Лионель Линкольн, или Осада Бостона.
Глава IV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лионель Линкольн, или Осада Бостона. Глава IV (старая орфография)

Лионель Линкольн или Осада Бостона

Глава IV

Честное слово, вот хорошо упитанный человек.

Шекспир. «Король Генрих IV».

Солнце начинало бросать свои лучи на густой туман, разостлавшийся за ночь над поверхностью воды, когда Лионель взошел на Бикон-Гилльския высоты, чтобы посмотреть на свой родной город при первом проблеске дня. Сквозь туман видны были зеленые верхушки островов. Виднелся также еще обширный амфитеатр утесов, окружавших бухту. Впрочем, туман уже поднимался все выше и выше, то закрывая вход в прелестную долину, то обвиваясь легкими клубами вокруг колокольни, которая обозначала, что на этом месте стоит село.

Хотя горожане все уже проснулись, но везде в городе соблюдалась строгая тишина по случаю воскресенья.

Стоя на холме, Лионель любовался панорамой родного города.

По мере того, как расходился туман, выступали дома, утесы, башни, корабли. Многого он не мог припомнить, но многое узнавал. Из задумчивости его вывел чей-то неприятный, гнусавый голос, певший песню, из которой Лионель уловил некоторые слова:

Лионель пошел на голос и увидал Джоба Прэя, сидевлиого на деревянных ступеньках, крторые вели на вершину холма. Джоб колол орехи на краю доски и клал себе в рот зерна, а в промежутках пел вышеприведенную песню.

- Как же это вы, мистер Прэй, не соблюдаете воскресенья и с утра принялись за светское пение? - сказал Лионель.

- Петь никогда не грех что бы то ни было, псалмы ли, песни ли, - отвечал Джоб, не поднимая головы и не отрываяс от своего занятия. - Но для пения нужно подняться повыше, потому что у нас петь нельзя: всю долину заняли солдаты.

- A что вы имеете против солдат в долине?

- Из-за них коровам есть нечего и коровы не дають поэтому молока. Теперь весна, коровам пастбище пужно.

- Бедный мой Джоб, солдаты травы не едят, ваши рогатые и безрогие друзья могут пастись сколько угодно.

- Вот даже как! Боже, какая утонченная любовь к свободе! - засмеялся Лионель.

Джоб с предостережением покачал головой и сказал: - Не говорите ничего против свободы; а то будет нехорошо, если вас услышить Ралъф.

- Кто это Ральф? Где же он тут прячется?

- Он там, в тумане,- сказал Джоб, указывая пальцем на маячный столб, весь окутанный туманом.

Лионель посмотрел туда, но в первое время ничего не увидал. Потом, продолжая всматриваться, он разглядел сквозь туман того самого старика, с которым ехал на корабле. Старик был все в том же сером костюме, который очень подходил с туману и придавал наружности старика что-то воздушное и сверхъестественное. По мере того, как туман редел, Лионель замечал, что старик кидает по сторонам быстрые и тревожные взгляды. При этом он делал рукой нетерпеливые жесты, как будто пытаясь разсеять мглу, мешавшую ему видеть то, что он желал. Вдруг светлые солнечные лучи прорезали туман, раздвинули его и осветили разом всю фигуру старика. В тот же миг с его лица исчезло суровое, тревожное выражение; кроткая и грустная улыбка озарила черты, и он громко окликнул молодого офицера.

- Приходите сюда, Лионель Ликольн. Вы здесь услышите сведения, которые избавят вас от многих опасностей, если вы сумеете ими воспользоваться.

- Очень рад, что слышу ваш голос, - сказал Лионель, направляясь в ту сторону. - Окутанный туманом, вы были гпохожи на какого-то выходца с того света, - мне хотелось стать перед вами на колени и попросить вашего благословения.

- Это верно, что я выходец с того света. Почти все то, что могло бы меня интересовать в жизни, лежит в могиле, и свое земное странствование я продолжаю только потому. что я должен совершить одно большое дело, которого без меня никто не сделает. Тот свет, молодой человек, я вижк перед собой гораздо яснее, чем вы вот эту панораму, разстилающуюся у ваших ног. Там нет туманов, мешающих смотреть, нет иллюзии красок, нет никакого обмана чувств.

- Как вы счастливы, сэр, что имеете такую уверенность, достигнув последняго предела жизни, но я боюс, что за свою ревшмость провести вчерашнюю ночь в жилище юродивого вы плплатились неудобствами и безпокойством.

