Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть вторая.
Глава VIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть вторая. Глава VIII (старая орфография)

ГЛАВА VIII.

На другой день все было так же, как и в протекшую ночь. Мабель и Июньская-Роса безпрестанно переходили от одной бойницы к другой, и не замечали на всем острове ни одного живого существа. На месте, где Мак-Наб и товарищи его готовили себе обед, догорал еще слабый огонек, и дым, кругами подымавшийся кверху, как-бы приманивал к себе отсутствующих. Вокруг хижин все было в порядке и благоустройстве. Но вдруг Мабель вздрогнула: взору её представилась группа, состоявшая из трех человек, одетых в красные мундиры 55-го полка, небрежно развалившихся на траве, и по-видимому разговаривавших с величайшею безпечностию; она стала пристальнее, вглядываться в них, и кровь остановилась в жилах её и холодный пот выступил у нея на лбу, когда она увидела, что то были бледные лица и тусклые глаза мертвецов. Они лежали так близко от крепости, что когда Мабель подошла к бойнице, чтоб осмотреть остров, её первые тревожные взоры как-бы перебежали через них, устремившись далее, и она не могла их заметить. Они лежали так легко и непринужденно, потому-что их окоченевшие члены были нарочно разложены, как у живых - возмутительно ужасно! Однако, как ни страшно было это зрелище для тех, которые могли смотреть вблизи и видеть поразительную разницу между подделкою под жизнь и настоящею жизнию, трупы были так искусно положены, что во сте шагах наверное обманули бы равнодушного зрителя. Осмотрев со вниманием все части острова, Роса указала своей подруге на четвертого солдата, который сидел свесив ноги над водою и прислонившись спиною к дереву, с удочкой в руке. Головы этих несчастных, с содранными волосами, были накрыты шапками, и на них не было видно ни малейшого следа крови.

Сердце Мабели сжалось от ужаса при этом противоестественном зрелище. Она села, закрыла лицо передником и несколько минут пробыла в таком положении. Но её подруга дала ей знать в-полголоса, чтоб она подошла к бойнице. Тут Июньская-Роса указала ей труп Дженни, стоявший у дверей одной хижины и наклонившийся несколько вперед, как-будто глядевший за группу солдат; в руках трупа была щетка, и чепчик, надетый на голове его, колебался от ветра. Разстояние было так велико, что нельзя было ясно разглядеть черты лица; не смотря на то, Мабели показалось, что челюсти трупа были сдавлены как-бы для-того, чтобы придать устам ужасающую улыбку.

"Июньская-Роса!" воскликнула она: "это превосходить все, что я только когда-нибудь слышала и воображала о коварстве и вероломстве твоего племени."

-- Тускарора очень-хитер, отвечала Июньская-Роса таким голосом, который показывал, что она не только не охуждала, а напротив, одобряла этот поступок с трупами. - Солдатам не больно теперь - Ирокезам польза; взять сперва волосы, теперь заставит трупы работать, а там их сжечь.

Эти слова показали Мабели, как далеко была она от своей подруги в образе чувствований. Мабель несколько минут не могла говорит с нею; но это минутное отвращение было вовсе не замечено Росою, которая с обыкновенною своею деятельностию приготовляла простой завтрак, совершенно-равнодушная к чувствам ей непонятным. За завтраком, Мабель ела очень-мало, но у подруги её аппетит нисколько не изменился; после того каждая из них на свободе предалась мечтам своим. Героиня наша, движимая непреодолимым влечением, безпрестанно устремляла взоры к одной из бойниц, и потом отворачивалась от нея с отвращением, и, снова тревожимая страхом, смотрела туда при малейшем шорохе листьев, колеблемых ветром. В самом-деле, мрачное и торжественное зрелище представляла эта пустыня, населенная мертвецами, которые будто предавались веселому отдыху или обычным занятиям, как живые. Мабели казалось, что она видит в страшном, тяжелом сне мир демонов и адских ужасов.

В-продолжение этого долгого дня, не заметно было ни одного Индийца, ни Француза, и ночь облекла покровом своим этот страшный и недвижный маскарад по тому же твердому и неизменному чину, по которому земля всегда повинуется своим законам, равнодушная к жалким актерам и жалким сценам, которые они ежедневно разъигрывают на её поверхности. Ночь эта была еще спокойнее предшествовавшей, и Мабель спала крепче, убежденная, что участь её не решится прежде возвращения её отца. Она ждала его на следующий день и, проснувшись утром, тотчас же побежала к бойнице, чтоб посмотреть какова погода, каково небо, и что делается на острове. Страшная группа была в том же положении: рыболов все еще держал свою удочку, по-видимому, наслаждаясь своим мирным занятием, и обезображенный труп Дженни все еще стоял у дверей хижины. Погода изменилась: ветер дул с юга, и хотя воздух был еще чисг, но предвещал бурю.

"Я не могу более выносить этого зрелища" сказала Мабель, отойдя от окна: "о, лучше встретиться с врагом, чем смотреть на этих страшных мертвецов!"

-- Слушай, идут они! Июньской-Росе послышался крик, как кричит воин, когда сдирает волосы.

"Что ты говоришь? - Убийство прекратилось и не может опять начаться."

-- Соленая-Вода! вскрикнула Индиянка, глядя в одну из бойниц и смеясь.

"Дядюшка! Слава Богу, он жив еще! О, Роса, Роса, ты не допустишь его до погибели?"

