Дирслэйер (Зверобой). Часть первая.
Глава IV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дирслэйер (Зверобой). Часть первая. Глава IV (старая орфография)

IV.

Плывучий домик Тома Гуттера, или ковчег, как обыкновенно называли его, был построен очень-просто. Нижняя часть его, плававшая на воде, образовалась из большого плоского парома, среди которого возвышалось здание, занимавшее всю ширину и около двух третей длины всего парома. По наружному виду здание походило на замок, хотя деревья, употребленные на его постройку, были сравнительно довольно хрупки, представляя толщины не более, сколько нужно для ограждения от пуль. Доски для парома подобраны были с большим искусством, и он был чрезвычайно легок, так что для управления не требовалось ни особой ловкости, ни особого труда, чем на обыкновенном судне. Каюта разделялась на две комнаты: в одной семейство обедало и спал старик, другая была назначена для девиц. Кушанье приготовлялось под открытым небом, на краю парома.

Легко понять, от-чего Скорый-Гэрри назвал эту реку засадой. Во многих частях озера и реки, кустарники и деревья склоняли свои ветви над самым уровнем воды, простираясь по горизонтальной линии почти на двадцать футов. При значительной глубине подле крутых берегов, Гуттер без всякого труда подвел свой ковчег под одно из этих природных укреплений, и стал на якоре в таком месте, где, по его мнению, безопасно можно было укрыться от посторонних глаз. Читатель видел, что этот приют в-самом-деле был очень надежен: он обманул двух человек, привыкших к лесам, и притом почти наверное разсчитывавших на существование его в этом пункте: странность, совершенно понятная для людей, знакомых с могучею растительностью девственных американских лесов.

Открытие ковчега произвело не одинаковое действие на обоих путешественников. Бросив байдарку, Скорый-Гэрри немедленно вскочил на паром, и через минуту завязался у него одушевленный разговор с Юдифью: он защищался, оправдывался, шутил, смеялся, и казалось совершенно забыл обо всем на свете в присутствии прекрасной девушки. Совсем не так поступал Дирслэйер. Взобравшись на ковчег медленно и осторожно, он принялся с напряженным любопытством осматривать его фигуру и все подробности. От его внимания не ускользнуло даже размещение ветвей, и в короткое время он в совершенстве узнал все тайны этого оригинального здания. Затем, пройдя первую комнату, где сидела Юдифь с его товарищем, он отворил вторую, и увидел под окном Гэтти Гуттер, сидевшую за работой.

Так-как его исследования были теперь кончены, то он бросил свои карабин и, остановись подле пушки, принялся смотреть на девушку с видимым участием, зная наперед из рассказов своего приятеля, что природа лишила ее обыкновенной доли человеческих способностей. Наружность её не представляла ничего особенно-замечательного, и нельзя было в строгом смысле назвать ее идиоткой: её ум, сравнительно-слабый с искусственными проявлениями человеческой природы, сохранял, однакожь, свою природную простоту и врожденную любовь к истине. При малейшем сближении с нею не трудно было заметить, что чувство добра представлялось в ней инстинктом, и отвращение от всего дурного было до такой степени характеристической чертою её природы, что она как-будто окружена была атмосферой чистой невинности. Черты её лица были довольно приятны, и в общей совокупности она казалась слабою копиею своей сестры. Её щеки редко покрывались румянцем, потому-что простой её ум никогда не представлял образов, способных взволновать кровь. Природа и образ жизни сделали из нея невинное создание, без хитростей, без притворства; а провидение окружило ее ореолом нравственного света, удалявшим от нея самый призрак порока.

-- Вас зовут Гетти Гуттер, сказал Дирслэйер ласковым тоном. - Скорый-Гэрри мне говорил о вас, и я знаю, что ваше имя - Гетти.

-- Ваша правда, я Гетти Гуттер, сестра Юдифи и младшая дочь Томаса Гуттера, отвечала девушка приятным голосом.

-- В таком случае, я знаю вашу историю. Скорый-Гэрри рассказал мне всё, потому-что он не имеет обыкновения скрывать чужих дел. Вы проводите большую часть вашей жизни на озере?

-- Да. Моя мать умерла; батюшка занимается своим ремеслом; а Юдифь и я остаемся дома. Как вас зовут?

-- На этот вопрос не совсем легко отвечать. При всей своей молодости, Гетти, я износил гораздо больше имен, чем какой-нибудь из великих начальников всей Америки.

-- Но всё же есть у вас имя? Бросая одно, вы, конечно, с честию принимаете другое.

-- Надеюсь, что так. Имена приходились мне не даром, и я думаю, настоящее имя недолго останется за мной. Делоэры редко вспадают на действительное имя, свойственное человеку, пока он не обнаружит своего истинного характера в совете или на воине. Моя очередь еще не пришла. Во-первых, я не имею права заседать в их советах, потому-что я не краснокожий; а во-вторых, на моем веку теперь только первая война, и неприятель еще не забирался в эту колонию.

-- Разскажите мне ваши имена, повторила Геттй с наивным видом: - и я, может-быть, скажу, кто вы такой.

-- Не думаю. Люди часто обманываются при оценке характера своих собратий и нередко дают им имена, которых они вовсе не заслуживают.

-- Разскажите мне ваши имена, вскричала с запальчивостию девушка, придавая очевидную важность этому обстоятельству. - Я хочу знать, как о вас думать.

-- Извольте, если вы непременно этого хотите. Прежде всего, я христианин, и принадлежу к породе белых людей, точно так же, как и вы. Мой отец имел фамилию, которая перешла к нему по наследству, и он передал ее мне. Эта фамилия - Бемпо. При крещении к ней придали имя Натанаэль, которое, для краткости, часто произносят - Натти.

-- Ах, как это хорошо - Натти и Гетти! вскричала молодая девушка, отрывая глаза от работы и с улыбкой всматриваясь в своего собеседника. - Вы Натти, а я Гетти, хотя вас зовут Бемпо, а меня Гуттер. Как вы думаете: ведь Гуттер гораздо приятнее Бемпо: не правда ли?

-- У каждого свой вкус. Бемпо звучит не так хорошо, я согласен; но мой дед и отец довольствовались этой фамилией всю свою жизнь. Я, однакожь, носил ее недолго: Делоэрам показалось, что я никогда не лгу, и потому они назвали меня: Правдивый.

-- Это очень-хорошее имя, вскричала Гетти с живостию и положительным тоном. - Не говорите же, что нет правды в именах.

-- Я и не говорю этого. Ложь действительно ненавистна для меня, как и для многих других людей. Через несколько времени, Делоэры нашли, что у меня проворные ноги, и потому назвали меня: Голубь.

-- Все вещи, созданные Богом, хороши в своем роде, моя милая; только человек слишком-часто портит их своим прикосновением. Потом, когда я начал заниматься охотой, Делоэры увидели, что я отъискиваю дичь слишком-скоро и гораздо-вернее многих своих сверстников. Они прозвали меня Вислоухим (Lapeared), потому-что, как говорили они, у меня собачьё чутье.

-- Вот это нехорошо, очень-нехорошо, и я надеюсь, вы недолго носили это имя.

-- Недолго. Когда я сделался довольно богат и обзавелся своим карабином, Делоэры увидели, что я способен свойм искусством доставлять в их хижины гораздо больше дичи, нежели сколько нужно для них. Они назвали меня Дирслэйером или Непромахом, так-как я не даю промаха, когда стреляю в оленей. Это имя я ношу до-сих-пор, и горжусь им, хотя некоторые полагают, что для мужчины гораздо-приличнее сдирать кожу с человечьих черепов, нежели стрелять в оленей.

-- Я этого никак не думаю, Дирслэйер, простодушно заметила Гэтти. - Юдифь очень любит военных с их мундирами и перьями на голове; но все это ни-по-чем для меня. Юдифь говорит, что офицеры великие люди, что они красавцы и умеют отлично говорить; я, напротив, вся дрожу, когда их вижу. Ваше ремесло мне больше нравится, и я нахожу, что ваше последнее имя гораздо-приятнее, чем Натти Бемпо.

-- Это очень естественно в молодой девушке с вашим характером, и я этого ожидал. Мне говорилц, что сестрица ваша редкая красавица, и потому, разумеется, ей приятно, когда удивляются её красоте.

-- Разве вы никогда не видали Юдифи? с живостию вскричала Гетти. - О! ступайте к ней, ступайте скорее. Ей даже не всегда нравится общество Скорого-Гэрри, хотя он мужчина, а она женщина.

