Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть вторая.
Глава VI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть вторая. Глава VI (старая орфография)

ГЛАВА VI.

Странно казалось Мабели, когда она шла к хижине за женою солдата, что все другие были так спокойны, тогда-как она чувствовала на себе всю тяжесть ответственности за жизнь и смерть. Правда, сомнение в Июньской Росе примешивалось к её предчувствиям; но когда Мабель припоминала искренность и привязанность, выражавшияся во всем существе молодой дикарки, и то чистосердечие, ту честность, которые не раз обнаруживались в их общем путешествии по лесу, она уничтожала это сомнение, повинуясь благородному побуждению души, отказывающейся верить дурному. Она однакожь видела, что не было возможности предупредить других, не открыв им тайны своей беседы с Июньской-Росою; она была вынуждена действовать с такою осмотрительностию и обдуманностию, которые были ей непривычны, особенно в делах столь важных.

Жена солдата получила приказание перенести все нужные вещи в крепость и не удаляться от нея ни на минуту в-продолжение целого дня. Мабель не объявила ей причины этого приказания; она сказала только, что во время прогулки ей удалось случайно открыть некоторые признаки, которые заставляют опасаться, что неприятель гораздо-лучше знает положение острова, нежели как прежде думали, и что в-следствие этого, по-крайней-мере, обеим им должно быть в готовности искать убежища при первой тревоге. Было нетрудно возбудить опасение в этой женщине, которая - хотя в ней и текла шотландская кровь, - всегда была готова внимать тому, что подтверждало в ней страх, возбуждаемый жестокостями Индийцев. Мабель, уверившись, что Дженни была достаточно напугана и будет держаться на-стороже, постаралась внушить ей мысль, что было бы безполезно сообщать солдатам свои опасения во всем их объеме. Этим она хотела избегнуть разспросов и споров, которые могли бы затруднить ее; она надеялась иными средствами побудить к осторожности своего дядю, капрала и его солдат. К-несчастию, во всей британской армии не было человека столь мало способного к начальству над оставленным постом, как капрал Мак-Наб, заместивший сержанта Дунгама. С одной стороны, он был решителен, храбр, изведал все случаи солдатской жизни и свыкся с войною; с другой же - он смотрел надменно на американских провинциалов, имел упорные мнения обо всем, что входило в тесный предел его звания, воображал британскую державу центром всего, что есть лучшого в мире, а Шотландию по-крайней: мере фокусом всякого нравственного совершенства внутри самой этой державы. Одним словом, он представлял собою как-бы сокращенное издание, согласно с своим званием, тех качеств, которыми преимущественно отличаются служители короны, посылаемые в колонии, уважающие самих-себя по мере презрения к туземцам. В его глазах, Американец был существо низшей породы в-сравнении с уроженцами самой метрополии; особенно же мнения Американцев о военной службе казались ему нелепыми и безсмысленными. Сам Брэддок не был бы менее расположен принимать совет от провинциала, чем его смиренный подражатель, и было известно, что не раз он откладывал исполнение приказаний двух или трех офицеров, американских уроженцев, только по этой причине, позаботившись однако в то же время с истинною шотландскою хитростию обезопасить себя от наказания, которое могло бы быть навлечено на него решительным неповиновением. Итак, едвали бы мог повстречаться Мабели человек менее доступный для её намерений; однакожь она чувствовала, что не должно было терять ни минуты времени для исполнения задуманного ею плана.

-- Мой отец возложил тяжелую ответственность на вас, капрал, сказала она, как только улучила Мак-Наба несколько поодаль от других солдат: - если остров попадет в руки неприятеля, не только мы будем захвачены, но и весь отряд, который отправился в дело, вероятно будет также взят в плен.

"Не нужно ехать сюда из Шотландии, чтоб знать это" возразил Мак-Наб сухо.

-- Я уверена, что вы это знаете, Мак-Наб; но я опасаюсь, чтоб вы, ветеран, привыкший к опасностям и битвам, не пренебрегли некоторыми предосторожностями, необходимыми в нашем теперешнем положении.

"Говорят, что Шотландия не есть страна завоеванная; но я думаю иначе: мы, дети Шотландии, упорны, и привыкли к нечаянным нападениям."

