Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть вторая.
Глава XIV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Следопыт). Часть вторая. Глава XIV (старая орфография)

ГЛАВА XIV.

Нравственные силы нашей героини были так напряжены событиями последних дней, что отчаяние не могло уже овладеть ею совершенно и безпомощно. Она плакала по своем отце, вздрагивала по временам, припоминая внезапную смерть Дженни и все те ужасные сцены, которых была свидетельницею; но она также не давала себе воли и не долго оставалась в том глубоком унынии, которое обнаруживается в упадке сил, и, обыкновенно, сопровождает горесть. Может-быть, цепенящая тоска, подавлявшая бедную Росу, и державшая ее около 24-х часов в состоянии совершенного окаменения, помогла Мабели одолеть собственное ощущение, потому-что Мабель чувствовала себя как-бы призванною утешить молодую Индиянку. Она исполнила этот долг с тем спокойствием, с тою мягкостью и тою вкрадчивой кротостью, которыми обыкновенно обнаруживается сила её мола в подобных случаях.

Утро третьяго дня было назначено для отплытия "Бегуна". Джаспер сделал все нужные приготовления; различные вещи были уже принесены на борт, и Мабель разсталась с Росою после мучительного, но нежного прощанья. Словом, все было готово и на острове не оставалось уже никого, кроме индийской женщины, Патфайндера, Джаспера и нашей героини. Первая пошла в чащу плакать; последние же приближались к тому месту, где находились три лодки, из которых одна принадлежала Росе, а две другия ожидали их, чтобы перевести на "Бегуна". Патфайндер шел впереди; но, приблизившись к берегу, он, вместо того, чтобы идти прямо к лодкам, попросил своих спутников следовать за ним и привел их к упавшему дереву, которое лежало на самой окраине прогалины, невидное с борта куттера. Сев на его пень, он попросил Мабель занять место возле него с одной стороны, а Джаспера с другой.

-- Сядьте здесь, Мабель; сядь тут, Пресная-Вода, - начал он, как только сел сам. - На душе у меня лежит что-то тяжелое, и теперь время снять с нея эту тяжесть. Сядьте, Мабель, дайте мне облегчить сердце, если не совесть, пока еще хватает у меня на это силы.

Пауза, последовавшая за этим, продолжалась две или три минуты, и оба слушателя с удивлением ожидали, что будет далее. Обоим им казалось невероятным, чтоб какая-нибудь тяжесть давила совесть Патфайндера.

-- Мабель! - сказал наконец наш герой: - мы должны поговорить ясно и открыто друг с другом, прежде, чем соединимся с нашим дядею на куттере... А знаете ли, что Соленая-Вода последния три ночи спал на куттере? Он говорит, что только там и может человек быть уверен в безопасности волос на своей голове, - право, так.. Ах, Боже мой! что за вздор лезет мне в голову, и время ли теперь толковать о таких глупостях? Я стараюсь быть шутливым и веселым, но сила человека не может же заставить воду литься назад к её истоку. Мабель, вы знаете, что сержант, покидая нас, решил быть нам друг другу мужем и женою, жить нам вместе и любить друг друга, пока Богу будет угодно хранит нас на земле, и там также, где будем после.

От свежого утренняго воздуха на лице Мабели заиграл-было слегка прежний румянец; но при этой неожиданной речи, легкий румянец исчез, и щеки её приняли прежнюю бледность, положенную на них горестью. Она дружески, хотя и угрюмо взглянула на Патфайндера и даже силилась улыбнуться.

"Это правда, мой благородный друг" отвечала она: "это было желание моего бедного отца. Чувствую, что, посвятив всю мою жизнь вашему счастию, я едва ли бы могла заплатить вам за все что вы для нас сделали."

-- Я думаю, Мабель, что мужа и жену должны соединять связи покрепче, чем такия чувствования; да, я это думаю. Вы ничего не сделали для меня, или по-крайней-мере, ничего важного, а мое сердце мучительно рвется к вам... да, да, Мабель, сильно рвется; потому мне кажется: чтобы возбудить такия чувствования, мало спасти волосы и провести через лес.

Щеки Мабели снова зарумянились, и хотя она вынудила себя улыбнуться, но голос её дрожал, когда она отвечала.