Бледные щеки молодой девушки немного оживились, и глаз её, обыкновенно-ясный и спокойный, засверкал неестественным блеском. Дирслэйер понял её тайные мысли, и, склонив голову, медленно вышел из комнаты.

Почти в одно время с Дирслэйером, в другой комнате, где сидели Юдифь и Скорый-Гэрри, появился и владелец ковчега, Томас Гуттер или Том-Плывучий, как обыкновенно называли его охотники, знакомые с привычками загадочного старика. Казалось, он с первого взгляда узнал байдарку Гэрри, и не обнаружил ни малейшого изумления, когда увидел ее на пароме.

-- Я ожидал тебя еще на прошлой неделе, сказал он, обращаясь к Гэрри. - Сюда дошел слух, что между колонией и Канадой опять идет перепалка, а я засел между этими горами один, как байбак. На одне свои руки плохая надежда.

-- Очень понимаю безпокойство отца, у которого две хорошенькия дочки, как Юдифь и Гетти, отвечал Генрих Марч полушутливым тоном.

-- Однакожь, ты, в теперешнее время, когда канадские дикари начинают рыскать по всем сторонам, приехал сюда не один, сказал Гуттер, бросая недоверчивый взгляд на Дирслэйера.

-- Тут беды нет никакой, Томас Гуттер. В дороге пригодится и дурной товарищ, а этот молодой человек славный малый, могу тебя уверить. Это Дирслэйер, известный охотник между Делоэрами и честный христианин, получивший такое же воспитание, как ты и я. Он отлично стреляет оленей, и мы не насидимся с ним без хлеба в этой стороне.

-- Добро пожаловать, молодой человек, проговорил Том, протягивая Дирслэйеру свою костлявую руку. - В нынешнее время, каждый белый внушает доверие, и я надеюсь, при случае, найдти в вас подмогу. Дети иной раз могут разнежить самое твердое сердце, и я боюсь за своих дочерей гораздо больше, чем за все свои права на эти места.

-- Это очень-естественно, сказал Гэрри. - Мы с тобой, Дирслэйер, еще не испытали этого чувства; но я очень понимаю его. Будь у нас дочери, мы, без сомнения, имели бы такия же опасения, и я уважаю человека, который не стыдится этого признания. Ну, старик, с этой минуты я объявляю себя защитником Юдифи, а Дирслэйер будет покровительствовать Гетти.

-- Очень-благодарна вам, господин Марч, отвечала прекрасная Юдифь гармоническим голосом и на чистом английском языке. - Знайте, однакожь, что Юдифь Гуттер может защищать себя сама, и ни мало не нуждается в помощи какого-нибудь бродяги. Если нужно будет столкнуться с дикими, выходите с моим отцом на вольный воздух, вместо того, чтоб запираться в четырех стенах под предлогом защиты слабых женщин, и...

-- Юдифь! Укороти свой язык, и выслушай, в чем дело. Дикие уже на берегу озера, и неизвестно в какой стороне. Может-быть, они от нас в нескольких шагах.

-- Если это правда, Том, с безпокойством сказал Гэрри: - твой ковчег в довольно-жалком положении. Он скрыт недурно, если могли обмануться мы с Дирслэйером, но Индиец, который охотится за волосами с человеческого черепа, отъищет его непременно.

-- Я то же думаю, молодой человек, и признаюсь откровенно, в эту минуту я желал бы скорее быть во всяком другом месте, чем в этой засаде. Скрываться здесь очень-удобно, это правда, но не будет никакого спасения, если дикари откроют убежище. Теперь они очень-недалеко от нас, и трудность состоит в том, как выкарабкаться из этой реки, чтоб с берега не перестреляли нас всех как оленей.

-- Уверены ли вы, господин Гуттер, что краснокожие, которых вы так боитесь, точно из Канады? спросил Дирслэйер скромным, но серьёзным тоном. - Если вы их видели, не можете ли сказать, как расписано их тело.

углублению в ней большого пальца, я тотчас же догадался, что это должен быть след Индийца, и немного погодя отъискал старый его мокассин (обувь из звериной кожи), брошенный в грязь. Я очень-хорошо заметил место, где он остановился, чтоб переменить свою обувь.

