. Поверь человеку, имевшему двух жен, поверь, что женщины вовсе не то, что мы воображаем. Если ты хочешь отмстить Мабели, тебе представляется такой случай, лучше которого нельзя желать отвергнутому любовнику."

-- Сохрани меня Бог и подумать о том, чтобы мстить Мабели!

"Со-временем ты непременно дойдешь до того; ужь натура человеческая всегда требует делать неприятности тем, кто нам делает. неприятности. Но именно теперь представляется тебе превосходный случай заслужить еще большее расположение друзей твоих, а это верное средство заставить врагов мучиться от зависти."

-- Мабель - не враг мой, квартирмейстер; но еслиб она была врагом моим, и тогда я не захотел бы причинить ей ни малейшей неприятности.

"Если ты так говоришь, Патфайндер, то верно так и думаешь; но разсудок и природа против тебя - и они наконец восторжествуют. Ты знаешь пословицу: "кто любит меня, тот любит и собаку мою". Что же выйдет наоборот? "кто не любит меня, тот не любит и собаки моей." Теперь выслушай, что тебе можно сделать. Ты знаешь, что мы занимаем здесь позицию очень-неверную и опасную: мы почти в пасти льва?"

"Да, это метафора, любезный, потому-что Французы не львы, а этот остров не пасть; я боюсь только, чтоб он не превратился в челюсти осла."

Проговорив это, квартирмейстер захохотал во все горло, как-бы желая показать этим смехом, как неблагоразумно сделал друг его Лэнди, избрав этот остров местом своих военных действий.

-- Лучше этого поста выбрать было невозможно, сказал Патфайндер, смотря кругом себя с видом человека, испытующого местность.

"Я не отрицаю этого, вовсе не отрицаю. Лэнди великий человек на малые дела - и отец его был великий лэрд в этом же смысле. Я родился в их доме и так долго был неразлучен с майором, что привык уважать все его слова и поступки. Ты знаешь, это моя слабая сторона, Патфайндер. Итак, я скажу тебе, что этот пост мог быть избран или ослом, или лисицею, - можно подумать и то и другое; но его положение, как ты хочешь, не отлично, что видно из всех предосторожностей и приказаний Лэнди. Дикие разсыпаны повсюду на этих Тысяче-Островах и во всем лесу; они оттискивают именно это место, о чем сам Лэнди получил достоверные известия. И ты можешь оказать великую услугу 55-му полку, если пронюхаешь их след и отведешь их от настоящого следа. К-несчастию, сержант Дунгам забрал себе в голову, что все беды нагрянуть с той стороны - сверху по теченью реки, потому-что Фронтенак выше нас; опытность же научает нас, что Индийцы появляются вечно с той стороны, откуда и не воображаешь; следовательно, мы должны ожидать их совершенно с противоположной стороны. Возьми свое ружье и спустись по реке между островов, чтоб уведомить нас, не предстоит ли нам опасность с этой стороны. Если же ты пройдешь несколько миль материком, особенно по Йоркскому берегу, то известия, которые доставишь нам, будут еще вернее и, натурально, важнее."

"Но ведь Змей Индиец, Патфайндер, а это - дело, необходимо требующее сведений белого человека. Лэнди будет обязан великою благодарностию тому, кто успеет в этом небольшом предприятии. Коли сказать тебе правду, любезный, он чувствует, что сам никогда не покусится на это: в нем есть упорство старого лэрда, и он никогда не сознается в своем заблуждении, хоть бы оно было так ясно, как утренняя звезда."

Квартирмейстер продолжал резонировать с своим товарищем, и, чтобы убедить его оставить остров без отлагательства, прибегал ко всевозможным доводам, представлявшимся его уму и иногда противоречившим друг другу. Как ни в доверчив Патфайндер, он понял неосновательность суждений поручика, хотя вовсе не подозревал, что он хлопотал о его удалении единственно для того, чтоб избавиться от соперника. На плохие доводы он отвечал основательными; хорошо зная все возложенные на него обязанности, он не поддался пустым советам, и, по своему обыкновению, не хотел слушать ничего противного правде и чести. Не подозревая тайных замыслов поручика, он все-таки не увлекся его софизмами и после долгого разговора они разстались, питая друг к другу подозрения, хотя источником подозрений Путеводителя был его характер благородный, открытый и безкорыстный.

