Лионель Линкольн, или Осада Бостона.
Глава XXII

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Купер Д. Ф.
Категории:Роман, Приключения

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лионель Линкольн, или Осада Бостона. Глава XXII (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

Лионель Линкольн или Осада Бостона

Глава XXII

Удались! Ты слишком похож на духа Банко!
Шекспир. «Макбет».

Войдя в королевскую церковь, Лионель с удовольствием заметил, что в ней не холодно, что она еще не успела остыть после воскресных служб. Джоб развел новый огонь в печах, зная, где лежат дрова. От фонаря зажгли свечи, и церковь осветилась. Когда все приготовления были окончены, Лионель сел на скамейку, а Джоб пристроился у одной из затопленных им печей и крепко заснул под влиянием охватившого его тепла после испытаиного им сильного холода.

Мысли Лионеля были в каком-то разброде. Как ни старался он их собрать, ничего не выходило. Он встал, подошел к окну, посмотрел на улицу, по которой мела метель, и вернулся на прежнее место. При мерцании свечей ему везде мерещились какие-то странные тени, и было жутко. Он снова встал и обошел всю церковь, заглянул за каждую колонну. Никого нигде не было. Только его собственные шаги с глухой гулкостью раздавались на всю церковь.

Лионель вернулся к печке и, желая услыхать хоть чей-нибудь человеческий голос, дотронулся до Джоба ногой, чтобы разбудить его. Тот сейчас же проснулся, как человек с издерганными нервами,

- Ты сегодня какой-то кислый, Джоб, - сказал Лионель, стараясь скрыть свою слабость под маской веселости. - Что же ты не спросишь, зачем я сюда пришел?

- Бостонцы любят свои храмы, - отвечал юродивый.

- Но по ночам они больше любят все-таки свои постели.

- Джоб любит есть и любит тепло.

- И поспать любит, как видно.

- Да. Спать хорошо. Джоб не чувствует голода, когда спит.

Лионель помолчал, тронутый этим наивным безсознательным выражением со стороны Джоба своих страданий. Потом он продолжал:

- Я жду сюда пастора, двух дам и капитана Польварта.

- Я дюблю капитана Польварта. У нето всегда много съестного.

- Ты только и думаешь об еде.

- Бог создал голод. Он создал и пищу. Но кородь всю пищу отдает своим прожорливым красномундирникам.

- Слушай внимательно, что я тебе буду говорить. Одна из дам, которые сюда приедут, мисс Дайнвор. Ты знаешь мисс Дайнвор? Красавицу?

Красота мисс Дайнвор не имела никакой цены в глазах юродивого. Он апатично глядел на Лионеля.

- Знаю. Мистрисс Лечмер её бабушка…

Это обстоятельство было в глазах Лионеля наименьшей рекомендацией для Сесили. Он помолчал и сказал:

- Дело не в том, кто её бабушка, а в том, что она сегодня сделается моей женой. Ты будешь свидетелем нашего брака, потом загасишь свечи, закроешь печи и отнесешь ключ от церкви доктору Ляйтерджи. Завтра утром придешь ко мне и получишь от меня вознаграждение.

Юродивый вдруг встал, принял какой-то странно-важный вид и проговорил:

- Стало быть, майор Линкольн жеиится и пригдашает меня к себе на свадьбу? Теперь Нэб сколько угодно может проповедовать против гордости и тщеславия. Теперь она, что ни говори, а кровь есть кровь, и плоть есть плоть.

В глазах юродивого мелькнул при этом проблеск разсудка, так что Лионель попросил, чтобы он объяснил свои сюва. Но мысли юродивого сейчас же опять вошли в свои тесные рамки, и он не отвечал ничего. В это время у входа в церковь послышался шум. Отворилась дверь, и вошел доктор Ляйтерджи, закутанный в плащ и весь занесенный снегом. Лионель встретил его и провел к тому месту, где сам сидел у печки. Доктор Ляйтерджи раскутался, осмотрелся кругом и одобрил сделанные Лионелем приготовиения.

- Я удивляюсь, сэр, отчего они не едут, - сказал майор Линкольн. - Им бы уже пора. На моих часах десять часов, а здешние еще не били. Я, по крайней мере, не слыхал.

- Публичные часы теперь все неверно ходят, - отвечал пастор. - На них действует холод. Скажу вам, майор Линкольн, я не разделяю пуританского взгляда на религию. Пуритане видят в религии что-то мрачное, зловещее. Напротив, религия должна быть жизнерадостна. Наша бедная природа подвержена такому множеству всяких зол и бед, что мы просто обязаны пользоваться каждым удобным случаем поймать себе счастье. Это наш долг.

