Дирслэйер (Зверобой). Часть вторая.
Глава I

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дирслэйер (Зверобой). Часть вторая. Глава I (старая орфография)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

В ту пору, как Гетти совершала свои миссионерския похождения в лагере Гуронов или Ирокезов, товарищи её, оставленные в ковчеге, благополучно прибыли в замок и погрузились в глубокий сон. Могикан и Дирслэйер два-три-раза просыпались в-продолжение ночи, осматривали поверхность и окрестности озера, и уверившись, что все спокойно, засыпали опять как люди, которых нелегко было лишить естественного покоя. Но с разсветом Дирслэйер пробудился и сделал свои личные распоряжения на целый день, между-тем, как его товарищ, проведший сряду несколько безпокойных ночей, пролежал на своей постеле до восхождения солнца. Юдифь также, против обыкновения, не совсем рано проснулась в этот день, так как с вечера она долго металась на подушке, не смыкая глаз. Но прежде, чем солнце появилось над восточными холмами, все обитатели замка были уже на ногах, потому-что в этих странах никто вообще не остается на постеле после появления великого светила.

Чингачгук был занят своим лесным туалетом, когда Дирслэйер вошел в каюту ковчега и бросил ему несколько штук грубого, но уютного, легкого платья, принадлежавшого Гуттеру.

-- Юдифь прислала это для твоего употребления, любезный шейх, сказал Дирслэйер, бросая куртку и штаны к ногам Индийца: - потому что крайне неблагоразумно разгуливать тебе в военной одежде. Вымой хорошенько свое лицо, так, чтобы не осталось на щеках грозных следов этой уморительной раскраски. Вот и шляпа, которая придаст тебе почтенный вид американской цивилизации, как говорят миссионеры. Вспомни, что Вахта подле нас, и занимаясь этой девушкой, мы должны в то же время заботиться и о других. Знаю, что тебе далеко не по сердцу все эти платья, выкроенные для белых людей; но что же делать, любезный друг: необходимость иной раз сильнее всякой привычки.

Чингачгук осмотрел предлагаемый костюм с решительным отвращением, однакожь, повидимому, совершенно понял настоятельную необходимость преобразиться в нового человека. Если бы в-самом-деле Ирокезы открыли в замке или его окрестностях красного человека, это могло бы увеличить их недоверчивость и обратило бы их подозрения на свою пленницу. Имея в виду такия опасения, молодой влюбленный Индиец готов был согласиться на все, чтобы тем вернее упрочить свой успех. Повертев еще раз с очевидным небрежением и насмешкой все эти статьи ненавистного костюма, Чингачгук напялил на себя штаны, куртку и жилет, и нахлобучился огромной шляпой с широкими полями, следя во всем наставлениям своего приятеля. В этом новом костюме, он сделался настоящим колонистом, и только цвет кожи еще обличал в нем красного дикаря. Это последнее обстоятельство не внушало, однакожь, больших опасений, потому-что с берега, без помощи подзорной трубки, невозможно было вглядеться в черты лица, и к тому же сам Дирслэйер до того загорел от солнца, что почти ничем не отличался от Могикана.

Трое островитян, если мы можем употребить здесь это выражение, были молчаливы, серьёзны и задумчивы в-продолжение утренней закуски. Черты Юдифи обличали; что она провела тревожную ночь, между-тем, как мужчины думали о событиях, которые могли случиться в этот день. Дирслэйер и молодая девушка поменялись несколькими комплиментами, не говоря, однакожь, ничего о своем взаимном положении. Наконец, Юдифь, перед выходом из-за стола, первая прервала всеобщее молчание.

-- Страшно подумать, Дирслэйер, что нашим пленникам и бедной Гетти грозит, может-быть, величайшая опасности. Мы непременно должны сегодня что-нибудь придумать для их освобождения.

-- Я готов на все, Юдифь, если мне укажут на благонадежные средства. Знаю очень-хорошо, что не безделица попасть в руки красно-кожих, после несчастных попыток, которые завели в их стан вашего отца и Генриха Марча. Такой беды, признаюсь, я не пожелал бы и лютейшему врагу, тем менее своему товарищу, с которым путешествовал и делил хлеб-соль. Может-быть, вы, Юдифь, имеете в виду какой-нибудь план!