- Этот юродивый очень хороший юноша, - отвечал старик, ласково кладя руку на голову Джобу. - Мы с ним понимаем друг друга, маиор Линкольну, а это всего дороже для взаимных отношений.

- Я заметил уже, что есть один вопрос, на который вы смотрите с ним совершенно одинаково. Но помимо этого между вами, по моему, нет ровно ничего общого.

- Его умственные способности остановились в развитии еще в периоде детства, это верно, - отвечал старик. - Но каков конечный результат человеческих познаний? В чем он заключается? Он заключается в том, что мы узнаем, а сколько именно мы находимся во власти наших страстей? Тот, кто на опыте научился тушить этот вулкан, и тот, кого это пламя вы разу не обжигало - одинаково достойны друг друга и вполне могут считаться товарищами.

Лионель наклонил голову, выслушав такое смиренное мнение, и после небольшой паузы переменил разговор.

- Солнце уже дает себя чувствовать, - сказал он старику, - и когда разсеются последние пары, мы увидим те места, которые оба посещали в прежнее время.

- Найдем ли мы их такими, какими оставили? Или мы их увидим во власти чужестранца?

- Во всяком случае, не чужестранца, потому что мы все подданые одного короля. Мы все - одна семья, и он наш общий отец.

- Не стану вам на это возражать, что он очень плохой отец, - спокойно проговорил, старик. - Тот, кто занимаеть в настоящее время английский трон, менее ответствен, чем его советники, за те притеснения, которые приходится терпеть народу в его царствование.

- Сэр, если вы будете и дальше позволять себе такие-же намеки по поводу моего государя, я должен буду с вами разстаться. При английском офицере нельзя так легкомысленно отзыватъся о короле!

- Легкомысленно! - медленным темпом проговврял старик:- Воть уж именно легкомыслие неразлучно с седой головой и восьмидесятилетним возрастом. Но только вы ошибаетесь от излишняго усердия, молодой человек. Я сам живал в королевской атмосфере и умею отличать личность монарха от политики его правительства. Эта политика вызвала раздор в великом государстве и со временем лишит Георга III той земли, которая справедливо считается лучшим перлом в его короне.

- Сэр, я ухожу, - сказал Лионель. - Те идеи, которые вы так свободно высказывали на корабле: во время плавания сюда, не противоречили нашей конституции, а ваши теперешния слова черезчур подходят под понятие измены.

топор отделит мою годову от туловища, прикажите своим безжалостным гренадерам помучить меня хорошенько. Я так долго жил, что мне не грех уделить несколько мгновений палачам.

- Я думаю, сэр, что вы могли бы мне этого не говорить, - сказал Лиовель.

- Верно, и я иду даже дальние: забываю свою седину и прошу прощения. Но если бы вам, как мне, довелось изведать на себе весь ужас рабства, то вы бы сами стали особенно дорожить безценными благодеяниями свободы.

- Разве вы во время своих путешествий узнали рабство не только в смысле нарушения принципов, как вы выражаетесь, а еще и как-нибудь иначе?

- Узнал ли я рабство! - с горькой удыбкой воскликнул старик. - Да, молодой человек, я узнал его так, как не приведи Бог никому: и духом, и телом. Я жил месяцы, годы, слушая, как посторонние люди решают за меня, что мне есть и что пить и сколько мне нужно чего выдать на пропитапие, чтобы я не умер с голода. Посторонние люди делали оценку моих страданий, контролировали выражение моих печалей, посягали на единственное утешение, оставленное мне Богом…

- Где же это вы могли подвергаться такому обращению? Должно быть, вы тогда попали в руки к неверным варварам?

- Вы выразились совершенно правильно, молодой человек: к неверным, потому что они отрицают правила, преподанные нам божественным Искупителем; к варварам, потому что они способны обращаться, как со скотом, с человеком, одаренным душою и разумом.

- Отчего вы не приехали в Бостон и не рассказали обо всем этом народу в Фуннель-Голле? - воскликнул Джоб. - Тогда бы этого так не оставили.

- Дитя мое, я бы охотно это сделал, если бы мог, но на их стороне была сила. Они держали меня в своей власти, как демоны.