-- Нет, мой добрый друг, вы не поняли меня. Во-первых, я говорю вовсе не о Шотландии, а об этом острове; во-вторых, я не сомневаюсь в вашей осмотрительности, когда она необходима; я боюсь только, чтоб ваша храбрость не сделала вас равнодушным к опасности, которая может случиться.

"Моя храбрость, мистрис Дунгам, конечно так, дрянь, потому-что она не больше, как шотландская храбрость. Вот отец ваш другое дело, - он Янки; еслиб он был теперь здесь, то мы без сомнения увидели бы иные приготовления. Да! пришли плохия времена: иностранцы получают чины и носят аллебарды в шотландском войске; неудивительно, что проигрываются сражения и не удаются походы."

Мабель была почти в отчаянии; но слова Июньской-Росы еще живо звучали в её голове и запрещали ей уступить так скоро. Она несколько изменила план аттаки, все еще надеясь привлечь всех своих товарищей в крепость, не открывая источника, откуда до нея дошли известия, вынуждающия самую строгую бдительность.

-- Вы говорите справедливо, капрал Мак-Наб, заметила она. Я часто слыхала о героях вашей родины, которые стоят на ряду со всеми великими людьми образованного мира, если все то правда, что мне о них рассказывали.

"Читали ли вы историю Шотландии, мистрис Дунгам?" спросил капрал, взглянув в первый раз на свою прекрасную собеседницу, и на лице его, жестком и неблагообразном, появилось что-то в роде улыбки.

-- Да, я и читала, капрал, но гораздо-больше слышала. Дама, у которой я воспитывалась, была Шотландка и любила говорить о Шотландии.

"Ужь наверное сержант нисколько не заботился о славе той страны, где был набран его полк?"

-- У моего отца много других забот, и все, что я знаю, знаю от той дамы.

"Она не забыла сказать вам об Уаллесе?"

-- О нем я даже и читала много.

"И о Брюсе, и о деле баннокбэрнском?"

-- О, как же! И о деле куллоден-мюйрском.

Эта последняя битва жила тогда в свежем воспоминании; героиня наша упомянула о ней совершенно случайно; к-тому же, сведения её об этой битве были так невелики, что она едва-ли могла оценит действие этого имени на её товарища. Она знала только, что то была победа, и часто слыхала, как восторженно отзывались о ней посетители дома её покровительницы; она думала, что это имя должно возбуждать сочувствие во всех великобританских воинах. Но, к-несчастию, Мак-Наб в этот роковой день дрался за претендента, и глубокий шрам, проходивший по его лицу, был делом сабли немецкого солдата, служившого ганноверскому дому. Капралу казалось, когда Мабель произносила последния слова, что раны его снова открылись; и в-самом-деле, кровь с такою силой прилила к его щекам, что можно было подумать, не хочет ли она открыть себе путь чрез старую рану.

Король Джордж, конечно, найдет несколько верных подданных в колониях; но ему еще долго-прийдется ждать, пока из них выйдет что-нибудь путное.

Вспышка капрала удивила Мабель, которая вовсе не подозревала, что могло бы задеть его так сильно; но она все еще не решалась оставить аттаки.

-- Я всегда слышала, что Шотландцы обладают двумя превосходными воинскими качествами, сказала она: храбростию и осмотрительностию; я убеждена, что капрал Мак-Наб поддержит национальную честь.

"Спросите вашего отца, мистрис Дунгам: он знаком с капралом Мак-Набом и с охотой укажет вам его недостатки. Мы бывали вместе на сражениях; он мой начальник, он имеет право судить о поведении и нраве своих подчиненных."

-- Мой отец имеет о вас хорошее мнение, Мак-Наб; иначе он вам не вверил бы этого острова со всем, что в нем содержится и с своею дочерью в добавок. Я знаю между-прочим, что он особенно полагался на ваше благоразумие и надеется, что крепость будет строго охраняться.

"Если он хочет защищать честь 55-го полка бревнами и досками, то лучше было бы, еслиб он остался и начальствовал сам, потому-что, скажу откровенно, кровь и убеждение Шотландца запрещают бить ретираду, когда даже и нападение не сделано. Широки шотландские клейморы - и мы любим встречать неприятеля лицом-к-лицу. Американская манера сражаться, которая теперь все более и более распространяется, повредит славе войск его величества, если не повредит их мужеству."

"У Лэнди своя слабая сторона, и он променял наши клейморы и наши открытые удолья на здешние ружья и леса. Но, мистрис Дунгам, поверьте слову старого солдата, который доживает 55-й год, поверьте, что ничем нельзя так ободрить неприятеля, как показывая вид, что боишься его; поверьте, что в этой индийской войне нет опасности, которой бы не успело преувеличить воображение ваших Американцев, готовых видеть дикого в каждом кусте. Мы, Шотландцы, пришли из открытой страны, и не имеем нужды прятаться; вы увидите, мистрис Дунгам..."

Капрал вспрыгнул на воздух, упал лицом на землю и покатился. Все это произошло так внезапно, что Мабель едва услышала выстрел ружья, пославшого пулю в капрала. Наша героиня не закричала, даже не задрожала: эта катастрофа была так страшна, так неожиданна, что всякая слабость была бы неуместна. Напротив, повинуясь естественному побуждению, она бросилась на помощь к поверженному. В Мак-Набе оставалось еще столько жизни, что было видно, как он хорошо сознавал все происшедшее. На лице его было дикое и свирепое выражение человека, застигнутого неожиданною смертию; и Мабель после, когда она успела подумать об этом хладнокровно, воображала, что в физиономии его выразилось позднее раскаяние упорного и закоренелого грешника.

-- Ступайте в крепость как-можно-скорее! прошептал Мак-Наб, когда Мабель наклонилась к нему, чтоб принять последния слова его.

Наша героиня тогда вполне поняла свое положение и необходимость немедленного решения. Она бросила быстрый взгляд на капрала, лежавшого у ног её, увидела, что он уже не дышет более, и побежала. Через несколько минут она была уже под самой крепостью; но вдруг дверь была захлопнута перед нею женою солдата, Дженни, которая, в слепом страхе, забыла все, кроме своего спасения. Раздалось пять или шесть выстрелов, пока Мабель громко просила отворить ей дверь; новый страх, который возбудили эти выстрелы в женщине, был причиною, что она не могла так же скоро отодвинуть запоры, как задвинула их. Через минуту, однакожь, Мабель почувствовала, что дверь мало-по-малу уступала ей, и как-скоро открылось малое отверстие, едва-достаточное, чтоб пройдти её нежному и тонкому стану, она тотчас же протеснилась в него. Сердце Мабели не билось уже так тревожно, и она успела приобрести столько власти над собою, что могла действовать обдуманно. Вместо того, чтоб уступить Дженни, почти с судорожным усилием напрягавшейся запереть снова дверь, она несколько времени держала ее отворенною, чтоб удостовериться, не явится ли кто-нибудь из друзей искать убежища; но, не видя никого, она позволила наконец запереть дверь и начала поступать с большею отчетливостию и хладнокровием. Только один запор был задвинут, и Дженни было приказано стоять подле двери в готовности отпереть ее при первом требовании друга. Потом, она взошла по лестнице в комнату верхняго этажа, откуда через бойницу могла видеть весь остров, сколько позволяли леса я кустарники. Ободряя Дженни, стоявшую внизу, она тщательно осматривала окрестности.

ей, с какой стороны должно было ожидать их. Выстрелы раздались со стороны того острова, где показалась Июньская-Роса; но Мабель не знала, оставались ли еще там неприятели, или они успели уже перейдти на её остров. Когда она взглянула в бойницу, выходившую на то место, где лежал убитый Мак-Наб, то холод ужаса обдал ее: три солдата были распростерты возле капрала. Они сбежались сюда при первой тревоге и были повержены один за другим невидимым врагом, которого капрал старался презирать.

Невидно было ни Капа, ни поручика Мюйра. С трепещущим сердцем, Мабель всматривалась в каждую прогалину между деревьями и взошла даже на самый верхний этаж крепости, но все без успеха. Она боялась увидеть тело своего дяди где-нибудь на траве, подобно телам солдатов, - и нигде не видала. Обратившись к тому месту, где находился бот, Мабель увидела, что он все еще был прикреплен к берегу: стало-быть, какой-нибудь случай помешал Мюйру отступить в эту сторону. Словом, могильная тишина царствовала на острове, и тела солдатов придавали всей сцене столько же ужасного, сколько в ней было странного.

-- Ради Господа Бога, мистрис Мабель, - кричала снизу женщина, которая хотя не в силах была преодолеть страх и не нарушать молчания, подчинялась однако влиянию высшей личности нашей героини, личности, действовавшей гораздо-более, нежели чин её отца: - ради Бога, мистрис Мабель, скажите, жив ли кто-нибудь из наших? Мне чудятся стоны, которые становятся все слабее и слабее, и я боюсь, что они все перебиты!

Мабель вспомнила тут, что один из солдат был муж этой женщины, и задрожала при мысли, что могло бы случиться с ней, если бы она вдруг узнала о смерти мужа. Стоны подавали еднакожь ей небольшую надежду, хотя она боялась, чтобы они не происходили от её дяди, которого она напрасно искала взорами.

-- Мы в Его святой власти, Дженни, отвечала она. Мы должны поручить себя Ему, не оставляя, однакожь, ни одного средства помочь самим-себе. Стереги дверь и не отворяй её ни под каким видом без моего позволения.

"О, скажите мне, мистрис Мабель, не видители вы где-нибудь Санди. Еслиб только можно было ему дать знать, что я в безопасности, ему, доброму моему мужу, было бы легче на душе, - на свободе ли он или в плену."

Но Санди лежал безжизненный перед бойницей, в которую смотрела тогда наша героиня.

"Что же не скажете вы мне? видите ли вы Санди?" повторила женщина, все еще оставаясь внизу, хотя и с величайшим нетерпением ждала ответа на свой вопрос.

-- Несколько солдат лежит вокруг Мак-Наба, был ответ, потому-что положительная ложь казалась Мабели святотатством среди столь страшных обстоятельств.

"Санди между ними?" спросила женщина страшным и диким голосом.

"Санди!" закричала женщина с каким-то бешенством: "что ты не заботишься о себе, Санди? беги сюда сию же минуту и поделись с женою своею участью дурною или хорошею. Теперь не время думать о вашей дисциплине и вашей чести.Санди, Санди!"

Мабель услышала звук запора, и дверь заскрипела на своих петлях. Ожидание чего то, смешанное с ужасом, удержало ее у бойницы, и скоро она увидела Дженни, бежавшую через кусты туда, где лежали трупы. Через минуту Дженни была уже на роковом месте. Удар был так внезапен, так силен, что она в своем ужасе, казалось, еще не понимала всего значения его. Дикая мысль представилась её помутившемуся разсудку: ей вообразилось, что солдаты забавляются её страхом. Она схватила руку своего мужа, которая была еще тепла, и на губах его почудилась ей насмешливая улыбка.

Не будем терять дорогих минуть.

Сделав отчаянное усилие, Дженни успела перевернуть труп своего мужа и увидела вполне лицо его: маленькая язвинка на виске, в которую прошла пуля, и несколько капель крови, остановившейся на коже, открыли ей причину его молчания. Тогда страшная истина обнаружилась перед ней во всей своей силе: бедная женщина сложила руки, испустила крик, распространившийся по равнинам соседних островов, и упала на безжизненное тело солдата. Как ни пронзителен, как ни страшен был этот крик, то была нежная мелодия в-сравнении с тем, который последовал за ним с такою быстротою, что звуки их смешались. Страшный крик поднялся со всех сторон, и человек двадцать диких, придавших себе красками и другими изобретениями индийской хитрости ужасающий вид, бросились вперед из-за кустов, горя желанием овладеть волосами убитых. Арроугед был впереди и его томагоук раздробил голову безчувственной Дженни. Не прошло двух минуть, как она оставила крепость, а её волосы, дымившиеся кровью, висели уже на поясе дикаря. Его товарищи действовали также быстро. Мак-Наб и солдаты не представляли уже более спокойного вида заснувших людей. Изувеченные трупы плавали в своей крови.