-- Самое лучшее средство, по моему мнению, задобрить этих дикарей какими-нибудь подарками. Ирокезы, я знаю, очень жадны до подарков, и надобно доказать, что для них гораздо выгоднее присвоить себе здесь, на месте, какую нибудь драгоценность, чем вести обоих пленников к Французам.

-- Этот план недурен, Юдифь, если точно будут у нас под руками такия вещи, которые могут соблазнить жадного Индийца. Дом вашего батюшки очень удобен и построен с большим искусством; по ни откуда не видно, чтобы в нем хранились большие драгоценности. Есть, правда, здесь хороший карабин и боченок с порохоим; но по моему, двух человек за безделицу не выкупишь... к-тому же еще...

-- Что такое? спросила Юдифь с живейшим нетерпением, заметив, что молодой человек не решался высказать своей мысли, вероятно, из опасения ее огорчить.

-- Дело в том, видите ли: Французы обещали за неприятельские волосы такия деньги, за которые можно купить отличный карабин, ни чуть не хуже как у старика Гуттера, и по-крайней-мере два таких же боченка с порохом

-- Это ужасно! проговорила молодая девушка, пораженная простым и ясным изложением дела. - Но вы забываете, Дирслэйер, мои наряды, между-тем, как я уверена, что ими можно бросить пыль в глаза ирокезских женщин.

-- Ваша правда, Юдифь; но достанет ли у вас самих охоты и желания отказаться от своих драгоценностей из за таких побуждений? Я знал людей очень храбрых, но только до наступления опасности; знал и таких, которые, выслушав рассказ о бедном семействе, готовы были отдать с себя все до последней рубашки; но потом, как скоро приходилось исполнить на деле великодушные мысли, им становилось жаль самой незначительной безделицы. К-тому же, Юдифь, вы красавица: как же вам отказаться от вещей, которые столько содействуют к возвышению вашей красоты? Это нелегко.

Утешительный намек на прелести молодой девушки значительно ослабил в ней неприятное впечатление, произведенное сомнением молодого охотника в её дочерней привязанности. Если бы другой кто выразил такия же чувства, комплимент, вероятно, был бы забыт в первоначальном негодовании; но грубая и наивная откровенность такого простака, как Дирслэйер, имела особую прелесть для молодой девушки; поэтому, не смотря на свою краску и беглый огонь, проблеснувший в её взорах, она не могла серьёзно разсердиться на человека с доброю и совершенно откровенною душою. В слезах её выразился невольный упрек, но она умела подавить эту мгновенную вспышку, и отвечала дружеским тоном:

-- Я уверена, Дирслэйер, к делоэрским девушкам вы гораздо снисходительнее, и не мне, разумеется, переменить ваше мнение насчет белых женщин. Так и быть, однакож, испытайте меня, и если увидите, что я пожалею какую-нибудь ленту, тряпку или перо, думайте тогда и говорите обо мне, что вам угодно; я охотно подчиняюсь вашему суду.

должны думать все те, которые имели случай проживать в различных человеческих обществах. Люблю правдивого человека, Чингачгук: его глаза не покрываются мраком, как скоро он смотрит на своих врагов, и они горят самым ярким блеском, когда он имеет дело с своими друзьями. Он употребляет свой разум с единственною мыслью вникать в настоящую сущность вещи, не придавая ей ложных свойств и признаков, каких она вовсе не имеет. Не трудно найдти людей, которые хвастаются своим правосудием, но чрезвычайно трудно встретиться на самом деле с безпристрастным и совершенно правдивым судьею. Сколько раз видел я Индийцев, думающих своими поступками угодить Великому Духу, тогда как на деле они угождали только своим наклонностям и противоестественным привычкам! Ослепленный жалкой страстью, бедный человек, красный или белый, теряет всякую возможность добраться до истины, которую иной раз поймать так же легко, как этих окуней, что пыряют вокруг з4мка старика Тома.