-- Роса - бедная сквау. Какой воин послушается, что она скажет? Арроугед ведет его сюда.

Мабель взглянула в окно и увидела, что дядя её и майор были в руках врагов; восемь или десять диких вели пленников к крепости, ибо, захватив их в плен, они удостоверились, что там не могло быть более ни одного мужчины. Мабель едва переводила дыхание, видя, что весь этот отряд располагался прямо против дверей; но она очень обрадовалась, заметив между Индийцами Французского офицера. Белый начальник и Арроугед тихо, но горячо говорили с своими пленниками. И после этого Мюйр начал звать Мабель громким голосом.

-- Прелестная Мабель, прелестная Мабель! взгляните на нас в одну из этих бойниц и - умоляю вас, сжальтесь над нашим положением. Нам угрожает близкая смерть, если вы не отворите двери победителям. Не теряйте ни минуты; иначе, увы! чрез полчаса на головах наших уже не будет ни одного волоска.

"Говорите, дядюшка" сказала она, прильнув губами к одной из бойниц: "скажите мне, что должна я делать."

-- О, благодарю тебя, Боже! воскликнул Кап: - звук твоего нежного голоса, Магнить, облегчил сердце мое от тяжкого бремени. Я боялся не подверглась ли ты одной участись бедной Дженни. Бот ужь двадцать-четыре часа, как мне кажется, что сердце мое нагружено, вместо баласта, свинцом. Ты спрашиваешь меня, что ты должна делать, дитя мое; не знаю, право, что оы тебе и присоветовать, хоть ты и родная дочь моей сестры. Мне нечего сказать теперь, бедная моя девушка, кроме того, что я от всего сердца проклинаю тот день, когда мы с тобой увидели эту лужу пресной воды.

"Но, дядюшка, точно ли в опасности жизнь ваша? Как вы думаете, отворить ли мне эту дверь?"

-- Эта башня - славное якорное место, и я не посоветовал бы тем, кто еще не в руках у этих дьяволов, впускать их к себе добровольно. Что же касается до квартирмейстера и до меня, то мы с ним пожилые люди и почти-ничего не значим для остального человечества, как сказал бы честный Патфайндер. Для мэстэра Мюйра, право, небольшая разница, в нынешний год или будущий подвести итог под свои провиантския книги. Вот, еслиб я был на борте корабля, тогда я знал бы что делать! А здесь, на этом пустынном болоте - совсем другое дело... Здесь только и могу сказать, что если бы я сидел за этими стенами, то вся логика Индийцев не могла бы меня вытянуть оттуда.

-- "Не обращайте ни малейшого внимания на слова вашего дядюшки, прелестная Мабель" возразил Мюйр: "несчастие, по-видимому, разстроило его умственные способности, и он не в состоянии обдумать того, что требуют обстоятельства. Мы, признаться, в руках значительных и почтенных людей, и нам нечего опасаться какого-нибудь неприятного насилия. Все, что с нами случилось, очень-обыкновенно во время военных действий и не может изменить того уважения, которое мы питаем к неприятелю, потому-что по всему видно, с пленниками поступят правосудно. Ни я, ни мэстэр Кап не имеем, кажется, и малейшого повода к неудовольствию с-тех-пор, как отдали себя в руки мэстэр Арроугеда, который, по своей доблести воздержности, чрезвычайно напоминает мне древних Римлян и Спартанцев; вспомните также, что наши обычаи совершенно различны, и мэстэр Арроугед вправе принести в жертву наши волосы за упокой души падших, если вы не спасете их капитуляцией."

"Я поступлю благоразумнее, оставшись в крепости до-тех-пор, пока не решится участь острова", отвечала Мабель. "Нашим неприятелям нечего слишком заботиться обо мне; я я могу сделать им никакого зла. Мне лучше остаться здесь, это будет гораздо приличнее для моего пола и возраста."

-- Если бы дело касалось собственно ваших приличий, Мабель, мы с величайшею радостию согласились бы на ваши желание но вот эти господа воображают, что крепость может быть полезна для их действий, и очень желают овладеть ею. Скажу вам откровенно, что, находясь с вашим дядюшкой в таком критическом положении и не желая подвергаться чему либо более, я воспользовался моею властию - властию офицера его величества - заключил словесный договор, по которому обязался сдать крепость и остров. Это судьба войны, и надо ей покориться. Итак отворите двери, прелестная Мабель, выступите из крепости и вверьтесь попечениям тех, которые знают как должно обращаться с красотою и добродетелью в несчастий. Во всей Шотландии нет ни одного человека любезнее и вежливее этого вождя, и лучше знающого законы приличия.

-- "Не оставлять крепость" шептала Июньская-Роса, стоявшая возле Мабели и со вниманием смотревшая на все происходившее. "Крепость хороша - нельзя взять волос."

Без этого совета, наша героиня готова была сдаться: она уже начинала думать, что гораздо благоразумнее примирить неприятеля уступкою, чем раздражить его сопротивлением. Мюйр и её дядя были во власти диких, которые знали, что в крепости не было мужчин, и она полагала, что если добровольно не согласится впустить их, то они могут насильно вломиться в двери или изрубить топорами бревна стен, ибо ружей ужь нечего было опасаться. Но слова её подруги остановили ее, выразительно пожатие руки и умоляющие взоры Росы подкрепили её намерение, начинавшее колебаться.

-- "Не сдавайся!" продолжала Индиянка. "Пусть сами возьмут, говори смело, Роса справится."