"Не лучше ли будет отложить этот разговор, Патфайндер" сказала она: "мы не одни, а говорят, что нет ничего неприятнее, как слушать семейный разговор, в котором не принимаешь никакого участия."

-- Потому-то самому, что мы не одни, Мабель, то-есть потому-что Джаспер теперь с нами, я и хочу говорить теперь об этом деле. Сержант думал, что я гожусь быть вам мужем, и хоть я много сомневался в этом, - да, да, я много сомневался, - он успел наконец убедить меня, и все было решено между нами, как вы знаете. Но когда вы так скромно, с такою кротостию обещали отцу своему выйдти за меня, Мабель, и отдать мне вашу руку, было обстоятельство, как говорит ваш дядя, - обстоятельство, которого вы не знали, и я подумал, что справедливость требует сказать вам о нем, пока еще дело не кончилось совсем. Часто брал я тощую лань для своего обеда, когда не мог найдти хорошей дичины; но очень-натурально не брать дурного, когда под руками хорошее.

"Вы говорите так, Патфайндер, что трудно понять вас. Если вам точно необходимо говорить со мною теперь, то пожалуйста, будьте яснее."

-- Хорошо, Мабель; я думал, что, соглашаясь на желания сержанта, вы не знали, какого рода чувствование имеет Джаспер Уэстерн к вам...

"Патфайндер!" и лицо Мабели покрылось смертной бледностию, потом вспыхнуло и покраснело как кармин; все тело её дрожало. Патфайндер, однакожь, слишком-занятый своею думою, не заметил этого волнения, а Джаспер не мог его заметить, потому-что, услышав свое имя, закрыл лицо руками.

-- Я говорил с ним, и, сравнивая его чувствования с моими чувствованиями, его желания с моими желаниями, опасаюсь, не слишком ли сходно думаем мы с ним, когда думаем о вас, - не слишком ли - для моего и для его счастия.

"Патфайндер, вы забываете... вы должны вспомнить, что мы обручены!" сказала Мабель быстро, но столь тихим голосом, что слушатели только при самом напряженном внимании могли уловлять и различать звуки её слов. - К-тому же, последнее слово было не совсем-понятно Путеводителю, и он признался в своем невежестве своим обычным:

-- Что такое?

"Вы забываете, что вы мой жених, что я невеста ваша - и такие намеки неприличны и мучительны."

знали, что Пресная-Вода думает о вас одинаково со мною, вы, может-быть, никак не согласились бы выйдти за такого старого, за такого некрасивого, как я.

"К-чему такое жестокое испытание, Патфайндер? К-чему может вести оно? - Джаспер Уэстерн не думает ничего подобного; он не говорит ничего, он не чувствует ничего."

-- "Мабель!" Это восклицание вырвалось из уст молодого человека с силою, обличившею в нем ощущение неодолимое; и он не произнес более ни слова.

Мабель закрыла лицо обеими руками. И она и Джаспер были подобны двум преступникам, уличенным в таком деле, которое нарушало счастие их общого покровителя.

В эту минуту, может-быть, Джаспер готов был отречься от своей страсти, потому-что боязнь огорчить друга доходила в нем до последней степени. А Мабель... это положительное извещение о том, на что она почти-безсознательно надеялась, сама не доверяя своей надежде, так неожиданно застигло ее, так поразило, так взволновало, что она с минуту была в каком-то странном состоянии, не зная, плакать ей, или радоваться. Она, однакоже, первая начала прерванный разговор, потому что Джаспер не решался ни солгать, ни объявлять того, что могло бы причинить страдания его другу.

"Патфайндер, как дико говорите вы! К-чему все это?"

-- Мабель, не мудрено, что я говорю дико: ведьмы знаете, я полудикий и не по одним моим привычкам, может-быть, но и по натуре. - Говоря это, он силился засмеяться своим обычным, беззвучным смехом, но его усилие произвело какой-то нестройный, удушающий звук. - Да, я должен быть дик, - не стану спорить против этого.

"О, мой милый Патфайндер! о, мой лучший, единственный друг! Вы не подумали, вы не могли подумать, что я сказала это с намерением" вскричала Мабель, почти-задыхаясь от поспешности и испугавшись, не оскорбила ли его. "Если мужество, правдивость, благородство души, непоколебимые правила и множество других прекрасных качеств возбуждают в нас любовь и уважение, то нет никого в свете, кто бы имел право более вас быть уважаемым и любимым."

-- Какие у них нежные и вкрадчивые голоса, Джаспер! сказал Путеводитель, засмеявшись уже свободно и естественно. - Да, природа, кажется, нарочно создала их для того, чтоб оне пели для нашего слуха, когда умолкает музыка лесов... Но мы должны понять друг друга, мы должны объясниться. Я снова спрашиваю вас, Мабель, если б вы знали, что Джаспер Узстэрн любит вас так, как я, или даже больше, - хотя это решительно невозможно, - что в своих снах он видит ваше лицо в воде озера; что в своих снах он разговаривает с вами, разговаривает о вас, думает, что нет ничего прекраснее Мабели Дунгам, что нет ничего её лучше и добродетельнее, и что он не знал счастия до-тех-пор, пока не узнал вас, что ему сладко цаловать землю, по которой вы ходите, что он забыл бы все радости своего промысла и лишь мечтал бы о вас и о радости смотреть на вашу красоту и о радости слушать ваш голос, - согласились бы вы тогда выйдти за него?

Мабель не могла отвечать на этот вопрос, даже если б и желала; но хотя лицо её было закрыто руками, яркий румянец сквозил между пальцами и даже сообщался им. Природа однако же сохраняла свою власть: была минута, когда изумленная, почти испуганная девушка, бросила украдкой взгляд на Джаспера, как-бы еще недоверяя рассказу Патфайндера о его чувствованиях; этот быстрый взгляд открыл ей всю истину, и она в то же мгновение снова закрыла свое лицо, как бы желая избегнуть сама всякого наблюдения.

-- Возьмите срок подумать, Мабель, продолжал Путеводитель: - дело не шуточное выйдти за одного, когда мысли и желания клонят к другому. Мы с Джаспером говорили об этом деле откровенно, как старые друзья, и хотя я знал, что мы смотрели с ним на все почти одинаково, но я не думал, что мы ужь решительно всегда будем встречаться с ним в мыслях, - не думал, пока не объяснились друг с другом, заговорив о вас. Джаспер признался, что с первого свидания он начал почитать вас лучшим, прекраснейшим созданием в мире; что ваш голос ласкал его слух, будто журчанье воды; что ему воображалось, будто паруса его были ваши одежды, развеваемые ветром; что ваш смех проникал даже в его сон, и что не раз он вскакивал в-просонках, вообразив, что вас похищают с "Бегуна", на котором вы будто поселились. Да, да, он признался мне, что часто плачет, как подумает, что вы будете проводить ваши дни с другим, а не с нам.

"Джаспер?"

-- Это истинная правда, Мабель - и справедливость требует, чтоб вы узнали это. Теперь встаньте - и выбирайте между нами. Я верю, что Пресная-Вода любит вас так же, как я; он старался убедить меня, что любит вас больше, однако я с этим не соглашаюсь, потому-что почитаю это невозможным, хотя верю, что молодой человек любит вас, любить душою и сердцем и должен быть выслушан. Сержант оставил меня вашим покровителем, а не тираном. Я сказал, что буду вам столько же отцом, сколько мужем, - а ни один отец, с чувством в душе, не откажет своему детищу в таком небольшом праве. Встаньте же, Мабель, и говорите со мною так свободно, как-будто бы я сам был сержант. Я желаю вам счастия - и ничего более.

Мабель открыла свое лицо, поднялась и стала прямо против них обоих; румянец, покрывавший её щеки, был скорее багрянцом горячки, нежели стыда.

"Чего хотите вы от меня, Патфайндер?" спросила она. "Я обещала моему бедному отцу делать все, что вы ни захотите."

-- Так вот же чего я хочу. Здесь стою я - обитатель лесов, и дикарь и невежда; хотя во мне есть желание, которое превышает все, чего я стою, но употреблю все мои силы, чтобы отдать справедливость обеим сторонам. Прежде всего скажу я, как уже и сказал, что наши чувствования одинаковы что мы любим вас равно. Джаспер думает, что его чувствования должны быт сильнее, но я не скажу, не скажу по чистой совести, чтобы это могло прежде скажу немного, скажу все, что можно сказать в свою пользу и против меня. В стрельбе и в охоте, смело говорю, нет ни одного человека в этом краю, кто бы мог превзойдти меня. Если б недостало когда-нибудь в нашей хижине дичи, медвежьяго мяса и даже птиц и рыбы, то ужь это конечно была бы скорее вина природы, чем моя. Словом сказать, мне кажется, что женщина, которая вверится мне, едва-ли когда-нибудь будет нуждаться в пище. Но я невежда, страшный невежда! Правда, я говорю на многих языках, но я мало сведущ в своем собственном. Я прожил гораздо больше-годов, чем вы; - что я был старинным товарищем сержанта, это ведь не может быть большим достоинством в ваших глазах. Было бы недурно также, если бы я был покрасивее, - да, это было бы недурно; но ужь мы все таковы, какими создала нас природа, и менее всего человек может жаловаться, кроме разве особенных случаев, на свою наружность. Припомнив все: возраст, наружность, сведения и привычки, Мабель, я должен по совести признаться теперь, что не гожусь для вас, если не вовсе вас недостоин. Я сию же минуту оставил бы всякую надежду, еслиб не чувствовал чего-то особенного в своем сердце, чего-то такого, от чего трудно, кажется, освободиться.

"Патфайндер, благородный, великодушный Патфайндер!" воскликнула наша героиня, схватив его руку и цалуя ее с каким-то священным благоговением. "Вы несправедливы к себе, - вы забываете моего бедного отца и свое обещание... вы не знаете меня."

-- Теперь, вот Джаспер, - продолжал Путеводитель, не допуская ласкам молодой девушки поколебать его решение: - он совсем другое дело. Он также будет снабжать продовольствием свою жену, это не должно слишком затруднять в выборе между им и мною: он человек деятельный, заботливый, попечительный; о любви его также нечего говорить; но он ученый, знает язык Французов, читал много книг и много таких - я это знаю - которые вы любите читать; он может понимать вас всегда, и вот этого-то, кажется, я не могу сказать о себе...

"Но к-чему все это?" прервала с нетерпением Мабель: "зачем вы говорите об этом теперь, и нужно ли говорить об этом когда-нибудь?"

в наших последних разговорах, Джаспер превзошел меня даже и в этом, так что мне стало стыдно за себя. Он говорил мне, как много в вас искренности, нежности, простоты, как вы презираете всякое тщеславие, потому-что, сказал он, хоть вы и достойны быть женою офицера, но ваша душа способна только отзываться ни истинное чувство, и что вы скорее согласитесь остаться верною самой-себе, чем стать женою полковника. Он говорил так о вас, что кровь в жилах моих потекла теплее; да, да, он говорил, что вы прекрасны и сами не знаете того, что во всех ваших движениях столько прелести, столько естественности, и что все это само собою, без вашего ведома. Он мне говорил, как верны и истинны все ваши мысли, как горячо и благородно ваше сердце...

"Джаспер!" воскликнула Мабель, уступая наконец чувствованиям, которые, будучи так долго удерживаемы, приобрели неодолимую силу, и она упала в объятия молодого человека, плача как ребенок, в совершенном изнеможении... "Джаспер, Джаспер, зачем было скрывать от меня это?.."

Ответ Джаспера был не очень-вразумителен, так же, как и последовавший диалог не был особенно замечателен по свази мыслей и выражений. Но язык любви ясно понимается. Час пробежал, будто несколько минут обыкновенной жизни; и когда Мабель пришла наконец в себя и вспомнила о существовании других людей, её дядя шагал по палубе куттера с нетерпением, удивляясь, что Джаспер так долго не думает воспользоватеся благоприятным ветром. Первая мысль Мабели была однакоже о том, кто по-видимому подвергался жестокому испытанию, открыв её истинные ощущения.

-- О, Джаспер! воскликнула она, будто в-просонках, Патфайндер.

Джаспер задрожал, но не от страха и робости, а от мучительной мысли о страдании, которое причинил своему другу, к он озирался вокруг себя, думая увидеть его. Но Патфайндер удалился с таким тактом, с такою деликатностию, которые бы могли сделать честь чувствительности и вежливости придворного. Несколько минут оба любящие сидели безмолвно, ожидая его возвращения, не отдавая себе отчета, как следовало поступить им теперь, среди обстоятельств столь важных и" столь исключительных. Наконец они увидели своего друга тихо приближавшагося к ним с задумчивым видом.

-- Теперь я понимаю, Джаспер, как можно говорить без языка и слушать без ушей, сказал Патфайндер, когда подошел так близко к дереву, что слова его могли быть слышны. - Да, я понимаю это теперь, понимаю - и какой должно быть это приятный разговор, когда ведешь его с Мабелью Дунгам! Ах а говорил сержанту, что я и стар, и невежда, и дик; но он не верил мне и настаивал на своем.

движения, по оба они были готовы в эту минуту отречься от своего счастия, лишь бы возвратить утраченный мир их другу. Джаспер был бледен, как смерть; но девическая стыдливость призвала кровь к лицу Мабели и покрыла его таким роскошным румянцем, который, может-быть, никогда не играл на щеках её в часы самой легкосердечной, самой игривой радости. Чувство, которое в её поле всегда сопровождает сознание разделенной любви, придало мягкий, нежный колорит её лицу, и никогда она не была так прекрасна, как теперь. Патфайндер смотрел на нее с жаром, которого не старался скрыть; потом он начал смеяться по своему и с каким-то самозабвением, как обыкновенно люди, мало выполированные общежитием, выражают свое удовольствие; но это мгновенное забытье было вымещено мучительным сознанием, что юное и прекрасное создание потеряно для него навсегда. Нужна была по-крайней-мере минута для того, чтоб простодушный сын природы мог оправиться от удара, которым поразило его это создание; потом он принял свой спокойный, величавый вид и заговорил важным, почти-торжестве иным, голосом:

-- Я всегда знал, Мабель Дунгам, что у каждого человека своя натура, сказал он: - но я забыл, что не в моей натуре нравиться молодым девушкам красивым я ученым; я надеюсь, что моя ошибка не великий и не тяжелый грех, а еслиб и грех, то я тяжко наказан за него, тяжко... Мабель, я знаю, что вы хотите сказать, но этого не нужно; я чувствую это, как-будто уже слышу. Этот час был горек для меня, Мабель, этот час был очень-горек для меня, Джаспер...

"Час?" повторила Мабель. Когда Патфайндер только что произнес это слово, кровь, которая начала было отливать к сердцу, снова бурно бросилась к её лицу. "Не может быть, чтобы прошел час, Патфайндер."

-- "Час?" воскликнул Джаспер в ту же самую минуту: "нет, нет, мой благородный друг, не прошло и десяти минут; как ты оставил нас."

-- Может-быть, может-быть, только мне это время показалось целым днем. Я начинаю однако думать, что счастливые считают время минутами, а несчастливые месяцами. Но не будем больше говорить об этом; все теперь кончено; разговорами не сделаешь вас счастливее, а я, говоря об этом, только бы сильнее чувствовал, что потеряно мною и, может статься, по-делом. Нет, нет, Мабель, не прерывайте меня; это было бы безполезно. Я допускаю все, что бы вы ни сказали; но все, что вы мне ни скажете, хотя бы с самым лучшим намерением, ни сколько не переменит моего решения. Так, Джаспер, она твоя; и, хоть это горько сказать, я уверен, что она с тобою будет счастливее, чем со мною, потому-что твоя натура больше приспособлена к её счастию, чем моя, хотя я также думаю, если только не ошибаюсь в самом-себе, что и я сделал бы все, что в моих силах, для её счастия. Лучше было бы не верить сержанту: я бы должен был поверить больше тому, что говорила мне Мабель возле озера, потому-что разсудок тогда же убеждал меня в истине её слов; но нам бывает так отрадно думать о том, чего желаем, и люди так легко убеждают нас в том, в чем мы сами хотим убедиться... Но к-чему говорить об этом? не сам ли я сейчас сказал, что не к-чему говорить об этом?.. Правда, Мабели, казалось, соглашалась сама; но это происходило от желания быть угодной отцу и от страха попасться в руки диких.

"Патфайндер!"

-- Я понимаю вас, Мабель, и во мне нет ничего горького против вас, ничего нет. Мне-было вдруг пришло в голову поселиться неподалеку от вас и смотреть на ваше счастие; но, впрочем лучше покинут мне 55 полк и возвратиться в 60-й, который как-будто природной мой полк. Юыло бы еще лучше, может-быть, если бы я никогда не оставлял 60 полка, хотя мои услуги и были полезны в этом краю и хотя я был старым товарищем со многими из 55-го полка, на-пример с сержантом Дунгамом, когда он был в другом корпусе. Однакожь, Джаспер, я не жалею, что узнал тебя.