-- Вы совершению правы, Дирслэйер, отвечала Юдифь с лучезарною улыбкой на устах: - и я уверена, любовь к правосудию будет одушевлять вас во всем, что касается до меня. Надеюсь также, вы будете руководиться своим собственным судом, не обращая никакого внимания на злые сплетни Скорого-Гэрри. Такой человек, как Генрих Марч, способен оклеветать женщину единственно за то, что она осмелилась иметь о нем свое самостоятельное мнение.

-- Я не намерен придавать особенной важности словам Генриха Марча: пусть он разсудителен и умеп; но это не мешает мне иметь собственные уши и глаза.

-- Довольно! Перестанем толковать об этом! вскричала Юдифь в порыве негодования. - Станем лучше говорить о том, как выкупить моего отца. Я согласна с вами, Дирслэйер: Индийцы едва-ли захотят освободить своих пленников за такие пустяки, как мои наряды или боченок с порохом; но вы забываете еще большой сундук.

-- Ну, да, и в-самом-деле. Бывают случаи, когда без греха можно пожертвовать фамильной тайной, и настоящий случай, конечно, самый важный. А кстати: батюшка ваш давал ли вам какие-нибудь особые приказания насчет этого сундука?

-- Никаких и никогда, Дирслэйер. Батюшка уверен, что эти стальные полосы и огромные замки лучше всего ручаются за его безопасность.

-- Форма этого сундука удивительна и загадочна во всех отношениях, сказал Дирслэйер, вставая с места и подходя ближе к предмету своего удивления. - Как ты думаешь, Чингачгук? такого дерева нам с тобою нигде не приходилось видеть в здешних лесах. Это ведь не то, что черный орешник, и однакожь чрезвычайно красивое дерево.

Чингачгук подошел к сундуку и принялся осматривать его с величайшим вниманием.

-- Нет, Дирслэйер, сказал он, ощупав все его части: - ничего подобного нет и быть не может в этих странах. Я знаю все возможные породы дуба, клена, вяза, орешника, но никогда не видал я ничего общого с этим замечательным деревом. Юдифь! Ирокезы за один этот сундук согласятся отпустить вашего отца. Так я думаю.

-- Еще бы! Но мы постараемся, Дирслэйер, заключить выгодную сделку с этими дикарями. Сундук, как видно по всему, битком набит разными вещами, и гораздо лучше отдать половину, чем все вдруг. Батюшка слишком дорожит этим сундуком, и ужь конечно не без причины.

-- Разумеется, Юдифь, и вам, вероятно, хотелось бы отъискать эту причину. Вот три замка: где же ключи?

-- Я не видала ключей, а думать надо, что они есть. Гетти говорила, что батюшка часто в её присутствии отпирал и запирал сундук.

-- Ключи не могут висеть на воздухе, и природа не дала им способности держаться на воде. Если есть ключ, должно быть и место, Юдифь, куда его кладут.

-- Само-собою разумеется, и вероятно мы найдем его без труда, если станем искать.

-- Это касается вас, Юдифь, и только вас одних. Сундук принадлежит вам или вашему батюшке, и господин Гуттер не мой отец, а ваш. Притом, любопытство характеристический недостаток женщины, а не мужчины, и в этом отношении все возможные причины на вашей стороне. Стало-быть, вы сами должны решить, должно или нет открыть этот сундук.

-- Могу ли я колебаться, Дирслэйер, как скоро жизнь моего отца в опасности? Давайте искать ключ, и если найдем, отпирайте сундук и берите из него все, что, по вашему мнению, пригодится для выкупа наших пленных.

-- Об этом успеем натолковаться в свое время: станем прежде искать ключ. Чингачгук, у тебя глаза как у мухи, и догадливость твоя необыкновенна: не можешь ли как-нибудь догадаться теперь, куда Том-Плывучий вздумал положить свой ключ от этого замечательного сундука?