Но, немного спустя после этого, разговор, бывший между сержантом и поручиком, имел следствия гораздо-важнейшия. По окончании его, отданы были солдатам какие-то тайные приказания, и человек, привыкший к военным движениям, сейчас увидел-бы, что приготовляется экспедиция. После солнечного заката, сержант, который был очень-занят в так-называемой гавани, вошел в свою хижину с Капом и Патфайндером и, заняв свое обычное место за ужином, начал так:

-- Судя по тому, как ты распорядилась этим ужином, дочь моя, видно, что ты можешь быть здесь не без пользы, и когда настанет минута, я надеюсь, докажешь, что происходишь от таких людей, которые умеют встречаться с неприятелем лицом-к-лицу.

"Вы верно не потребуете, батюшка, чтоб я разъиграла роль Жанны д'Арк и повела на битву ваших солдат?"

-- Кого разъиграть, дочь моя? Не знаешь ли ты, о ком это она говорит, Патфайндер?

-- "Нет, сержант. Но что в этом? Какое мне дело до этого имени? Я невежда, без воспитания - и мне приятно слышать только звуки голоса Мабели."

-- А я так знаю, сказал Кап резким голосом: - это имя морлакского корсерского судна, которое понахватало-таки порядочные призы в последнюю войну.

Мабель покраснела, увидя как не к-стати сделала она этот намек, превышавший историческия познания её отца и дяди; но она не позволила себе даже улыбнуться при искреннем и простом замечании Патфайндера.

"Вы верно не хотите сказать, батюшка, что я должна стать в ряды с солдатами и помогать им защищать остров?"

-- Однако женщины не отказывались и от таких подвигов в этой части света; спроси у Патфайндера, дочь моя... Послушай-ка, чтобы ты не испугалась, встав завтра утром и не найдя нас, я должен предуведомить тебя, что мы намерены в эту ночь отправиться в экспедицию.

"Вы, батюшка? И вы оставите меня одну с Дженни на этом острове?"

-- Нет, Мабель, нет; мне немножко-лучше известны военные правила. Мы оставим здесь поручика Мюйра, брата Капа, капрала Мак-Наба и еще трех человек, которые будут составлять гарнизон в наше отсутствие. Дженни останется с тобой в этой хижине, а дядя твой займет мою.

"А поручик Мюйр?" сказала Мабель почти-безсознательно. Она предвидела, что это распоряжение навлечет ей много неприятностей.

жен, поручик хочет жениться на пятой.

-- "Квартирмейстер уверял меня" возразил с наивностию Патфайндер: "что когда сердце человеческое вспахано горестию, то надобно взборонить его, чтоб изгладить следы прошедшого."

-- Тут вся разница в словах "боронить" и "пахать" - сказал сержант с насмешливой улыбкой. Но пусть он выболтает Мабели все, что у него есть в голове, и тогда преследования его прекратятся. Я очень-хорошо знаю, что моя дочь не будет женою поручика.

Это было сказано таким голосом, который ясно обнаруживал, что он никогда не согласится отдать дочь свою за квартирмейстера. Мабель вздохнула, покраснела, улыбнулась едва-заметно и почувствовала, что ей дурно; но, собрав все свои силы и скрывая свое волнение, сказала довольно-весело:

"Но, батюшка, мне кажется, надобно прежде дождаться, чтоб мистер Мюйр изъявил свое желание быть моим мужем, или, лучше сказать, иметь своею женою дочь вашу, - а то нам могут напомнить басню о зеленом винограде.

-- "Что же это за басня, Мабель?" - спросил Патфайндер: "вы так мило рассказываете; разскажите же нам эту басню; я полагаю, что и сержант не знает её."

Мабель, по желанию Патфайндера, очень-мило передала всем известную басню "Лисица и Виноград", и во все время её рассказа Путеводитель не спускал с нея глаз; лицо его сияло удовольствием.

