Лионель Линкольн, или Осада Бостона.
Глава XIX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лионель Линкольн, или Осада Бостона. Глава XIX (старая орфография)

Лионель Линкольн или Осада Бостона

Глава XIX

Богу не угодно, чтобы человек взбирался на небо посредством человеческой мудрости.

Коупер.

Умеренное движение и живительный чистый воздух конца зимы быстро возстановили силы раненого. В виду слабости Лионеля и своей собственной одноногости Польварт пренебрег армейскими насмешками и приобрел себе дешевый и удобный экипаж, который был в доброе старое время в большом ходу в колениях при общей их непритязательности, Экипаж этот так и назывался попросту томпонг. Запрягать в него стали одну из верховых лошадей Лионеля, которую пришлось довольно долго учить, чтобы она ходила в запряжке. С тех и два друга каждый день аккуратно катались по улицам и окрестностям города или разъезжали с визитами к знакомым и к товарищам, таким же раненым, как и они. Сесиль и Агнеса иногда ездили с ними, но Агнеса всякий раз хмурилась, когда попадался навстречу кто-нибуд из королевских офицеров. Мисс Дайнвор держала себя гораздо миролюбивее, и за это ей всегда попадало от кузины, когда оне оставались вдвоем.

- Мне кажется, Сесиль, вы совершенно забываете о наших бедных соотечественниках, как они страдают в своих жалких жилищах за городом, иначе вы бы не расточали так щедро своих любезностей перед этими армейцами, - сказала ей однажды с большим неудовольствием мисс Дэнфорт, возвратившись с одной из таких прогулок. - Если бы перед вами явился сам главнокомандующий нашей армией, вы бы не могли подарить ему улыбку, очаровательнее той, которой вы наградили сегодня этого сэра Дигби Дента.

- Про свою улыбку я говорить ничего не буду, моя серьезная кузина, но этот сэр Дигби Дент - титулованный джентльмен.

- Джентльмен! Все англичане, на которых красный мундир и эполеты считают себя джентльменами и задирают в колониях нос.

- Я сама разсчитываю со-временем на титул леди и не вижу причины быть невежливой с человеком своего круга.

- Сесиль Дайнвор! - воскликнула Агнеса, сверкнув глазами и женским инстинктом угадывая, на что намекает её кузина. - Не каждый англичанин - Лионель Линкольн.

- Маиор Линкольн даже и не англичанин, - возразила Сесиль, краснея и улыбаясь.- A вот капитан Польварт - тот, действительно, англичанин.

- О, фи! Этот человек жестоко поплатился за свою ошибку и внушает теперь только сожаление.

- От сожаления один шаг до другого, более нежного чувства, и тогда вы начнете относиться снисходительнее и к другим людям из той же категории.

- Это ко мне не относится. Я могу человека жалеть и в го же время оставаться верной своим принципам.

- Настанет для вас такая минута.

- Никогда! - с жаром воскликнула Агнеса и, сообразив, что хватила через край, прибавила:- Во всяком случае на этом человеке не будет красного мундира.

Сесиль только улыбнулась…

Между тем осада города продолжалась. Впрочем, по существу это была не осада, а только блокада. У американцев, несмотря на захват ими нескольких кораблей и двух фортов на канадской границе, было слишком еще мало военных припасов, чтобы они могли себе позволить роскошь обстрела города. С другой стороны и англичане не забыли, как дорого обошлась им Бенкер-Гилльская победа, и не решалис на вылазку. Впрочем, пушечные выстрелы по временам раздавались, так что к ним успели привыкнуть даже дамския уши.

Прошло еще две недели. В одно прекрасное утро Польварть, по обыкновению, лихо подкатил в томпонге к подъезду дома мистрисс Лечмер, и через несколько минут его деревяшка застучала по коридору, где уже была в сборе остальная компания. Обе прелестные кузины стояли, закутанные в меха так, что видны были только кружевные воротнички, а Лионель принимал на свои плечи шинель из рук Меритона.

Агнеса, ваши глаза сегодня смертоубийственны. Если Гоу желает, чтобы его солдаты были целы, он должен их беречь от вас и не пускать вас в свой латерь.

