| Автор: | Ливер Ч., год: 1859 |
| Категория: | Роман |
ГЛАВА XVII.
Пансiонъ г-жи Годардъ.
Мы попросимъ нашего читателя оставить на некоторое время эти сцены съ ихъ действующими лицами и отправиться на ту богатую равнину, находящуюся на северо-западе отъ Брюсселя, где, на склоне отлогаго холма, стоитъ въ высшей степени живописный старый дохъ, известный подъ именемъ замка "трехъ фонтановъ". Это былъ настоящiй нидерландскiй замокъ, начиная съ его зубчатыхъ фронтоновъ, увитыхъ рододендрономъ, до затейливыхъ садовъ, населенныхъ мифологическими божествами и украшенныхъ тремя фонтанами, которымъ онъ обязанъ своимъ названiемъ. Начиная отъ пузатой маленькой фигурки, которая дула въ свою трубу на флюгеръ, до пышно вызолоченной лодки для катанья, видневшейся среди водяныхъ лилiй пруда, все говорило о странномъ вкусе народа, который любитъ делать природу искусственною и видеть въ каждомъ кустарнике, въ каждой аллее изображенiе своихъ собственныхъ странныхъ наклонностей.
Здесь были все затейливыя выдумки голландскаго остроумiя: фальшивые кустарники покрывались цветами, при вашемъ прикосновенiи къ пружине, фонтаны били вверхъ, когда вы ступили на известное место, деревянныя фигуры, движимыя особымъ механизмомъ, опускали, подъемные мосты, чтобы вы могли пройдти по нимъ; не былъ забытъ и сборщикъ пошлинъ, который приподнималъ свою фуражку въ знакъ приветствiя. Куда девалась люди, которые изобрели все эти забавныя штуки, и какая судьба постигла ихъ потомковъ? Въ то время, о которомъ мы говоримъ, въ замке помещался пансiонъ для десяти молодыхъ девицъ, подъ управленiемъ г-жи Годардъ. Это былъ отборный, самый отборный изъ всехъ пансiоновъ. Десять воспитанницъ были выбираемы после самыхъ тщательныхъ справокъ, условiя, требовавшiяся для поступленiя туда, доходили до крайнихъ пределовъ строгости. Содержательница соединяла въ себе все редкiя качества точности и строгаго протестанства, а программа вступленiя равнялась чуть не университетскому курсу. Быть воспитанницей г-жи Годардъ значило вступить въ светъ съ надлежащимъ "prestige", потому что съ одной стороны въ кругъ прiобретаемыхъ въ этомъ пансiоне сведенiй входили, по крайней мере въ некоторой степени все отрасли человеческаго знанiя, а съ другой истинное превосходство и настоящая сила этого заведенiя заключалась въ особенной заботливости о нравственномъ воспитанiи девицъ. Учительницы были образцами всехъ моральныхъ совершенствъ своего пола; учителя выбирались между людьми, о которыхъ было положительно известно, что они восторжествовали надъ самыми сильными искушенiями. Уставъ заведенiя вполне соответствовалъ трудности поступить въ него. Строгостью своею онъ почти равнялся монастырскому уставу; даже форменная одежда воспитанницъ сильно напоминала собою женскiй монастырь. Спокойное однообразiе невозмутимаго существованiя, неизменный ходъ каждаго дня действовали даже на юныя беззаботныя сердца и придавали серьёзное настроенiе характерамъ, отъ природы живымъ и веселымъ.