- Грех не может сделать счастливым человека падшого, - раздался вдруг глухой голос, точно выходивший из печки.

- Что? Что вы сказали, майор Линкольн? Какая мрачная мысль для человека, собирающагося венчаться! - сказал пастор, озираясь по сторонам.

- Это один бедный юноша, которого я привел с собой, чтобы он помог мне зажечь здесь свет, - отвечал Лионель. - Он повторяет изречения своей матери, сэр, вот и все.

Доктор Ляйтерджи разглядел Джоба, притаившагося за печкой, и сказал с презрительной усмешкой:

- Я знаю этого мальчика, сэр. Он напичкан всевозможными текстами и даже пускается в религиозные споры. Его слабый от природы разсудок, вместо того, чтобы развивать, еще в детстве, окончательно забили всеми этими тонкостями.

Лионель нетерпеливо подошел к окну, поглядел в него и воскликнул:

- Боже мой! Хоть бы приезжали скорее!

Вдруг он увидал сани, ехавшия по совершенно пустой улице, радостно вскрикнул и побежал встречать невесту. Пастор взял свечку, прошел в алтарь, облачился, зажег все остальные свечи и с открытой книгой в руках стал ждати брачущихся. Джоб остановился в сторонке, в тени, и с детски-почтительным страхом глядел на внушительную фигуру пастора в облачении.

Из менее освещенной части церкви медленно подходила к алтарю небольшая группа лиц. Впереди шла Сесиль под-руку с Лионелем. Верхнюю теплую одежду она сняла с себя в притворе и осталась в одном платье. Оно было белое атласное, сшитое по моде, с такой же мантильей на дорогом меху и обшитой мехом. Верх платья был отделан двумя рядами кружев. Все было очень просто для такого торжественного случая и в то же время замечательно изящно. Сама невеста в этом туалете была чудно-хороша.

Подходя к священнику, Сесиль грациозно сбросила с себя мантилью, повесив ее на решетку, и приблизилась с Лионелем к алтарю. При входе в церковь она едва держалась на ногахь, опираясь на руку Лионеля, но теперь её шаги сделались тверже. Щеки её были бледны от волнения, но глаза светились нежностью к жениху. Из двух брачущихся она была если не спокойнее, то сосредоточеннее своего жениха; Лионель же никак не мог собрать своих мыслей, был очень разсеян и все чего-то озирался, как будто опасаясь, что из темноты вдруг появится что-нибудь страшное.

торжественностью поздняго часа и необычайностью обстановки среди абсолютно пустой церкви. Увещание, предшествующее моменту благословения брака, он прочитал с особенно елейным выражением, делая длинные и частые паузы, но когда дошла очередь до слов: «Не знает ли кто какого-нибудь законного препятствия? Если знает, пусть говорит теперь же, или пусть уж не говорит никогда!» - эти слова доктор Ляйтерджи произнес громко, на всю церковь, и обвел ее при этом глазами, стараясь заглянуть во все углы. Все присутствующие направили свои взгляды туда же, куда и он, как будто допуская возможность, что может раздаться протестующий голос.

Ответом было безмолвие. Взоры всех снова обратились на алтарь. В эту минуту посредине верхней галлереи появилась чья-то огромная тень, поднялась до потолка и, приняв колоссальные размеры, казалось, начала реять над новобрачными, подобно гению зла.

Тень снова поднялась, и теперь можно было разсмотреть, что она представляла собой человеческую фигуру чудовищных размеров. Черты лица, казалось, выражали сильное волнение, губы раскрывались и произносили беззвучные слова, предназначавшияся не для земных ушей. Вдруг фигура подняла руки над изумленными новобрачными и скрестила их в виде благословления. После того видение исчезло. На своде и на стенах церкви не осталось более никакой тени.

В третий раз озадаченный священник произнес торжественную формулу о неимении препятствий к браку, и взоры всех устремиллсь к тому месту, где появлялась тень. Но тень больше не появлялась. Подождав несколько секунд, доктор Ляйтерджи продолжал службу, но голос его при этом заметно был не так тверд, как обыкновенно.

подал меховую мантилью бледной и дрожащей Сесили, а она, вместо того, чтобы поблагодарить его улыбкой, кинула тревожный взгляд вверх на свод. Даже Польварт онемел совершенно, а Агнеса позабыла поздравить кузину и пожелать ей счастья.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница