Дирслэйер (Зверобой). Часть третья и последняя.
Глава X

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дирслэйер (Зверобой). Часть третья и последняя. Глава X (старая орфография)

X.

Нет надобности подробно описывать сцену на клочке земли, где Гуроны расположили свой последний лагерь. Древесные стволы, дым и листья скрыли почти все, что тут произошло, а ночь окончательно набросила свое мрачное покрывало и на человеческое сумасбродство, и на всю огромную пустыню, разстилавшуюся от берегов Гудзона до Тихого-Океана. Перейдем прямо к другому дню, встреченному спокойным светлым, улыбающимся утром. Природе, повидимому, не было никдкого деда до человеческой резни.

С восходом солнца исчезла всякая тревога, и прозрачный Глиммерглас не представлял ни малейших следов крови на гладкой поверхности своих вод. Часы проходили за часами, ни в чем не изменяя порядка, начертанного для них всемогущею рукой. Птицы бороздили своими крыльями и клевом поверхность озера, или взлетали на-вершины огромных сосен, повинуясь в том и другом случае непреложным законам своей природы. Ничего не изменилось - кроме общей жизни и движения в осиротелом замке Канадского-Бобра, где, при первом взгляде, наблюдательный глаз замечал какие-то странные перемены. На платформе мерным шагом разгуливал взад и вперед часовой в мундире легкой кавалерии, и дюжины две солдат отдыхали в разных местах или сидели на пароме ковчега. Их ружья стройными рядами красовались около стены. Два офицера смотрели в подзорную трубку на противоположный берег; их взоры были прикованы к роковому мысу, где из-за деревьев мелькали солдаты с заступом в руках: они копали землю и зарывали мертвецов. На некоторых лицах виднелись явные доказательства сопротивления побежденных Индийцев, и один молодой офицер ходил с рукою, перевязанною шарфом. Его товарищ, командир этого отряда, был счастлив: в его руках, невредимых и здоровых, красовалась подзорная трубка, и он весело продолжал делать наблюдения над противоположным берегом.

Сержант, подошедший с рапортом, назвал старшого из этих офицеров капитаном Уэрли, а младшого - прапорщиком Торнтоном. Читатель уже знаком с капитаном Уэрли из последняго разговора Юдифи с Генрихом Марчем. Злые языки в ближайшей крепости часто соединяли его фамилию с именем прекрасной Юдифи. Это был мужчина лет тридцати-пяти, высокий и дородный, с красными щеками и вздернутым носом, забияка и нахал, которому ничего не стоило вскружить голову неопытной девушки.

-- Мистер Крег, я думаю, посылает нас к чорту, сказал капитан Уэрли молодому прапорщику, отдавая слуге подзорную трубку: - и он прав, если угодно: гораздо приятнее служить здесь прекрасной мисс Юдифи Гуттер, чем возиться там около мертвецов. Кстати, Урайт, ты не знаешь: Дэвис жив или нет,?

-- Он умер, капитан, минут десять назад, отвечал сержант: - пуля пробила ему желудок, и я ужь знал, что из этого выйдет. Мне еще не слуналось видеть здоровых людей с отверстием в желудке.

-- Немудрено: пуля, не совсем лакомый кусок, проговорил капитан. - Не спать две ночи сряду: это уже чересчур, любезный Артур, и я хожу как голландский миссионер на берегах Могока. Надеюсь, ваша рука не слишком страдает?

-- Она заставляет меня выделывать повременам довольно-неуклюжия гримасы, как вы конечно заметили, капитан, отвечал улыбаясь молодой человек, хотя черты его лица обличали внутреннее страдание. - Прийдется потерпеть немного. Надеюсь, доктор Грегем через несколько, минут прийдет осмотреть мою рану.

-- Согласитесь, однакожь, мистер Торнтон, что мисс Юдифь прекрасное создание, и ужь не моя вина, если не будут на нее любоваться в лондонских салонах, продолжал капитан Уэрли, и заботясь о ране своего товарища. - Ах, да, я и забыл: что ваша рана? Сержант, сбегай на ковчег, и скажи доктору Грегему, что я покорнейше прошу его осмотреть руку господина Торнтона, после того, как он там управится с переломленной ногой. Да, мисс Юдифь - прелестное создание. Вчера, в своем парчевом платье, она казалась настоящей принцессой. Ведь вот оно подумаешь, как шутит судьба: отец и мать умерли, сестра умерла или умирает, и от всего семейства осталась одна красавица. А впрочем, эта экспедиция окончилась гораздо-счастливее других наших схваток с этими Индийцами.

