Дирслэйер (Зверобой). Часть первая.
Глава VIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дирслэйер (Зверобой). Часть первая. Глава VIII (старая орфография)

VIII.

Сестры стояли и молчали, когда Дирслэйер с безпокойным и печальным лицом взбирался на площадку. Наконец, Юдифь, делая почти отчаянное усилие, вскричала:

-- Отец!

-- С ним повстречалось несчастие, и я не буду скрывать ничего, отвечал Дирслэйер простодушным тоном. - Старик Гуттер и Генрих Марч в плену у Мингов, и только Богу известно, чем кончится эта беда. Лодки я выручил все, и это может служить для Нас некоторым утешением, потому-что дикие должны пуститься вплавь или построить паромы, чтоб добраться до этого места. На закате солнца будет с нами Чингачгук, если только мне удастся его привезти. Он и я соединенными силами будем защищать ковчег и замок до-тех-пор, пока не наедут сюда крепостные офицеры с отрядом солдат, которым правительство поручит разогнать эти шайки.

-- Офицеры! вскричала Юдифь с живейшим волнением, окрасившим её щеки. - Кто думает об офицерах? Кто говорит о них в эту минуту? Мы и одни можем защищать замок. Разсказывайте нам об отце и о бедном Генрихе Марче.

И он начал подробный рассказ обо всех приключениях прошлой ночи, не скрывая ничего, что случалось с его товарищами. Обе сестры слушали с величайшим вниманием, но отнюдь не обнаруживали чрезмерного безпокойства, которое неминуемо должно было овладеть женщинами, не привыкшими к случайностям и опасностям кочевой пограничной жизни. Юдифь, казалось, была встревожена гораздо-более своей сестры, и это чрезвычайно изумляло Дирслэйера. Гетти слушала внимательно, но не обнаруживала никаких внешних признаков чувствительности, и казалось, размышляла о случившемся. Это видимое равнодушие, думал молодой охотник, без сомнения, происходило от слабости её ума, между-тем, как старшая сестра должна была безпокоиться об отце и возлюбленном вместе. Обе сестры машинально принялись за приготовление завтрака, которым воспользовался один только Дирслэйер, обнаруживший солдатскую способность есть и пить во всякое время, не смотря ни на какие тревоги. Юдифь и Гетти сидели за столом не говоря ни слова и не принимая никакого участия в приготовленных блюдах. Наконец, Юдифь прервала молчание таким-образом:

-- Отец мой очень любит эту рыбу. Такой сёмги, по его словам, нет и в море.

-- Ваш отец; как видно, хорошо знаком с морем, отвечал Дирслэйер, бросая на Юдифь проницательный взгляд. - Скорый-Гэрри говорил мне, что он был когда-то моряком.

-- Мне, однакожь, Генрих Марч ничего не рассказывал об истории моего отца, и я решительно ничего не знаю. По-временам, впрочем, думаю и я, что он был моряком, ею эта догадка не подтвердилась еще ничем. Еслиб вскрыть этот сундук, или еслиб мог он говорить, мы узнали бы, вероятно, всю историю нашего дома; но отпереть его не так легко, как обыкновенную укладку.

Дирслэйер первый раз обратил свое внимание на этот замечательный сундук. Краска на нем совершенно полиняла, и было ясно, что обращались с ним без всякой церемонии; но материалы и работа были превосходны, и молодой охотник не видел еще ничего подобного в этом роде. Он был сделан из;ь крепкого черного дерева, и железные полосы покрывали его вдоль о поперег. Он был заперт тремя огромными замками, и его стальные петли были обделаны с таким искусством, которое могло быть доступно только для лучших лондонских ремесленников. Он был очень-велик, и когда Дирслэйер попытался его приподнять, оказалось, что его тяжесть соразмерна величине.

-- Вы, Юдифь, никогда не видали, что положено в нем? спросил Дирслэйер.

-- Никогда. Мой отец никогда не отпирал его в моем присутствии, и я не думаю, чтоб он при ком-нибудь поднимал его крышку.

-- Ты ошибаешься, Юдифь, спокойно сказала Гетти. - Я видела, как батюшка открывал этот сундук.

-- Когда же, моя милая?

-- Очень-часто, и всякий раз, как тебя здесь не было. Батюшка не заботился о моем присутствии. Я видела, что он делал и слышала все, что он говорил.

-- Что жь он делал? Что он говорил?

-- Этого я но могу сказать, Юдифь, отвечала Гетти, понизив голос, по решительным тоном. - Тайны моего отца не принадлежат мне.

-- Его тайны! Час-от-часу не легче: что вы скажете на это, Дирслэйер? Мой отец поверяет свои секреты Гетти, и скрывает их от меня!

-- Вероятно, есть у него свои причины, Юдифь, и тебе их не узнать, сказала Гетти тем же решительным тоном. - Батюшки здесь нет, и я не скаи больше ни одного слова.

Юдифь и Дирслэйер были очень изумлены, и в-продолжение нескольких минут старшая сестра имела огорченный вид. Мало-по-малу, однакожь, она совершенно оправилась, и, оборотясь к молодому человеку, продолжала:

-- Вы рассказали. нам только половину вашей истории и остановились на том месте, как вы задремали в лодке. Вас пробудил крик гагары.

овладели ими Минги.

-- Но это еще не все, Дирслэйер. Мы слышали ружейные выстрелы под горами на восточной стороне, и эхо повторило их с такою скоростию, что они, по всей вероятности, должны были произойдти на самом берегу, или, может-быть, в нескольких саженях от берега. Наши уши привыкли к этим звукам, и не могут ошибиться.

-- Да, Юдифь, вы не ошиблись. Выстрелы были.

-- Вы сражались с дикими, один и без всякой помощи, Дирслэйер! Вы спасали Гетти и меня! Никто не видел вашей храбрости, и никто не мог быти свидетелем вашей гибели, еслиб провидение допустило такое несчастие.

-- Да, Юдифь, я сражался с неприятелем один-на-один, и это было первый раз в моей жизни. Я убил своего врага, был свидетелем его последних минут, и грустные чувства овладели моею душою. Что же делать? Человеческая природа, я полагаю - воюющая природа, потому-что все народы, как мы видим, воюют между собою, и мы в свою очередь должны оставаться верными, нашей природе. Мои дела сами-по-себе до-сих-пор еще слишком маловажны, но если вечером сегодня нам удастся привезти сюда Чингачгука, тогда, вероятно, мы увидим что-нибудь похожее на войну, как-скоро Минги задумают овладеть замком, ковчегом или вами.

-- Кто этот Чингачгук? Откуда и зачем он идет?

-- В его жилах кровь Могиканов, и он принадлежит к фамилии великих полководцев. Унка, его отец - знаменитый воин и судья своего племени. Даже сам Таменунд уважает Чингачгука, хотя он еще слишком-молод и не может быть полководцем на войне. Но племя Могиканов разбрелось, разсеялось, и предводитель их почти не имеет никакого значения. Чингачгук живет между Делоэрами. Теперь, когда открылась война, Чингачгук и я назначили друг другу свидание нынешним вечером подле утеса на краю озера. Мы должны условиться в средствах нашей первой экспедиции против Мингов. Но зачем именно мы проходим через озеро, - это наш секрет, неимеющий для вас ни малейшей важности. Можете, впрочем, разсчитывать, что молодые разсудительные люди, собираясь на войну, ничего не делают без особых целей.

-- Делоэр, конечно, не может иметь враждебных намерений против нас, сказала Юдифь после минутного колебания: - и мы уверены в вашей дружбе.

-- Измена самый гнусный порок в моих глазах, и я надеюсь, что провидение не допустит, чтоб кто осмелился обвинять меня в измене.

-- Избави Бог, Дирслэйер, никто вас не подозревает! с живостию возразила Юдифь. - Ваше честное лицо может служить залогом верности за тысячу человек. Еслиб все люди имели ваш правдивый язык, и обещали только то, что могут исполнить, тогда не было бы вероломства на земле, и свет не имел бы нужды в этих блестящих мундирах...

Юдифь говорила с величайшей энергией, и глаза её заискрились необыкновенным блеском, когда она замолчала. Дирслэйер очень-ясно заметил волнение прекрасной девушки, но ничем не обнаружил своих наблюдений. Юдифь, между-тем, постепенно успокоилась, и через несколько минут хладнокровно продолжала разговор:

-- Я не имею никакого права допытываться до секретов ваших или вашего друга, сказала она: - и готова верить всему, что вы говорите. В-самом-деле, если в эту трудную минуту будет у нас союзник вашего пола, то мы легко можем отстоять замок, и вероятно скоро выручим батюшку из плена, предложив какой-нибудь выкуп.

-- Вы думаете? сказал Дирслэйер, сомнительно покачав головой. У него на уме были волосы несчастных пленников и вырученные за них деньги. Юдифь поняла его мысль.

-- Я вас понимаю очень-хорошо; но, к-счастию, ваши безпокойства не имеют основания. Индийцы никогда не скальпируют пленника, если он не ранен, а доставляют его правительству живым. Исключения редки, и я почти вовсе не боюсь за жизнь моего отца. Совсем другое дело, если ночью исподтишка нападут они на замок: тогда быть нам изрезанным в куски, а пленника щадит Индиец, по-крайней-мере, до той поры, как, в-следствие особой злобы, наступит время погубить его в пытках.

-- Знаете ли вы, Юдифь, для чего отец ваш и Генрих Марч нападали на Индийцев?

-- Очень-хорошо знаю; но что прикажете делать, когда варварския обыкновения уполномочивают на эти безчеловечные поступки? Вся кровь моя воспламеняется при мысли, на какое зло способен даже цивилизованный человек. Что касается до Индийцев - они проникнуты особенным уважением к смельчакам, которые собирались разгромить их же самих. Если будет им известно, с какою целью пленники ворвались в их притон, они, как я думаю, воздадут им почести, а не обрекут их на казнь.

-- Может-быть, Юдифь; но едва-ли эти почести будут продолжительны. Чувство уважения, по-обыкновению, скоро сменяется жаждой мщения, и тогда дикарь не знает никакой пощады. Во всяком случае, мы с Чингачгуком должны подумать, что можно сделать для освобождения вашего отца и Генриха Марча. Минги, без сомнения, пробудут еще несколько дней в окрестностях этого озера, и постараются извлечь всю возможную пользу из своего первого успеха.

-- Вы думаете, что можно совершенно положиться на этого Делоэра?

-- Так же, как на меня. Ведь вы сказали, Юдифь, что не подозреваете меня?

-- Вас, Дирслэйер, вас?! Да скорее я усомнюсь в родном брате, чем в таком честном и благородном человеке, как вы, хотя один только день, как я познакомилась с вами. Впрочем, ваше имя было мне не безъизвестно: крепостные офицеры довольно-часто говорят об уроках, которые вы им давали на охоте, и все вообще прославляют вашу честность.

-- Будто они говорят об этом! сказал Дирслэйер улыбаясь. - А любопытно знать, что они рассказывают о самих-себе? Ведь оружие, кажется, их ремесло, между-тем, уверяю вас, некоторые совсем не умеют владеть им.

-- Великий-Змей. Так его назвали за природный ум и необыкновенную сметливость. Его настоящее имя - Унка, и все члены его семейства называются Унками до-тех-пор, пока не приймут новых имен, приспособленных к их талантам.

-- При таком уме, ваш друг, без-сомнения, будет для нас очень-полезен, если не помешают ему собственные дела, для которых он прибыл к этим местам.

-- Впрочем, я не вижу большой беды открыть вам его секрет, тем более, что вы и ваша сестрица можете, при случае, помочь нам. Дело, видите ли, вот какое. Чингачгук - молодой Индиец, весьма-недурной собою, и все девушки его племени посматривают на него умильными глазами, тем более, что он из хорошей фамилии. Ну, так вот, у одного шейха есть дочка, по имени Вахта, прекрасная молодая девушка, предмет искательства и зависти всех военных молодых мужчин. Чингачгук полюбил Вахту; Вахта полюбила Чингачгука. Оба семейства в ладу между собою, и в таких случаях дело обыкновенно оканчивается свадьбой. Но случилось так, что Чингачгук нажил себе врагов между своими соперниками, и один из них, некто Нокоммон, или, по-английски, Бриарторн (колючий), ухитрился, как мы догадываемся, разстроит все эти дела. Месяца за два перед этим, Вахта отправилась с своими родителями на рыбную ловлю к западным рекам, где, как говорят, водится отличная рыба, и когда отец был занят с матерью этим ремеслом, дочь их вдруг исчезла из виду. Целые недели не было о ней ни слуху, ни духу; но дней за десять перед этим, курьер, проезжавший через страну Делоэров, известил нас, что Вахта находится теперь у наших неприятелей, и они хотят ее выдать за молодого Минга. Мы догадываемся, хотя и не уверены, что во всем этом участвует Бриарторн. Тот же курьер объявил, что Минги в летнее время намерены месяца на два отправиться на охоту в леса подле этого озера, и потом воротиться в Канаду. Он прибавил, что если нам удастся напасть на их след, то легко станется, что мы отъищем средства выручить похищенную девушку и возвратим ее в родительский дом.

-- Но как все эти дела касаются вас, Дирслэйер? спросила Юдифь с некоторым безпокойством.

-- Все, что касается моего друга, относится в одинаковой мере и ко мне, Юдифь. Я здесь главный помощник Чингачгука, и если, при моем пособии, его возлюбленная будет отъискана, я обрадуюсь этому столько же, как он сам.

-- А где живет ваша возлюбленная, Дирслэйер?

-- В лесу, Юдифь. Я вижу ее в каждом листке после дождя, в каплях росы, покрывающих траву, в прекрасных облаках, волнующихся на лучезарном небосклоне, в чистых и прозрачных струях, утоляющих мою жажду, словом, я вижу ее во всех богатых дарах, которыми одолжены мы благому провидению.

-- Ваша правда, Юдифь. Я человек белый, с белым сердцем, и с моей стороны неблагоразумно влюбиться в краснокожую девушку, с красными чувствами и красным сердцем. Нет, я не влюблен, и надеюсь сохранить свое сердце свободным по-крайней; мере до окончания, войны. Дела, Чингачгука поглощают теперь всю мою деятельность и мысли.

-- Счастлива женщина, которой достанется ваше сердце, Дирслэйер - сердце честное, благородное, откровенное, и многия будут завидовать счастию этой женщины.

Этим окончился их разговор. Так-как было еще довольно-рано, то Дирслэйер принялся осматривать оборонительные средства замка и делать, по-возможности, некоторые добавочные прибавления, сообразные с обстоятельствами. Разстояние между замком и ближайшею частию земли не представляло никаких опасностей от пуль с берега, и Юдифь объявила сама, что бояться нечего с этой стороны. Но неприятель мог подплыть исподтишка, осадить замок, зажечь, или употребить какую-нибудь другую хитрость, на которую слишком остер изворотливый ум Индийца. Против нечаянной осады, старик Гуттер принял слишком надежные меры, и загореться могла только кровля этого здания. Притом, пожар легко потушить, так-как воду можно было доставать насосами и разливать по всем местам. Все эти подробности объяснила Дирслэйеру Юдифь, знакомая, по-видимому, в совершенстве со всеми планами и средствами своего отца. Оказалось, что днем почти нечего бояться, так-как ковчег и все лодки были под руками, и на всем озере не было еще никакой другой ладьи. Но Дирслэйер знал, что не трудно в этих местах сплотить паром или плот из досок и бревен, разбросанных по берегам, и можно было разсчитывать, что дикари немедленно возьмутся за это дело, если у них твердое намерение осадить замок. Смерть одного из их соплеменников могла их поощрить в этом намерении, хотя, с другой стороны, она же могла внушить им осторожность. Во всяком случае, думал Дирслэйер, следующая ночь так или иначе должна будет объяснить их планы и разсчеты. Тем больше желал он свидеться и действовать за одно с своим другом Могиканом, и с возрастающим нетерпением ожидал захождения солнца.

Весь день прошел в больших суетах, и, наконец, наступил час, когда нужно было готовиться на свидание с Чингачгуком. Когда Дирслэйер сообщил свой план обеим сестрам - все трое начали немедленно приводить его в исполнение. Гетти взошла на ковчег, и связав вместе две лодки, спустилась на одну из них, взяла вёсла и просунула их в дверь палисадов, окружавших дом. Потом она под самым зданием прикрепила их к цепям, которых оконечность скрывалась во внутренности замка. Эти палисады, состоявшие из древесных пней, образовали род ограды, препятствовавшей неприятелю прокрасться на своей лодке под крепость. Лодки, заключенные в этот бассейн, были почти совершенно скрыты из виду, и неприятель мог до них добраться не иначе, как через дверь, которая была крепко заперта. Между-тем, не запирая двери, Юдифь сама вошла в эту ограду на третьей лодке, оставив во внутренности замка Дирслэйера, который доканчивал необходимые распоряжения. Ему нужно было закрыт все окна и отверстия в замке, и эта операция, требовавшая довольно времени, кончилась с успехом. Так-как все было плотно и массивно, и толстые обрубки от дерев послужили для задвижек и запоров, то запертый дом представлял настоящую крепость, в которую можно было вломиться не иначе, как часа через два после трудной работы, и только в том случае, когда осаждающие снабжены исправными орудиями для разрушения массивной постройки. Эти меры для своей безопасности старик Гуттер принял в-следствие того, что его два или три раза обокрали пограничные белые во время его частых отлучек из дома.

к сестре, и тогда все общество пересело на ковчег, привязав к нему одну лодку. Дирслэйер взял наперед подзорную трубку, чтоб осмотреть по возможности все берега озера. На всем пространстве не было видно ни одного живого существа, кроме нескольких птиц, порхавших между ветвями.

-- Нигде не видно человеческих следов, сказал Дирслэйер, отнимая трубку от глаз. - Может-статься, Индийцы делают плот во внутренности леса и тщательно скрывают свои замыслы; но все же им нельзя угадать, что мы собираемся оставить замок; да притом, если бы и угадали, они не имеют никаких средств знать, куда мы намерены ехать.

-- Стало-быть, нечего и безпокоиться, сказала Юдифь. - Теперь, когда у нас все готово, мы смело можем ехать, чтоб заранее прибыть на место.

-- Нет, нет, возразил Дирслэйер. - Дело требует некоторой уловки. Диким, конечно, ничего не известно о свидании моем с Чингачгуком, но у них есть глаза и ноги. Они увидят, в какую сторону мы поедем, и пожалуй вздумают следить нас. Я буду направлять нос ковчега в разные стороны, пока их ноги не утомятся гоняясь за нами.

Дирслэйер выполнил этот план с необыкновенною ловкостию, и менее чем в пять минут ковчег был приведен в движение. Неуклюжее судно совсем не отличалось легкостию; но в это время, при попутном ветре, без труда оно могло переплыть три или четыре мили в час. Заветный утес, где было назначено свидание, отстоял от замка не более, как на две мили, и Дирслэйер, знакомый с аккуратностью Индийцев, расчислил время так, чтобы минутами пятью предупредить Чингачгука, или приехать после него. Солнце еще возвышалось над вершинами западных гор, когда парус был распущен, и через несколько минут Дирслэйер убедился, что ковчег плывет с удовлетворительною скоростию.

великолепная местность скоро может сделаться театром кровавых сцен. Юдифь невольно любовалась очаровательной картиной. Должно сказать, что обе девушки получили некоторое образование под руководством своей матери, и с первого взгляда наблюдатель замечал их облагороженные манеры и особенно правильное произношение английских слов. Крепостные офицеры немногим преувеличивали дело, когда говорили, что Юдифь такая девушка, которая своим воспитанием могла бы сделать честь даже высшему обществу. Кто была мать этих девиц, знал только старик Гуттер, и никто более. Она умерла два года назад, и муж похоронил ее в озере. Юдифь никогда не видала места, где она опущена в воду, но Гетти присутствовала при погребении, и часто на легком челноке, при свете луны, подъезжала к тому месту и смотрела в воду по целым часам, как-будто надеясь увидеть образ той, которую любила с безграничною нежностию от первых детских лет до печальной минуты вечной разлуки.

-- Должно ли нам явиться на место свидания в самую минуту захождения солнца? спросила Юдифь молодого человека, управлявшого рулем. - По моему мнению, было бы опасно слишком-долго оставаться подле утеса, близкого к берегу.

-- Ваша правда, Юдифь, и я постараюсь избежать этой опасности. Разсчет и хитрость неизбежно необходимы, как-скоро имеешь дело с Индийцем, остроумным на всякия уловки. Вы видите, я теперь повернул немного к востоку, в противоположную сторону от утеса: Индийцы без сомнения побегут туда и надорвутся от беготни без всякой для себя пользы.

-- Вы женщина, Юдифь, и вам простительно так думать. Но нет никакого сомнения, что Индийцы не спускают теперь глаз с нашего ковчега, и нам необходимо навести их на ложные следы. Чутье у Минга лучше всякой собаки; но разум белого человека лучше всякого инстинкта.

его планов, и когда охотник удовлетворил её любопытству, она опять отошла в сторону и принялась за свою работу, напевая в-полголоса заунывную песню.

Когда солнце спустилось за бахраму сосен, покрывавших западные горы, ковчег был весьма-недалеко от мыса, где Гуттер и Гэрри попались в плен. Дикари, наблюдавшие за всеми движениями плывучого дома и бегавшие взад и вперед по его разнообразным направлениям, теперь, без сомнения, вообразили, что с ними хотят вступить в переговоры относительно выкупа пленных. Чтоб окончательно утвердить их в этой догадке, Дирслэйер подъехал к западному берегу на самое близкое разстояние, безопасное, впрочем, от ружейной пули. Потом, отослав обеих сестер в каюту, он склонил свою голову к доскам парома, и вдруг круто и быстро повернул нос ковчега к устью Сускеганнаха. В эту минуту ветер как нарочно подул сильнее, ковчег понесся с необыкновенной, быстротою, и Дирслэйер почти не сомневался в благополучном успехе своего предприятия.