-- "Таков именно язык лисицы!" воскликнул он, выслушав басню: "да, и язык Минго таков же, потому-что эти гадины имеют большое сходство между собою: одинаково вероломны и хитры. Виноград же вообще в этой стране кисел, даже для тех, которые могут достать его, хотя я не сомневаюсь, что в иное время года и в иных местах, он кажется еще кислее для тех, которые не доросли до него. Я думаю, что мои волосы теперь очень-зелены для Мингов."

-- На зеленый виноград, дитя моя, станем жаловаться не мы, а мистер Мюйр. Ведь ты верно, Мабель, никогда не захочешь выйдти замуж за этого человека?

" - Она!" воскликнул Кап: "нет, нет! За чудака, который еще и не настоящий солдат, а так полусолдат. История этого винограда есть именно обстоятельство!"

"Батюшка... дядюшка... я не думаю ни за кого выходит замуж; поговоримте лучше о чем-нибудь другом, если вам угодно; но, когда бы я и думала о замужстве, то мой выбор верно не пал бы на человека, который уже был женать четыре раза."

Сержант мигнул Путеводителю, как-бы желая сказать ему: "видишь ли, как хорошо идут дела", и потом, по желанию дочери, переменил разговор.

-- Ни ты, ни Мабель, брать Кап, сказал он: не будете иметь никакой законной власти над маленьким гарнизоном, который остается на острове; но вы можете подавать свои мнения и иметь на него небольшое влияние. В мое отсутствие капрал Мак-Наб останется командиром; я старался поселить в нем чувство собственного достоинства, боясь, чтобы он не слишком уступал высшему чином, то-есть поручику Мюйру, неимеющему никакого право распоряжаться здесь, потому-что он приехал волонтером. Смотри, брат Кап, поддерживай капрала; ведь если квартирмейстер однажды заберет себе власть в этой экспедиции, так потом он, пожалуй, захочет повелевать и мною точно так же, как Мак-Набом.

" - Особенно, если Мабель посадит его на мель во время твоего отсутствия, брать Дунгам; но, надеюсь, сержант, что ты оставишь под моей командой все, что находится на воде... Иногда величайшие безпорядки происходят от ссоры между фельдмаршалом и адмиралом.

но ты можешь ему подавать советы, особенно, если дело коснется до ботов... Я вам оставляю один бот на случай, если ретирада будет необходима. Капрала же я хорошо знаю: он добрый и храбрый солдат, человек, на которого можно положиться, если отнять у него стаканчик с ромом. Не забудьте только, что он Шотландец, и потому легко может подвергнуться влиянию квартирмейстера; будьте же вы с Мабелью на стороже.

"Но зачем же вы оставляете нас здесь, батюшка? Я с тем приехала к вам, чтоб не разлучаться с вами. От-чего жь бы мне не следовать за вами?"

-- Ты добрая девушка, Мабель; в тебе истинная кровь Дунгамов; но все-таки тебе надобно остаться здесь. Мы до-разсвета завтра оставим остров, чтобы никакой мародёр не заметил, что мы вышли из гавани. Мы возьмем два большие бота, а вам оставим третий с лодочкой. Мы войдем в тот канал, по которому гуляют Французы, и будем там, может-быть, с неделю, подстерегать их, чтоб перехватить те боты, на которых перевозят они во Фронтенак различные товары, назначаемые для Индийцев.

" - Все ли, брат, необходимые бумаги с тобой?" спросил Кап с видом безпокойства: ты должен знать, что захватить судно на открытом море считается морским разбойничеством, если не имеется надлежащого вида, какой нужно от крейсера его величества, или хоть просто, патента на крейсерство.

-- Я имел честь получить назначение от моего полковника, как старший сержант 55-го, - отвечал сержант, приподнявшись с достоинством: - и этого достаточно даже для самого короля Французского. В противном случае, у меня есть письменные приказания майора Дункана.

" - И нет бумаг на право королевского крейсера?"

