Лионель Линкольн, или Осада Бостона.
Глава XXXI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лионель Линкольн, или Осада Бостона. Глава XXXI (старая орфография)

Лионель Линкольн или Осада Бостона

Глава XXXI

Шекспир. «Ромео и Юлия».

- Ах, Линкольн, Линкольн! - вскричала Сесиль, плача и вырываясь из рук нежно ее обхватившого мужа. - В какую минуту вы меня покинули!

- И как же я был за это наказан, Сесиль! Ночь безумия! Потом - утро раскаяния! Я тут еще сильнее почувствовад, какие узы нас связыкают… Если только мое безумие не разорвало их навсегда…

- Я поняла вас теперь, легкомысленный человек, и постараюсь опутать вас такими сетями, какие только может сплести для мужчины женщина. Лионель, если вы меня вправду любите, как я готова верить, то забудемте прошлое. Не будемте его вспоминать. Я не хочу спрашивать у вас никаких объяснений. Вас обманули, и по вашим глазам я вижу, что вы теперь опомнились. Поговорим о вас самих. Почему вас сторожат здесь скорее, как преступника, чем как королевского офицера?

- Действительно, я нахожусь под усиленным присмотром.

- Как бы попали к ним во власть? Как они смеють злоупотреблять до такой степени своим преимуществом?

- Это очень понятно. Разсчитывая, что вьюга… Помните, какая это была ужасная ночь, когда мы венчались, Сесили?..

- Ужасная! - воскликнула она, вздрагивая.

Вслед затем она сейчас же улыбнулась, как бы отбрасывая всякий страх и всякую заботу, и прибавила:

- Но только я уже больше не верю ни в какие предзнаменования, Ленкольн. Если предзнаменование и было, то оно уже исполнилось. Я не знаю, придаете ли вы, Лионель, вообще какую-нибудь цену благословению души, готовящеися покинуть тело, но только для меня служит большим утешением, что моя бабушка благословила перед смертью наш с вами неожиданный союз.

Не обращая внимания на то, что Сесиль положила ему на плечо свою руку, он вдруг отодвинулся с сумрачным видом и стал ходить до комнате.

- Сесиль, - сказал он, - я вас люблю, как только можно любить, и охотно готов предать ьсе забвению. Но я не кончил своего рассказа. Вы помните, какая была вьюга. Никто бы не решился тогда выйти из дома без крайней необходимости. Я задумал этим воспользоваться и вышел из города с парламентерским флагом, которым разрешалось пользоваться Джобу Прэю. В своем нетерпении мы увлеклись и зашли черезчур далеко. Я, - надо вам сказать, Сесиль, - был не один.

- Я это знаю, знаю! - воскликнула она, с трудом переводя дух. - Ну, хорошо: вы зашли черезчур далеко?…

- И наткнулись на пикет, который не пожелал принять королевского офицера за юродивого. Обо всем об этом мы забыли… Верьте, дорогая Сесидь: у меня и в мыслях не было вас покидать. Но сцена, очевидцем которой мне пришлось быть… и другия причины… Право, я не так уж виновен…

- Да разве я когда-нибудь сомневалась в этом, Лионель? - сказала Сесиль, краснея от волнения и от стыдливого чувства. - Неужели я бы забыла свое положение, свой пол, свои траур и пришла бы сюда, если бы считала вас человеков недостойным? Я и не дуиала вас ни в чем упрекать. Я ваша жена, Лионел, и сочла своей обязанностью быть с вами в тот момент, когда вам оообенно необходимо, быть может, женское сочувствие и женская ласка. Я дала свой обет перед Господним алтарем. Могла ли я колебаться выполнить его только потому, что на меня стали бы глядеть глаза мужчин?

- Нет, я сойду с ума, я лишусь разсудка! - вскричал Лионель, начиная опять ходить огромными шагами по комнате. - Мне временами кажется, что проклятие, разразившееся над отцом, готово пасть и на сына!

ко мне относиться. И воле Божией не будете более противиться. Вас, вероятно, подозревають в том, что вы явились в американский лагерь с преступной целью? Нетрудно будет убедить американских вождей, что вы на такую низость не свособны.

- Трудно обмануть бдительноеть тех, кто сражается за великое дело свободы! - произнес спокойный голос Ральфа, неожиданно появившагося в комнате. - Маиор Линкольн слишком долго следовал советам тиранов и рабов и забывал о своей родной стране. Если он хочет спастись, то пусть откроет свои глаза и вернется на правый путь, пока еще он может сделать это с честью и достоинством.

- С честью и достоинством! - повторил Лионели с нескрываемым презрением и снова начал взволнованно бегать по комнате взад и вперед. Сесиль опустилась на стул, наклонила вниз голову и уткнулась лицом в свою муфту, как бы желая не видеть того, что, по её ожиданию, должно было произойти.

Наступившее минутное молчание было нарушено шумом и голосами в сенях, потом растворилась дверь, и вошел Меритон. Сесиль вздрогнула, быстро встала с места и воскликнула с какой-то даже неистовой торопливостью:

- Не сюда! Не сюда! Уходите! Ради Бога, уйдите отсюда!

Лакей колебался. Но когда он увидал своего господина, привязанность взяла верх над почтительностью.

- Слава Богу, мистер Лионел, привелось мне все-таки вас увидеть! - воскликнул он. - Это для меня самая счастливая минута с тех пор, как у меня из вида скрылись берега старой Англии. Ах, мистер Лионель, уедемте отсюда! Вернемтесь в страну, где нет бунтовщиков, где не злословят короля вместе с палатой пэров и палатой общин!

- Довольно на этот раз, Меритон, - сказала едва слышным, почти совершенно упавшим голосом Сесиль. - Вернитесь на постоялый двор, в гостинщу или куда угодно, только уйдите отсюда.

- Не отсылайте, миледи, человека легального к бунтовщикам, - взмолился Меритон. - Еслиб вы только знали, сэр, чего я у них не наслушался! Как они кощунствуют! Что они говорят про короля. Я очень рад, что они меня отпустили.

- Если на здешней гауптвахте оскорбляют вашего земного короля, - сказал Ральф, - то на гауптвахте противоположного берега оскорбляют самого Царя царей, а это гораздо хуже.

- В таком случае оставайтесь здесь, - сказала Сесиль, не вполне поняв значение того презрительного взгляда, которым Меритон окинул старика, - но только пройдите в какую-нибудь другую комнату. Майор Линкольн, здесь наверное есть еще какая-нибудь комната. Прикажите ему туда пройти. Я думаю, что и вам нежелательно присутствие прислуги при нашем свидании.

- Чего вы вдруг так взволновались и испугались, Сесиль? Здесь хоть и не особенно подходящее для вас помещение, но вы здесь в полной безопасности. Меритон, пройдите в соседнюю комдату.

Меритон что-то пробормотал, причем можно было разслышать только: «Вот так костюм!» и по направлению его взгляда догадаться, что речь идет о Ральфе. Потом он вышел, а за ним ушел и старик. Сесиль и Лионель остадись одни.

- Ничего не бойтесь, Сесиль, в особенности не бойтесь за себя, - сказал Лионель, нежно прижимая ее к своему сердцу. - Меня вовлекла в опасное положение моя безразсудная поспешность, та смутная тревога, которую вы во мне уже не раз замечали сами, и, наконец, тот рок, который, видимо, тяготеет над моим родом. Но у меня есть оправдывающая причина, которую я всегда могу привести, так что даже мои злейшие враги не смогут ничего возразить, и все их подозрения разсеются.

- Что касается меня, Лионель, то я ни в чем вас не подозреваю и ни за что не упрекаю. Я желаю только одного, чтобы бы успокоились, пришли в равновесие… и… и… вот, что Лионель, мой милый беглец… настала минута… я должна вам прямо объяснить…

Ей опять помешал договорить тихо вошедший в комнату Ральф. Старость, худоба и беззвучные движения делали его вообще похожим на существо из другого мира. Он нес в руках плащ и шляпу, которые Сесыь сейчас же узнала: они принадлежали незнакомцу, который был её спутником в эту тревожную ночь, полную для нея самых разнообразных переживании и приключений.

- В этом костюме для вас заключается свобода, - сказал Ральф с выразительной улыбкой. - Надевайте, молодой человек, и вы будете свободны.

- Не верьте! Не слушайте! - вполголоса сказала Сесиль, с ужасом отодвигаясь от Ральфа. - Или нет, я ошиблась. Слушайтесь его, но только будьте осторожны.

- На что мне эта одежда? - спросил Лионель. - Уж если унижаться до переодевания, то надобно, по крайней мере, быть уверенным, что получится успех.

- Молодой человек! Взгляни на это живое изображение невинности и страха, которое находится подле тебя, и если не ради себя, то ради нея - беги, беги сейчас же, чтобы спастись. Через минуту будет, пожалуй, уже поздно.

- Бегите, Линкольн, бегите, не думайте обо мне! - воскликнула Сесиль, разом переменяя мнение под влиянием нового импульса. - Я останусь одна. Мой пол, мое имя будут мне…

- Ни за что в мире! - вскричал Линкольн, с презрением отталкивая одежду, которую подавал ему старик. - Я уже покинул вас один раз, когда смерть только что похитила свою жертву, но пусть она поразит меня самого прежде, чем я сделаю что-нибудь подобное в другой раз.

- Вам и не придется разлучаться, - сказал Ральф, развертывая нлащ и накидывая его на плечи Лионелю, который не сопротивлялся, уступая настойчивости старика и жены. - Оставайтесь здесь, покуда я вас не позову, а ты, нежный цветок невинности и любви, ступай за мной и раздели со мной честь освобождения того, кто сделал тебя своей невольницей.

От этих сильных выражений старика лицо Сесили покрылось девственной краской, но она покорно наклонила голову в знак согласия. Старик пошел к дверям, сделав ей знак, чтобы она шла за ним, а Лионелю, чтобы он оставался.

Когда оня вышли в сени, Ральф дружески-фамильярно заговорил с часовым.

- Поглядите, - сказал он, откидывая с лица Сееили шелковый капор, - какая она хорошенькая, и какь она при этом встревожена за участь своего мужа. Бедняжка! Она все время здесь плакала. Теперь она уходит и берет с собой одного из лакеев, с которыми пришла, а другой останется при своем господяне. Поглядяте на нее. Правда - хорошенькая?

С неловким смущением поглядел на Сесяль милиционер и, видимо, был тронут её красотой, но ничего не сказал. Ральф вернулся в комнату и почти сейчас же вышел обратно в сопровождении человека в плаще и в большой нахлобученной шляпе. Под этим переодеванием любящие глаза Сесили сейчас же узнали Лионеля. Она поняла и оценила хитрость, придуманную стариком. Боязливо пройдя мимо часового, она сейчас же пошла рядом с человеком в плаще, и будь часовой лучше знаком с светскими обычаями, он бы сразу догадался, что дело нечисто. Но он был простец-крестьянин, только что переменивший заступ на ружье, и такия тонкости были ему невдомек.

Ральф не дал часовому долго раздумывать, сделал ему дружеский знак рукой в виде прощанья и вышел из сеней вместе с обоими своими спутниками. У выхода из дома их встретил другой часовой, загородивший им дорогу и резко обратявшийся к Ральфу:

- Что все это значит, старик? Вас тут чуть ли не целый взвод: один, два, трое. Чего доброго, среди вас находится и сам нашь пленный офицер. Говорите-ка, старина, говорите: кто да кто с вами? Ведь вас, говоря по правде, многие и то уж подозревают, будто вы шпион генерала Гоу. Вас недавно видели в совсем неподходящей компании и уже поговаривают, что вас самого пора посадить под замок.

- Слышите, господа? - со спокойной улыбкой обратился Ральф к своим спутникам. - Вот что значит не наемник, а сознательный борец за свободу! Как он осторожен и бдителен! Ну, разве найдутся в королевских войсках такие верные часовые? О, свобода, свобода! Какие чудеса ты делаешь с людьми!

- Ну, уж ступайте, - сказал часовсй, забрасывая ружье за спину через плечо. - Если бы что-нибудь у вас там случилось нехорошее, про то знал бы часовой, которыц в самом доме, и не пропустил бы вас.

Часовой снова стал мерно прохаживаться взад и вперед, мурлыкая «Янки-дудль», а Ральф и его спутники быстро пошли по улице, желая как можно cкopеe удалиться от дома. Когда они завернули за угол на другую улицу и были уже довольно далеко, Ральф подошел ближе к Лионелю и с торжеством проговорил вполголоса, сжимая кулак:

- Я его теперь держу вот как! Теперь он уже не опасен! За ним надзирають три неподкупных патриота!

- Про кого вы говормте? - спросил Лирнель. - Кто этот ваш пленник, и какое преступление он сделаи?

- Я говорю про того, кто только по виду человек, а на деле лютый зверь. Про тигра в человеческом образе. Но он у меня в руках, - повторил старик с довольной улыбкой, видимо, шедшей из глубины души. - Это такая собака, такая собака!.. Дай Бог, чтобы он до самого дна сам испил чашу рабства.

- Послушайте, старец! - сказал с твердостью Лионель. - Я пошел с вами в тот раз сюда из самых непредосудительных побуждений, - это вам лучше, чем кому-нибудь, известно. Я послушался вас, находясь во временном затемнении разсудка вследствие разных причин. Я забыл тогда клятву, которую только что дал перед алтарем, беречь и защищать вот это слабое, непорочное существо. Теперь заблуждение разсеялось. В эту минуту мы с вами разстаемся навсегда и никогда больше не увидимся, если вы сейчас же, немедленно, не исполните тех торжественных обещаний, когорые вы подтверждали мне несколько раз.

Торжествующая улыбка, придававшая лщу Ральфа противное выражение, разом исчезла. Он внимательно и спокойно выслушал Лионеля и уже собрался отвечать, но тут вмешалась Сесяль и сказала дрожащим голосом:

- Лионель Линкольн, я вас и не думал обманныать, - сказал Ральф торжественным тоном. - Провидение уже направило нас на нужную дорогу, и через несколько минут мы будем у цели. Позвольте этой робкой, дрожащей женщине возвратиться в селение и пойдемте со мной.

- Я не отойду от нея ни на шаг, - отвечал Лионель, теснее прижимая к себе руку Сесили. - Мы с вами разстанемся здесь, вы здесь должны исполнигь свое обещание.

- Идите с ним! Идите с ним! - тихо сказала Сесиль, почти повиснув на руке Лионеля. - Не спорьте, это может вас погубить. Разве я не сказала, что пойду с вами всюду?

- Ступайте вперед, - сказал Лионель Ральфу. - Я еще раз доверюсь вам, но только вы осторожнее пользуйтесь моим доверием. Помните, что со мною мой ангел-хранитель, и что я уж больше не помешанный.

и слыщались крики милиционеров, толпившихся возле трактиров. Даже можно было разслышать, как перекликаются часовые. Старик направился к одинокой церкви очень правильной архитектуры.

Лионель и Сесяль взглянули на безмолвные ствны храма и вошли вслед за Ральфом в ограду через сделанный в кирпичах пролом. Лионель остановился опять.

- Дальше я не сделаю никуда ни шагу, покуда вы меня не удовлетворите вполне,- сказал он и, как бы в доказагельство своей твердой решимости, крепко уперся ногой в небольшой бугор оледенелой земли. - Пора мне перестать думать только о себе, надобно позаботиться о том слабом существе, которому я взялся быть опорой.

- Милый Линкольн, вы обо мне не думайте! Я…

- Твоя задача окончена. Ты пришел до того места, где покоятся останки женщины, носившей тебя под сердцем. Безразсудный юноша, ты святотатственной ногой попираешь прах своей матери!