До этой минуты, Могикан не принимал никакого участия в разговоре; но теперь, когда обратились к нему, он отошел от сундука, и начал озираться вокруг, стараясь угадать место, куда бы старик мог запрятать свои ключи. Юдифь и Дирслэйер последовали его примеру, и дружные их поиски начались в одну и ту же минуту. Было ясно, что вожделенный ключ не мог быть положен в обыкновенный шкап или ящик, без крышки или затвора, поэтому никто в них и не заглядывал; но все обратили свои взоры на потаенные и скрытные лазейки, годные для секретных назначений. Таким-образом первая комната была осмотрена сверху до низу, вдоль и поперег, но без всякого успеха, и затем они перешли в гуттерову спальню. В этой части дома была и такая мёбель, которая в частности посвящалась для употребления покойной супруги владельца; осмотрели и здесь все возможные лазейки, но опять без успеха.

Зашли в спальню двух сестер, разделенную на две половины, из которых одна, заваленная различными принадлежностями щегольского туалета, очевидно принадлежала Юдифи; другая, скромная и простая, назначалась для её сёстры. Чингачгук, при первом взгляде, понял, в чем дело, и не преминул сообщить втихомолку своему приятелю несколько замечаний на делоэрском языке.

-- Что жь тут удивительного, Великий-Змей? отвечал Дирслэйер. - Старшая сестра, как необыкновенная красавица, до излишества любит все эти наряды, между-тем, как младшая выбирает вещи, сообразные с её простой и скромною душою. Это в порядке вещей. Есть, однакожь, свои добродетели у Юдифи, точно так же, как и Гетти имеет свои существенные недостатки.

-- И Слабый-Ум видел, как отпирали сундук? спросил Чингачгук с выражением особенного любопытства.

-- Да! Это, впрочем, ты слышал и сам из её собственных уст. Не доверяя старшей дочери, старик Гуттер, как видно, совершенно полагается на скромность простодушной Гетти.

-- Стало-быть, ключ спрятан только от Дикой-Розы? спросил Чингачгук, окрестивший с самого начала этим именем белую красавицу.

-- Конечно, конечно, Старик Гуттер доверяет одной, и сомневается в другой. На это, разумеется, есть у него свои основательные причины.

Дирслэйер обомлел при этой необыкновенной сметливости, и во всех чертах его лица выразилось самое наивное изумление, когда он обратился к проницательному Могикану.

-- Не напрасно племя Делоэров прозвало тебя Великим-Змеем, любезный друг: ты заслужил это прозвище и умом и делами. Да, Чингачгук, твоя правда: особа, влюбленная в наряды, не захочет рыться между скромными платьями, и я уверен, например, что нежные пальчики Юдифи никогда не дотрогивались до этой грубой юбки, по-крайней-мере, с той поры, как она познакомилась с офицерами. Впрочем, как знать, ключ может висеть как на этом гвозде, так и в других местах. Сними юбку, и сейчас увидим, точно ли ты искусный вещун.

Чингачгук сделал то, чего от него требовали, но не нашел ключа. На ближайшем гвозде висел большой карман, пустой, повидимому, но довольно подозрительный по своему объему. Сняли и его. Этим временем внимание Юдифи было обращено на обоих собеседников, занятых, ей казалось, совершенно безполезными поисками, и она сказала с большою живостию:

-- Зачем вы роетесь в этих платьях бедной нашей Гетти? Разумеется, здесь мы ничего не найдем.

Едва вылетели эти слова из прелестных уст молодой девушки, как Чингачгук вынул из кармана вожделенный ключ. Юдифь немедленно догадалась, от-чего приятелям вздумалось обыскивать грубые платья, и лицо стыдливой красавицы покрылось живейшим румянцем. Она закусила губы и не сказала ни слова. Дирслэйер и его товарищ, по врожденной скромности, воздержались в свою очередь от всяких шуток и неприятных намеков. Когда все трое вышли опять в большую комнату, где находился сундук, Дирслэйер, взяв ключ из рук Могикана, без труда убедился, что им можно отпирать все три замка. Затем, положив ключ на крышку сундука, он сделал знак своему приятелю, что им неприлично более оставаться в этой комнате.

-- Это, Юдифь, фамильный сундук, сказал он: - и в нем, вероятно, скрыты фамильные секреты. Чингачгук и я уйдем в ковчег, чтоб осмотреть лодки и весла, а вы между-тем откроете сундук, и увидите, есть ли в нем или нет дорогие предметы, которыми можно было бы выкупить наших пленников. Когда вы кончите этот розъиск, потрудитесь позвать нас, и мы решим втроем, что должно думать о ваших находках.

-- Погодите, Дирслэйер! вскричала молодая девушка, когда приятели хотели идти. - Я не тронусь с места и не подойду к этому сундуку, если вы не будете здесь. Батюшка и Гетти сочли нужным укрывать от меня свои заветные вещи, и я не хочу к ним прикасаться одна. Оставайтесь здесь со мною, и будьте моими свидетелями.

-- Юдифь разсуждает основательно; как ты думаешь, Великий-Змей? Взаимная доверенность и согласие ручаются за общую безопасность. Пусть сундук открывается при нас, и если в-самом-деле заключаются в нем фамильные тайны, каждый из нас, конечно, съумеет быть немым, где этого требует необходимость. Хорошо, Юдифь, мы останемся с вами; но все же наперед позвольте нам взглянуть на озеро и на ковчег, потому-что не вдруг, вероятно, мы опростаем этот громадный сундук.

Они оба вышли на платформу. Дирслэйер, вооруженный подзорной трубкой, принялся осматривать берега, между-тем, как Индиец озирался по всем сторонам, отъискивая на озере следов хитрого неприятеля. Не открыв и не заметив ничего, способного возбудить какие-нибудь подозрения, приятели опять вошли в комнату, где ожидала их Юдифь.

С того времени, как стала себя помнить, Юдифь всегда сохраняла какое-то странное уважение к этому сундуку. Ни её отец, ни мать никогда не говорили о нем в её присутствии, заключив, повидимому, тайное условие не делать на него никаких намеков, как скоро речь заходила о вещах, которые лежали подле или на его крышке. Это обстоятельство, от продолжительной привычки, совсем не казалось странным, и Юдифь только недавно обратила на него внимание. Притом, между Гуттером и его старшею дочерью не было никогда особенной короткости и совершенной искренности. Случалось, был он снисходителен и благосклонен, но вообще казался в-отношении к ней строгим и суровым. Молодая девушка никогда не могла позволить себе совершенной короткости в обхождении с отцом, и скрытность между ними увеличивалась с годами. С самого младенчества, загадочный сундук сделался для нея чем-то в роде фамильной святыни, о которой не следует даже говорить. Наступило теперь время, когда сущность этой святыни должна объясниться сама собою.

Заметив, что приятели с безмолвным вниманием следили за всеми её движениями, молодая девушка, опустив руку, сделала усилие, чтобы приподнять крышку, но без всякого успеха: крышка не приподнялась ни на волос. Зная, между-тем, что замки отперты, и не было больше никаких внешних препятствий к открытию сундука, Юдифь, преодолеваемая паническим страхом, приписала это сопротивление сверхъестественной силе, негодующей на нечестивую попытку.

-- Я не могу, Дирслэйер, приподнять крышки, сказала она: - не лучше ли нам совсем отказаться от этого намерения, и поискать других средств для освобождения наших пленников?

-- Нет, Юдифь, нечего об этом и думать. Если не представим хорошого выкупа, пленники останутся навсегда во власти наших врагов. Крышку вы не можете открыть, разумеется, потому только, что она слишком-тяжела для ваших сил.

Говоря таким образом, Дирслэйер сам принялся за дело, и через минуту крышка уступила его усилиям. Юдифь задрожала всеми членами, когда бросила первый взгляд на внутренность сундука; но мало-по-малу она оправилась от этого испуга, заметив, что кусок вышитого по краям полотна совершенно закрывал остальную поклажу.

-- Вот и весь груз перед нашими глазами, сказал Дирслэйер. - Мы должны теперь осторожно перебирать и пересматривать каждую вещь, а это отнимет довольно времени. Змей, потрудись принести скамейки, а я покамест выложу на пол это полотно.