Этой перемене подвергались, одна за другою, все поступавшiя въ заведенiе; можетъ быть некоторыя изъ нихъ боролись несколько дольше, но все оканчивали одинаково. Нетъ, не все! Была тамъ одна воспитанница, которой темпераментъ противостоялъ всему этому до конца, и которая по истеченiи трехъ летъ, осталась такъ же бодра духомъ, такъ же весела, какъ въ то время, когда она впервые переступила этотъ порогъ. Обладая одною изъ техъ эластичныхъ натуръ, которыя не поддаются никакому давленiю, она на каждую тягость этой жизни смотрела какъ на случай къ новой энергiи, и встречала всякую новую непрiятность - состояла ли она въ суровомъ труде или даже въ наказанiи - съ бодрою решимостью - не быть побежденною. Въ ея наружности не было ничего, свидетельствовавшаго о такой смелости: это была белокурая, слабая девушка, съ нежными, почти детскими чертами лица. Сероголубые глаза, оттененные густыми ресницами; прекрасный ротъ, на которомъ часто играла почти дерзкая улыбка; какая-то застенчивость, которая выражалась въ безпрестанно менявшемся цвете ея щекъ, показывали въ ней скорее натуру очень впечатлительную и колеблющуюся; однакожъ эта слабая, нежная девушка, которой голосъ, звонкiй какъ у птички, напоминалъ ребенка, господствовала надъ всеми своими подругами. Очаровательная наружность соединялась въ ней съ большими способностями. Талантливая во всехъ прiятныхъ искусствахъ, она танцевала, пела, играла и рисовала лучше другихъ воспитанницъ: бегло говорила на многихъ новейшихъ языкахъ и даже схватывала местныя наречiя съ удивительною легкостью. Она могла щебетать венецiанскую баркаролу съ сохраненiемъ всехъ нежныхъ оттенковъ языка Адрiатики, или петь тирольскую народную песню, не отступая ни на волосъ отъ каданса, свойственнаго фантазiи крестьянина.
При памяти до такой степени сильной, что она могла въ общихъ чертахъ разсказать все, что прочла внимательно одинъ разъ, она обладала способностью передразнивать, такъ что во всякое время могла представить все, что обратило на себя ея вниманiе. Пылкое воображенiе озаряло все эти способности своимъ яркимъ светомъ, такъ что даже обыкновенные случаи будничной жизни драматично группировались въ ея уме, и событiя наименее поразительныя делались источникомъ положенiй и чувствъ, изобиловавшихъ поэзiей и блестящимъ остроумiемъ.
Какъ ни были важны все эти качества, но имъ въ значительной степени помогали другiя случайныя преимущества. Ее считали богатою наследницей. Какимъ образомъ, когда и почему составилось это мненiе - трудно сказать, верно только то, что сама она нисколько ему не способствовала. Правда, она безпрестанно говорила о своемъ отце - единственномъ ея родственнике, который остался въ живыхъ - какъ о человеке, не жалевшемъ для нея ничего, и показывала своимъ пансiонскимъ подругамъ прекрасные подарки, которые онъ иногда присылалъ ей; можетъ быть, эти подарки, превосходившiе своею ценностью то, что обыкновенно дарится девицамъ ея летъ, способствовали къ утвержденiю веры въ ея богатство. Какъ бы то ни было, только существовало всеобщее убежденiе, что ей предстоятъ быть обладательницей милльоновъ, и современемъ сделаться принцессою, какъ ея подруги называли ее въ шутку.
Этотъ титулъ повидимому шелъ къ ней. Изъ всехъ чертъ ея натуры ни одна не казалась столь выпуклою, какъ черта "знатнаго происхожденiя". Смесь застенчивости и гордости, соединенiе ласки съ повелительнымъ видомъ, какая-то инстинктивная привычка принимать оказываемое ей уваженiе, "какъ нечто должное - все говорило о "хорошей крови"; и ея походка, голосъ и самые незначительные жесты соответствовали этому впечатленiю. Даже те, которые наименее любили ее и наиболее завидовали ея очаровательнымъ качествамъ, никогда не называли ее принцессою въ насмешку. Нетъ, этотъ титулъ былъ употребляемъ въ почетномъ смысле; такъ и она принимала его.
Если бы прихотливая природа не делала иногда еще более странныхъ подделокъ, то читатель пожалуй не поверилъ бы намъ, что принцесса была не что иное, какъ дочь Грога Дэвиса!
въ которыхъ онъ жилъ, и проницательность, коварство и обманъ казались ему не только единственными способами успеха, но и единственными качествами, которыя достойны почтенiя. Онъ такъ часто видалъ соединенiе честности и глупости, что началъ считать ихъ тождественными понятiями. И однако же этотъ человекъ - "барышникъ", извергъ и негодяй - возвысился надъ всеми гнусностями мошеннической жизни въ своемъ стремленiи - воспитать дочь въ чистоте, оградить ее отъ заразительной атмосферы, въ которой жилъ самъ, взлелеять ее среди всехъ облагораживающихъ влiянiй заботливости и образованiя, и сделать ее, по собственному его выраженiю, "равною лучшимъ леди въ стране"!
Чтобы поместить ее среди богатыхъ и знатныхъ, и скрыть ея происхожденiе - для этого потребовалось съ его стороны более изобретательности, чемъ для какихъ бы то ни было коварныхъ плановъ, которые онъ составлялъ на скаковомъ кругу. Строгiя требованiя, на которыя такъ безусловно настаивала г-жа Годардъ, могли быть удовлетворены только съ тяжкими пожертвованiями. Знатный баронетъ, бывшiй поручителемъ за респектабельность Грога Дэвиса, получилъ наличныя деньги за самое безнадежное изъ письменныхъ обязательствъ, а дама, прiехавшая въ собственномъ экипаже къ г-же Годардъ, "чтобы познакомиться съ особой, которая принимала на себя попеченiе объ ея молодой родственнице", была сумасшедшая, мать сумасброднаго молодого человека, который надавалъ Грогу Дэвису заемныхъ писемъ на несколько тысячь фунтовъ, и теперь получилъ обратно эти документы въ вознагражденiе за настоящую услугу. Кроме этихъ прямыхъ были еще косвенныя пожертвованiя. Грогъ былъ принужденъ отказаться на некоторое время отъ всехъ привычекъ и выгодъ своей обыденной жизни, и жить въ почтенномъ уединенiи, нося глубокiй трауръ и окруживъ себя слугами тоже въ траурномъ платье по случаю потери имъ жены, которая, сказать мимоходомъ, умерла уже за двенадцать летъ передъ темъ. Словомъ, онъ долженъ былъ подвергнуться на некоторое время нравственному перерожденiю, подробности котораго казались безчисленными, и служили къ тому, чтобы убедить его, что респектабельность дело не такое легкое и удобное, какъ онъ воображалъ до сихъ поръ.
Торжественный былъ день для отца, когда онъ отдалъ свою дочь на попеченiе г-жи Годардъ; не менее счастливымъ казался этотъ день и для Лиззи Дэвисъ, такъ какъ она очутилась въ кругу своихъ сверстницъ и среди занятiй и обстановки изящной жизни. Воспитанная съ детства въ маленькой школе одной изъ отдаленныхъ местностей Корнуоля, она видела своего отца только въ теченiе двухъ или трехъ месяцевъ того пробнаго курса респектабельности, о которомъ мы говорили. При всей своей любви къ дочери, при всемъ желанiи выразить эту любовь внешнимъ образомъ, Дэвисъ до такой степени сознавалъ недостатки своего собственнаго воспитанiя, и промахи, которыя неизбежно будутъ проглядывать въ его манере и образе мыслей, что счетъ необходимымъ держать себя отъ нея подальше и остерегаться всего, что могло бы повредить ему въ ея мненiи. И такъ, если онъ множествомъ добрыхъ поступковъ и щедрыми подарками и прiобрелъ ея любовь, то его холодность и сдержанность исключали всякое доверiе къ нему съ ея стороны. Уйдти отъ томительнаго однообразiя этого скучнаго дома, куда не входилъ ни одинъ посетитель, где были порваны все сношенiя со светомъ, очутиться среди обстановки, проникнутой жизнью, среди подругъ, преследующихъ одинаковыя съ нею цели, употребить свои блистательныя способности на разнообразныя сродныя ей занятiя, начать образъ жизни, въ которомъ каждый день она чувствовала какое нибудь новое прiобретенiе въ знати, - это было счастiе, доходившее до полнаго восторга. Чтобы подобная жизнь показалась ей настоящимъ раемъ, ли этого не было нужды, чтобы ее окружали лестью, но и въ лести самаго разнообразнаго свойства не существовало недостатка. Одни любили ея резвость и веселость, окружавшую ее подобно какой-то атмосфере; другiе хвалили ея грацiозность и красоту; некоторые предпочитали этимъ качествамъ ту гибкость ума, которая давала ей возможность совладеть со всемъ, чему она хотела научиться, иные распространялись о будущемъ ея богатстве и о великой судьбе, которая предстояла ей.