-- Из этого еще вовсе нельзя видеть, чтоб краснокожий имел враждебное намерение, сказал Дирслэйер, качая головой: - опытный солдат мог бы зарыть, сжечь, или бросить в реку свою изношенную обувь, не обличая своего путешествия, и я уверен, что след, на который вы напали, принадлежит мирному Индийцу. Я приехал сюда повидаться с одним молодым индийским начальником, и он должен меня ждать около того места, на которое вы указали. Не мудрено, что на его-то сдед ъы и напали.

-- Гэрри, я надеюсь, что ты хорошо знаешь этого молодого человека, который назначает свидания с дикими в таком месте, где он никогда не, был прежде? спросил Гуттер подозрительным тоном. - Измена считается добродетелью у Индийцев, а белые слишком-скоро освоиваюгся с их обычаями, как только поживут между ними.

-- Справедливо, старик, совершенно-справедливо; но только это вовсе не идет к моему приятелю. Дирслэйер откровенный молодой человек и неспособен к обманам. Я ручаюсь за его честность, хотя не имею никаких доказательств его храбрости.

-- Я желал бы знать, чего ему надобно в этой стране.

зачем кто приезжает в эти места. Это все равно, еслиб колония вздумала спросить, зачем Французы размножают свои полки на пограничной линии.

-- Если вы так думаете, любезный друг, потрудитесь рассказать вашу историю без всяких предисловий.

-- Дело вот в чем, Томас Гуттер. Я еще очень-молод, и не успел до-сих-пор показать своей опытности в военном деле; но когда прислали к Делоэрам обнаженную секиру, объявляя таким-образом наступление войны, они поручили мне отправиться к людям моего цвета, и подробно разведать о настоящем положении вещей. Я исполнил это поручение, и по окончании своих переговоров с белыми начальниками встретил на возвратном пути на берегах Скогари королевского офицера с деньгами для пересылки некоторым союзным племенам, живущим далее к юго-востоку. В этом видели благоприятный случай для Чингачгука, еще не успевшого померить с неприятелями своих сил, и вместе для меня, который также не отличался на поприще войны. Поэтому, один старый Делоэр присоветовал нам встретиться и переговорить подле утеса на краю этого озера. Не скрою, есть у Чингачгука и другая цель свидания, но это его частный секрет, который нимало не касается до вас, и конечно вы не потребуете, чтоб я без всякой нужды обнаруживал чужия тайны.

-- Держу пари, что дело идет о какой-нибудь молоденькой женщине, вскричала Юдифь, улыбаясь и краснея при этой догадке. - Если сюда не замешалась охота или война, так, значит, молодой индийский начальник влюблен: это яснее солнца

-- Может-быть да, а может-быть и нет. Я не скажу ничего ни в защиту, ни в опровержение догадки, которая, натурально, весьма-легко может запасть в голову молодой девушки, Проникнутой нежным чувством. Завтра поутру за час до захождения солнца мы должны встретиться с Чингачгуком подле утеса, и потом вместе продолжать наш общий путь, не затрогивая никого, кроме королевских врагов, которые теперь на законном основании сделались и нашими врагами. Скорого-Гэрри я давно знал, потому-что он не раз ставил свои капканы на земле Делоэров; встретившись с ним на берегах Скогари, когда он собирался на свои обыкновенные в летнее время поиски, мы решились идти вместе не столько из опасения, сколько для сокращения нашей общей дороги. Впрочем, об этом он и сам говорил вам.

-- Да, я так думаю. Может-быть, я ошибаюсь, а может и нет. Еслиб увидеть найденный вами мокассин, я бы в минуту сказал, кому он принадлежит: Делоэру или нет.

-- Извольте, Бог он, вскричала Юдифь, уже сбегавшая за ним в лодку. - Говорите, друг его носил или недруг. Вы честный человек, и я совершенно верю вашим словам, что бы ни думал об этом отец.

-- Это очень на тебя похоже, Юдифь, сказал старик Том. - Я безпрестанно боюсь врагов, а у тебя на уме только друзья. Хорошо, молодой человек, говорите: что вы думаете об этом мокассипе?

-- Он сделан не так, как у Делоэров, отвечал Дирслэйср, внимательно осмотрев эту изношенную и брошенную обувь. - Я еще слишком-молод и неопытен в военных делах; но мне кажется, что этот мокассин шел от севера из-за больших озер.

и в темноте нельзя отсюда выбраться, не делая шума. Слышали вы за пол-часа пред этим эхо от ружейного выстрела?

-- Ведь это я выстрелил, чорт меня побери! отвечал Скорый-Гэрри, понявший теперь свою неосторожность.

-- Дурно, молодой человек, очень-дурно. Выстрел может возбудить подозрение Индийцев, и они легко откроют наше убежище. Никогда не должно стрелять в военное время без всякой нужды.

-- Это говорил я и прежде своему товарищу; но он слишком-упрям и не слушает посторонних советов, сказал Дирслэйер. - Однакожь, зачем нам переменять эту позицию, господин Гуттер? Здесь мы, кажется, довольно-безопасны, и в случае нужды могли бы защищаться из этой каюты. Я знаю сражения только по преданию; но мне кажется, что из-за этой крепости можно обратить в бегство дюжины две Мингов.

-- Это и видно, молодой человек, что вы знаете сражения только по преданию. Видали ли вы когда-нибудь скатерть воды пошире той, через которую сейчас проезжали с вашим товарищем?

из них не проберется через трещины нашего судна. Мы, напротив, принуждены будем стрелять наудачу во все эти деревья. С другой стороны, здесь ничто не спасет нас от пожара, потому-что всего легче запалить кору этой кровли. Притом, очень-немудрено, что дикие, в мое отсутствие, проберутся в мой замок, разграбят его, опустошат, разорят в конец. Но как-скоро мы проберемся на озеро, неприятели должны будут аттаковать нас не иначе, как на лодках или на своих паромах, и тогда мы совершенно сравняемся с ними. Защищаясь с ковчега, мы отстоим наш замок. Понимаете вы эти соображения, молодой человек?

-- Как не понимать: вы совершенно-правы, господин Гуттер.

-- Нечего, стало-быть, и распространяться, дядюшка Том, с живостию вскричал Гэрри. - Чем скорее с места, тем лучше. Марш за дело. Может-быть, еще до ночи нам удастся запастися индийскими волосами.

После кратковременного совещания начались серьёзные приготовления к трудной переправе. Прежде всего развязали веревки, которыми ковчег прикреплялся к деревьям на берегу и потом, посредством бичевок, мало-по-малу вытащили его из-за кустарников на гладкую поверхность воды. При этом не было произведено ни малейшого шума, ни малейшого шороха, потому-что старик Гуттер принял все возможные предосторожности. Затем, когда все трое перебрались с берега на борд ковчега, Гуттер и Скорый-Гэрри взялись за весла, а Дирслэйер стал на карауле, посматривая во все стороны. Последняя предосторожность была очень-кстати. Когда подъехали они почти к самому устью Сускеганнаха, Дирслэйер увидел на западном берегу такое зрелище, которое могло напугать и опытного воина. На огромное дерево, наклонившееся к воде в форме полу-круга, уже вскарабкались шесть Индийцев с очевидным намерением броситься на каюту ковчега, как скоро он поравняется с этим местом. Дирслэйер заметил их в ту самую минуту, когда уже один, придерживаясь за ветви, выжидал за собою мгновения, чтобы соскочить, и увлечь остальных товарищей.

Пораженные этим необыкновеным криком, Гуттер и Марч удвоили свои усилия, и с быстротою стрелы промчались мимо рокового дерева, как-будто заранее зная опасность, которая им угрожала на этом пункте. Заметив, что их открыли, Индийцы испустили пронзительный военный крик, и опрометью один за другим побросались с дерева, надеясь попасть на кровлю плывучого дома, но вместо этого все попадали в воду на большем или меньшем разстоянии от ковчега. Один только их начальник, бывший впереди и вооруженный с ног до головы, очутился на борте плывучого дома; но прежде, чем успел он прийдти в себя, смелая Юдифь, выбежав из каюты, мгновенно столкнула его в воду. Её щеки горели, глаза пылали необыкновенным блеском, и в этом неестественном состоянии она отнюдь не могла сообразить всей безразсудности своего отчаянного героизма. Все это было делом одного мгновения и когда героиня снова превратилась в слабую женщину, Натанаэль взял ее на руки и поспешно отнес в каюту. В эту минуту по всему лесу раздались ужасные крики, и ружейные пули облепили стены каюты. Но еще несколько мгновений, и ковчег, подвигаемый вперед могучими руками, выплыл на открытое озеро, где уже не было никакой опасности. Дикие с отчаянием увидели безполезность своих покушений, и мало-по-малу прекратили ружейные залпы.