| Автор: | Лермина Ж., год: 1877 |
| Категории: | Роман, Приключения |
22
"МАЛАДРЕТТ И Кo"
Пораженный всеми последними событиями, так неожиданно разразившимися над его головой, Жак вряд ли понял смысл слов, которыми обменялись секретарь и тот, кто выдавал себя за жандармского офицера. Он так свыкся с мыслью о смерти, что это быстрое возвращение к жизни просто отуманило ему голову.
Весть об отсрочке испугала его сначала. Он не надеялся на внезапный триумф истины. Чего же мог он ждать от пересмотра дела? Разве что снисхождения от нового состава присяжных, то есть каторги, наказания еще более ужасного, чем смерть на эшафоте.
Машинально шел он за офицером, который привел его во внутренний двор тюрьмы и толкнул в ожидавшую его там карету, Жак и не думал сопротивляться. Он даже не понимал, что вокруг него делалось. Бессознательно упал он на подушки и закрыл глаза, будто забывшись тяжелым сном.
Однако он слышал, как захлопнулись тяжелые дверцы, как загремели колеса, как лошади побежали крупной рысью, громко стуча копытами о каменную мостовую.
Так это была правда!
Куда же везли его? В Ла-Форс? Да, они упоминали об этой тюрьме. Тут только он ощутил на запястьях холод наручников.
Это напоминало ему, что он все еще арестант, но в то же время убедило, что все окружающее - реальная действительность, что он не витает в мире грез.
Он открыл глаза.
Против него сидел какой-то незнакомый господин с гладко выбритым лицом.
Наверно это был какой-нибудь полицейский агент, приставленный к нему для конвоирования.
Окна кареты завешены были темными шторами. Где, по каким улицам везли его, Жак видеть не мог. Слабый полумрак царствовал в карете, позволяя, однако, осужденному разглядеть ее обстановку, а также лицо своего конвоира.
По обеим сторонам кареты скакали жандармы.
После некоторого колебания Жак решился, наконец, расспросить обо всем незнакомца.
-- Сударь, - вежливо обратился он к нему, - не можете ли вы сказать мне, куда теперь меня везут?
Тот вместо ответа приложил палец ко рту. Делать нечего, надо было подчиниться, и молодой человек снова погрузился в размышления о странных превратностях своей судьбы.
Кому обязан он был этой неожиданной переменой обстоятельств? Уж не его ли защитнику, который на каждом шагу давал ему новые доказательства своей преданности? Или какому-нибудь забытому другу, который неожиданно вспомнил о нем? Не маркизе ли Фаверей?
При мысли о ней Жак вздрогнул. Отчего эта женщина не выходила у него из головы? В эту минуту более чем когда-либо ему казалось, что между ним и маркизой существовали какие-то таинственные узы. Что за глупость! Между ними была глубокая пропасть! Он стоит так низко, она - на такой недосягаемой высоте! Он обвинен в гнусном преступлении, а перед ней все преклоняются как перед безупречной добродетелью!
Затем он начал обдумывать свое положение. Что ожидает его в будущем?
Его снова запрут в тюрьму. Опять потянутся длинные, томительные часы, дни и особенно тяжелые бессонные ночи, верными спутниками которых будут горе и отчаяние.
место слабости.
Вдруг странная мысль мелькнула у него в голове.
Он знал, какое расстояние отделяло Центральную тюрьму от Ла-Форса. При той скорости, с какой бежали лошади, нужно было не более четверти часа, чтобы проехать из центра города на улицу Короля Сицилии. А между тем, по расчету Жака, прошло уже около часа, как они выехали. Должно быть, он ослышался. Наверно, его везли в Бисетр.
Еще одна странность. Колеса больше не гремели по булыжникам парижских улиц. Кроме того, городской шум, казалось, внезапно смолк. Ни одного экипажа не попадалось им навстречу. Копыта лошадей, казалось, стучали о ровную, но мягкую землю.
Жаку страшно захотелось выглянуть из окошка кареты. Но конвоир не спускал с него глаз, - и делать нечего, надо было отказать себе в этом последнем удовольствии.
Молодому человеку надоело мучиться догадками. Он прислонился к спинке кареты и, убаюкиваемый однообразным стуком колес, задремал.