Тогда Мабель начала смелее вести переговоры с Мюйром, потому-что дядя её, казалось, для успокоения своей совести, хранил молчание, и она на-отрез объявила, что не сдаст крепости.

-- Но вы забываете о моей капитуляции, мистрис Мабель, сказал Мюйр: ведь тут идет дело о чести подданного его величества и даже о чести самого короля через посредство его служителя. Вспомните, что честь военного человека так же нежна, как и задорлива.

"Я все это знаю, мистер Мюйр, очень-хорошо знаю, что вы ни над чем не начальствуете в этой экспедиции, и потому не имеете никакого права сдавать крепость. К тому же, помнится, я как-то слышала от батюшки, что пленник во все время плена теряет власть свою."

настоящих обстоятельствах и взвесить их.

-- "Вот ужь, чорт возьми, это настоящия обстоятельства, чтоб чорт их побрал!" пробормотал Кап.

" - Не надо смотреть на дядю, сказала Июньская-Роса, занимавшаяся чем-то в дальнем углу комнаты. Крепость хороша; не тронуть волос."

"Я останусь здесь, господин Мюйр, пока не получу известий о батюшке. Он дней через десять будет здесь."

-- Ах, Мабель, эта хитрость не обманет неприятеля, который знает все наши намерения и планы, и если б мы не подозревали в измене этого несчастного молодого человека, то невозможно было бы объяснить, каким-образом неприятель узнал обо всем этом. Сержант с своим отрядом будет вечером во власти врагов, а может-быть еще и ранее. Послушайте меня, покорность Провидению есть добродетель истинно-христианская.

"Мистер Мюйр, вы, кажется, не знаете еще, как крепко это здание... Хотите ли видеть, что я могу сделать, если решусь защищаться?"

-- Посмотрим, отвечал квартирмейстер.

"Как, на-пример, покажется вам вот это? взгляните на верхнюю бойницу."

Только-что Мабель произнесла это, как взоры всех обратились кверху; там из бойницы выглядывало дуло ружья. Июньская-Роса употребила прежнюю хитрость, которая и теперь оказалась полезною. Едва Индийцы заметили роковое оружие, как тотчас же бросились в сторону и менее, чем в минуту, все скрылись за кустами. Французский офицер взглянул на дуло ружья и, удостоверясь, что оно не было направлено на него, преспокойно взял щепотку табака и понюхал с чувством. Мюйру и Капу нечего было бояться этого оружия, грозного для диких, и они остались на своих местах.

-- Будьте благоразумны, прелестная Мабель, будьте благоразумны! воскликнул Мюйр: не начинайте безполезного боя. Ради всех альбионских королей, скажите, кто же с такими кровожадными намерениями скрывается в этой деревянной башне? Тут просто кроется какое-то колдовство; надо объяснить все это, иначе мы подвергнем сомнению нашу честь.

"А что вы сказали бы, сэр, если б Патфайндер заменял гарнизон в этом месте, которое само-по-себе укреплено достаточно?" воскликнула Мабель, прибегнув к двусмысленности, которую извиняли обстоятельства. "Что думают ваши Французские и индийские товарищи о меткости патфайндерова ружья?"

-- Сжальтесь над нами, прелестная Мабель, и не смешивайте верных служителей короля, - да благословит Господь его и его сподвижников! - с неприятелями короля. Если Патфайндер действительно в крепости, то пусть он непосредственно, лично ведет с нами переговоры. Он знает, что мы его друзья, и уверены в нем, особенно я, потому что вам известно - он мой соперник, а между людьми благородными соперничество - лучшее поручительство за дружбу; любовь к одной и той же женщине есть доказательство симпатии в чувствах и во вкусах.

Французский офицер, очень-решительно и храбро стоявший до сей минуты, отступил на несколько шагов, услышав страшное имя. Этот человек с железными нервами, издавна привыкший к пограничным войнам, вовсе не желал оставаться на разстоянии выстрела лане-боя, который был так же известен и славен на всей границе, как Мальбруг в Европе. Удаляясь, Француз настаивал, чтоб оба пленника последовали за ним. Мабель была очень-довольна, избавясь от своих неприятелей, и потому не слишком огорчилась удалением союзников; но она послала своему дяде, неохотно и лениво отходившему от крепости, прощальный поцелуй рукою и сказала ему несколько слов в приветствие.

Неприятель, казалось, отложил на этот раз намерение овладеть крепостию, и Июньская-Роса, через подъемную дверь взошедшая за крышу, откуда могла обнять взором все пространство острова, известила свою подругу, что неприятели собрались в отдаленном и скрытном месте острова ужинать, и что Мюйр и Кап, по-видимому довольно-спокойные, ели вместе с ними. Это известие несколько облегчило Мабель, и она стала думать о том, как бы ей ускользнуть от неприятеля, или каким бы образом дать знать отцу об угрожавшей ему опасности. Она ждала сержанта после полудня и знала, что от одной минуты зависело решение судьбы его.

Прошли еще три или четыре часа. Остров опять погрузился в глубокое безмолвие, день склонялся к вечеру; но Мабель ничего еще не решила. Её подруга приготовляла внизу умеренный ужин, а она в свою очередь пошла на крышу, откуда взору её со всех сторон представилось обширное зрелище, местами загражденное вершинами дерев. Бедная девушка, не смотря на свое безпокойство, не смела однакоже совершенно выказаться, зная, что жестокость диких была безпредельна, и что наверно кто нибудь из них выстрелил бы в нее. Она решилась только выставлять голову из подъемной двери, и после полудня часто выглядывала оттуда, осматривая разные пути, которые вели к острову, как "Анна, сестра Анна" окрестности замка Синей-Бороды.

ночи, в которую засада Индийцев не была бы так страшна, как днем; к-тому-же, в темноте ему удобнее было бы подать какие нибудь знаки посредством огня. Она со вниманием окинула взором весь горизонт и уже готова была удалиться, как вдруг новый предмет поразил её зрение. Острова были так тесно сжаты, что между ими можно было заметить шесть или восемь различных каналов или проходов. Мабели показалось, будто-бы в одном из этих каналов, который был более защищен и частию закрыт береговым кустарником, таится пирога; всматриваясь пристальнее, она уверилась, что не ошиблась: в челноке, без всякого сомнения, скрывался человек. Подумав, что если это и неприятель, то сигнал её не сделает никакого вреда, тогда как он принесет пользу, если это друг, она махнула в ту сторону, где был незнакомец, маленьким знаменем, приготовленным ею для предъуведомления отца, приняв однакоже все предосторожности, чтобы этот знак не был замечен с острова.

Мабель махнула восемь или десять раз и начала уже отчаяваться в успехе, как вдруг, в ответ ей, был подан знак движением весла и в ту же минуту показался человек, в ко тором она узнала Чингачгука. Наконец, перед нею был друг, друг, который мог и верно хотел помочь ей; её энергия и мужество снова оживились; Могикан видел и конечно узнал ее; ему известно было, что она отправилась вместе с отцом своим, и Мабель надеялась, что когда совершенно стемнеет, он употребит все средства, чтоб явиться к ней на помощь. Судя по всем предосторожностям, которые принимал он, присутствие неприятеля на острове ему было известно, а она имела полное доверие к его благоразумию и ловкости. Но теперь важным затруднением было присутствие Июньской-Росы, ибо Мабель, не смотря на привязанность к ней её подруги, слишком-хорошо знала приверженность этой женщины к своему племени; знала, что она не согласится впустить в крепость Индийца-неприятеля, или выпустить ее-самоё оттуда с тем, чтобы разстроить планы Арроугеда. Уже полчаса прошло после того, как Мабель Дунгам увидела Великого-Змея, и то были самые тяжелые минуты её жизни. Она как-бы коснулась уже рукою той цели, к которой стремилась так пламенно, и между-тем эта цель так легко могла ускользнуть от нея. Она знала хладнокровие и твердость Июньской-Росы и вместе её нежность и чувствительность, и к-сожалению видела, что ей не оставалось другого средства, как обмануть свою подругу и покровительницу. Правда, этот обман казался возмутителен девушке с таким чистым сердцем, такой благородной и откровенной, как Мабель, но дело шло о спасении отца её; к-тому же, подруга её нисколько бы не пострадала от этого.

С приближением ночи, сердце Мабели забилось сильнее; ее занимали различные планы, и в-продолжение часа она раз двенадцать переменяла их. Присутствие Июньской-Росы всего более затрудняло ее. Она была уверена, что Чингачгук скоро прийдет к дверям крепости, но не знала, как бы ей подстеречь минуту его прихода; к-тому же, могла ли она впустить его в крепость, не потревожив своей бдительной подруги? А время шло, а Могикан мог прийдти и снова у идти, если она не подстережет его; к-тому же Делавар не мог долго оставаться на острове, не подвергнув себя опасности. Пора было на что-нибудь решиться. После продолжительного колебания и передумывания, Мабель подошла к своей подруге и с спокойствием, какое только могла принять на себя, сказала:

"Не опасаешься ли ты, Роса, что соплеменники твои подожгут теперь крепость, думая найдти здесь Патфайндера?"

-- Нет, нельзя бояться, не сожгут крепости; крепость хороша, не тронут волос.

"Бог знает; ведь они спрятались, думая, что Патфайндер с нами."

-- Это страх. Страх - вдруг, и пройдет вдруг. Страх скажет человеку: поди, ум скажет человеку: воротись; страх делает глупость в девушках, делает глупость в воине.

Сказав это, Роса засмеялась, как смеются все молодые девушки, когда в голову им прийдет что-нибудь смешное.

"Я что то начинаю безпокоиться; мне хотелось, чтобы ты с крыши осмотрела все кругом, не замышляют ли против нас чего-нибудь."

-- Роса пойдет - Лилия хочет; но Роса очень знает, Индийцы спят: ждут отца. Воин ест, пьет, спит всегда, когда не идет надорогу войны. А тут никогда не спит, не пьет, не ест, ничего не чувствует. Воин спит теперь.

"Дай Бог, чтоб это было так! Но посмотри, мой друг, хорошенько кругом. Беда может нагрянуть вдруг, когда её вовсе не кидаешь."

Июньская Роса встала и хотела идти на крышу, но остановилась на первом обороте лестницы. Сердце Мабели забилось так сильно, что она боялась-даже, чтоб подруга её не услышала этого биения, и ей показалось, будто бы Июньская-Роса начинала отгадывать настоящия её намерения. Эти опасения были отчасти справедливы: Июньская-Роса остановилась, чтоб обдумать: небезразсудно ли за готовится поступить? Сначала она подозревала, что Мабель хочет убежать, но потом отвергла это подозрение, подумав, то бледнолицая никак не могла уйдти с острова и что крепость была для нея лучшим и вернейшим убежищем. Потом она начала опасаться, чтоб Мабель посредством какого-нибудь знака не открыла скорого прибытия своего отца. Впрочем, эта мысль не более минуты занимала ее, потому-что она смотрела на свою подругу со стороны способности к подобным открытиям, так же, как женщина большого света смотрит вообще на свою горничную, и вполне была уверена, что Мабель не могла бы открыть того, что укрылось бы от её собственной проницательности. Более никакого противоречия не возникло в ней, и она тихо всходила по лестнице.

В ту минуту, как Роса поднялась к верхнему этажу, счастливая мысль представилась нашей героине, и, передав ее торопливо по неизменившимся голосом, она много способствовала исполнению своего плана.

"Я сойду вниз" сказала она: "и буду подслушивать у дверей пока ты будешь на крыше; будем в одно время обе на страже - ты наверху, я внизу."

Хотя Роса и думала, что такая предосторожность излишня, очень-хорошо зная, что никто не мог бы войдти в крепость без их содействия, и что оне заранее могли быть предуведомлены, если б какая-нибудь внешняя опасность угрожала им, - и потому, отнеся предложение Мабели к её боязливости и неопытности она приняла его так же доверчиво, как искренно повидимому оно было сделано. Итак, наша героиня могла теперь сойдти вниз пока подруга её поднималась на крышу; Июньская-Роса не имела никакой особенной причины присматривать за нею. Разстояние между ими сделалось так велико, что оне не могли уже продолжат разговора, и в-продолжение трех или четырех минуть одна из них внимательно смотрела кругом крепости, сколько позволила ей темнота, а другая прислушивалась у дверей с таким вниманием, что, казалось, вся обратилась в слух.

дверь. Борясь обмануться и между тем желая дать знать Чингачгуку, что она тут, Мабель запела тихим и дрожащим голосом. Ночь была так тиха, что эти робкие звуки достигли вершины крепости; Роса тотчас начала спускаться. В это время послышался легкий стук в двери. Мабель была в отчаянии: нельзя было терять ни минуты. Но надежда пересилила её страх, и дрожащею рукою она стала поднимать дверные запоры. В ту минуту, как был повернут первый запор, она услышала шум мокассин Тускароры в верхнем этаже, а когда повернула второй, Роса была уже насередине последней лестницы.

-- Что делаешь? вскричала она сердито. - Бежать? безумная! крепость оставить? крепость хороша.

И обе подруги схватились за последний запор, который тотчас бы уступиль их усилиям, еслибы сильный толчок снаружи не слишком прижал его к дереву. Тогда между двумя молодыми женщинами началась непродолжительная борьба, впрочем с обеих сторон без малейшого насилия. Июньская-Роса, вероятно, одержала бы верх, если бы второй удар в двери, еще сильнее первого, не уничтожил малого препятствия, державшого запоры. Двери отворились, вошел человек, и равно испуганная этим появлением, обе женщины тотчас бросились на лестницу. Незнакомец тщательно запер за собою двери, внимательно осмотрел нижнюю комнату и осторожно и тихо стал подниматься по лестнице. Когда наступила ночь, Июньская-Роса заложила отверстие бойницы нижняго этажа и зажгла свечу. При её тусклом мерцаньи, обе женщины со страхом ожидали появления пришельца, осторожные, но твердые шаги которого оне ясно могли разслышать. Невозможно передать удивление их обеих, когда в представшем перед ними незнакомце оне узнали Патфайндера.

-- Слава Богу! воскликнула Мабель, мгновенно представляя себе, что с таким защитником крепость сделалась неприступною. О, Патфайндер! что стало с моим отцом?

"До-сих-пор сержант победитель и в безопасности; но не в натуре человека предвидеть, чем все это кончится... Это, кажется, жена Арроугеда прижалась вонь там в углу?"

на этом острове.

"Немного слов нужно для вашего рассказа, Мабель. Кто привык к адским хитростям диких, для того не нужны длиною рассказы о таких предметах. Экспедиция наша имела желанный успех, потому-что для разведывания был послан Змей, и, он сообщил нам все, чего душа желала. Мы завладели тремя лодками, выгнали оттуда всех Французов и, согласно данным предписаниям, потопили лодки в самом глубоком месте канала. Дикие Верхней-Канады останутся эту зиму без Французских товаров. Ни пороха, ни пуль не будет у них теперь столько, сколько бы хотелось иметь хорошим охотникам и деятельным воинам. Мы же не потеряли ни одного человека: ни у одного из нас даже кожа неоцарапана. Впрочем, я думаю, и урон неприятеля невелик. Словом, это была одна из таких экспедиций, Мабель, какие любить Лэнди: много вреда неприятелю, а сами мы ничего не потерпели."

-- О, Патфайндер! я боюсь, чтоб майор Дункан, услышав все, что было, не стал раскаяваться.

"Я знаю, что вы хотите сказать, знаю; но дайте мне кончить, тогда вы лучше поймете меня. При первом же успехе, сержант послал сюда нас, меня и Змея, на лодочках, чтоб объявить вам о ходе дел; а сам хотел отправиться в-след за нами на двух ботах, которые, по своей тяжести, не могут прибыть сюда ранее завтрашняго утра. Мы разстались с Чингачгуком нынчье после полудня, уговорившись плыть разными каналами, чтоб удостовериться, свободен ли путь. С-тех-пор я не видел вождя."