Глаза Агнесы Дэнфорт сверкали, когда он это говорил, но как только они упали на его деревянную ногу, их взгляд сейчас же смягчился.

- Пусть он лучше сам себя бережет, - сказала она. - Я знаю его слабость.

- Хоть бы раз она сказала мне какую-нибудь колкость с тех пор, как меня вынесля из битвы с оторванной ногой. Жалеет! Щадит! - проговорил Польварт вполголоса Лионелю. - Мы куда же - в церковь едем? - прибавил он.

Ллонель нерешительно подал другу листок бумаги.

- Что такое? - спросил Польварт и прочитал: «Два офицера, раненые в последнем сражении, желают поблагодарить Бога за исцеление».

- Гм! - произнес Польварт. - Два офицера! Один - вы, это я понимаю. A другой кто?

- Я думаю, что мой старый товарищ по школьной скамье.

- Я? - вскричал Польварт, невольно поднимая деревянную ногу и глядя на нее. - Разве вы полагаете, Лионель, что лишиться ноги - это такое счастье, за которое благодарят?

- Могло случиться и хуже.

- Хуже? То есть, лишиться обеих ног? Тогда была бы, по крайности, симметрия.

- У вас есть мать, - продолжал, как будто не слушая, Лионель. - Я уверен, что она помолится, радуясь, что вам это сражение не обошлось дороже.

Польварт три раза кашлянул, поднес руку ко дбу и к глазам, поглядел на уцелевшую ногу и сказал не без волнения в голосе:

- Да, вы правы. Мать не перестанет любить своего сына даже тогда, когда от него останется почти одна окрошка. Прекрасному полу доступно такое великодушное чувство только в известном возрасте, уже после сорока лет. Молодые девушки любят грацию и симметрию.

- Так вы согласны, чтобы Меритон подал эту записку в таком виде, как вы ее прочли?

- Конечно, конечно. Ведь со мной могло случиться то же, что с бедным Мэком. Да, подайте записку от двоих. Одно колено у меня все-таки найдется, чтобы встать на молитву.

Лионель кивнул головой, а капитан повернулся к мисс Дэнфорт и подал ей руку, чтобы вести ее к экипажу. Сесиль взяла под руку майора Линкольна, и все четверо пошли садиться в томпонг.

Это было второе воскресенье по выздоровлении Лионеля. В первое он еще не мог выехать в церковь, потому что был слаб, так что только теперь имел возможность заметить, насколько опустел Бостон. Одни из жителей выбрались из города тайком, другие по полученным пропускам от главнокомандующого, так что в городе было теперь меньше жителей, чем военных.

Подъезжая к королевской церкви, Лионель и его спутники обратили внимание, что военные идут по улице группами, громко разговаривают и хохочут, скандализируя этим горожан, которые шли, напротив, с подобающей степенностью и торжественвостью. Это Лионелю не понравилось. Когда великолепный экипаж остановился у церкви, человек шесть офицеров бросились ке дамам, чтобы помочь им выйти и чтобы превести их через обледенелую паперть. Агнеса холодно отклонила услуги и с двусмысленной улыбкой сказала одному юному офицерику, особенно усердно желавшему ей помочь:

- Мы у себя дома привыкли к климату и отлично умеем ходить по льду. Это опасно только для иностранцев.

Сесиль не была так резка, но и она отклонила предложенную офицерами помощь и прошла в церковь одна. За ними прошли Польварт и Лионель, здороваясь на-ходу с некоторыми товарищами, толпившимися в притворе храма.

Заиграл орган. Группы разговаривающих разошлись, вспомнив, наконец, зачем они тут. Вдруг раздался голос, говоривший в нос и нараспев:

- Горе вам, фарисеи, ибо вы возлюбили председания в синагогах!

Лионель сейчас же узнал этот голос. Он обернулся и в одной из ниш, проделанных в стене, увидал Джоба Прэя, который стоял в ней точно статуя.

- Когда ты, наконец, научишься осторожности? - воскликнул Лионель. - Неужели ты не боишься нашего гнева?

Юродивый не обратил никакого внимания на эти слова. Он был очень бледен и худ и одет грязнее и неряшливее обыкновенного. Не глядя на окружающих, он продолжал:

- Горе вам, ибо сами не входите и другим не даете войти.

- Дурак, да ты оглох, что ли? - воскликнул Лионель. Юродивый взглянул в его сторону, и Лионель даже вздрогнул от его взгляда: в нем светилось дикое вдохновение.

- Кто скажет брату своему: рака, тот подлежит синедриону, а кто назовет его безумным, подлежит геенне огневной.

На Лионеля внезапно подействовал вдохновенный вид, с которым юродивый произнес эти евангельския слова, но скоро это прошло, и молодой человек дотронулся до него слегка концом своей палки, приказывая ему выйти за ним.

- Джоб - пророк, - сказал юродивый, и как нарочно в ту же минуту лицо его приняло обычное идиотическое выражение. - Не хорошо бить пророка. - Евреи убивали своих пророков, побивали их камнями.

- Делай, что тебе говорят. Или ты хочешь дождаться, чтобы солдаты добрались до тебя и отдули? Уходи отсюда. Приходи ко мне, когда служба отойдет, я велю одеть тебя в приличное платье, а то ведь на тебе лохмотья, срам смотрет.

- Разве вы никогда не читали хорошей книги? Там сказано: не заботьтесь о том, что вам есть и что пить или во что одеться, ибо всего этого ищут язычники. Старуха Нэб говорит, что когда Джоб умрет, то он пойдет прямо в рай, потому что на земле у него нет ни пищи, ни одежды. Короли носят короны с алмазами, но короли пойдут в преисподнюю.

Идиот замолчал, присел в нише и принялся играть пальцами. Лионель в это время отвернулся, услыхав звон сабель, волочащнхся по земле, и увидал перед собой несколько человек высших офицеров. То был сам главнокомандующий со своим штабом. Они остановились и слушали болтовню Джоба. Майор Линкольн вытянулся и отдал честь, при чем заметил, что у главнокомандующого сильно нахмурены брови.

- Что это за странный субъект? - спросил Гоу. - Как он смеет так непочтительно выражаться о сильных земли?

- Это юродивый, ваше превосходительство, - объяснил Линкольн. - Этот субъект совершенно лишен разсудка. Он ведь не понимает, что говорит, и совершенно не отдает себе отчета, кого он перед собой видить.

- Но ведь это очень опасная пропаганда, - сказал главнокомандующий. - В невеждах она легко может подорвать верность к королю. Можете ли вы, майор Линкольн, поручиться мне за лойяльность вашего странного знакомого?

Лионель хотел уже ответить довольно резко, но сопровождавший Гоу генерал Бергойн не дал ему на это времени.

- Клянусь крыльями Меркурия, которые у него, говорят, в пятках, - воскликнул он с громким смехом, - я это чучело узнаю! Не правда ли, маиор Линкольн, ведь это он полетел тогда с Коппс-Гилля вниз, когда шло сражение при Бридс-Гилле? Этот самый субъект?

Бергойн, бывший с генералом под-руку, слегка потянул его вперед, как бы показывая этим, что ему совсем не пристало заниматься таким ничтожеством, но заметив, что генерал все еще хмурился и видимо колебался, он прибавял:

- Несчастный идиот тогда же вдвойне поплатился за свое дурачество: во-первых, свалился с высоты пятидесяти футов, во-вторых, видел победу королевских войск. Я полагаю, что этого наказания для дурака вполне достаточно.

Гоу уступил давлению Бергойна и с полуиронической улыбкой обратился к Линкольну, говоря:

- Все-таки, майор Линкольн, вы позаботьтесь, чтобы ваш знакомый был осторожнее. Таких речей нельзя допускать в осажденном городе. Вы, я думаю, сами понимаете, что значит осадное положение, так что я считаю лишним вам это объяснять… Однако, войдемте в церковь, господа, а то нас там уже, наверное, ждут.

ответил на приветствие генерала-соперника и вошел в церковь. Бергойн отстал от него, подлетел к Клинтону и с обычным присутствием духа успел сказать ему несколько льстивых слов по поводу события того дня, с которого зародилась к Клинтону неприязнь в главнокомандующем, так много ему обязанном за своевременную помощь. Клинтон поддался лести и вошел в церковь с самодовольным чувством вместо подобающого христианину смирения. За ним последовали все его адъютанты, секретари и офицеры. Лионель остался опять наедине с идиотом.

Джоб с самого появления главнокомандующого замер в совершенной неподвижности. Глаза его смотрели в одну точку, но не видели ничего. Нижняя челюсть отвисла, придавая его лицу в полном смысле идиотский вид. Всякий сказал бы, что это человек выродившийся, лишенный малейшого проблеска разсудка. Но как только замолкли шаги последняго офицера, идиот успокоился, перестал бояться, встал на ноги и сказал тихо, но с важностью:

- Шел бы он на Проспект, там ему пропишут, что такое закон.

- Упрямый, сбитый с толку дурак! - крикнул Лионель, без церемонии вытаскивая его из ниши. Ты непременно хочешь докричаться до того, чтобы тебя вс полки запороли до смерти?

- Вы обещали Джобу, что гренадеры не будут его трогать, а Джоб взялся за это ходить по вашим поручениям.

- Кстати, из них теперь осталась только половина, а прочие все перебиты. Джоб слышал, как один из них, самый громадный, ревел, точно настоящий лев: «Ура, королевский ирландский полк»! Но Джоб приложидся из ружья и выстрелил в него.

- Несчастный! - вскричал Лионель, отшатнувшись от юродивого. - На твоих руках кровь Мэк-Фюза!

- На руках? - не смущаясь, повторил идиот. - Я до него руками не дотрагивался. Он преспокойно издох, как собака, на том месте, где упал.

Лионель совершенно растерялся и стоял в страшном смущении. В это время он услыхал, по стуку деревяшки, что к нему подходит Польварт. Дрожащим от волнения голосом он сказал юродивому:

… скажи Меритону, чтобы он хорошенько затопил у меня камин.

Джоб тронулся было с места, но сейчас же остановился, поднял глаза на майора и жалобным, умоляющим голосом проговорил:

- Джоб совсем закоченел от холода. У старухи Нэб и у Джоба ничего нет дров и достать нельзя: все забирают солдаты. Позвольте Джобу погреться у вас немного.

Лионель позволил кивком головы и направился к другу. Он сразу догадался, что Польварт слышал если не весь разговор, то во всяком случае часть, и что это на него сильно подействовало.

- Что он такое говорил про Мэк-Фюза? - спросил Польварт, глядя вслед идиоту, который шел по улице, покрытой снегом и льдом.

- Я был там и ушел… Этому юродивому вы оказываете свое покровительство, но я боюсь, не черезчур ли вы уж к нему снисходительны. Явился же я сюда по поручению пары чудных голубых глаз, которые вот уже целых полчаса спрашивают у каждого входящого в церковь, почему так долго нет майора Линкольна.

Лионель поблагодарил, принудил себя улыбнуться и вошел с другом в церковь, где занял с ним место на скамье мистрисс Лечмер. Нашедшее на него молитвенное настроение отвлекло его мысли от Джоба и прочих неприятностей. Он слышал окодо себя прерывистое, тяжелое дыхание любимой девушки, стоявшей на коленях в то время, как пастор читал относившияся к нему лично молитвы, и сам невольно переполнялся чувством признательности к небу. На него сошло приятное успокоение, умиление. Что касается Польварта, то он далеко не получил от молитвы такого утешения, как его друг, а когда ему пришлось вставать с колен, он раскашлялся на всю церковь и так настучал и нагремел своей дервевяшкой, что обратил на себя внимание решительно всех молящихся.

Пастор оказался человеком с большим тактом и не стал утомлять внимания генералитета образцами своего красноречия. Одна минута ушла на произнесение священного текста с достодолжным выражением. Три минуты на вступление. Десять минут потребовалось на изложение двух основных пунктов проповеди и четыре с половиной минуты на заключение. У всей паствы были довольные лица: очевидно проповедь понравилась и краткостью, и ортодоксальным содержанием.

Когда все подходили благодарить пастора и пожимали ему руку, Польварт, расхваливая во всех отношениях его проповедь, между прочим откровенно признал за ней и то достоинство, что она была восхитительно коротка.