"А меня, Патфайндер?" порывисто перебила его Мабель: "не сожалеете ли вы, что узнали меня? О, если это так, я никогда не помирюсь с собою!"

-- Вас, Мабель! возразил Путеводитель, взяв руку нашей героини и смотря ей в лицо с младенческим простодушием, но с живым участием: - могу ли я досадовать, что солнечный луч проникнул туман безрадостного дня? что свет блеснул во мраке, хотя и на одно мгновение? Я не хочу обманывать себя надеждою, что у меня по-прежнему будет легко сердце, и будут легки ноги, и что я буду спать по-прежнему крепко; но я всегда буду вспоминать, как близко я был к незаслуженному счастию, - о, всегда! Сохрани меня Бог упрекать вас, Мабель; я упрекаю только самого-себя за глупую, тщеславную мысль, будто могу нравиться такому созданию, как вы. Не всю ли правду сказали вы мне, когда мы разговаривали об этом - помните - на горе? и я бы должен был поверить вам тогда, потому-что, разумеется, молодые девушки должны гораздо лучше знать, что делается у лих в душе, нежели их отец... Ах! все теперь кончено! и мне остается только проститься с вами перед вашим отъездом. Я думаю, Кап потерял ужь терпение, и пожалуй, он сойдет на землю посмотреть, что делается с нами."

-- Проститься? воскликнула Мабель.

"Проститься?" повторил Джаспер: "не-уже-ли жь ты думаешь разстаться с нами, друг мой?"

-- Это всего лучше, Мабель, - всего лучше, Джаспер, и всего благоразумнее. О, я конечно бы остался жить и умереть с вами, если бы послушался чувства; но если слушаться разума, то мне следует разстаться с вами здесь. Вы возвратитесь в Освего и станете мужем и женою, как-скоро прибудете туда - Кап только и думает о том, как-бы поскорее снова свидеться с морем, а кто может знать, что случится. Я же возвращусь в пустыню к Творцу моему... Подойдите, Мабель, - продолжал Патфайндер, вставая и приближаясь к вашей героине с видом важным и торжественным: - поцелуйте меня; Джаспер не будет сердиться на меня за один прошальный поцелуй; ведь мы сей-час же и разстанемся.

"О, Патфайндер!" воскликнула Мабель, бросаясь в объятия Путеводителя и несколько раз цалуя его в щеки с такою свободою и горячностию, какой далеко не обнаруживала она, когда Джаспер прижимал ее к груди своей: "Бог благословит вас, милый мой, милый Патфайндер! Вы прийдете к нам после. Мы еще увидим вас. Когда вы состареетесь, то ведь вы прийдете в наше жилище? и я буду вам дочерью?.."

-- Да, это так, - возразил Путеводитель, едва дыша. - Я буду стараться думать о вас так, а не иначе; да, мне приличнее думать о вас, как о дочери, а не как о жене. Прощай, Джаспер. Теперь пойдем же к лодке - пора уж вам, пора!

Патфайндер пошел вперед с видом спокойным и торжественным. Достигнув лодки, он снова взял Мабель за. руки и, держа ее от себя за разстоянии длины своей руки, пристально смотрел ей в лицо, и непрошенные слезы, пробившись из глубочайшого источника чувства, полились ручьями по его загорелым щекам.

-- У тебя, я знаю, кроткое сердце и нежная натура, Джаспер; но мы оба с тобою грубы и дики в сравнении с этим милым созданием. Береги ее, заботься о ней и остерегайся опечалить как-нибудь грубостию мужской натуры её нежную душу. Ты поймешь ее со-временем; и Господь, держащий под властию своей и озеро и лесе, взирающий с улыбкою за добродетель и с гневом за порок, Господь сохранит вас счастливыми, и что еще более, достойными счастия.

Патфайндер подал своему другу знак к отъезду. Он оставался все на том же месте, опершись за ружье, пока лодка не достигла куттера. Мабель плакала, будто сердце её мгновения, как были видны мощные формы этого необыкновенного человека, он оставался совершенно-неподвижен, будто изваяние, поставленное в этом уединенном месте в память событий, так недавно тут совершившихся.