Выслушав это, Мабель рассказала каким образом она увидела Могикана, прибытия которого в крепость ожидала.

"Нет, нет... Чингачгук не спрячется за каменными стенами или за деревьями, когда он может быть на вольном воздухе да еще действовать там с пользою. Я и сам не пришел бы сюда, Мабель, если б не обещал сержанту ободрить вас и позаботиться о вашей безопасности... Ах, Боже мой! как у меня; сильно сжалось сердце, когда я осмотрели нынчье после полудня остров; горька была та минута, когда я подумал, что и вы, может-быть, в числе убитых."

-- Какой же счастливый случай избавил вас от рук неприятеля? Ведь вы могли бы смело грести прямо к острову.

"Один из тех случаев, Мабель, которыми Провидение дает знать собаке, что лань недалеко, и научает лань, как убежать от собаки. Нет, нет! эти дьявольския хитрости с трупами могут провести солдатов 55-го и королевских офицеров, но не тех, кто всю жизнь свою прожил в лесах. Я плыл против того места, где сидел мнимый рыболов; не смотря на то, что эти гадины мастерски усадили бедняжку, их искусство не могло обмануть опытный глаз: никогда бы так высоко не мог поднять удочку солдат 55-го, которому пора бы научиться удить в Освего, если не умел прежде; да к-тому же, никогда рыболов, у которого не берет рыба и поплавок не шевелится, не стал бы сидеть так неподвижно. Мы никогда не приближаемся к посту, закрыв глаза, и я переночевал вне крепости. Ни меня, ни Змея не надуешь такой неловкой хитростью. Верно они думали обмануть этим Шотландцев, которые хоть и очень-хитры во многих обстоятельствах, но не мастера угадывать плутни Индийцев."

-- Но как вы думаете, ведь батюшка и отряд его могут обмануться? спросила Мабель торопливо.

"Нет, если я успею воспрепятствовать этому, Мабель. И если, как говорите вы, Змей также на стороже, то мы имеем двойное средство дать знать сержанту об опасности. Мы не знаем только, с какой стороны прийдет войско."

я была вашею женою?

"Я ужь осмелился раз говорить вам об этом, Мабель; и сержант сказал мне недавно, что вы согласны; но я не могу мучить того, кого люблю."

-- Выслушайте меня, Патфайндер; я почитаю, я уважаю вас; спасите моего отца от этой ужасной смерти, и я буду благоговеть перед вами. Вот вам рука моя: пусть она будет торжественным залогом моего слова.

"Да благословит вас Господь, Мабель! Да благословит вас Господь! Я не заслуживаю этого. Я боюсь, что не буду уметь оценить, как должно, такое сокровище. Но и без этого, я все, что могу, сделал бы для сержанта: мы с ним старые товарищи и взаимно обязаны друг другу жизнию. Но мне страшно думать, Мабель, что старое товарищество с отцом не всегда хорошая рекомендация в глазах молодой дочери."

мое сердце не отдалится от мыслей.

"О, такого счастия я не ожидал нынешнюю ночь! но мы в руках Бога, и Он защитит нас по своей воле. Ваши слова сладки, Мабель; но ли без них сделал бы все, что человек в силах сделать; впрочем, они нисколько и не уменьшат моего рвения."

-- Теперь, Патфайндер, мы понимаем друг друга, сказала Мабель ослабевающим голосом. - Не станем же терять ни одной из этих драгоценных минут. Можем ли мы сесть в вашу лодку и отправиться на встречу батюшке?

"Нет, я не такого мнения. Можно прибыть сюда двадцатью путями, и я не знаю который из них выберет ваш батюшка. Положитесь на Змея: он обежит их всех. Нет, нет; мое мнение остаться здесь. Бревна этой крепости еще свежи и сыры, их трудно поджечь, и я могу держаться здесь против целого племени. Ирокезы не выживут меня из крепости до-тех-пор, пока я могу предохранить ее от огня. Сержант верно расположился теперь на каком нибудь острове и не будет сюда ранее утра. Оставшись здесь, мы можем, на-пример, несколькими ружейными выстрелами дать знать ему, чтобы он был осторожнее; если же он решится напасть за диких, как сделал бы это каждый с его нравом, то все-таки будет очень нехудо удержать за собою это здание. Если цель наша - помогать сержанту, то разум мой говорит мне: оставайся здесь, хотя обмануть Индийцев и обоим нам ускользнуть отсюда - дело нетрудное."

-- Останьтесь же, Патфайндер, прошептала Мабель: ради Бога, останьтесь; все, все на свете для него... для моего отца!

"Это натура, да, это натура. Мне приятно, Мабель, слышать это от вас, потому-что должно непременно пособить теперь сержанту. До-сих-пор он хорошо поддерживал свою славу, и если ему удастся прогнать этих гадин и отступить с честию, обратив в пепел крепость и хижины, то нет сомнения, нет никакого сомнения, что Лэнди припомнит это и наградит его по заслугам. Да, да, Мабель, надо спасти не только жизнь вашего отца, но и честь его."