Чингачгук повиновался. Дирслэйер учтиво поставил один табурет для Юдифи, взял другой для себя, и начал с большою осторожностию развертывать полотно, как-будто ожидая, что увидит драгоценнейшия вещи. Первыми предметами, бросившимися в глаза, были мужския платья из тонкой прекрасной материи, сшитые, очевидно, по современной моде, и богато украшенные. Особенно замечательным показалось верхнее малиновое платье с петлицами, вышитыми золотом. Это, однакожь, был не мундир, а скорее часть из костюма человека, принадлежавшого к высшему обществу; платье было сшито в ту эпоху, когда костюм строго согласовался с общественным положением. При виде такого пышного и блестящого кафтана, Чингачгук не мог удержаться от невольного восклицания, и было ясно, что глаза Индийца слишком разгорелись на эту вещь. Дирслэйер с негодованием взглянул на своего друга, и, не обращаясь ни к кому в особенности, сделал замечание такого рода:

-- Индиец всегда Индиец, будь он, пожалуй, проницателен как Змей. Всякая блестящая безделка его отуманит и выведет из себя. Впрочем, и то сказать: кафтан удивительный, и должно быть, очень-дорогой. Ну, Юдифь, если это платье было в свое время сделано для вашего батюшки, я не удивляюсь вашей чрезмерной склонности к нарядам.

-- Нет, нет, отвечала с живостию молодая девушка. - Мой отец никогда не носил этого платья; оно слишком-длинно и очевидно сшито не для него.

-- Пожалуй и так. Вот что, Чингачгук: кафтан как раз приходится на твой рост: примерь его, если хочешь, а мы полюбуемся на тебя.

Чингачгук без всяких отговорок согласился сделать заманчивый опыт, и, сбросив старую истасканную куртку старика Гуттера, немедленно украсил свою особу щегольским платьем знатного барина. Восторг Индийца был неподдельный и самый поэтический: он раз двадцать смотрел на себя в маленькое зеркало, употреблявшееся Гуттером для бритья, и желал от души, чтоб Вахта могла видеть его в эту минуту.

-- Довольно, Змей! пощеголял на свой пай и будет с тебя, сказал неумолимый Дирслэйер. - Эти платья не для нашего брата. Нет для тебя наряда приличнее сокольих перьев, байковых одеял и вампума, точно так же, как моим обыкновенным нарядом должны быть звериные шкуры, кожаные чулки и крепкие мокассины. Да, Юдифь, и мокассины: хотя я человек белый, а должен в некоторых случаях для своего удобства подражать красно-кожим. Без мокассинов былоб слишком-неловко бродить по этим лесам.

-- Я не вижу, Дирслэйер, возразила Юдифь: - от-чего не ко всякому идет малиновое платье. Признаюсь, мне бы очень хотелось посмотреть на вас в этом щегольском кафтане.

-- Я с своей стороны думаю, Дирслэйер, что какие-нибудь гарнизонные вертопрахи с фальшивым языком и фальшивым сердцем всего менее имеют право украшать себя этими блистательными перьями: почести и отличия всегда и везде должны быть достоянием людей честных и правдивых.

-- Что же за особая почесть для меня, Юдифь, если я прикроюсь малиновыми галунами, как индийский шейх, получающий свои подарки из Квебека? Нет, я хочу быть таким, каков есть, ни лучше, ни хуже. Чингачгук, положи кафтан подле сундука, и посмотрим, что там ещё.

За принадлежностями мужского костюма, изящными и богатыми, следовали женские наряды, и прежде всего прекрасное парчевое платье, решительно отуманившее голову Юдифи. Ничего подобного до этой поры не видала молодая девушка, знавшая, однакожь, все возможные подробности дамского туалета. Её восторг и очарование были необузданны, как у своенравного ребенка, и она непременно в ту же минуту хотела примерить щёгольское платье. С этой целью, она удалилась в свою комнату, и, скинув свой обыкновенный убор, кокетливо надела на себя парчевое платье, которое как-нельзя-лучше пристало к её тонкой талии и роскошным, совершенно развившимся формам. Когда она вошла, Чингачгук и Дирслэйер, занятые этим временем разбором мужских платьев, вдруг оба вскочили с своих мест, и невольными восклицаниями обнаружили свое изумление. Притворившись, что не замечает произведенного вгиечатлепия, молодая девушка села на свое место с достоинством королевы, и попросила продолжать ревизию сундука.