Возбужденное состояние, в котором он находился в продолжение нескольких часов, истощило его силы. Он крепко заснул.
Вдруг он проснулся. В эту минуту карета остановилась.
Первое, что он отметил, - полная темнота. Так, значит, была уже ночь? Куда же везли его так долго?
Но вот дверцы кареты отворились и свет фонаря блеснул перед глазами удивленного Жака. Спутник его вышел первый, затем, по-прежнему не говоря ни слова, подал ему знак следовать за собой.
Жак молча повиновался. Его любопытство и удивление возрастали с каждой минутой.
Быстрым взглядом окинул он место, где так неожиданно очутился. Перед ним расстилалась широкая пыльная дорога, на краю которой сквозь ночную тьму проглядывали группы обнаженных деревьев.
Жандармы куда-то исчезли.
Прежде чем Жак смог сообразить что-либо, его молчаливый спутник схватил его за руку и потащил в темноту.
Они очутились перед низеньким невзрачным домишком весьма подозрительного вида.
Это была, казалось, цель их путешествия.
Жак вошел туда за своим конвоиром.
Они прошли по узкому коридору, освещенному висячей лампой, распространявшей сильный дым и копоть.
Никто не вышел им навстречу.
Жак и страж его были одни. Тот открыл какую-то дверь. В полумраке Жак увидел перед собою деревянную лестницу.
Конвоир, не переставая держать молодого человека за руку, поднялся первый. Жак машинально, как автомат, последовал за ним. Так прошли они ступеней двенадцать. Другая дверь повернулась на своих петлях, и Жак очутился в довольно тесной комнате без окон, представлявшей из себя сплошную стену, единственным отверстием в ней, кажется, была дверь, через которую они вошли.
В углу напротив двери стояла кровать.
Посредине стоял стол, на нем были хлеб, холодная говядина и бутылка вина.
Несколько соломенных стульев дополняли жалкое убранство комнаты.
Пораженный всей этой странной обстановкой, Жак не трогался с месте, бросая вокруг себя удивленные взгляды.
Между тем, по-прежнему невозмутимый, спутник его тщательно прикрыл дверь, задвинул железный засов, запер висячий замок и положил ключ в карман.
Затем, подойдя к Жаку, снял с него наручники и, указывая на накрытый стол, произнес:
-- Кушайте, если голодны.
Потом, показав на постель, он прибавил:
-- Спите, если хотите.
Жак молча сел за стол. Но возбужденное состояние молодого человека было так велико, что он не чувствовал ни голода, ни желания уснуть. Он озирался по сторонам и ничего не ел.
И в самом деле, все происходящее казалось ему одной из чудесных легенд, порожденных воображением заморских народов.
Вспомнилось ему, как еще в детстве слышал он, будто иногда дьявол похищает осужденных на смерть за несколько часов до казни и до самой роковой минуты прислуживает им, чтобы не дать возможности употребить это время на покаяние.
На столе перед прибором стоял стакан вина. Жак схватил его и залпом осушил до дна. Затем взял бутылку и налил другой.
Вино подкрепило силы и как бы пробудило в нем интерес к жизни.
-- Где я? - быстро спросил он своего сторожа.
Тот по-прежнему не отвечал ни слова.
-- Сударь, - сказал Жак, - я решился безусловно подчиняться вашим приказаниям. Судите сами, послушен ли я, даю ли я вам какой-нибудь повод ждать от меня попыток к сопротивлению? Пожалуйста, ответьте мне! Вы себе представить не можете, как озадачивает и пугает меня все случившееся! Несколько часов тому назад я был в камере смертников в ожидании казни. Я думал, что меня отправят в другую тюрьму. Это же помещение, как ни скверно оно, все-таки не похоже на место заточения. Отчего вы отказываетесь отвечать намой вопросы? Какая бы участь ни ждала меня, я безропотно покорюсь ей, но эта неизвестность тяжелее самой ужасной действительности. Еще раз спрашиваю, где я?
Все время, пока Жак говорил, конвоир не спускал с него глаз.