мысль о себе и о своей опасности не представлялась уму её. Но увидев, что все место, где лежали трупы, покрылось дикими, торжествовавшими свой успех, она вспомнила, что дверь крепости осталась незапертою. Сердце её сильно забилось, потому-что эта дверь была единственною её защитою; она бросилась к лестнице, с намерением сбежать с нея и запереться; но еще не достигла середины лестницы, как услышала, что дверь повертывалась на своих петлях, и почла себя совершенно погибшею. Упав на колени, устрашенная, но мужественная девушка силилась приготовить себя к смерти, возвысить свои мысли к Богу. Но инстинкт самосохранения был слишком-силен и не мог дозволит ей молиться; губы её шевелилась, но чувства жадно стерегли малейшее движение внизу. Когда она услышала, что запоры, удерживаемые стержнями, вделанными в центре двери, возвращались на свои места, не один, как она прежде приказывала сама, с целию отворить скорее своему дяди, еслибы он явился, но все три, - тогда она встала: все религиозные помышления исчезли из её головы, и, казалось, все её способности сосредоточились в чувстве слуха.

В подобную минуту ум действует быстро. Сначала, Мабель подумала, что в крепость вошел её дядя; она готова была уже сбежать и броситься в его объятия, как вдруг мысль, что это мог быть Индиец, который запер дверь, чтоб воспрепятствовать войдти другим и грабить на просторе, эта мысль остановила ее мгновенно. Глубокая тишина, господствовавшая внизу, не допускала думать, что то был Кап, всегда безпокойный и шумный; эта тишина походила более на хитрость врага. Из друзей могли быть только Кап или квартирмейстер; потому что наша героиня сию минуту видела страшное доказательство, что от всего общества оставались только она и эти два человека, если они еще живы. Эта мысль удерживала Мабель, из-продолжение двух минут могильная тишина царствовала во всем здании. Мабель все это время стояла у подножия первой лестницы Возле подъемной двери, ведшей в нижний этаж. Взоры Мабели были прикованы к этому месту, и она ежеминутно ожидала, что увидит ужасную фигуру дикого. Страх её дошел наконец до такой степени, что она стала озираться вокруг, ища места, где бы спрятаться. Все, что могло хоть на минуту замедлить развязку, казалось, облегчило бы её страдание. В комнате было несколько бочек, и Мабель спряталась за двумя из них, приставив глаз к узенькому промежутку между ими и не сводя взора с подъемной двери. Она сделала новое усилие молиться, но минута была уже слишком-ужасна, и мысли её не могли собраться. Вдруг ей послышался легкий шорох: кто то всходил на лестницу первого этажа с столь большими предосторожностями, что оне изменяли себе своим собственным излишеством; потом даже послышался ей скрип, как казалось, от одной ступеньки, которая заскрипела даже и под её легкими ногами давича, когда она всходила. Это была одна из тех минут, которые заключают в себе все ощущения человеческого существования: жизнь, смерть, вечность, нестерпимые физическия страдания являлись вместе, как страшные следствия событий одного дня. Мабель можно было бы принять за прекрасный бледный образ её же самой, без движения, без жизни. Не смотря на это, во все время краткого её поприща не было минуты, когда бы она слышала явственнее, видела зорче и осязала живее. До-сих-пор, однакожь, ничто не показывалось в подъемной двери; но слух её, утонченный напряженными чувствованиями, уверял, что кто-то был уже на несколько дюймов от отверстия. Скоро за этим убедились и глаза её, увидевшие сначала черные волосы и верх головы, поднимавшейся так тихо в отверстие двери, что движение её можно было сравнить с движением минутной стрелки на часах; потом показалась темнокрасная кожа, наконец поднялось и открылось вполне индийское лицо. Человеческое лицо редко показывается в выгодном свете, когда показывается не вполне, и Мабели воображалось, что она видит что-то ужасное по мере того, как мало-по-малу открывалась дикая физиономия; но когда показалась вся голова, другой, более верный взгляд убедил нашу героиню, что перед нею находилось встревоженное, но кроткое и даже прекрасное лицо Июньской-Росы.