Какъ часто, въ игривомъ легкомыслiи счастливаго девическаго возраста, оне спрашивали ее - какой образъ жизни она изберетъ для себя и въ какой стране она поселится? Оне разспрашивали ее объ этомъ со всею искренностью, думая, что ей стоитъ только пожелать, чтобы жить такъ, какъ ей нравится. И какiя ласки следовали за этими разспросами! какiя льстивыя мольбы о томъ, чтобы принцесса въ дни своего величiя не забыла Джозефины, или Гертруды, или Джулiи, не отказались бы отъ техъ, которыя некогда были ея пансiонскими подругами.
- Какимъ пробнымъ камнемъ будетъ это для вашего такта, Лиззи, - сказала одна изъ воспитанницъ, - когда вы, сделавшись герцогиней, встретите кого нибудь изъ насъ на водахъ или на пароходе, я вамъ придется объяснять его милости, герцогу, съ возможною деликатностью, чтобы не оскорбить насъ, что вы знали насъ девочками; и какъ вамъ будетъ не ловко называть насъ Дженей и Кларой!
какъ бы не заговорили съ нимъ или - что еще хуже - эти длинныя ужасныя паузы въ разговоре, которыя показываютъ, какъ боитесь вы, чтобы мы не вздумали распространяться о прошлыхъ временахъ.
- Ахъ Лиззи, душечка, - вскричала третья, - побудь герцогиней съ минутку, и покажи какъ ты будешь обращаться со всеми нами. Это было бы восхитительно.
- Вы, кажется забываете, mes dames, - гордо сказала Лиззи, - какою выскочкой вы представляете меня. Это чудесное возвышенiе, которое должно тотчасъ же заставить меня забыть моихъ друзей и себя, не имеетъ въ моихъ глазахъ слишкомъ ослепительнаго эффекта. Въ самомъ деле, я могу вообразить, что завтра же сделаюсь герцогиней, и однакоже не потеряю отъ этого ни памяти, ни чувства собственнаго достоинства.
- Маргаритка, душка, не сердись на насъ, - вскричала одна изъ воспитанницъ, называя ее именемъ, которымъ все оне преимущественно любили называть ее.
- Я скорее сержусь на самую себя, что не оставлю по себе лучшаго впечатленiя. Да, - прибавила она грустнымъ тономъ, - я оставляю пансiонъ.
- Это слишкомъ верно, милые друзья мои, - сказала она, обнимаясь съ теми, которыя сидели по-ближе. Я узнала это только сегодня утромъ. Мадамъ Годардъ пришла въ мою комнату сказать, что папа писалъ обо мне и прiедетъ взять меня такъ недели черезъ две. Я, безъ сомненiя, должна радоваться, что еду домой, но у меня нетъ ни матери, ни брата, ни сестры, и здесь, между вами, сосредоточиваются все привязанности моего сердца. Когда удастся мне опять жить среди такихъ любящихъ существъ? буду ль я опять когда нибудь такъ счастлива, какъ здесь, где жизнь мне казалась такимъ очаровательнымъ сномъ?
- Да, Лиззи, - сказала другая, - вообрази ваше огорченiе, когда мы постепенно будемъ открывать, что такое-то место или такое-то удовольствiе обязано было своею прелестью единственно твоему присутствiю. Вообрази наше положенiе, когда мы увидимъ, - а это непременно будетъ, - что любовь, которую мы питали къ тебе, связывала насъ, какъ сестеръ, въ одну семью.
провожу съ вами. Вспомните также, что это только непродолжительная разлука; мы можемъ и будемъ писать другъ другу; я никогда не устану узнавать все, касающееся васъ и этого прекраснаго места.
- И мы останемся навсегда искренними друзьями, какъ теперь, вскричала одна изъ воспитанницъ. Затемъ последовало самое нежное прощанiе, сопровождавшееся нежными объятiями, слезами и поцелуями.