-- Сударь, - решился он наконец ответить, - я не могу удовлетворить ваше любопытство. Только знайте, что верные и преданные друзья пекутся о вас. Вам нужно вооружиться терпением. Отныне вы вступаете в новую жизнь, к которой должны подготовиться с чувством полной покорности.
-- Одно слово. Вы не отправляете меня на галеры?
-- В таком случае, я покоряюсь своей участи, - почти радостно произнес Жак, ободренный словами своего спутника.
Он бросился на постель. Вино, которого он так давно не пил, совершенно затуманило ему голову.
Он пытался бороться со сном, но напрасно: усталость и вино взяли верх.
Сторож поместился у него в ногах на соломенном стуле.
Сколько времени оставался Жак в этом положении, он и сам не мог ответить. Когда он проснулся, то снова был уже в карете. Напротив него снова сидел его бесстрастный спутник.
Жак чувствовал в голове какую-то страшную тяжесть, как будто сон его был следствием употребления наркотиков.
Был уже день. В карету проникал свежий воздух, показавшийся ему удивительно резким.
Какой-то странный шум поразил его слух. Казалось, это был чей-то громкий и звонкий голос, далеко разносившийся в воздухе. Карета медленно подвигалась вперед. Можно было подумать, что она подымается вверх по крутому склону.
-- Где мы? - спросил Жак.
-- Скоро приедем на место, - отвечал незнакомец. - Имейте терпение.
И в самом деле, не прошло и часа, как карета снова остановилась. Незнакомец опять отвел Жака в какую-то хижину и так же тщательно, как и прежде, запер дверь.
В комнате, где они теперь очутились, было всего одно окно, из которого открывался чудесный вид. Жак бросился к окну. Незнакомец его не удерживал.
Невольный крик восторженного удивления вырвался из груди молодого человека. Великолепное зрелище представилось его глазам.
Как нам известно, Жак никогда еще не выезжал из Парижа, и вдруг теперь перед ним возник необъятный, величественный океан, окаймленный лишь далекой линией горизонта.
Хижина, где он находился, стояла на вершине высокой крутой скалы, извилистыми уступами спускавшейся к песчаному берегу, на который с глухим однообразным шумом набегали волны.
Наступал вечер. Мрак ложился на воду, и серебристые гребни волн вспыхнули еще ярче в лучах заката.
Вдали, красноватое, как зарево пожара, закатывалось солнце и золотистый диск его походил на одно из фантастических животных, созданных восточной фантазией. Широкие пурпурные линии пересекали волны. Казалось, будто кровавые ручьи пробивали себе дорогу сквозь свинцовую массу скал. Слышалось завывание ветра. Под напором его море сильно волновалось и брызги пены, подобно белому пуху, высоко взлетали кверху.
Жак, очарованный, не мог отойти от окна, не мог отвести глаз от этой восхитительной картины.
Торжественный голос природы проникал ему прямо в душу. В нем снова воскресло желание жить, снова вспыхнула надежда. Полной грудью вдыхал он свежий воздух, обновлявший все его существо.
Он ни о чем больше не думал, ни о чем не спрашивал. Какое-то бесконечное наслаждение охватило его: он" забыл все свое горе, все свои страдания и упивался воздухом свободы, который пьянил и оживлял его.
дать доступ дыханию жизни! Жак полностью отдавался этим грандиозным впечатлениям.
Перегнувшись всем туловищем в окно, как будто желая выскочить вон, он подставлял ветру свою смелую голову, уже не пылавшую лихорадочным жаром. Исчезло то нравственное оцепенение, которое сковывало его до сих пор. И Жак не переставал шептать:
-- Жить, жить!
Он смотрел, как гасли один за другим последние лучи заходящего солнца и как мрак постепенно спускался на море.
-- Пойдемте! - раздался позади него громкий голос. - Уже пора!
Он вздрогнул и быстро обернулся.
Перед ним стоял его спутник.
Жак невольно схватился за голову. Он совершенно забыл, где находится. Сердце его болезненно сжалось. Значит, это была только мечта о свободе!
-- Пойдемте же! - повторил незнакомец.
Жак машинально последовал за ним. Они молча вышли из дома.
В этот раз он был уже без наручников.