-- Как вас понимать, капитан? Вы думаете, кажется, окончить эту экспедицию женитьбой?

-- Вот прекрасно! Я, Том Уэрли, завербую себя в число почтенных супругов? Да вы, мой милый, сколько я вижу, совсем не знаете капитана Уэрли, если считаете его способным на такую глупость. Много, я надеюсь, у нас женщин, годных для какого-нибудь кавалерийского капитана; но их надобно искать не на озере между горами, и всего менее-на берегах Могока. Однажды, правда, дядюшка мой, генерал Уэрли, вздумал предложить мне невесту, которую он отъискал где-то в Йоркском Графстве; но она не хороша, а без красоты мне не нужно и принцессы.

-- Стало-быть, вы разсчитываете жениться на хорошенькой девушке без всякого состоянии?

-- Час-от-часу не легче! Любовь в хижине, скромная дверь, скромное окно - все это старая погудка на новый лад. Мы служим, мой милый, в таком корпусе, где женитьба совсем не в моде. Полковник наш, старик сэр Эдвин, никогда не думал о женитьбе, да и не станет думать, за это можно поручиться. Подполковник тоже холостяк, конфирмованный холостяк, как однажды сказал я своему кузену епископу. Майор овдовел через несколько дней после своего медового месяца, и никогда потом не думал сковывать себя новыми узами. Из десяти капитанов, только один вошел в колею пресловутых мужей, зато и оставляют его всегда в гепаральной квартире, как своего рода memento mori для новичков. А из нисших офицеров пока еще ни один не отважился привезти в полк жену. Однако вы страдаете, молодой человек; надо посмотреть, что там делает наш доктор.

Занятия хирурга, сопровождавшого этот отряд, ничего не имели общого с предположениями капитана Уэрли. При осмотре поля сражения, бедная Гетти была отъискана между раненными, и оказалось, что рана её смертельна. Никто не мог сказать, как она получила эту рану, и, конечно, один только случай был причиною несчастия слабоумной девушки. Сумаха, все старухи и несколько молодых девушек погибли в общей свалке от солдатских штыков. Некоторые, из Гуронов спаслись вплавь, и весьма-немногие, получив тяжелые раны, сдались в плен. В числе их был и Райвенук. Когда капитан Уэрли и молодой прапорщик вошли в ковчег, Райвенук сидел на пароме с перевязанной головой и ногою, но на лице его не было никаких очевидных признаков отчаяния. Он оплакивал гибель своих товарищей молча и с достоинством знаменитого вождя.

Офицеры нашли хирурга в главной комнате ковчега. Он удалился от постели несчастной Гетти, и его шотландская физиономия, обезображенная оспой, выражала глубокую печаль. Хлопоты его не имели никакого успеха, и он убедился, что страдалица проживет еще не больше двух или трех, часов. Доктор Грегем привык видеть смерть во всех возможных формах, и это зрелище вообще производило на него весьма-слабое впечатление. Его ум, занятый постоянно материальными наблюдениями, получил скептическое направление, но когда увидел он. кроткую молодую девушку, вполне проникнутую религиозными размышлениями - это зрелище растрогало его до глубины души, и он почти стыдился своей слабости.

-- Вот; господа, необыкновенный феномен, редкий везде и особенно в лесу, сказал хирург при входе офицеров. - Желаю от всего сердца, чтоб каждый из нас, при отпуске из этой жизни, уходил с такими же чувствами, как эта бедная девушка.

-- Никакой надежды, доктор? спросил капитан Уэрли, устремив глаза на Юдифь, которой бледные щеки вдруг запечатлелись двумя большими красными пятнами.

-- Никакой, капитан, так же как для Чарльса Стюарта, отвечал доктор. - Подойдите, господа, и судите сами. В голове этой девушки совершается борьба между жизнью и смертью и это, уверяю вас, интересный предмет для философских наблюдений. К вашим услугам, господин Торнтон: если вам угодно войдти в соседнюю комнату, мы можем осмотреть вашу рану.

По уходе хирурга с прапорщиком, капитан Уэрли бросил пытливый взгляд на окружающие предметы, стараясь угадать настроение чувств тех особ, с которыми он остался в этой комнате. Бедная Гетти, обложенная подушками, полулежала на своей постеле, и физиономия её, выражая приближение смерти, была вместе проникнута такими чертами, в которых, казалось, сосредоточивался весь запас ума, полученный ею от природы. Подле нея сидели Юдифь и Вахта, погруженные в глубокую думу. В ногах постели стоял Дирслэйер, облокотясь на свой карабин. Его черты, еще недавно пламеневшия геройством и отвагой, приняли теперь свой обыкновеныи добродушный вид, с выражением печали. Чингачгук неподвижно стоял на заднем плане этой картины, наблюдая с большим вниманием все, что происходило вокруг него. Генрих Марч, дополнявший эту группу, сидел на скамейке подле двери, как человек, считавший своей обязанностию принимать участие в общем горе.

-- Это командир военного отряда, который спас нас от Гуронов, отвечала Юдифь тихим голосом.

-- И я тоже спасена: не правда ли? А мне казалось, что я непременно умру от этой ружейной пули. Что делать? Мать моя умерла, умер и отец; но ты жива, Юдифь, так же как Гэрри. Я слишком боялась за его жизнь, когда услышала между солдатами его голос.,

-- Не безпокойся, милая Гетти, сказала Юдифь, опасаясь, как бы её сестра не изменила в эту минуту своей тайне. - Гэрри здоров, так же как и Дирслейер и Могикан.

-- Как же это случилось, что они выстрелили в бедную девушку, а солдатам не сделали никакого зла? Я была до-сих-пор лучшого мнения об этих Гуронах.

-- Виноват здесь случай, моя бедная Гетти, один только несчастный случай. Гуроны добровольно не делают, зла таким девушкам, как ты.

-- Ну, я рада, сестрица, очень-рада. А то мне все казалось, что они вдруг переменили свое поведение, и разсердились на меня Бог-знает за что. Благодарю Создателя и за то, что они не ранили Генриха Марча. С Дирслэйером, я уверена, не будет никаких бед. Хорошо, однакожь, что солдаты подоспели-во время, иначе огонь спалил бы Дирслэйера.

-- Да, сестрица, твоя правда. Благословеннно буди имя Господне.

-- Ты, Юдифь, вероятно, знакома с некоторыми из этих офицеров? У тебя, я помню, было много знакомых.

Не отвечая ничего, Юдифь закрыла свое лицо обеими руками и испустила глубокий вздох. Гетти посмотрела на нее с изумлением, и догадываясь естественно, что сестра жалеет о ней, решилась ее утешить.

-- Не думай обо мне, милая Юдифь: я не страдаю. Конечно, я умру, да что за беда? Матушка и батюшка умерли еще прежде меня. Притом ты знаешь, что из всей нашей семьи обо мне всего меньше должно думать. Все меня забудут очень-скоро после того, как тело мое опустят в озеро.

-- Нет, сестрица, нет, нет! вскричала Юдифь в бурном порыве печали. - Я по-крайней-мере никогда тебя не забуду. О, как была бы я счастлива, еслиб сердце мое осталось так же чистым и невинным, как твое, милая сестрица!

До этой поры, капитан Уэрли стоял у дверей; прислонившись спиною к стене; по когда из груди Юдифи вырвался этот невольный порыв грусти и может-быть раскаяния, он удалился медленными шагами, с задумчивым видом, не обращая никакого внимания на молодого прапорщика, которому, между-тем, доктор делал перевязку.

-- Библия моя здесь, Юдифь; я ее не потеряла, сказала Гетти торжественным тоном: - но читать я не могу. Не знаю; что сделалось с моими глазами: ты представляешься мне вдали в каком-то тумане, и Генрих Марч покрыт туманом, и все вы туманны. Странно, я никак не воображала, чгоб Гэрри мог представиться моим глазам в таком тусклом виде. От-чего же я так дурно вижу, сестрица? Матушка всегда говорила, что мои глаза лучше, чем у всех вас. Да, ум я имела слабый, но зрение превосходное. Юдифь застонала опять, но на этот раз уже не воспоминания прошедшого вызвали её стон: она грустила о бедной сестре, умирающей в цвете лет, и в эту минуту готова была пожертвовать всем на свете для спасения её жизни. Напрасная готовность: она видела; что никакая сила не пробудит жизненной деятельности в этом теле, которое скоро сделается бездушным трупом - видела, и болезненный стон еще раз вырвался из её растерзанной груди. В эту минуту, увлекаемый каким-то тайным побуждением, капитан Уэрли опять вошел в комнату. Не останавливаясь, он подошел к постели умирающей. Гетти его заметила.

-- Не вы ли тот офицер, что прибыл сюда с Генрихом Марчем? спросила она, устремив на него свои потухающие взоры. - Если так, то мы обязаны благодарить вас: я ранена и умираю, но вы спасли жизнь других. Генрих Марч, вероятно, показывал вам дорогу и сказал, что мы очень нуждаемся в вашей помощи.

