Натан Мудрый. Действие четвертое

Он прав, всецело прав, наш патриарх!

Мне, что и говорить, не удавались

Все выполнявшиеся мной заданья.

В толк не возьму, зачем он возлагает

Их на меня? Не тонкий я делец,

Не вкрадчив я и убеждать не мастер.

Я не горазд повсюду нос совать

И руку запускать, куда прикажут.

Не для того я бросил бренный мир

И для себя искал уединенья,

Чтоб в суете погрязнуть.

Милый брат!

Вот и набрел на вас! А как хотелось

Вас повидать!

Не узнаете?

Нет, нет! Но все считал я, что едва ли

На жизненной стезе вас повстречаю

Когда-либо. Об этом я просил

И всеблагого. Господу известно:

Не по сердцу мне было порученье,

С которым я явился к вам! Он помнит,

Как я молил, чтобы слова мои

Не встретили податливого уха,

Он знает, милосердный, как в душе

Я был доволен, что вы наотрез

Отвергли все призывы к злодеяньям,

Несовместимым с рыцарскою честью.

… Поддались уговорам!

Вам ведомо, зачем я здесь? А я

И сам не знаю толком.

Все обдумав,

Нашли вы, что владыка патриарх

Не так уж и не прав; что честь и деньги

К вам потекут на службе патриаршей;

Что враг есть враг, будь ангелом он трижды,

Сличи его с друзьями. Взвесив все,

Вплоть до крупинки плоти, капли крови,

Пришли вы предложить себя. О, боже!

Мой добрый, честный брат, не огорчайтесь!

Не для того я здесь, не для того

Решил я повстречаться с патриархом.

Своим воззреньям я не изменил.

Мне хочется во что бы то ни стало

Былое уваженье сохранить

Пришел же я к владыке патриарху,

Чтоб посоветоваться с ним по делу,

Мне важному.

Как? Вы - и с патриархом?

Вы, рыцарь, - и с попом?

Да дело это

Зело поповское…

А станет поп

Советоваться с рыцарем по делу,

Сугубо рыцарскому?

Ошибаться -

Его прерогатива, на нее же

Ему мы не завидуем. Конечно,

Когда бы я один судьею был,

На что мне патриарх? Но этот случай

Я лучше плохо по поповской воле,

Чем по своей отменно разрешу.

Религия, как я успел постичь,

Есть та же партия; и как бы ты

Ни мнил себя вне партии стоящим,

Ты, сам того не сознавая, ей

Оплотом служишь. А коль это так,

Пусть так оно и будет!

Промолчу.

Я вашу мысль не уловил.

И все же…

(Чего я добиваюсь: приговора

Или совета? Мудрого совета

За ваш урок. На что мне патриарх?

Вы будьте патриархом! В патриархе

Христианин мне нужен, а ничуть

Не патриарх в христианине. Дело ж

Мое…

Ни слова больше, рыцарь! Я -

Всего лишь послушник. Кто много знает,

О многом и печется. Я же только

Обет повиновения блюду.

Вот - кстати! Гляньте-ка: се патриарх

Грядет. Останьтесь здесь! Он вас заметил.

Не лучше ль улизнуть? Он мне отвратен.

Самодовольный, ражий, жирный поп!

Увидели б его,

Как ко двору поедет! А теперь

Пришел он от больного.

Саладин,

Чай, от стыда сгорит!

Эй, подойди!

Уж не храмовник ли? Скажи мне вкратце,

Что надобно ему…

Рыцарь!

Рад видеть вас, такого молодца!

Почти что мальчик! С помощью господней

Немалого достигнете.

Едва ль

Чего-то большего, скорее даже,

Что меньшего.

Что до меня, желаю,

Чтобы такой благочестивый рыцарь -

Во славу господу и христианству -

И рос, и цвел, и силы набирался!

Все это так и будет, если младость

Отважная последует советам

Разумной старости! А чем еще

Я мог бы рыцарю служить?

Да тем лишь,

Что младости недостает, - советом.

Охотно! Но… Чтобы совет был принят!

Вслепую, что ль?

Кто ж это говорит?

На то господь и даровал нам разум,

Чтоб мы руководились им, где надо.

Но всюду ли, всегда ль он применим?

О нет! К примеру: возвещает бог -

Устами ангела, слуги господня,

Блюстителя Завета, богослова -

Нам средство, что спасти и укрепить

Весь христианский мир и матерь нашу,

Святую церковь, было бы способно

Таинственным воздействием, - кто ж, дерзкий,

Посмел бы прилагать к нему понятья

Земного разуменья, подчинять

Привычным правилам спесивой чести

Закон извечный бытия - во всем

Его великолепье и красе

Неувядающей? Об этом хватит!

Что побудило вас, отважный рыцарь,

Искать совета нашего?

Честной

Отец! Предположите, что живет

Какой-то жид с единственным ребенком,

Допустим, девочкой, что он ее

Учил добру и полюбил всем сердцем,

Да и она его любовью детской

В ответ любила. Вдруг мы узнаем,

Что девочка ему отнюдь не дочь,

Что он ее младенцем подобрал,

Купил, украл, как вам угодно, что

Она и по рожденью христианка,

Крещеная; а жид ее в жидовстве

Растил и за жидовку выдает,

За дочь свою. Честной отец, скажите:

Как поступить, как разобраться в этом

Вопросе?

Мерзостно! Но пусть сперва

Сказать изволит рыцарь: это - факт,

Имевший место, иль предположенье?

Свершилось и свершается еще?

Не все ль равно? Я мнение его

Святейшества хотел бы лишь услышать.

Что? Все равно? Как разум человека

В делах духовных может ошибаться!

Отнюдь не «все равно»! Одно - лишь повод

Для диспута, логистики пустой;

Тогда разумнее пойти в театр^{133},

Где вот такие pro и contra с бурным

Успехом и под рев и свист галерки

Разыгрывать умеют. Если ж рыцарь

Меня не представлением забавит

И то сбылось в епархии моей,

Имело место в Иерусалиме

Благословеннейшем, тогда…

Тогда тому жиду грозит расправа,

Незамедлительно и беспощадно,

Что правом каноническим^{134} и светским

Положена за смертный грех.

Какая? По помянутым законам,

Жид, богомерзостно христианина

От православной веры отвративший,

Костра достоин.

Тем паче жид,

Крещеного ребенка самовольно

Лишивший благодати приобщенья

К Христовой церкви. Все насилье, что

Свершают над детьми, за исключеньем,

А коль скоро

Дитя, когда бы жид его не спас,

Погибло бы в нужде неотвратимой?

Пусть даже так, жид должен быть сожжен.

Ребенку лучше с голоду погибнуть,

Чем вечного спасения лишиться

Такой ценою. Не жиду пристало

Опережать соизволенье божье:

Захочет бог - и без жида спасет.

И вопреки жиду, я полагаю.

Пусть даже так, жид должен быть сожжен.

Мне горько это слышать. Особливо,

Признаться, горько, ибо этот жид

Воспитывал не в иудейской вере

Он говорил, что говорит наш разум.

Не вижу в этом разницы. Пусть даже

И так, жид должен быть сожжен! За это

Деяние он заслужил и трижды

Сожженным быть! Растить дитя в безверье?

Наш долг - пред вездесущим преклоняться -

Дитяти не внушать? Я удивляюсь

Вам, рыцарь!

В этом, отче патриарх,

Признаюсь лишь на исповеди.

Как?

Уйти, мне не сказавши ничего,

Жида-злодея не назвав, ко мне

Его под стражей не доставив? Нет!

Я своего добьюсь! Пойду к султану!

И Саладин, согласно договору,

Да, должен защитить, не посягая

На предоставленные нам права^{135}:

Радеть о благоденствии святейшей

Христовой церкви! Было так и будет!

И - слава богу! - подлинник у нас

За подписью монаршей и печатью.

К тому ж я объясню султану, как

Безверие опасно для державы.

Да, да! Здесь все гражданские устои

Внезапно рухнут, сгинут, если впредь

Злосчастный человек лишится веры.

Изыди, скверна!

Очень, очень жаль,

Что не удастся мне дослушать вашу

Блистательную проповедь. Что делать!

Я позван Саладином.

… Конечно…

Незамедлительно я возвещу

О вашего святейшества приходе.

Я знаю, что вы милостью султана

Высокой взысканы! Прошу вас, рыцарь,

В его глазах меня не очернить.

Я слишком ревностно служу, быть может,

Всевышнему и церкви. Только это

Вы обо мне султану доложите.

А то, что вы сказали о жиде,

Не правда ли, problema? Так и будем

Считать.

Я поглубже

С ней ознакомлюсь, с этою проблемой!

На брата Бонафидеса. Эй, сын мой!

Поистине, им несть числа! И много

Таких мешков?

Да столько же, пожалуй.

Остатнее доставить Зитте. Где

Наш Аль-Гафи? Не мешкая, все это

Пусть забирает. Нет! Быть может, лучше

Все сдать отцу? Ведь все равно динары

С годами леденеет: лишь ловкач

Большой руки меня платить заставит!

Пока Египет дани не пришлет,

Пусть голытьба сама о пропитанье

Своем заботится. Но подаяний

У гроба Распятого как не дать?

Как христиан-паломников обидеть?

Когда бы…

Что такое? И на что

Мне столько денег?

Вычти долг. Излишек

На черный день припрячь.

А где Натан

С храмовником твоим?

Должно быть, ищет

Его повсюду.

Посмотри на что,

Я натолкнулась!

Брат! Как есть мой брат!

Каким он был, увы! Мой храбрый мальчик!

Как рано я тебя утратил, милый!

Остался б ты при мне, чего бы только

С тобой мы не свершили! Дай мне, Зитта,

Его портрет. Он некогда его

Сестре, покойной Лалле, подарил.

Она его в объятья заключила

Свои и не хотела отпускать

В отъезд его последний. Я же брату

Позволил без охраны ускакать

Надежной! Никогда мне не простила

Его кончины Лалла! Никогда

Не перестала упрекать за это!

И умерла от горя. Мальчик мой

Бедный брат!

Что пользы

Оплакивать его! Мы все - в свой срок -

Уйдем. Кто знает? Может, и не смерть

Одна уводит юношу такого

С прямой дороги? У таких - врагов

Опасных тьма, грозящих им бедою!

Что б ни стряслось с ним, дай сличить портрет

С храмовником отважным! Я хочу

Проверить: не ввело ль меня в обман

Воображенье?

Потому-то я

И принесла портрет. Но я хотела б

Сама сличить обоих: женский глаз

Приметливее вашего.

Чу! Кто

Пришел? Храмовник? Он!

Не помешать вам, не смутить героя, Поодаль сяду.

Хорошо! (А голос

Его каков? Такой, как у Ассада?

Еще звучит он в памяти моей!)

Я, пленник твой, султан!..

Мой пленник? Разве

Тому, кому я жизнь вернул, тем самым

Не возвратил я также и свободы?

Что ты почел за благо порешить,

То мне предвосхищать не подобает.

Великое спасибо, государь,

Тебя лишь восхвалять, вся жизнь моя

К твоим услугам.

Лишь не примени

Ее во вред мне! Лишних две руки

Мне в стане вражьем не страшны, но сердце

Им уступить такое - нестерпимо!

В тебе я не ошибся: ты душой

И телом мой Ассад. Чуть не спросил я

Тебя: где пропадал ты, мой любимый.

Все это время? Спал в какой пещере?^{137}

В каком ты джинистане^{138}, милый брат,

Волшбою доброй дивы сохранил

Во всей красе, и свежести, и силе

Цвет юности своей? Чуть не напомнил,

Что мы с тобой плечом к плечу когда-то

Успели совершить. Чуть не затеял

С тобою ссоры: «Что ж ты не позвал

Уйти и унести с собою тайну,

Не поделившись ею?» Это все

Я бы сказал тебе, когда тебя лишь,

А не себя, я видел. Но и так

Хвала аллаху! Сны пресуществились

В живую явь: на склоне дней моих

Ассад опять со мною! Ты доволен

Таким признаньем, рыцарь?

Все, что ты

Ни вздумал бы сказать мне, уж давно

На дне души таилось!..

Так давай же

Попробуем! Останься ты при мне

Как мусульманин иль христианин,

В плаще иль ягмурлуке^{139} - все равно,

Я вовсе не хочу, чтоб покрывались

Одной корой деревья.

Ты иначе

Слугою б не был в божьем вертограде.

Ну, если так меня ты понимаешь,

С тобой мы сговоримся.

За словом…

… дело! Ты получишь больше,

Чем мог бы взять. Я - твой душой и телом!

Для одного лишь дня - чрезмерно счастья!

Нет, я

Пришел один.

Какой отважный подвиг!

Видна в нем мудрость божья: ты его

Для мужа славного свершил!

Так холодно? Нет, юный друг, когда

Бог через нас добро осуществляет,

Тут холод неуместен, если даже

Он скромностью навеян.

Любая вещь, как видно, многогранна,

И грани эти не всегда друг с другом

Живут в согласье должном.

Так держись

Хорошего и славь деянья божьи!

Он знает связь вещей. Но раз тобой

Такая мнительность подчас владеет,

То я и сам опасливым в общенье

С тобою буду. На беду свою,

И я, как все земное, многогранен,

И грани у меня нередко - в распре.

Мне больно слышать это. Подозреньям

Не так уж я подвержен.

Так признайся,

В ком усомнился ты? Ужель в Натане?

В Натане? Ты? Откройся мне! Впервые

Не на него, а на себя сержусь

За глупость явную.

Какую глупость?

За то, что мне пригрезилось, что может

Жид разучиться быть жидом. И в этот

Сон наяву поверил я.

О дочери Натана ты слыхал,

Конечно? То, что для нее я сделал,

Я сделал, ибо сделать так хотел.

Чрезмерно горд, чтоб пожинать награду

За то, чего не сеял, день за днем

Я избегал ее. Отец в отъезде;

Меня; благодарил, сказал, что хочет,

Чтоб дочь пришлась мне по сердцу; болтал

О лучезарных далях, о надеждах…

И я развесил уши. Я пришел.

Увидел девушку… Султан, мне стыдно…

Как? Стыдно? Но, надеюсь, не того,

Что иудейка так тебя пронзила?

Нет! Но - того, что сердце, болтовней

Отца смягченное, зажглось желаньем.

Глупец, я снова кинулся в огонь!

Просил руки ее и был отвергнут.

Нет. Ее родитель мудрый

Еще подумать должен, разузнать

Как следует… Добро! А я-то? Я-то

Раздумывал, справлялся ль, кто да чья,

Когда она от ужаса кричала

В огне и дыме? Как оно прекрасно

Столь мудрым и разумным быть!

Ну, ну!

Уважить все же надо старика!

Не так уж долго он сопротивляться

Помолвке будет. Чай, он не захочет,

Чтоб иудеем стал и ты?

Кто знает? Тот, кто суть постиг Натана.

Но суеверье, что впиталось в нас,

Хоть и осознанное, не теряет

Кто над цепями ржавыми глумится.

Неплохо сказано. Но не Натан же…

Из темных предрассудков наихудший

Свой собственный простительным считать.

Ты прав. Но не Натан же…

Вверьте только

Слепое человечество такому

До срока общего прозренья, он

Покажет вам…

При чем же здесь Натан?

Он этим не грешит.

И я так думал!

Но что, когда сей цоколь новой эры

Ворующим младенцев христианских,

Чтоб их растить жидами? Что тогда?

Кто это говорит?

Ведь и она,

Та девушка, какою он меня

Прельщал и обнадежил дать в уплату

За то, что я «не мог же сделать даром»,

И эта девушка не дочь его,

А христианка родом!

И ее

Он все-таки тебе отдать не хочет?

А!.. Хочет иль не хочет - он опознан,

Раскрыт, веротерпимый краснобай!

Но я спущу на волка в философской

Овечьей шкуре разъяренных псов!

Христианин, спокойней!

А зачем?

И жид и мусульманин за свое

Вероученье держатся. Иль только

Для христиан закон не писан?

Тише,

Христианин!

Я чувствую сполна

Всю тяжесть осужденья, Саладин,

Которую ты втиснул в это слово!

Но как бы вел себя Ассад, попавши

В такую же беду?

Едва ль мудрее,

кто научил

Тебя, как мой Ассад, единым словом

Мой гнев рассеять? Если это правда,

В Натане я и сам не разберусь.

Но он - мой друг, и я не потерплю

Вражды среди друзей моих. Позволь же

Тебя наставить, мальчик! Не спеши

Отдать его на лютый суд толпы,

Свирепой черни буйных изуверов!

Не упреждай, что духовенство ваше

Захочет добиваться от меня!

Не будь, под стать жидам и мусульманам,

Тупым христианином!

Так и было б:

Слепой, кровавой злобы патриарха

Я чуть не стал пособником.

Так ты

Чем отыскать меня?

Обуреваем

Безумной страстью, я пошел к нему.

Прости! Во мне Ассада ты теперь,

Боюсь, не видишь больше?

Так и было б,

Когда б не страх твой детский! Мне ль не знать,

Что добродетель из пороков наших

Произрастает? Будь ей только верен,

Пороки позабудутся. Иди!

Сыщи и приведи ко мне Натана!

Я должен помирить вас наконец

Во что бы то ни стало. А девица

Твоею будет, вопреки всему.

Я и Натана мудрого приструню

За то, что христианского ребенка

Не на свинине он растил.

Как странно!

Не правда ль, Зитта, наш Ассад прелестным

И буйным юношей когда-то был?

Когда Ассад, а не храмовник твой

Перед художником сидел. Но как же

Ты позабыл спросить его, кто были

Родители его, отец и мать.

Да мать особенно. Уж не была ль

Она случайно в Иерусалиме

В былые дни?

Вот ты куда метнул!

Не так уж это вздорно! Наш Ассад

Был полубогом христианских дам

О нем молва пошла… Но нам об этом

Судачить не пристало… Для меня

Довольно, что он вновь со мной - со всеми

Причудами податливого сердца!

Ассад со мной! Не правда ли, Натан

Ему уступит девочку?

Уступит?

Верней - оставит.

Верно! Раз Натан

Ей не отец, какое же он право

Имеет отказать? Кто спас ей жизнь,

Один имеет право на нее,

Никто другой!

А что, мой Саладин,

Когда к себе ты девочку возьмешь

Из рук неправомочного владельца?

Возьми ее!

Не думаю. Одно лишь любопытство

Меня склонило дать такой совет.

Всегда хотелось знать мне про таких

Мужчин красы прельстительной, какая

Из девушек им по сердцу.

Ну, что ж!

Пошли гонца за Рэхой.

Значит, можно?

Но пощади Натана! Не давай

Ему увидеть в этом принужденье,

Попытку разлучить их.

Будь спокоен.

Все расчудесно, и не сыщешь лучше!

Так только вы умеете дарить.

Где выткана сребристая парча,

Вся в гроздьях золотых? И много ль стоит?

В таком наряде под венцом стоять

Под стать царевне!

Под венцом? С чего бы?

Конечно, вы не думали о том,

К товарам приценяясь. Но, поверьте,

К венцу лишь в этом, не в другом наряде

Пойти пристало: фон из серебра -

Символ невинности, а изобилье

Разводов золотых сулит богатство.

Что ты несешь? Про чей наряд венчальный

Толкуешь так учено? За кого

Ты замуж выйти хочешь?

Я? Грех да смех!

Тогда о чьем наряде

Как? Все - мое? Я думала, что Рэхи.

Что для нее привез я, то лежит

В другом тюке. Бери свои пожитки

И уноси в свой ларь!

Нет, искуситель!

Хоть дайте мне алмазы полумира,

Не прикоснусь к ним, коль не поклянетесь

Мне божьим именем не упустить

Такого случая, что вам вторично,

Поверьте, не подарят небеса!

Как?.. Случая не упустить?.. Какого?..

Натан, не притворяйтесь! Я о Рэхе

И юном крестоносце говорю.

Соедините их! Тогда греху,

Который впредь я прикрывать не стану,

Придет конец. И Рэха снова будет,

Чем надлежало быть ей, - христианкой.

А вы, Натан, благодеяньем вашим -

О, мы его вовеки не забудем! -

Пылающие уголья.

Все та же

Погудка, только с новым перебором,

Фальшивящим не в лад!

Как вас понять?

Уж ты поверь, храмовник мне по нраву.

Я мужа лучшего ей не желаю.

Но надо потерпеть.

Все потерпеть!

Все потерпеть! Уж это ль не погудка

На старый лад?

Всего лишь два-три дня!..

Смотри! Кто там пришел? Монах какой-то.

Спроси, чего он хочет?

Денег, верно.

Так дай ему! Не заставляй просить!

(Как успокоить рыцаря, не выдав

Причины столь тревожных опасений?

А посвятить его, и вдруг отца

Он хочет с вами говорить.

Пусть входит,

А ты ступай!

(Отцом остаться Рэхи

Так хочется! Да я им и останусь,

Хотя б считаться им и перестал…

Она и впредь так будет звать меня

За то, что так хотел им быть!) Оставь нас!

Чем я могу служить вам, добрый брат?

Не слишком многим. Радуюсь я, сударь,

Вас видеть в добром здравье.

Мы знавались?

Кто ж вас не знает! Я уже не раз

Во имя ваше. Сам был вам обязан…

Я освежу дары свои.

Спасибо.

Подайте тем их, кто меня бедней.

Дозвольте же и мне поосвежить

Воспоминанья ваши обо мне.

Я мог бы похвалиться, что и я

Вам в руки положил один залог

Немалой ценности.

Залог? Не помню.

Но я готов вернуть вам в семикратном

Размере давний долг.

Признаться, мне

Напомнили о давнем том залоге

Совсем недавно.

О забытом мною?

На Карантане^{140} близ Иерихона,

Как вдруг разбойников арабских шайка

Нагрянула, порушила наш скит,

Часовенку и келью, увели

Меня с собой. Но я, не будь дурак,

Дал тягу и предстал пред патриархом,

Чтоб выпросить себе другой приют,

Где мог бы я в тиши молиться богу

И до успенья моего дожить.

Я как на угольях, мой брат! Нельзя ли

Чуть покороче? Что же мой залог?

Сейчас скажу. Наш патриарх, конечно,

Мне келейку пообещал в Фаворе^{141},

Как только кто преставится из старцев;

Ну, а пока благословил остаться

Мне послушником в лавре при себе.

Так и живу я, сударь, днем и ночью

Ведь патриарх меня все приставляет

К таким делам, что боже упаси!

К примеру…

Ближе к сути!

Вот до сути

До самой мы и подошли. Шепнули

Владыке патриарху, будто жид

Какой-то здесь крещеного ребенка

Как дочь растит.

Дайте досказать!

Когда меня благословил владыка

Святейший патриарх найти жида,

Свершившего кощунственный поступок, -

А он его во гневе сопричислил

К грехам тягчайшим, ибо против духа

Святаго совершенным^{142}

Не может быть отпущен и собором

Вселенской церкви - только что не знаем

Мы, слава богу, что он означает,

К чему он сводится, - во мне мгновенно

Проснулась совесть: я припомнил, что

Немало лет тому назад и сам

Сему греху содействовал. Скажите:

Стремянный конюх в дом ваш не привез

Малютку-девочку тому назад

Осьмнадцать лет?

Да… Только…

Приглядитесь

Попристальней! Стремянный этот - я.

Тот рыцарь, что меня прислал

С дитятей к вам, по имени был Вольф

Фон Фильнек.

Так как мать

Скончалась неожиданно, а рыцарь

Начальством спешно вызван был - боюсь

Соврать, но помнится, что в Газу^{143},

Куда не мог он крошку взять с собою, -

Он вам ее велел вручить. Я вас

Застал, кажись, в Даруне?

Память

Могла бы мне и изменить. У многих

Я в услуженье был - всех не упомнишь,

У Фильнека же - так совсем уж мало…

Он пал под Аскалоном. Впрочем, был

Он славным господином.

Это правда!

До гробовой доски ему обязан:

Не раз меня от смерти он спасал.

Ему сие зачтется! Тем любовней

Вы приняли в свой дом его дочурку?

Само собой!

А где ж она теперь?

Не умерла ж она, не дай то бог?

Да нет! Пускай себе живет! Вот только б

Не разузнал об этом кто! А так

Все будет шито-крыто.

Верно!

Я рассуждаю так: когда с добром -

А я стремлюсь к нему! - так часто зло

Соседствует, не отказаться ль лучше

От «добрых дел»? Что значит зло, мы знаем

Довольно точно, а с признаться,

Куда сложнее дело обстоит.

Ну, что естественнее: взять ребенка

Крещеного и воспитать его,

Как дочь родную, с ревностной заботой,

С любовью неусыпною? Все это

Вы делали, как любящий отец, -

И вот награда! Эка ерунда!

Умней, быть может, было бы дитя

Крещеное растить, как христианку,

На стороне. Но вы дочурку друга

Тогда бы не любили так. А детям,

Хотя бы и зверенышам, любовь

Нужней, пожалуй, веры христианской.

Христианином стать всегда успеешь!

Росла бы девочка здоровой, доброй,

Под бдительным надзором вашим, бог

Ее считал бы той, чем та была.

И разве христианство все не вышло

Досадовал на то и слезы лил

Над тем, что христиане забывают,

Что и Спаситель наш был иудеем.

Так будьте же заступником моим,

Мой добрый брат, когда ханжи и злыдни

Начнут терзать меня за мой поступок,

За подвиг мой! Вам только одному

Его поверю - с тем чтоб вы в могилу

С собою унесли его. Еще…

Ни с кем… о нем… не смел я говорить -

Тщеславиться постыдно!.. Только вам

И вашей простоте богоугодной

Откроюсь я. Она-то, чай, поймет,

Что совершить способен человек,

Покорный господу…

Что с вами, сударь?

Вы плачете?

Мы встретились тогда

Что накануне в Гате^{144} христиане

Предали избиенью иудеев,

Что и жена и семеро моих

Сулящих счастье сыновей сгорели

У брата в доме.

Перед вашим

Приездом я лежал три дня, три ночи

В золе, во прахе перед вездесущим,

И плакал… Нет, не плакал, а вопил!

Корил творца и клял его творенье

И мстить хотел жестоким христианам

И днесь и впредь!

Могло б иначе быть!

Но постепенно разум прояснился

И внятным голосом сказал мне: «Все же

И сотвори, что ты постиг умом!

И знай: благое делать не труднее,

Чем веровать в благое, - захоти лишь!

Восстань!» Я встал и крикнул: «Я хочу!

Лишь повод дай мне, господи!» И тут

Вы спрыгнули с коня и протянули

Дитя в плаще своем. Что вы тогда

Промолвили, что я сказал, - не помню…

Я знаю только, что младенца принял

Из ваших рук, на одр свой положил,

Поцеловал… и прорыдал: «О боже!

Одну взамен семи ты все же дал мне!»

Натан, клянуся, вы христианин,

Из лучших лучший!

Благо нам! Что в ваших -

Христианином делает меня,

Но хватит друг на друга умиляться!

За дело! Пусть я семикратной цепью

Прикован к этой девочке чужой,

Пусть убивает мысль меня, что с нею

Вторично семь цветущих сыновей

Утратить должен я, но если хочет

Сей жертвы провиденье, - я смирюсь.

Так! Ныне отпущаеши! Что сам я

Хотел бы присоветовать, благой

Порыв души вам мудро подсказал

Лишь бы не первый встречный на дороге

Увез ее!

Лучше все же -

Кто хоть не большие права имеет

На Рэху, но бесспорные…

Права, что только кровь и естество

Даруют.

Верно, верно!

Так скорее

Мне назовите брата иль дядьев,

Брательника, двоюродного деда!

Лишь родичу не откажусь отдать

Ее, способную украсить сердцем

Своим и обращением любой

Дворец иль замок! И любую веру!

Вы знаете, кто родичи ее?

Нет, к сожалению. Уж я сказал вам,

Что лишь недолго послужил отцу

Ее достойному.

Быть может, все же

Вы вспомните, как мать ее звалась

В девичестве? Уж не фон Штауфен ли?

И впрямь как будто так…

А брат ее

Не Конрад ли фон Штауфен был, храмовник?

Сдается, так. Но стойте! Я припомнил,

Что книжечку я снял с его груди, -

Еще она при мне. Я подобрал

Ее, когда его мы хоронили

Близ Аскалона.

У нас ее

Зовут служебником. Так я подумал,

Он пригодится кой-кому. Не мне:

Читать не разумею.

Не беда!

Так что же?

В книжке этой спереди

И сзади, как мне говорили, рыцарь

Всех родичей своих и всех - супруги.

Все, что мне нужно! Сбегайте за ней!

По весу книги золото отмерю

И буду век обязан вам.

Охотно!

Но рыцарь по-арабски начертал

Все имена.

О, господи! Когда бы у себя

Я девочку оставить мог и зятя

Такого обрести! Нет, не надеюсь.

Но будь что будет! Кто же донести

Об этом патриарху мог? Верней

Всего, что Дайя…

Ах, как испугалась Рэха,

Когда за ней пришли!

От патриарха?

Да нет! От Зитты.

Не от патриарха?

От Зитты! Или вы оглохли? Зитта,

Принцесса Зитта девочку зовет.

Кого зовет? Пришли за Рэхой? Зитта

Ее зовет к себе? Не патриарх

Совсем…

Принцесса!.. Что вам патриарх

Дался?

Так ты о нем и не слыхала?

А ты не лжешь? Не проболталась?

А где гонцы?

Я все же

Из осторожности к ним выйду. Только б

Что до меня, так я страшусь другого!

Ведь мнимая единственная дочь

Богатого еврея - чем не пара

Пиши пропало… если шага я

Не сделаю второго: не открою

И ей, кто по рождению она!

Смелее же! Не упущу минуты,

Хотя бы на пути к принцессе Зитте

Пришлось мне просветить ее. Открытье

Свое окажет действие, надеюсь.

Итак, смелей! Сейчас иль никогда!

Стр. 393. Тогда разумнее пойти в театр… - сознательный анахронизм Лессинга.

Каноническое право - совокупность правил, регулирующих жизнь церкви, установленных вселенскими соборами и папскими постановлениями.

Стр. 395. И Саладину согласно договору, // // Да, должен защитить, не посягая // На предоставленные нам права… - Речь идет об условиях капитуляции, которые патриарх не совсем точно излагает. В них, согласно немецкому историку Раумеру, говорилось: «Иерусалим будет передан неповрежденным. За свободный выезд со всем имуществом платит мужчина 10 золотых, женщина 5 золотых, ребенок 1 золотой. Семь тысяч бедных будут отпущены за круглую сумму в 30 тысяч византийской монетой. Святой гроб будет пощажен, и каждый христианин за плату одной византийской монеты может беспрепятственно посещать его. В продолжение 40 дней должна быть внесена выкупная сумма, иначе жителям вместо свободного прохода в христианские владения предстоит плен» (цит. по кн. Лессинг, Натан Мудрый, в перев. В. Козлова, СПб. 1897, стр. 377).

Стр. 400. …где пропадал ты, мой любимый, // Все это время? Спал в какой пещере? - По мнению немецких комментаторов (Данцеля и Краца), здесь содержится намек на легенду о семи христианах, спрятавшихся в пещере и проспавших в ней, не старея, 200 лет во времена преследований христиан римлянами при императоре Деции (201-251 гг.).

- в персидской мифологии страна, где обитают феи.

Стр. 412. - название горы, расположенной между Иерусалимом и Иерихоном. Здесь, согласно преданию, отдыхал Иисус Христос, готовясь к проповеди, постился 40 дней (quarant - сорок), здесь искушал его дьявол. В средние века, особенно со времен крестовых походов, на Карантае жило много монахов, частью как отшельники-пустынники, частью в монастырях.

Стр. 413. Фавор - гора близ Назарета, где, по Новому завету, совершилось так называемое преображение господне (Матф., 17, 2). Здесь было много монашеских скитов и монастырей. В 1187 году Саладин уничтожил их, а после его смерти брат Саладина Мелек-Адил построил здесь крепость.

…он его во гневе, сопричислил // К грехам тягчайшим, ибо против духа // Святаго совершенным… - Согласно Новому завету: «Всякий грех и злословие простится людям, но грех и злословие против Святаго духа не простится» (Матф., 12, 31-32; Марк, 3, 28-30; Лука, 12, 10). Споря о том, что здесь имел в виду Иисус Христос, богословы считают этот грех самым тяжким из всех грехов.

Стр. 414. - средневековые города Палестины, упоминаются в истории крестовых походов. Газа - стратегически важная крепость на пути в Египет, играла значительную роль в ходе военных действий. Дарун - находится рядом с Газой. Аскалон (современный Ашкелон) - сильно укрепленная крепость на побережье Средиземного моря; был в руках крестоносцев до 1187 года, после битвы при Хиттине войска Саладина овладели этим городом. В 1191 году Аскалон был взят войсками Ричарда Львиное Сердце, но по условиям перемирия в 1192 году его укрепления были разрушены.

Стр. 416. Гат - древний город в Палестине, некогда принадлежал филистимлянам.

Автор:	Лессинг Г. Э.
Категория:	Драма


Предыдущая страница	Оглавление	Следующая страница