На узкой тропинке, идущей вдоль вершины горы, возникли какие-то двое мужчин в матросских костюмах,
Эта новая сцена заинтересовала Жака. Но он был так взволнован, что и не подумал даже расспрашивать своего спутника, что были это за люди. Быстро спустился он по склону горы. Минут через пять все четверо были уже на берегу.
Там их ожидала шлюпка.
Когда они сели в нее, спутник Жака дал сигнал. Матросы дружно взялись за весла, и шлюпка легко и быстро понеслась по волнам.
Молодой человек испытывал какую-то детскую радость. С веселой улыбкой глядел он на воду, забавляясь раскачиванием шлюпки, которая то сильно погружалась в волны, то снова взлетала на их гребни. Весла дружно рассекали воду, и Жак любовался белыми брызгами, которые при каждом движении весел взлетали и снова падали в море, подобно алмазам сверкая в ночной мгле.
Их плавание было непродолжительным. Шлюпка обогнула один из утесов, имевший вид гигантского медведя. На берегу темными силуэтами виднелась группа домиков. Кое-где в окнах мерцали огоньки.
Шлюпка причалила к берегу. По знаку своего проводника Жак спрыгнул на землю.
Они двинулись в путь по узким, довольно грязным переулкам. На низеньких воротах жалких домишек висели рыбачьи сети.
Воздух был теплый, влажный, ароматный, каким вообще отличаются портовые города.
Наконец они добрались до довольно широкой площади и остановились перед прочным, опрятным домом. Неясный свет фонаря выхватывал из тьмы ворота, на которых красовалась широкая черная вывеска с надписью желтой краской:
"МАЛАДРЕТТ И Кo"
Проводник Жака ввел его в просторную комнату, освещенную дымящейся лампой и заставленную деревянными скамейками, на которых там и сям сидели матросы.
На дверях блестела медная дощечка с надписью:
"ПРАВЛЕНИЕ"
Проводник Жака постучался в дверь.
-- Войдите! - крикнули ему в ответ.
И Жак очутился в кабинете, загроможденном ящиками и реестровыми книгами.
Напротив дверей за большим черным деревянным столом, заваленным разными книгами и пачками бумаги, сидел старик.
Лампа с зеленым абажуром освещала угловатое морщинистое лицо с седыми, коротко подстриженными волосами.
Зеленые очки с наглазниками совершенно скрывали верхнюю часть лица.
-- Ах, это наш молодой человек, - сказал старик.
-- Господин Маладретт, - обратился к Жаку его проводник, указывая на сидящего за столом мужчину.
Жак вежливо поклонился.
-- Садитесь, сударь, - сказал надтреснутым старческим голосом господин, которого только что назвали Маладреттом, именем, которое, разумеется, ничего не объясняло Жаку.
Проводник его вышел, прикрыв за собой дверь. Молодой человек остался вдвоем с Маладреттом.
Старик нагнулся к своей конторке, выдвинул один из ящиков, вынул оттуда реестровую книгу и начал ее перелистывать.
Потом, как бы найдя нужную справку, он положил книгу на место, надавил пружину одного из ящиков, вынув оттуда связку бумаг и бросил их перед собой на стол. Быстро перебрал он кончиками пальцев несколько документов, потом остановился на одном из них:
-- Господин Жак? - спросил он. - Так, кажется, ваше имя?
-- Да, сударь.
-- Другого у вас нет?
-- Нет.
-- Правда, сударь. Но я имею все основания думать, что имя это вовсе не принадлежит мне.
-- Что за важность! Так это вы были осуждены на смерть? При этом неожиданном вопрсе Жак зашатался, словно его хватили ударом обуха по голове.
-- На смерть! - пробормотал он. - Да, это я!
-- Э! Э! - усмехнулся старик. - Штука-то неприятная! Но ведь вас еще не гильотинировали, а?
Он сделал ударение на этом зловещем слове и так сильно ударил кулаком по столу, что Жак даже вздрогнул.
Молодой человек не отвечал ни слова, невольно задавая себе вопрос, не было ли все это галлюцинацией. Старик внушил ему страх.
Маладретт убрал бумаги и, опершись локтями на стол, вперил в Жака свои проницательные глаза, скрытые под темными стеклами очков.
-- Хорошо! Оставим это! Вы молоды. Вы проживете еще долго!.Теперь выслушайте меня. Вам не известно, кто я такой. Меня зовут Маладретт - "Маладретт и К®" - я хозяин судна, отчасти контрабандист, если хотите, даже морской разбойник, впрочем, человек смелый и энергичный. Ко мне обратились. Кто? Где? Узнаете после, - и сказали, что такой-то молодой человек, подвергшийся строгому приговору, будет помилован, с тем, однако ж, условием, что он начнет новую жизнь. На суше не было ему удачи, пусть попытает счастья на море. Э! Э! Что скажете вы на это?
-- Я вас не совсем понимаю, - отвечал Жак, сердце которого сильно билось.
-- Вещь очень простая. Я снаряжаю экспедицию. Мы отправляемся в далекие, очень далекие страны. Путешествие продлится несколько лет. Будут и опасности, и борьба. Вы едете с нами? Решено?
-- Это поставлено моими защитниками в необходимое условие моего помилования?
-- Да. И когда мне описали ваш характер, я поручился за вас. Посмотрим, ошибся ли я. Вы слабы, вы получили весьма дурное направление, но вы всеми силами готовы загладить прошлое, не так ли?
-- Да, вы правы! Вы правильно поняли меня! - воскликнул Жак.
-- Э! Э! Я, видите ли, неплохой знаток людей. Можно делать маленькие грешки и все же сохранить неиспорченное сердце. Итак, вы согласны?
-- Сударь, - сказал Жак, быстро вставая с места, - не знаю, как благодарить вас за вашу благосклонность ко мне. Да, вы правы, я горю нетерпением загладить прошлое и проявить себя человеком смелым и энергичным. Но позвольте мне предложить вам один щекотливый вопрос?
-- Позволяю, друг мой, позволяю!
-- Вы упомянули мне о каких-то тайных покровителях. Умоляю вас, назовите имена тех, кто еще не потерял веры в меня!
Маладретт слегка вздрогнул. И если бы лицо его не было в тени, Жак мог бы заметить, как по губам его внезапно пробежала злая, желчная улыбка.
-- Я обещал хранить тайну, - отвечал старик, - но я верю вам. К тому же, в открытом море вам не представится случай проболтаться.
-- Говорите, сударь, говорите скорее!
-- Маркиза де Фаверей! - вырвалось у Жака.
-- Быть может! Быть может! - усмехнулся старик. - Но кто бы ни был ваш покровитель или ваша покровительница, во всяком случае, будьте уверены, что вы в хороших руках!
-- Я не возражаю. Я повинуюсь, - отвечал Жак.
-- Тем лучше! И для вас и для нас. Я должен предупредить вас, что на корабле дисциплина будет самая строгая. Я рассчитываю на ваше благоразумие.
-- Я ручаюсь за себя!
-- Впрочем, я надеюсь, что в дороге нам не встретятся особые препятствия, - прибавил старик.
-- В какую часть света мы отправляемся?
-- В Камбоджу.
В эту самую минуту дверь отворилась, и в комнату вошел проводник Жака. Подойдя к Маладретту, он шепнул ему на ухо несколько слов:
-- А, наш ученый, - произнес хозяин судна. - Отлично! Сударь, - обратился он к Жаку, - не угодно ли вам следовать за моим квартирмейстером.
Таким образом, молодой человек узнал звание того господина, кто, как он думал, принял его из рук жандармов.
-- Он проводит вас на корабль, - добавил Маладретт. - Мы выступаем завтра на рассвете.
-- Я к вашим услугам, - сказал Жак.
Выходя, он столкнулся с каким-то незнакомцем весьма странной наружности: футов шести ростом, худой как скелет, с орлиным носом, с большими впалыми черными глазами.
Жак был слишком углублен в себя, чтобы рассмотреть все детали этого, в общем, весьма непривлекательного лица. Он рассеянно прошел мимо и несколько минут спустя шлюпка уже уносила его в открытое море.
Худощавый мужчина, между тем, уже вошел в кабинет Маладретта.
Он был с головы до ног завернут в широкий, длинный плащ, из-под которого, когда он распахнулся, показалась одежда каторжника.
-- Садитесь, - сказал Маладретт.
Тот молча повиновался.
-- Вас зовут Эксюпером?
-- Вы бежали из Рошфорской тюрьмы?
-- Разве вы сопротивлялись? Неужели вы предпочли бы остаться на каторге?
-- Смотря по обстоятельствам, - невозмутимо произнес Эксюпер. - Прежде, чем ответить на этот вопрос, я хочу знать, где я, кто вы такой и что намерены сделать со мной.
-- Я сейчас отвечу вам, - сказал Маладретт.
С этими словами он встал с места, подошел к Эксюперу и, слегка коснувшись его плеча, подал ему знак следовать за собой.
Маладретт чиркнул спичкой и зажег одну за другой свечи в двух канделябрах.
Крик восторженного удивления вырвался из груди Эксюпера: в мерцании свечей как-то таинственно возникла черная каменная, отделанная серебром статуя, казавшаяся каким-то фантастическим призраком.
-- Буа-Сивизитивенг! - вскричал бывший каторжник. - Прокаженный Король!
-- Помните вы, - живо спросил Маладретт, - помните вы того человека, который в Рошфоре потребовал от вас объяснения таинственной надписи.
Широко раскрытыми глазами смотрел он на статую.
Прокаженный Король представлен был в той позе, в какой индийцы обычно поклоняются своему божеству Будде - опершись на левое колено.
Правая рука опиралась на колено, левая вытянута была вдоль бедра и один из пальцев ее был приподнят.
-- Да! Припоминаю! - бормотал Эксюпер. - Эти самые строки давал мне разбирать незнакомец!
-- Как попало это к вам? - недоверчиво спросил Эксюпер.
-- Что вам за дело! Теперь читайте до конца!
В душе Эксюпера происходила борьба. Он хотел промолчать до выяснения некоторых обстоятельств, но страсть к науке увлекала его и побуждала говорить.
"В третьей восточной колонне. Якса (великан), несущий нагу (змею) о семи головах, палец прокаженного Короля, Ангор-Ват!"
-- Ангор-Ват! - повторил Маладретт, положив руку на плечо Эксюперу. - Там-то, - прибавил он, - зарыто сокровище науки и истины! Завтра на рассвете отправляется одно судно в Восточную Индию, не желаете ли вы туда?
-- Клянусь Богом, да! - воскликнул Эксюпер.
-- Смотрите, вы дали слово!
Эксюпер пожал плечами.
Прах честного Лемуана, нужно полагать, содрогнулся в могиле при этом последнем замечании.
И собеседники снова вернулись в кабинет Маладретта.
-- Не угодно ли сейчас же отправиться на корабль? - спросил хозяин судна. '
-- С одним условием.
-- Чтобы статуя отдана была мне на сохранение и чтобы никто кроме меня не смел касаться ее.
-- Обещаю вам это. Вы найдете в своей каюте все, что когда-либо издано о Камбодже и языке кхмеров.
-- У вас есть список всех этих книг?
-- Вот он!
-- Нам можно будет выбросить всех их в море, исключая вот эту. - И он указал пальцем на одно заглавие. Это была как раз книга, заключавшая в себе то сочинение, которое украл у него Лемуан.
-- Итак, до завтра! - сказал Маладретт, взявшись за колокольчик.
Эксюпер вышел вслед за одним из матросов, явившимся на зов хозяина судна. Оставшись один, Маладретт в сильном волнении быстро вскочил с места.
-- Да! - вскричал он. - Я торжествую! Жак в моей власти! Мать его безумствует и приходит в отчаяние! Никогда не увидит она своего сына! А я? Я буду скоро хозяином сокровища кхмеров, повелителем мира! Наконец-то удастся мне осуществить мою смелую, великую мечту! Бискар - Царь Зла!
-- Господин, - сказал он, - мне кажется, не мешало бы усилить меры предосторожности. В окрестностях бродят какие-то подозрительные люди. Похоже, шпионы.
-- Ерунда! Они не осмелятся! - бросил Маладретт-Бискар, повторяя старинное изречение Гизов.
Тем не менее, он завернулся в плащ и последовал за матросом.