-- Тех, которые у меня есть, мне достаточно, брат, а других нет у меня. Чрезвычайно-важно для пользы его величества в этой части света, чтоб боты, о которых я говорю, были захвачены и приведены в Освего, потому-что они нагружены ружьями, аммуницией, словом, всеми предметами, с помощию которых Французы заставляют этих проклятых дикарей, своих союзников, совершать ужасные злодеяния, попирая ногами правила нашей святой религии, законы человечества и все, что только люди имеют родного и святого. Захватив эти вещи, мы разстроим их намерения и выиграем время, от-того, что других они не могут послать в эту сторону прежде конца осени.

"Но ведь и английский король тоже употребляет в дело Индийцев?" спросила Мабель с любопытством.

-- Да, конечно, и, - да сохранит его Бог, он имеет на то право! Большая разница, это каждый поймет, Англичане или Французы употребляют в дело диких.

" - Это ясно, брат Дунгам; но дело-то несовсем-ясно, касательно бумаг, которых нет у тебя."

английским полковником, должна убедить всех французов в том, что я имею право так действовать; а главное-то в том, брат, что они и не потребуют других патентов.

"Но я не вижу никакой разницы, батюшка, Французы или Англичане употребляют в дело диких... разве это не все равно?"

-- Неизмеримая разница, дочь моя. Во-первых, Англичане человеколюбивы и храбры, а Французы жестоки и робки.

-- "И прибавь к этому, брат, они плясали бы с утра до ночи, еслиб было можно."

-- Совершенно-справедливо, сказал сержант очень-серьёзно.

"Но я все-таки не понимаю, батюшка, если Французы нехорошо делают, платя диким, чтоб они дрались с их врагами, то ведь и Англичанам, я думаю, это не делает чести? Согласитесь с этим, Патфайндер."

" - Это правда; да, совершенная правда. Я никогда не принадлежал к числу тех, которые ставят Французам в ужаснейшее преступление то, что мы сами делаем. Впрочем, гораздо-хуже иметь союзниками Мингов, чем Делаваров. Если бы это благородное поколение существовало, я не считал бы преступлением послать их драться с нашими неприятелями."

"Однако они сдирают кожу с черепа и убивают стариков и молодых, детей и женщин?"

" - Это их натура, Мабель. Натура - все натура, хотя она и не во всех поколениях одинакова. Вот я, так белый, и потому стараюсь соблюдать обычаи белых."

Все, кроме Мабели, были довольны тем, что спор принял такое направление, и никто не счел нужным продолжать его. Масса обыкновению толкует наобум без всякого основания о всех предметах, и три человека, разговор которых мы сейчас привели не без особенного намерения, принадлежали к массе по своим суждениям. Мы, может-быть, совсем не передали бы этого разговора, если б заключающееся в нем не имело никаких отношений с приключениями нашей истории, и образ мыслей, обнаруженный в этом разговоре, не был побудительными причинами, по которым действовали некоторые лица этой истории.

После ужина, сержант простился с своими гостями и, оставшись наедине с дочерью, имел с ней откровенный разговор. Он не привык предаваться нежным ощущениям, однако новость положения, в котором он находился теперь, пробудила в нем чувствования ему непривычные. Солдат, или моряк, действующий под бдительным надзором своего начальника, мало думает о предстоящих ему опасностях; но с той минуты, когда он сам чувствует на себе начальническую ответственность, у него в голове безпрестанно вертится предприятие, которое надобно выполнить; ему безпрестанно представляется или счастие успеха, или боязнь неудачи. Он не столько думает о собственной, сколько о всеобщей опасности, и сомнение чаще всего волнует его. В таком-то состоянии находился сержант Дунгам. Вместо того, чтоб, по своему обыкновению, быть заранее-уверенным в победе, он почувствовал, что, может-быт, в последний раз видит дочь свою.

него; к-тому же, любовь её была ободрена неожиданным изъявлением отцовской любви, всегда крепко-накрепко заключенной в твердой груди ветерана... Она до-сих-пор не совсем чувствовала себя свободною при отце. Воспитание, полученное ею, разделяло их резкою чертою, казавшеюся еще резче от военной суровости, которую приобрел сержант в следствие продолжительной и короткой связи с существами, подчинявшимися только одной строгой дисциплине. Но в таких обстоятельствах, наедине, разговор между отцом и дочерью сделался гораздо-доверчивее обыкновенного, и Мабель с радостию замечала, что отец её говорил в этот раз с нежностию, постепенно возраставшею, которой с самого её прибытия тайно жаждало её горячее сердце.