-- Известие об Ирокезах доставил нам индийский курьер из союзного племени, и я тотчас же получил приказ отправиться против них, отвечал капитан Уэрли, обрадовавшийся случаю облегчить свою душу дружеским рассказов.. - На дороге, к-счастию, мы встретили Генриха Марча, и он сделался нашим проводником по этим лесам. К-счастию также, мы скоро услышали несколько ружейных залпов, которые заставили нас ускорить свой марш, и прямо навели на то место, где присутствие наше было необходимо. Делоэр увидел нас в подзорную трубку, и вместе с своей женой оказал нам весьма - важные услуги. Словом, мисс Юдифь, все эти обстоятельства очень-много содействовали к счастливому окончанию нашей экспедиции.

-- Не говорите мне о счастии, милостивый государь, отвечала Юдифь, опершись лицом на свои руки. - Свет наполнен для меня одними бедствиями, и я не хотела бы слышать ни о ружьях, ни о солдатах, ни о людях.

-- Разве вы знакомы с моей сестрой? спросила Гетти прежде, чем капитан приготовился отвечать. - Как вы знаете, что ее зовут Юдифью? Она точно Юдифь, так же как я, младшая её сестра Гетти - дочь Томаса Гуттера.

-- Ради Бога, сестрица, не говори об этих-вещах! сказала Юдифь умоляющим тоном.

Гетти, по-видимому, была изумлена; но, привыкнув безусловно повиноваться, прекратила вопросы, неприятные для Юдифи. Она опустила глаза на Библию, которую крепко держала в своих руках, как купец, ухватившийся за свою шкатулку во время пожара. Теперь её мысль, оторванная от прошедших воспоминаний, обратилась исключительно на будущее.

-- Мы разстаемся ненадолго, Юдифь, сказала она своей сестре.

-- Как скоро ты умрешь, тебя похоронят в озере подле нашей матери.

-- О, если бы похоронили меня в эту минуту!

-- Нет, Юдифь, этого не может быть: лишь мертвый человек имеет право на похороны, и грешно хоронить тебя живую. Раз, впрочем, я думала и сама похоронить себя в озере, но Бог не допустил меня до такого прегрешения.

-- О, Боже мой! Не-уже-ли была у тебя подобная мысль! вскричала Юдифь в порыве величайшого изумления, так-как она знала, что каждое слово в устах её сестры было отголоском чистой правды.

мое прегрешение. Это случилось вскоре после смерти матушки, когда я увидела, что потеряла в ней единственного доброго друга, какой только у меня был на этом свете. Правда, покойный батюшка и ты, сестрица, были ко мне очень-снисходительны; но ужь я видела, что могу только обременять вас при своем слабом уме. Притом, вам обоим часто было стыдно, что живет в вашем семействе слабоумная девица. И то сказать, тяжело жить на свет, где каждый смотрит на тебя как на лишнюю и совсем безполезную. Вот почему я и хотела ужь заживо лечь подле матушки: в озере, думала я, будет мне лучше, чем в нашей хижине.

-- О, прости меня, милая сестрица! На коленях перед тобой умоляю, прости меня, если словом или делом я была причиной твоего отчаяния!

-- Встань, Юдифь; на коленях ты должна стоять перед Богом, а не передо мной. Вот и я думала точно так же, когда умирала матушка. Я припомнила все свои, слова, все поступки, все помышления, какие только могли ее оскорбить, и готова была цаловать её ноги, чтоб вымолить прощенье. Так, вероятно, и, всегда бывает, когда кто-нибудь умирает на наших глазах.. Впрочем, эти мысли, кажется, мне не приходили в голову, когда умирал батюшка.

Юдифь встала, закрыла лицо своим передником и заплакала. Последовало молчание, продолжавшееся слишком два часа. В это время капитан Уэрли несколько раз входил в комнату и уходил. На душе его лежало какое-то тяжелое бремя, и, казалось, он нигде не находил покою. Солдатам были отданы различные приказы, и они засуетились каждый за своим делом, особенно, когда поручик Крег, окончив свои печальные распоряжения на берегу, прислал спросить, что ему делать с частию отряда, бывшого под его распоряжением. Гетти заснула, и этим временем Чингачгук и Дирслэйер вышли из ковчега для взаимных совещаний. Часа через два, доктор вышел на платформу, и объявил с печальным видом, что бедная девушка быстро приближается к своей кончине. При этом известии, все, оставившие её комнату, опять поспешили на ковчег. Юдифь, отягченная тоскою, оставалась в бездействии, и только одна Вахта, при болезненном одре, исполняла все необходимые услуги, которые, повидимому, составляют исключительную принадлежность женщин. Гетти чувствовала всеобщее изнеможение; но не было заметно никакого ослабления в её душевных силах.