Лионель хотел что-то сказать по этому поводу, но в это время его окликнул кто-то, поднимавшийся на холм по другому склону. При первом же звуке этого голоса старик встал и быстро ушел прочь вместе с Джобом. В тумане их скоро стало не видно обоих.

- Наконец-то, я вас вижу, Лионель! - воскликнул новопришедший, появляясь на холме. - Какого чорта вы здесь делаете так рано и среди облаков? До вас и не долезешь. Уж я взбирался, взбирался… И рад же я вам, дорогой Лионель, ужасно рад. Мы знали, что вы должны приехать с первым корабдем. Сегодня утром возвращаюсь с ученья и вижу: два лакея в зеленых ливреях идут и ведут каждый по лошади. Ливреи я сеичас же узнал - чьи оне, а с лошадьми надеюсь потом свести короткое знакомство. Спрашиваю одного из слуг: «Чьи вы люди?..» Он мне отвечает: «Майора Линкольна из Рэвенсклиффа, сэр!» - и таким тоном, точно он состоит на службе у самого короля. Удивительно важные делаются слуги господ, имеющих десять тысяч фунтов стерлинтов годового дохода. Задайте такой же вопрос моему лакею - он вам ответит просто: «Капитана Польварта 47го полка», и больше ничего. Каналья и не подумает при этом упомянуть, что на земле существует местечко, называющееся Польварт-Голль.

Вся эта тирада сказана была одним духом, но после нея капитан Польварт запыхался и долго не мог ничего больше сказать. Этой паузой воспользовался Лионель, чтобы пожать ему руку и выразить также и со своей стороны удовольствие по поводу приятной встречи.

- Вот уж никак не думал вас здесь встретить, - сказал он. - Я предполагал, что вы встаете с постели не раньше девяти или десяти часов, и собирался узнать ваш адрес и пойти к вам к первому, а уж потом представиться по начальству.

- За неожиданную встречу со мной вы должны поблагодарить его превосходительство достопочтенного Томаса Гэджа, здешняго военного губерпатора, вице-адмирада, и проч., и проч., как он пишет в своим прокламациях, хотя он столько же, в сущности, губернатор, сколько хозяин ваших лошадей, которых вы привезли с собой сюда.

- A почему я его должен благодарить за нашу встречу?

- Почему? A вы поглядите кругом. Что вы видите? Один туман, да? Больше ничего? Само собой разумеется, что такой тучный человек, как я, и притом страдающий одышкой, не пошел бы сюда ни свет, ни заря любоваться туманом. Чего я здесь не видал? Ну, вот, а достопочтенный Томас, губернатор, вице-адмирал и прочая, приказал нам сегодня быть всем под ружьем на восходе солнца,

- По-моему, для военного это вовсе не трудно, а для вас, при вашей комилекции даже очень полезно, - возразил Лионель.- A я опять гляжу на вас и удивляюсь: что это на вас за форма? Неужели вы перешли в легкую пехоту?

- A почему бы мне и не служить в леткой пехоте? - с очень серьезным видом отвечал капитан. - Чем эта форма плоха дда меня? Правда, для этого рода оружия я несколько тучен, но ростом подхожу в самый раз: пять футов и десять линий. Я вижу, вам смешно, Лионель. Смейтесь, пожалуйста, сколько вам утодно. Я за последние три дня привык, что надо мной все. смеются.

- Что же вас заставило перейти в легкую пехоту?

- Видите ли, мой друг, я влюбился.

- Это меня удивляет.

- Кто же бы это мог внушить такое сильное чувство капитану 47-го полка Питеру Польварту из Польварт-Голля? Должно быть, какая-нибудь необыкновенная женщина.

- Прелестная женщина, майор Линкольн. Вся точно точеная. Когда она в задумчивости, она ходига важно, точно тетерев, а когда побежит, так точно куропатка. В спокойном положении она похожа на вкусное, сочное блюдо дичи… Вы ведь знаете, какой я гастроном, потому и сравнения у меня такия.

- Вы мне так аппетитно расписали наружность этой особы, что я загорелся желанием познакомитвся с её нравственными качествами.

- Её нравственные качества еще выше наружных. Во первых, она умна. Во-вторых, она чертовски смела. Наконец, она едва-ли не самая крамольная из всех бостонок по отношению к короля Георгу III.

- Несколько странная рекомендация в устах офицера его величества.

- Ничего, это вроде острого соуса, придающого пикантность блюду. У нея характер едкий, у меня мягкий - это выйдет очень удачная комбинация.

- Не возьму на себя смелости оспаривать качества подобной особы, - сказал Лионель, - но каковы её отношения к легкой пехоте? Не принадлежит ли она сама к легкому роду оружия среди своего пола?

- Извините меня, майор Линкольн, но по этому поводу я шутить не могу. Мисс Дэнфорт принадлежит к одной из лучших фамилий в Бостоне.

- Мисс Дэнфорт! Но ведь не про Агнесу же вы говорите?

- Как раз про нее! - воскликнул изумленный Польварт.- A вы как ее знаете?

- Она мне родня, кузина, и мы живем в одвом доме. Мистрисс Лечмер нам с ней приходится двоюродной бабкой. Добрая леди непременно пожелала, чтобы я поместился в её доме на Тремонт-Стрите.

я решился остановить еe.

- Для этого вам стоило только сделать так, чгобы вы казались потоньше.

- А' азве я не кажусь тоньше в этой форме? Но я ее надел не только по этой причине. Скажу вам на ухо по секрету: тут у нас недавно случилась грязная история, в которой 47-й полк не приобрел себе новых лавров. Одного здешняго жителя обмазали дегтем и вываляли в перьях.

- Я слышал уже об этой истории, - сказал Лионел, - и говорягь, будто солдаты берут пример с своего командира.

- Шш!.. Это сюжет щекотливый. Как бы то ни было, на полковника из-за этой истории стали коситься, в особенности женщины. Нас теперь все избегают. Делается исключение только для меня - за мой характер. Надо вам сказать Лионель, что у меня в Бостоне масса приятелей. И вот мне удалось теперь перейти из тяжелой пехоты в легкую:

- Вы правы только наполовину. Вот ужед есять леть янки волнуются, говорят речи, принимают резолюции, но ни к чему не приступают. Прежде, бывало, когда колонисты oстaнутся недовольны новым налогом, или каким-нибудь распоряжением, они сразу взбунтуются, мы помчимся на них с саблями наголо - и все утихает. Теперь не то. Теперь признаки гораздо тревожнее. Никто не бунтует, но все держатся за принципы. Ради принципа население отказывается от употребления в пищу многих продуктов, к которым оно привыкло, но которые обложены несимпатичным налогом. Женщины перестали пить чай, мужчины бросили рыбную ловлю и охоту. На всем бостонском рынке не найдешь теперь ни одной дикой утки - и все из-за этого билля о Бостонском порте. Упорство жителей растет с каждым днем. К счастью, однако, если дело дойдет до боя, то мы настолько сильны, что можем пробиться в такой пункт, где провиант будет в изобилии. Кроме того, к нам должны сюда прибыть и еще подкрепления.

- До боя не дай Бог, чтобы дошло, - заметил майор Лионель. - Мы будем здесь осаждены.

- Осаждены! Этого еще не доставало! - воскликнуд в тревоге Польварт. - Не дай Бог такого бедствия. Мы и теперь уже питаемся здесь очень плохо, а тогда и вовсе с голода умрем. Только нет, Лионель, этого не может быть. Где им! Эти скороспелые солдаты, эти неуклюжие милиционеры - да разве они посмеют атаковать четыре тысячи англичан, которых вдобавок поддерживает флот? Ведь четыре тысячи! А когда прибудут назначенные новые полки, то нас будет восемь тысяч.

что его величество смотрел на меня особенно пристально, как бы припоминая два моих голосования в парламенте по поводу здешних раздоров.

- Нет, я в этом случае поддержал министерство. Бостонцы сами вызвали эту меру своим поведением. В парламенте не было об этом двух мнений.

- Счастливец вы, майор Линкольн, как я на вась погляжу, - сказал капитан Польварт. - В двадцати пять лет - и уже кресло в парламенте! Вот бы мне чего всегда хотелось… Ведь это легко сказать: член парламента!.. Одно название чего стоит… Скажите, ведь от вашего местечка полагается два кресла. Кто же теперь вторым членом, кроме вас?

- Пожалуйста, не будемте об этом говорить, - тихо сказал Лионель. - Кресло занято лицом, которому бы совсем не следовало на нем сидеть. Однако, пойдемте, капитан. Мне хочется повидаться с товарищами, прежде чем в церквах начнется воскресдый звон.

Они спустились с холма, вышли на площадь и сейчас же были окружены офицерами своего полка.