-- Ступайте к Мингам так как вы есть, сказал Дирслэйер: - назовитесь королевой, бросьте на них величественный взор, и старик Гуттер немедленно получит свободу вместе с товарищами своего плена.

-- Я никак не думала, что вы способны к лести, возразила молодая девушка, очень-довольная искренним комплиментом. - До-сих-пор я уважала вас, Дирслэйер, исключительно за вашу любовь к истине.

-- И вы можете видеть в моих словах истину, торжественную истину, Юдифь, и ничего более. Никогда мои глаза не встречали создания величественнее того, каким вы представляетесь в эту минуту. Видел я красавиц на своем вику, белых и красных, видел их издалека и вблизи; но ни одна из них не может выдержать ни малейшого сравнения с тем, чем вы кажетесь в эту счастливую минуту - ни одна, и никогда!

И Дирслэйер не преувеличивал. В-самом-деле, никогда Юдифь с своими влажными глазами, исполненными чувствительности и томной неги, не была так очаровательна, как при этих словах молодого человека. Счастливая минута! Еще раз он пристально взглянул на восторженную красавицу, покачал головой, и безмолвно начал продолжать свои исследования.

ей по праву. Молодая девушка примерила еще две-три штуки, между-прочим перчатки и кружева, дополнившия в совершенстве её щегольской костюм. Пересмотрев таким-образом эти мужские и женские уборы, они нашли другое полотно, покрывавшее остальные вещи сундука. На минуту Дирслэйер остановился, погруженный в раздумье.

-- У всякого, я полагаю, есть свои тайны, сказал он - и каждый имеет право беречь их сколько ему угодно. Мы уже отъискали в этом сундуке довольно вещей, годных для удовлетворения наших нужд: не лучше ли нам остановиться на этом, не развертывая другого покрывала?

-- Не-ужь-то, Дирслэйер, вы хотите предложить эти платья Ирокезам в обмен за наших пленников? с живостию спросила Юдифь.

-- Разумеется. Зачем же иначе мы и рылись в чужом сундуке? Этот богатый кафтан, без всякого сомнения, соблазнит главного ирокезского шейха, и будь у него жена или дочка, охотница до нарядов, это пышное платье удовлетворит самым взъискательным требованиям отчаянной щеголихи.

-- Вы так думаете, Дирслэйер, отвечала озадаченная молодая девушка - но зачем и к чему такой наряд для индийской женщины? Нельзя же ей носить его в дымной избушке, или таскаться по лесам, цепляясь за сучья в густом кустарнике и хворосте.

их жалеть, когда ими будет куплена его свобода. Генрих Марч пойдет в придачу.

-- Но разве Томас Гуттер никого не имеет в своей семье, кому могли бы пригодиться эти наряды? И вам, Дирслэйер, не-ужь-то не было бы приятно взглянуть когда-нибудь, хоть для шутки, на его дочь, одетую в богатое парчевое платье?

-- Понимаю вашу мысль, Юдифь, совершенно понимаю. Я готов еще раз повторить, что в этом наряде вы так же величественны, как солнце, когда оно встает или заходит в октябрьский день, и ваша красота, без сомнения, гораздо более украшает наряд, чем наряд содействует к украшению вас самих. Но есть свои особые назначения в одежде, как и в других вещах. Простой воин, например, делает, по моему мнению, очень-дурно, когда, собираясь на войну, росписывает свое тело, как опытный предводитель, уже не раз доказавший свою храбрость. То же должно сказать и об одежде. Вы ни больше ни меньше, как дочь Томаса Гуттера, между-тем, как это платье очевидно сделано для знатной дамы, может-быть, для губернаторской жены или дочери. На мои глаза, Юдифь, скромная молодая девушка всего прелестнее тогда, когда одевается по своему состоянию, не употребляя безполезных и смешных усилий выйдти из своего круга. Притом, если во всей колонии найдется милое создание, которое без всяких нарядов может вполне положиться на свои природные прелести, так это без сомнения вы, Юдифь Гуттер.

-- Сию же минуту я сброшу эти тряпки, вскричала Юдифь, стремительно выбегая из комнаты - и пусть оне не достаются ни мне, ни другой какой бы то ни было женщине.

-- Вот, Змей, все эти женщины выкроены по одной мерке, с улыбкой сказал Дирслэйер, обращаясь к своему другу. - Оне любят наряды, но еще больше влюблены в свою природную красоту. Как бы то ни было, я очень-рад, что она согласилась разстаться с этой мишурой. Вахта, я полагаю, тоже была бы очень-хороша в этом наряде: не так ли, Чингачгук?

и величественна сама-посебе, и все эти цветы ничего не прибавляют к её природной красоте.

Затем приятели занялись исследованием вопроса: должно ли рыться дальше в гуттеровом сундуке? В эту минуту пришла Юдифь в своем скромном полотняном платье.

-- Очень вам благодарен, Юдифь, сказал Дирслэйер, ласково взяв ее за руку: - я знаю, нелегко вам было отказаться от этих прекрасных безделок; но поверьте, в скромном своем платье вы еще лучше, чем в этом пышном наряде. Дело теперь в том: развертывать или нет это другое покрывало для достижения наших общих целей? Мы должны теперь поступить так, как бы на нашем месте поступил сам старик Гуттер.

Юдифь была совершенно-счастлива. Скромная похвала молодого человека правилась ей гораздо больше, чем великолепные комплименты легкомысленных льстецов, которыми до той поры она была окружена. Искусный и ловкий льстец может иметь успех до-тех-пор, пока не обратят против него его же собственного оружия; но человек откровенный и правдивый, хотя нередко обижает, высказывая горькую правду, но тем дороже и отраднее его похвалы, о которых известно, что оне всходят от искренняго сердца. Простодушный охотник с необыкновенной скоростью убеждал всех в своей искренности: поэтому, с одной стороны, его похвалы производили неотразимо-приятное впечатление, между-тем, как с другой, за свои нескромные отзывы, он мог бы нажить безчисленное множество врагов, если бы его характер не возбуждал невольного уважение. Случалось, он нередко приходил в соприкосновение с военными и гражданскими чиновниками, и все в короткое время оказывали ему безграничную доверенность, и больше или меньше дорожили его отзывами. Юдифь, в свою очередь, с живейшим нетерпением ожидала его похвал, восхищалась ими и была как-будто очарована всеми его словами.

-- Если бы мы знали все, что в этом сундуке, сказала молодая девушка, успокоенная немного после первых волнений: - можно было бы правильнее судить, на что должно нам решиться.

-- Ваша правда, Юдифь. Случается и то, что, за отсутствием настоящих секретов, сочиняют разного рода небылицы: в этом-то собственно и состоит разница между белым и красным джентльменом. Вот, например, Змей, я вам поручусь, Юдифь, непременно отвернет свою голову, если ненароком заглянет в чужую хижину, тогда как в колонии того только и добиваются белые люди, чтоб проведать насчет делишек своего соседа. Этого, как вам угодно, похвалить нельзя. Помоему знай себя, и будет с тебя, а до чужих вещей не касайся.

-- Но этот сундук, Дирслэйер, наша фамильная собственность, и он всегда принадлежал моему отцу. Почему жь не разобрать этих вещей, как скоро дело идет об освобождении их владельца?

-- Что правда, то правда, Юдифь, и я совершенно с вами согласен. Как скоро все будет перед нашими глазами, мы обсудим легче и правильнее, что можно отдать и что удержать за собой.

было досадно, что младшая сестра, независимо от нея, владеет отцовским секретом. Очень-естественно было воспользоваться этим случаем, чтоб отнять у бедной Гетти единственный её перевес над красавицей-сестрой.

Развернули второе полотняное покрывало, и прежде всего глаза зрителей были поражены парою пистолетов в серебряной оправе. Вероятно, были они очень-дороги; но в этих лесах подобное оружие не имело никакой ценности. Никто даже и не употреблял здесь пистолетов, кроме разве европейских офицеров, которые не хотели отставать от своих привычек и в глуши американских лесов. Сейчас увидим, какой эффект произвело открытие этого оружия.