-- Не тужи обо мне, сестрица, сказала она слабым голосом: - сделай милость, не тужи. Скоро я увижу мать свою... о, да, я вижу ее и теперь. Вот она улыбается и зовет меня к себе. Милая, добрая матушка! Как скоро я умру, Бог отдаст мне ту долю разсудка, которой была я лишена на этом свете. Да, я верю, я чувствую, что ум мой проясняется, и душа, несвязанная оковами плоти, очистится от всех земных помышлений. И матушка найдет во мне подругу, достойную себя.

-- Уповаю на милость Божию, и без страха смотрю на будущее. Но что это все так потемнело вокруг меня? Не-уже-ли наступила ночь? Все вы покрылись густым туманом. Где же Вахта?

-- Я здесь: разве не видишь?

-- Нет, вижу, да только не могу различить, ты это, или Юдифь. Кажется, я долго не увижусь с тобой, любезная Вахта.

-- Что же делать, бедная Гетти? Ты счастлива будешь на небесах, в раю, потому-что ведь рай устроил Маниту не для одних только бледнолицых.

с своими женами. Бери в этом пример с белых людей, и будешь истинным мужем. Теперь, позовите ко мне Дирслэйера: пусть он подаст мне свою руку.

Дирслэйер подошел к постели, и с покорностию ребёнка исполнил желание умирающей девушки.

-- Я чувствую, Дирслэйер, сказала она: - что мы разстаемся не надолго. Эта мысль только сейчас пришла мне в голову, и я сама не знаю почему. Не знаешь ли ты?

-- Вероятно, Бог послал, вам эту мысль, добрая Гетти. Да, мы увидимся, но едва-ли скоро, и во всяком случае - в далекой стороне.

-- Не желаешь ли ты, Дирслэйер, чтоб тебя похоронили в этом озере? Скажи мне об этом откровенно.

между слабыми и сильными умами. Но для христианских душ устроена, говорят, такая страна, где нет ни рек, ни озер, ни лесов, хотя я не вижу причины, почему не могут быть разведены леса на том свете. Очень-вероятно, что тело мое будет погребено в лесу, и я надеюсь, что дух мой не слишком будет удален от вашей души.

-- Мудрено ты говоришь, Дирслэйер, и слабый мой ум не совсем понимает тебя; но я чувствую, по-крайней-мере, что мы точно увидимся на том свете. Где же моя сестра, и куда скрылись все вы. Ничего не вижу, кроме мрака. Не-уже-ли ночь так скоро наступила?

-- Я здесь, сестрица, подле тебя, сказала Юдифь: - и мои руки обнимают тебя. Что ты хочешь сказать мне, милая Гетти?

В эту минуту, Гетти совершенно потеряла свое зрение; но смерть, между-тем, не представляла ничего ужасного для этого создания, лишенного половинной доли умственных способностей. Она побледнела, как труп, но дышала свободно, и её голос, при некоторой слабости, был чист и ясен. При всем том, когда сестра предложила ей этот вопрос, едва заметная краска распространилась по её увядшим щекам. Одна только Юдифь заметила это нежное выражение женской чувстительности, и легко поняла мысль своей сестры.

Приложив уста к подушке своей сестры, Юдифь прошептала ей на ухо. - Гэрри здесь, моя милая Гетти, в этой комнате: позвать его к тебе?

запало в эту чистую и невинную душу. Юдифь заставила его взять руку умирающей, и в молчании ожидала последствий. Но Гетти тоже ничего не говорила;

-- Генрих Марч подле тебя, сестрица, сказала Юдифь: - и желает тебя слышать. Скажи ему что-нибудь, и пусть он уйдет на свое место.

-- Что же я скажу ему, Юдифь?

-- То, что внушит тебе твое чистое сердце, милая Гетти. Будь доверчивее к себе, и не бойся ничего.

-- Прощай, Генрих! проговорила Гетти, сжимая его руку. - Желаю тебе счастия и в этой и в будущей жизни, желаю от всей моей души!

Таинственное чувство, привлекавшее ее к этому молодому человеку, исчезло теперь навсегда и сменилось мыслями более возвышенными.

-- О чем ты думаешь, сестрица? спросила Юдифь едва слышным голосом. - Не желаешь ли еще чего-нибудь?

-- Я вижу матушку... она на озере... окружена светлыми ангелами... но где же мой отец? Его не видят мои глаза... и вас не видят... Прощай, Юдифь!

И с этим последним словом её дух оставил бренное тело. Так скончалась слабоумная девушка.