Дирслэйер (Зверобой). Часть первая.
Глава X

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дирслэйер (Зверобой). Часть первая. Глава X (старая орфография)

X.

Страх и вместе разсчет заставили Гетти положить весла, когда она заметила, что её преследователи не знали, в какую сторону направить свой бег. Заметив потом, что ковчег приближается к индийскому стану, она опять взяла весла, и, наблюдая величайшую осторожность, направила свой путь на запад, к оконечности мыса, отстоявшого от Сускеганнаха на одну милю. При всей слабости ума, молодая девушка отлично понимала, что неблагоразумно оставлять лодку у берега на произвол дикарей, и потому, ступив на песчаный берег, тотчас оттолкнула свой челнок таким-образом, чтоб он сам собою, при попутном ветре, додвинулся до замка. Услышав в эту минуту голоса на ковчеге, который проезжал мимо, она запряталась в кустарник и спокойно дожидалась последстий своей опасной и смелой выходки.

-- Дальше от берега, Могикан, дальше, не то мачта зацепится за деревья, сказал Дирслэйер по-английски, чтоб Юдифь могла его понимать. - Я вижу лодку!

Последния слова Дирслэйер произнес с величайшею живостию, и рука его тотчас же ухватилась за карабин. Но Юдифь немедленно догадалась, в чем дело, и шепнула своему товарищу, что это и есть лодка её сестры.

-- Держи прямо, Чингачгук! закричал опять Дирслэйер. - Вот так! Лодка в наших руках.

И в то же мгновение пойманная лодка, к величайшей радости Гетти, следившей из своей засады за каждым шорохом, была причалена к ковчегу.

-- Гетти! вскричала Юдифь взволнованным голосом. - Слышишь ли ты меня, любезная сестра? Отвечай мне, ради Бога! Гетти, милая Гетти!

-- Я здесь, Юдифь, здесь на берегу. Если вы погонитесь за мною, я укроюсь в густом лесу.

-- О чем же ты думаешь, Гетти? Вспомни, что теперь полночь, и лес наполнен дикими зверями.

-- Ни зверь, ни человек не посмеют обижать слабоумную девушку. Бог защитит меня на этом месте, как в лесу или в хижине. Иду освободить батюшку и бедного Гэрри, которых истерзают в пытках, если никто не будет о них думать.

-- Мы все о них думаем, и завтра же вступим в переговоры о выкупе. Воротись, сестрица. Мы умнее тебя, и употребим все средства, чтоб освободить наших пленных. Можешь на нас положиться.

-- Я знаю, что вы все умнее меня, но все-таки я пойду освободить отца и бедного Гэрри. Караульте замок, и оставьте меня на волю Божию.

-- Бог везде с нами, в замке и на берегу, милая Гетти, и тебе грешно не надеяться на Его милость. Ты ничего не сделаешь в этой темноте: заблудишься и погибнешь с голоду.

-- Бог не захочет уморить бедную девушку, которая идет на помощь к своему отцу. Ступайте своей дорогой, а я попытаюсь отъискать дикарей.

-- Воротись только на эту ночь, милая Гетти: завтра поутру, если хочешь, мы высадим тебя, и ты можешь делать что угодно.

-- Этого тебе никогда не сделать, милая Юдифь. Ты испугаешься за меня томагуков и ножей. Но я скажу индийскому начальнику такое слово, что у него волосы станут дыбом, и он тотчас же освободить несчастных пленников.

-- Бедная Гетти! что можешь ты сказать лютому дикарю, проникнутому жаждой человеческой крови?

-- А вот увидишь, сестрица, увидишь. Мои слова сделают его смирнее всякого ребенка.

-- Не можете ли вы мне поверить эту тайну, любезная Гетти? спросил Дирслэйер. - Я хорошо знаю диких, и могу сказать наверное, какое впечатление могут сделать на них слова прекрасной девушки.

-- Извольте, Дирслэйер, от вас я не утаю ничего, так-как вы человек разсудительный и честный. Прежде всего я потребую, чтобы дикари немедленно отвели меня к своему главному начальнику, и потом, когда он будет перед моими глазами, я скажу, Дирслэйер, что Бог строго наказывает и за убийство и за воровство. Если батюшка и Генрих Марч собирались резать Ирокезов, то он должен простить их великодушно, потому-что библия, под опасением вечной муки, повелевает платить добром за зло. И вот, Дирслэйер, если все это услышит от, меня главный начальник Ирокезов - не-ужь-то, думаете вы, не освободит он наших пленников в ту же минуту?

И предложив этот замысловатый вопрос, бедная девушка, не дожидаясь ответа, захохотала от полноты души и бросилась вперед со всех ног. Догонять ее не было никаких средств, и никто об этом даже и не думал. Потолковав между собою, путешественники опять распустили парус, и при попутном ветре скоро прибыли в замок, где, в их отсутствие, не произошло никаких перемен.

Гетти, между-тем, оставив берег, углубилась в густой лес, и к-счастию попала на самую лучшую дорогу. Ночь была совершенно темна под ветвями дерев, и она подвигалась вперед с большою медленностию, спотыкаясь почти на каждом шагу и падая несколько раз, без всякого однакожь вреда. Часа через два она совсем выбилась из сил, и хладнокровно принялась устроивать постель, понимая, что отдых для нея необходим. Ей было известно, как много диких зверей в этих лесах; но также знала она, что редко дикий зверь нападает на человека. Опасных змей не было вовсе. Гетти получила эти подробности от своего отца, которому, как, впрочем, и всем людям, она верила безусловно и безгранично. Мрак и уединение совсем её не пугали, и она была даже рада, что может действовать без всякой помехи. Наломав ветвей и покрыв их сухими листьями, молодая девушка стала на колени перед этим скромным ложем, сложила руки на груди и прочитала молитву на сон грядущий медленным, тихим, но вместе внятным голосом. Затем она легла и уснула крепким сном.

Пробудившись ранним утром, молодая девушка улыбнулась как ребенок в спокойной колыбели, и опять прочитала свою молитву. Затем, оглядываясь по сторонам, она заметила почти подле себя какой-то черный предмет, хрустевший листьями и поспешно удалявшийся от нея. Оказалось, что это был медвежонок из породы обыкновенных бурых американских медведей: он поминутно оглядывался назад, становился на задния лапы, и с забавным любопытством всматривался в молодую девушку. Первым движением Гетти было - догнать и поласкать это маленькое животное, но сердитый рев, раздавшийся в стороне, уведомил ее об опасности такого предприятия. Отступив на несколько шагов, она увидела мать, следившую за всеми её движениями. Медведица расположилась подле древесного дупла, служившого приютом для пчел, и угощала себя медом, разделяя это лакомство с двумя другими детенышами, которые прыгали и резвились вокруг нея. В то же время заботливая мать не спускала глаз с третьяго детеныша, убежавшого полюбоваться на незнакомый предмет.

подошла к ней шагов на двадцать, стала на задния лапы, промычала, но не подвинулась вперед. К-счастию, Гетти не думала спасаться бегством. Напротив, несмотря на свой ужас, она стала за колени, и, оборотясь к животному лицом, набожно причитала "Отче наш". Медведица перестала мычать, собрала детенышей вокруг себя и позволила им насыщаться их естественною пищей. Гетти была очарована такою материнскою нежностию, и когда один из медвежат, окончив свое дело, начал прыгать на свободе, молодая девушка почувствовала сильнейшее желание поиграть с ним; но вспомнив негодование матери, не решилась подойдти, и с сожалением удалилась от этой группы, намереваясь продолжать свой путь вдоль озера, которое виднелось из-за листьев. Медведица и её детеныши, к величайшему изумлению Гетти, последовали за ней в нескольких шагах, наблюдая, повидимому, все движения молодой девушки.

С этой свитой Гетти прошла около мили, и когда она вздумала остановиться подле прозрачного ручья, чтоб вымыть лицо и утолить жажду, медвежата с матерью также приостановились, и потом опять последовали за ней на почтительном разстоянии. Её путь лежал теперь по широкой и почти гладкой террассе, выходившей с берегов на открытую долину, заключенную между холмами от озера на юг. Здесь-то, по её догадке, должен был находиться неприятельский лагерь. Так, вероятно, думала и медведица, потому-что, обнюхав воздух, она отказалась идти вперед, не смотря-на дружеские жесты молодой девушки, оглянувшейся назад. Сделав еще несколько шагов, Гетти вдруг была остановлена рукою, прикоснувшеюся к её плечу.

-- Куда идти? торопливо сказал приятный женский голос тоном искренняго участия. - Индийцы здесь, красные люди, дикие, злые солдаты.

Этот неожиданный привет всего менее был способен напугать молодую девушку, совершившую утреннее путешествие с дикими зверьми. Оглянувшись назад, она увидела красную девушку, почти ровесницу себе, красоты необыкновенной и с радужной улыбкой на устах. На ней была выбойчатая епанча, покрывавшая верхнюю часть её тела; коротенькая голубая суконная юбка, окаймленная золотыми галунами, длинные чулки из такой же материи и кожаные мокассины довершали её фантастический наряд. Её русые волосы длинными косами упадали на спину и на плеча, и были разделены на её низком и ровном лбу таким образом, что значительно смягчали выражение плутовских и веселых глазок. Её лицо имело овальную фигуру и черты совершенно правильные; зубы её были ровны и белы, рот выражал какую-то меланхолическую нежность. Голос её был очаровательно-нежен и походил на дуновение вечерняго ветерка. Одним-словом, это была Вахта, возлюбленная Чингачгука. С течением времени, ей удалось усыпить подозрения своих похитителей, и они позволили ей бродить вокруг своего стана. Такая милость совершенно согласовалась с политикою красных людей, знавших очень-хорошо, что в случае бегства всего легче напасть на её след. К-тому же, Ирокезы или Гуроны совсем не знали о близком присутствии её любовника: обстоятельство, неизвестное также для самой Вахты. Трудно сказать, которая из двух девушек показала больше хладнокровия при этой неожиданной встрече; но при всем изумлении, Вахта обнаружила большую расторопность, и язык её готов был разболтаться. Она довольно-хорошо понимала по-английски и бегло объяснялась на этом языке, сохраняя, однакожь, все идиотизмы наречия Делоэров. Английскому языку научилась она в детстве, когда её отец, ремеслом солдат, должен был проживать в крепостях между колонистами.

-- Куда идти? повторила Вахта. - Здесь все злые солдаты; добрые люди далеко отсюда.

-- Как тебя зовут? спросила Гэтти с младенческим простодушием.

-- Вахта - мое имя. Не Минга, добрая Делоэрка. Минги безчеловечны и жестоки; любят сдирать волосы из жажды крови. Делоэры сдирают для чести. Иди сюда, помимо жадных глаз.

Вахта отвела свою подругу к реке и уселась с нею на пне свалившагося дерева, которого передний конец погрузился в воду.

-- Зачем прийдти? с участием спросила молодая Индиянка. - Зачем тебе прийдти?

Гетти с наивным простосердечием рассказала ей всю свою историю.

-- Зачем же твой отец прийдти к Мингам прошлую ночь? - Время военное, он знает. Ужь не мальчик, борода есть, был зная, что у Ирокезов томагук, и ножик, и ружье. Зачем прийдти ночью схватить за волосы, чтоб оскальпировать девушку Делоэрку?

-- Не-ужь-то он схватился за тебя? спросила Гетти, оцепеневшая от ужаса.

-- Почему же нет? Волосы у Делоэрки будто хуже, чем у Минга? Разницы нет. Губернатор не знает. Бледно-лицому не годится скальпировать. Не его дело, как, бывало, говорил добрый Дирслэйер.

-- А разве ты знаешь Дирслэйера? спросила Гетти, покраснев от изумления и восторга. - Я его также знаю. Он теперь в ковчеге вместе с Делоэром, которого зовут Великим-Змеем. Славный и храбрый мужчина этот Великий-Змей.

-- Чингачгук! воскликнула молодая Делоэрка, произнося музыкальным тоном это вовсе не мелодическое имя. - Его отец, Унка, великий шейх Могиканов, первый после старика Таменунда! Как ты знаешь Чингачгука?

-- Он пришел к нам вчера вечером, и пробыл со мной в ковчеге два или три часа. Я ушла, а он остался. Я боюсь, Вахта, как бы и он не задумал прийдти за волосами, как бедный мой батюшка и Скорый-Гэрри.

-- Почему же нет? Чингачгук красный воин, очень-красный, и волосы с неприятельского черепа делают ему честь. Будь уверена, у него будет добыча, славная, богатая добыча.

-- Стало-быть, он так же зол, как и все дикари? с живостию сказала Гетти. - Бог не простит краснокожему того, чего нельзя простить бледнолицым.

-- О, нет, совсем нет, я тебе это говорю, возразила Делоэрка с большим одушевлением. - Маниту улыбнется и очень-доволен, когда молодой солдат несет перед ним на своей палке дюжину, две, целые сотни головных уборов, чем больше, тем лучше. Отец Чингачгука сдирал волосы, дед сдирал, все старики сдирали, а Чингачгук превзойдет их всех.

-- В таком случае, Вахта, страшен будет сон Великого-Змея. Жестокий человек не получит прощения.

-- Не жесток он, и не за что его винить! вскричала Вахта, сердито топнув маленькою ножкой. - Змей храбр, говорю я тебе, и в этот раз принесет домой множество неприятельских волос.

-- Не-ужь-то он за этим и пришел сюда? Не-ужь-то в-самом-деле пробрался он через горы и леса единственно для того, чтоб мучить себе подобных?

Этот вопрос немедленно укротил возраставший гнев полуобиженной индийской красавицы, и сообщил её мыслям более-нежное и женственное направление. Она сперва недоверчиво посмотрела вокруг себя, как-будто боялась шпионства, и потом бросила гордый взгляд на свою внимательную подругу. Кончив этот маневр женского кокетства, она принялась хохотать изо всех сил, и её хохот раздался музыкальной мелодией на далекое пространство. Но страх быть открытой скоро положил конец этому обнаружению чрезмерной чувствительности: отняв от лица свои руки, она опять взглянула на молодую подругу с очевидным желанием удостовериться, до какой степени ей можно вверить свою тайну. Гетти, само-собою разумеется, отнюдь не была обворожительной красавицей, но не было в ней, однакожь, и тех неприятных признаков, которыми так часто сопровождается умственная слабость. Многие даже находили ее очень-миленькою девушкой, и никому с первого взгляда не приходило на ум. что природа лишила ее обычной доли человеческих способностей, Впечатление, произведенное ею на Вахту, было благоприятно во всех возможных отношениях. Уступая непобедимому внутреннему влечению, молодая Индиянка бросилась на шею к своей подруге и принялась цаловать ее с необыкновенною нежностию.

ли?

-- И у меня не было друга, отвечала Гетти, обнимая в свою очередь Индиянку с истинным увлечением. - Есть у меня сестра, но друга нет. Юдифь меня любит, и я люблю Юдифь: это очень-естественно, как и в библии говорится; во мне хотелось бы иметь приятельницу. Я готова быть твоим другом от всей моей души, потому-что мне нравится твой голос, твоя улыбка, и я люблю твой образ мыслей во всем, кроме того, что ты сказала на счет волос.

-- Перестанем толковать о волосах, возразила Вахта. - Ты бела, а я красна, вот почему и не надо говорить о волосах. Дирслэйер и Чингачгук великие друзья, нет нужды, что кожа на их теле различных цветов. Подружимся и мы. Как твое имя, хорошенькая беляночка?

-- Меня зовут Гетти, хотя в библии это имя всегда пишется - Эсфирь.

-- Какая нужда, что там они пишут, как хотят? Пусть их. И меня тоже моравские братья хотели писать по-своему, да я не позволила: две Делоэрки не годится. Зови меня Вахтой, а ты будешь Гетти. У тебя есть еще и брат кроме отца?

-- Нет, Вахта. Был когда-то брат, но умер давным-давно, и его похоронили в озере подле моей матери.

-- Вот что! Так брата-то и нет у тебя! Ну, за то есть молодой воин, и ты любишь его как отца, может и больше: не так ли? Красавец он, храбрый парень, шейхом будет, а?

-- Грешно любить посторонняго мужчину так же, как своего отца, и я стараюсь этого не делать. При всем том, видно, что этот грех падет на мою душу, если Генрих Марч часто будет ходить на озеро. Скажу тебе правду, милая Вахта, я умру с горя, когда он узнает о моем чувстве.

-- Затем он не просит тебя сам? храбрый на дела, несмелый на слова: так ли? Молодой воин должен сам спрашивать молодую девушку: ей не первой говорить. Этого не водится и у Мингов.

Это было высказано с негодованием и с тем великодушным увлечением, которому предается страстная молодая женщина, когда слышит о нарушении драгоценнейшого права, присвоенного её полу.

-- Спрашивать меня? вскричала Гетти с пылкой торопливостию. - Спрашивать, люблю ли я его так же, как своего отца? Ах! я надеюсь, что он никогда не предложит мне подобного вопроса, иначе я умру от стыда, отвечая искренно на его слова.

-- Зачем же умирать? возразила Вахта с невольной улыбкой. - От этого не умирают. Девушка краснеет, стыдится, робеет, и потом чувствует себя счастливее чем прежде. Молодой воин должен сказать, что он хочет на ней жениться, не то нельзя ему жить в своей хижине.

-- Генрих Марч никогда не женится на мне; да и никто не может на мне жениться, милая Вахта.

-- Как-знать чего не знать? Может, все молодые люди хотели бы твоей руки, и современем смелый язык скажет напрямик, что чувствует сердце. От-чего, думаешь ты, никто не захочет иметь тебя женой?

мне эту горькую правду, и потом она долго плакала, как-будто её сердце надорвалось от тоски. Я верю моей матери.

Вахта, не говоря ни слова, бросила проницательный взгляд на свою подругу, и печальная истина вдруг поразила её ум. Сожаление, почтительность и нежность очевидно боролись в её сердце. Скоро она встала, и вызвалась проводить свою подругу в неприятельский стан. Это неожиданное забвение предосторожностей, принятых первоначально, происходило от глубокого убеждения, что никакой Индиец не отважится оскорбить бедное создание, которое великий Маниту совершенно обезоружил, отняв человеческий разум. В этом отношении, почти все племена, близкия к природе, больше илй меньше сходны между собою: юродивый или нищий духом всегда найдет у них не только покровительство и защиту, но и набожное благоговение.

Гетти без всякого страха последовала за своей подругой, в надежде немедленно добраться до стана Мингов. Одушевленная своими побуждениями, она ни мало не сомневалась в успехе своих планов, и заранее соображала, как ей должно говорить перед главным начальником Ирокезов. Это, однакожь, не мешало ей продолжать разговор с Вахтой.

-- Но ты владеешь полным умом, моя милая, сказала Гетти: - и я не вижу причины, почему Великий-Змей не может на тебе жениться.

-- Вахта в плену, и у Мингов чуткия уши. В их присутствии не говорить о Чингачгуке. Обещаешь ты это, добрая Гетти?

-- Как ты это знаешь? торопливо спросила Вахта, раздосадованная тем, что её подруга не совершенно лишена здравого смысла. - Как ты это знаешь? Говори только о своем отце и Генрихе Марче. Минг понимает это, но других вещей он не понимает. Обещайся мне не говорить о том, чего ты не понимаешь.

-- Но я понимаю, Вахта, и, стало-быть, могу об этом говорить. Дирслэйер в моем присутствии рассказывал батюшке об этих вещах, и я слышала все, так-как мне не говорили, чтоб я ушла. Я знаю также, как Гэрри толковал с батюшкою о своем намерении запастись волосами в неприятельском стане.

-- Нехорошо бледнолицым говорить о волосах, и нехорошо молодым девушкам подслушивать разговоры мужчин. Теперь я знаю, ты любишь Вахту, милая Гетти, а у Индийцев чем больше любят, тем меньше говорят.

своей подруги.

Геттй поняла, в чем дело, и обещалась молодой Делоэрке не делать никаких намеков на Чингачгука.

-- Может-быть, ему удастся освободить твоего отца, и Гэрри, и Вахту, сказала Индиянка тихим голосом, когда оне уже почти совсем подошли к ирокезскому стану. - Подумай об этом, Гетти, и приложи к губам все свои двадцать пальцев. Не будет никому свободы без Великого-Змея.

Нельзя было придумать лучшого средства ограничить болтливость Гетти, которая теперь в совершенстве поняла, что все дело зависит от её скромности. Успокоив себя с этой стороны, Вахта, не теряя времени, прямо пошла в ирокезский стан, где содержали ее в плену.