-- Так матушка была со мной одинакового роста? сказала Мабель, держа руку отца в своих руках и смотря на него влажными глазами: - мне кажется, она была выше меня?

"Детям всегда это так кажется, Мабель. Привычка смотреть с уважением на отца и мать всегда возвышает их в детских глазах. Она имела совершенно твой рост."

-- А её глаза, батюшка?

"У нея были голубые глаза, кроткие и привлекательные, как твои, дитя мое, хотя в твоих больше веселого выражения."

"Спасибо тебе, Мабель, - гм! спасибо тебе, дитя мое; но мне должно исполнить мою обязанность. Я желал бы, чтоб ты устроилась и вышла замуж в Освего до твоего отъезда; я был бы гораздо-покойнее."

-- Выйдти замуж? но за кого же, батюшка?

"Ты знаешь человека, которого бы я желал, чтоб ты любила. Конечно, ты можешь найдти другого, с умом более-блестящим, очень-красиво-разряженного; но ты не отыщешь, друг мой, ни одного человека с таким благородным сердцем, с таким здравым умом."

-- Ни одного, батюшка?

"Я не знаю ни одного. Патфайндер, по-крайней-мере, в этом отношении не имеет себе равного."

-- Но разве я необходимо должна выйдти замуж? Вы одни - и я хотела бы остаться при вас, заботиться о вас.

"Бог наградит тебя за это, Мабель! Я знаю, что ты сделала бы это, и не осуждаю твоих чувствований: они должны быть таковы, они справедливы; но есть чувства еще справедливейшия..."

-- Что же может быть справедливее чувства почтения к родителям?

"Почтение к мужу.",

"Так выйдь же поскорей замуж, чтоб уважать мужа. Моя жизнь не вечна, Мабель: природа, или война должны скоро положить ей предел; а ты молода, ты можешь жить долго и тебе надобно иметь покровителя, который бы охранял тебя и потом, в лета зрелые, заботился бы о тебе так же, как ты заботишься теперь обо мне."

-- И не-уже-ли вы думаете, батюшка, сказала Мабель, лукаво улыбаясь и перебирая своими маленькими ручками жилистые пальцы сержанта: - и не-уже-ли вы думаете, что только Патфайндер, только один он может быть моим мужем? Ведь он десятью или двенадцатью годами моложе вас.

"Что за нужда? Он вел жизнь воздержную и деятельную; лета ни мало не действуют на хорошее сложение. Кто жь бы другой мог быт твоим покровителем?"

Мабель не знала, на, кого она могла указать в этом случае, потому-что никто другой не делал ей предложения, хотя, может-быть, в ней и были некоторые надежды и желания.

"Я тебе говорю, что дело не в летах, а в сложении. И если взять это в разсчет, то поверь, что он моложе многих молодых наших офицеров."

-- Конечно, моложе поручика Мюйра. - Мабель весело засмеялась, не смотря на то, что на сердце её лежала тяжкая забота.

"По моложавости, Патфайндер годился бы ему во внуки, но он и действительно моложе его по летам. Сохрани тебя Бог, Мабель, быть женою офицера, по-крайней-мере до-тех-пор, покуда ты не будешь дочерью офицера."

-- Ужь конечно я никогда не буду женою офицера, если выйду замуж за Патфайндера, батюшка, сказала Мабель, лукаво смотря на сержанта.

"В королевской Службе он ничего не значить, но он первый в своем звании, друг и товарищ генералов. Я умер бы счастливым, если б ты, Мабель, была его женою."

-- Батюшка!

"Скучно идти на битву, тяжело на сердце, когда подумаешь, что, может-быть, оставишь дочь без покровителя."

-- О, я хотела бы облегчить ваше сердце, батюшка!

"Ты это можешь сделать" сказал сержант, смотря на дочь с нежностию: "но я не хочу, чтоб тяжесть с моего сердца перешла на твое."

Сердце дочери горело желанием успокоить встревоженную душу отца.

-- Батюшка, объяснитесь! воскликнула она в сильном волнении.

"Нет, Мабель! может, это было бы несправедливо; твои желания могут быть несходны с моими."

-- У меня нет никаких желаний; я не знаю, что вы хотите сказать... вы говорите о моем будущем замужстве?

"Если б я увидел тебя невестою Патфайндера; если б я знал, что ты будешь его женою, какова бы ни была моя участь, кажется, я умер бы покойно. Но я не требую от тебя никаких обещаний, дитя мое, я не требую от тебя этой жертвы; ты можешь со-временем раскаяваться. Поцелуй меня, Мабель, и поди ложись спать."

себе, он поступил гораздо благоразумнее, и великодушная Мабель чувствовала в себе возможность скорее уступить любви, чем угрозам. В эту минуту она только и думала об отце своем, и её горячая к нему любовь, отчасти, может-быть, взлелеянная воображением и которая начала-было охлаждаться суровостию сержанта, снова воспламенилась. Теперь отец был для нея - все, и не было жертвы, ко. торой бы она не была готова принесть ему. Тяжелая мысль, что надежды, утешавшия ее до-сих-пор, ни на чем не основывались, быстро промелькнула в голове её, и решимость её чуть-было не поколебалась. Но она привыкла управлять своими склонностями - и мысли её опять перенеслись к отцу.

-- Батюшка, сказала она с спокойствием, почти с святым спокойствием: - Бог благословляет послушную дочь.

"Да, Мабель, так говорит нам святая книга."

-- Я выйду замуж по вашему выбору.

"Нет, Мабель, ты сама должна выбрать себе мужа."

"Ты знаешь мой выбор, друг мой; никто не сделает тебя вполне-счастливою, кроме Патфайндера."

-- Что жь, если он все еще желает жениться на мне, пусть он сделает предложение... вы верно не захотите, чтобы дочь ваша сама или кто-нибудь другой за нее сделал ему это предложение. И когда она говорила, кровь снова появилась на её бледном лице, потому-что великодушное самопожертвование, на которое она решилась, отозвало всю жизнь её к сердцу. - Нет, не нужно, чтобы кто-нибудь говорил ему об этом; но если он еще хочет жениться на мне, если после всего, слышанного им, всего, что может высказать девушка откровенная человеку, который домогается быть её мужем, если, после всего этого, он хочет жениться на мне, я буду принадлежать ему.

"Да наградит тебя Господь, дочь моя! да благословит он тебя и наградит тебя, как примерную дочь!"

-- Успокойтесь, батюшка, отправляйтесь веселым в экспедицию и положитесь на Бога. Теперь вам нечего безпокоиться обо мне. Будущую весну, - я прошу вас до этого времени оставить меня на свободе, батюшка, - будущую весну я выйду замуж за Патфайндера, если его благородное сердце все еще будет желать этого.

"Мабель, он любит тебя так, как я любил твою мать. Когда он говорил мне о чувствах его к тебе, он плакал, как дитя."

-- Я верю, я убедилась сама, что он имеет обо мне мнение лучшее, нежели я заслуживаю и я никого так не уважаю, как Патфайндера, даже не исключая и вас, батюшка.

"Так и должно, дочь моя, и этот союз благословит небо. Могу ли я сказать это Патфайндеру?"

-- Лучше ничего не говорите ему, батюшка. Пусть все идет само-собою. Женщина не должна начинать первая - это дело мужчины.

И когда Мабель говорила это, лицо её сияло улыбкою, ангельскою улыбкою, как думал отец её, но человек, более привыкший узнавать по лицу внутренния ощущения, нашел бы в её улыбке что-то странное и принужденное.

"И мне более ничего не надобно, Мабель. Теперь поцелуй меня. Да благословит и защитит, тебя Господь! Ты примерная дочь!

Мабель бросилась в объятия отца: это было первый раз в её жизни, - и она, обнимая его, плакала, как ребенок. Твердое сердце воина размягчилось, и слезы отца смешались с слезами дочери. Но сержант тотчас же оправился, будто устыдясь своей слабости, и, высвободясь из объятий Мабели, пошел спать. Она также пошла к постели, приготовленной для нея, и несколько минут после этого, в хижине слышалось только звучное храпение ветерана.