"Как знать! как знать; военная слава неверна. Я слышал, как порицали Делаваров за такия дела, которые заслуживали несравненно более похвалы, чем какая-нибудь победа. Очень ошибается тот, кто думает приобрести себе славу успехом, а особенно успехом на войне. Я не знаю, кък судят о чести воина горожане, во дикие эту честь полагают только в одном счастии. Для солдата всего важнее не потерпеть поражения; но о том, как сражение выиграно или потеряно, думаю, люди заботятся мало. Я же, Мабель, принял за правило, стоя против неприятеля, стрелять в него до упада сил, а оставшись победителем, обращаться с побежденным умеренно. В случае же потери битвы, нечего и говорить об умеренности, потому-что побежденный - по-неволе тише воды, ниже травы. Священники проповедуют гарнизону смирение; но если смирение делает христианином, то королевские солдаты должны бы быть святыми, потому-что они в-течение всего этого года только и делали, что брали у Французов уроки, начиная с дела под крепостью Дюкень и до Тая."

-- Батюшка никак не мог подозревать, чтоб положение острова было известно неприятелю, продолжала Мабель, которой очень хотелось знать, какое впечатление произведут на сержанта настоящия происшествия.

"Это правда; и я не понимаю, как могли Французы открыть его. Место выбрано удачно: даже тем, которые уже были на острове, не так-то легко отъискать его; я боюсь, не было ли измены. Да, да, тут должна быть измена."

-- О, может ли это быть, Патфайндер?

"Очень-легко, Мабель; для некоторых людей измена так же естественна, как голод. Когда я встречаюсь с человеком сладкоречивым, я строго разбираю его поступки, потому-что человек прямодушный и доброжелательный говорить всегда делами, а не языком."

-- Джаспер Уэстерн не из таких людей, сказала Мабель с жаром. - Нет ни одного молодого человека чистосердечнее и откровеннее его. Он неспособен говорить только языком без участия сердца.

"Джаспер Уэстерн! Его язык и сердце одинаково справедливы, поверьте, Мабель. Мнение о нем Лэнди, квартирмейстера, сержанта и вашего дяди так же нелепы, как нелепа была бы мысль, что солнце светить ночью, а звезды днем. Нет, нет, я отвечаю за честность Пресной-Воды, моим черепом и, в случае нужды, моим ружьем."

-- Да благословит вас Бог, Патфайндер! воскликнула Мабель, протянув к нему руку и пожав его железные пальцы с чувством, которого она сама не могла объяснить себе. - Вы так великодушны, так благородны... Бог наградит вас!

"Ах, Мабель! если б это было так, то я может-быть не стал бы домогаться руки вашей и желал бы, чтобы вас избрал кто-нибудь из офицеров гарнизона, как вы этого вполне заслуживаете".

Теперь поговорим о другом. Не выпустить ли нам на свободу жену Арроугеда?

"Я уже думал о ней. Неосторожно было бы с нашей стороны, если б мы закрыли глаза, а ее оставили смотреть то, что делается у нас внутри крепости. Если б посадить ее в верхний этаж и отнять лестницу, тогда она была бы по-крайней-мере нашей пленницею."

-- Нет, я не могу обращаться так с женщиною, которой я обязана жизнью; лучше отпустить ее; она ко мне очень привязана и верно не захочет мне зла.

"Вы не знаете этого племени, Мабель; вы не знаете этого племени. В ней, правда, не совсемь кровь Мингов, но она в связях с этими бродягами и, должно-быть, ужьпонаучилась отъиних разным плутням."

-- Чтоэто?

"Это шум весел; какая-нибудь шлюпка идет по каналу".

Патфайндер закрыл подъемную дверь, которая вела в нижнюю комнату, чтобы не допустить Июньскую-Росу убежать, и, загасив свечу, поспешно подбежал к одной из бойниц. Мабель, едва переводя дух, глядела через плечо его. Между-тем, прошло две или три минуты, и когда глаз проводника начинал уже сквозь темноту различать предметы, он увидел, что две лодки, тянувшияся по берегу острова, остановились на разстоянии пятидесяти ярдов от крепости, в месте, удобном для высадки. Темнота препятствовала Патфайндеру видеть более, и он сказал на ухо Мабели, что новоприезжие легко могут быть и враги точно так же, как друзья, потому-что он не полагал возможным, чтоб отец её прибыл так рано. Тогда они увидели, что несколько человек вышло из лодок и вслед за тем раздались три восклицания на английском языке, неоставлявшия уже никакого сомнения на счет этого отряда. Патфайндер бросился вниз по лестнице и, достигнув дверей, начал поднимать запоры с поспешностью, доказывавшею, как опасна казалась ему каждая минута. Мабель последовала за ним, но она скорее затрудняла, чем помогала его усилиям, и едва успели они повернуть запоры, как раздался ружейный залп.

Они еще прислушивались с мучительною тревогою, как вдруг воинский крик диких раздался из всех окружных кустов. Только-что двери были отперты, Патфайндер и Мабель выбежали из крепости.

Все утихло. Но вдруг чуткому слуху Патфайндера почудилось глухое стенание близь ботов; шум ветра и шорох листьев препятствовали хорошенько разслушать этот стон. Мабель, увлекаемая тоскою и страхом, опередила Патфайндера и пошла прямо к ботам.

"Нет, Мабель" сказал проводник твердым, хотя тихим голосом, схватив ее за руку: "нет, этого не будет; вас ожидает там верная смерть, и вы никому не поможете; надо возвратиться в крепость."

меня к батюшке.

"Нет, Мабель, это невозможно! Странно, что не слышно ничьего говора и с судов не было ответного залпа. А я оставил свой лане-бой в крепости! Впрочем, зачем ружье, когда никого не видно?"

В эту самую минуту проницательный взор Патфайндера, неперестававший углубляться во мрак, заметил черные контуры пяти или шести человек, которые ползли по земле, стараясь опередить его, вероятно с намерением пресечь ему дорогу к крепости. Патфайндер схватил Мабель на руки как ребенка; преследуемый в нескольких шагах сзади дикими, он изо всех сил бросился бежать в крепость - и скоро достиг её. Войдя в здание, он опустил свою ношу и, поспешно обернувшись, запер дверь; но едва успел он положить первый запор, как в дверь раздался удар, грозивший сорвать ее с петель. В одну минуту Патфайндер заложил прочие запоры. Между-тем, как он караулил внизу, Мабель взошла в первый этаж. Героиня наша была в таком состоянии, когда тело действует без всякого влияния мыслей. Она машинально зажгла свечу, потому-что Патфайндер просил ее об этом, и сошла в комнату, где он ожидал ее. Взяв свечу, Путеводитель стал внимательно осматривать везде и переходил из одного этажа в другой, чтоб удостовериться не спрятался ли кто-нибудь.

Убедившись, что в блокгаузе никого не было, кроме его и Мабели, потому-что Июньская Роса убежала, Патфайндер сошелся с Мабелью в главной комнате, и, поставив свечу на пол, осмотрел курок своего ружья и потом уже сел.

-- Самые страшные опасения наши сбылись! - сказала Мабель, которой казалось, что в-продолжение этих пяти ужасных минут только-что миновавших, она пережила целую жизнь. - Мой батюшка, мой милый батюшка - он или убит, или в плену со всеми своими товарищами!

"Это еще не известно. Завтра узнаем мы все. Я не думаю, чтобы это было так; иначе мы услышали бы завывание этих бродяг Мингов, торжествующих свою победу здесь, около крепости; одно только верно: если неприятели точно одержали верх, то тотчас же явятся сюда с требованиями, чтоб мы сдались. Сквау рассказала им о нашем положении, а как им очень-хорошо известно, что покуда лане-бой будет в-силах поддерживать свою славу, до-тех-пор крепость нельзя будет поджечь днём, то поверьте, что они непременно станут пытаться сделать это ночью.

-- Слышете стон? да, это стон!

"Это мечта, Мабель; когда мы, в-особенности же женщины, бываем взволнованы, то нам всегда мерещется такое, чего нет в-самом-деле. Я знал таких людей, которые верили снам."

-- Нет, я не ошибаюсь; там внизу наверно кто-нибудь мучится.

ими, - притворный, только чтобы выманить их из крепости, или по-крайней-мере, заставить их отворить дверь.

-- О, нет, нет, нет! - быстро проговорила Мабель: - в этих стонах нет притворства, в них слышится если не душевное, то телесное страдание. Они так страшно натуральны...

"Если так, то мы сейчас же узнаем, друг или не-друг это. Спрячьте свечку, Мабель; я поговорю с ним через бойницу."

Патфайндер, благоразумный и опытный, с величайшею осторожностию исполнил это. Он не раз бывал свидетелем, что многие за свою небрежность и невнимательность, по их мнению излишнюю, платили жизнию. Он не прикоснулся ртом к самому отверстию, но приблизился к нему так, чтоб только слышать и быть услышанным, не возвышая голоса.

"Кто там?" спросил Патфайндер, расположившись таким образом: "кто это стонет? Если друг, то пусть отвечает смело и положится на нашу помощь."

"Патфайндер!" отвечал голос, знакомый и Мабели и Путеводителю - голос сержанта: "Патфайндер, ради Бога, скажи мне что сталось с моею дочерью?"

Мабель и Патфайндер ясно услышали восклицание благодарности; но оно сливалось с стоном страдания.

-- Сбылись страшные предчувствия мои, - сказала Мабель, с каким-то спокойным отчаянием. - Патфайндер, надо перенести отца моего в крепость во что бы то ни стало.

"Это натура, это закон Божий Успокойтесь, Мабель, всякая помощь, какая только в силах человека, будет ему оказана. Только об одном прошу вас - успокойтесь."

сделаем все, что надо сделать.

Патфайндер был изумлен, услышав, каким твердым голосом Мабель произнесла эти слова, и может-быть обманувшись в её наружном и вынужденном спокойствии. Как-бы-то ни было, он не почел нужным объясняться долее и сошел вниз, чтоб отпереть дверь; он приступил к этому с обыкновенною своею осторожностью, но в ту минуту, когда повертывал запоры, почувствовал такой натиск на дверь, что хотел-было уже опять запирать ее, однако заглянув в щель, он немедленно отворил; тело сержанта, прислоненное к двери, пошатнулось и упало. Патфайндер втащил его в крепость, где они безпрепятственно могли подать помощь раненому.

Во все продолжение этой тяжелой сцены, Мабель сохранила ту сверхъестественную энергию, которую женщины часто показывают в минуты сильных потрясений. Она принесла свечу; помочила водою запекшияся губы своего отца и приготовляла ему постель вместе с Патфайндером. Все это было исполнено старательно и безмолвно; Мабель не уронила ни одной слезинки до тех-пор, пока не услышала голоса отца, который благословлял ее за её нежность и попечения о нем. Во все это время, она только и занята была думою и догадками о положении, в котором находился отец её. Между-тем, Патфайндер заботливо осматривал рану сержанта. Он увидел, что пуля прошла сквозь тело и что было мало надежды спасти жизнь сержанта, потому-что Путеводителю очень-хорошо были известны раны такого рода.