Золотой телец.
Часть третья.
Глава II. Мрачная исповедь.

ГЛАВА II. 

Мрачная исповедь.

Нередко случается, что уступки, стоившiя намъ долгой внутренней борьбы и тяжкихъ усилiй, встречаются теми, для кого оне были сделаны, далеко не съ тою радостною готовностью, какой бы мы ожидали; мы и не подозреваемъ этого, а то какую глубокую рану нанесло бы подобное открытiе нашему самолюбiю. Какъ бы мы удивились, если бы намъ показали, что мы вовсе не такъ благородны и не такъ великодушны, какъ воображали! На эти размышленiя навела меня недавняя решимость Аннесли Бичера, которою онъ такъ гордился. Любопытно было бы знать, что бы онъ почувствовалъ, если бы мне подслушать разговоръ, происходившiй стена объ стену съ его комнатой?

Лицци Девисъ была уже совсемъ одета и готовилась сойти къ завтраку; но ей такъ нездоровилось и на душе у нея было такъ тяжко, что она прилегла на постель и, велевъ своей горничной закрыть ставни, попросила, чтобы ее оставили одну.

- Что съ тобою, Лицци, что съ тобой, дитя мое? спросилъ Девисъ, входя и садясь у ея изголовья. - Руки у тебя точно въ огне.

- Я дурно спала ночь, отвечала она слабымъ голосомъ: - и у меня страшно болитъ голова.

- Бедняжка, проговорилъ онъ, целуя ее въ горячiй лобъ: - всему этому я причиной. Да, Лицци, я это знаю, но что же было делать? Ведь я такъ старался несколько летъ отсрочивать этотъ роковой часъ. Я хорошо чувствовалъ, что, кроме тебя, у меня нетъ на свете утехи и радости, а между темъ я готовъ былъ отказаться отъ единственнаго блага, которымъ дорожилъ, лишь бы сохранилъ тебя непорочной и чистой.

Медленно, съ запинкой произносилъ онъ каждое слово, и когда онъ замолчалъ, губы его дрожали.

- Я право не знаю, не плохо ли вы разочли, поступивъ такъ? проговорила она вполголоса.

- Я и самъ начинаю теперь такъ думать, отвечалъ онъ громко. - Но какъ быть! Я хотелъ все устроить къ лучшему.

Она тяжело вздохнула и промолчала.

- Было у меня и другое въ мысляхъ, продолжалъ онъ, помолчавъ съ минуту: - вотъ, думалъ я, настанетъ время, и ты обратишь вниманiе на все мои жертвы и труды; ведь я работалъ такъ же, какъ работаютъ другiе; ведь мы одни изъ техъ, которые влекутъ за собою каторгу.... Ну полно, полно, къ чему содрагаться... Ведь я теперь около тебя, целъ и невредимъ. И такъ, я надеялся, что ты обо всемъ этомъ пораздумаешь и скажешь: какъ-бы-то ни было, онъ далъ мне все, что только могъ дать. Не въ его власти было доставить мне богатство и общественное положенiе, но за то, благодаря ему, я съумею воспользоваться и темъ, и другимъ, если они когда либо выпадетъ на мою долю. Онъ не унизилъ меня до своего уровня, моя жизнь изъята отъ техъ жгучихъ, преступныхъ ощущенiй, которыми день за день подтачивается его существованiе. Благодаря ему, я не уступаю любой благородной леди въ деликатности чувствъ и образе мыслей.

- Правда, правда, но для чего вы добивались всего этого? воскликнула она съ смятенiемъ и тоскою.

- Для того, дочка, отвечалъ онъ съ жаромъ: - чтобы ничто не по мешало тебе самой стать современемъ на высокую ступень общественной жизни. Или ты думаешь, что эти последнiя тридцать летъ моей жизни не дали мне прочувствовать, чемъ бы я могъ быть, если бы меня воспитали и научили тому, что знаютъ другiе? Разве я не сознавалъ въ себе той энергiи, отваги и настойчивости, которымъ не доставало только знанiя, чтобы я могъ за поясъ заткнуть всехъ этихъ баръ? Но я сказалъ самому себе: она вся въ меня уродилась, а въ придачу ей еще дана красота. Отчего же бы ей и не метить высоко? Ты понимаешь, что въ этихъ словахъ заключался мой собственный приговоръ. Прочить тебе высокую долю, значило самому себе прочить бездетное сиротство.

Лицци закрыла лицо руками и не отвечала ни слова.

- Разве я самъ не предвиделъ, продолжалъ онъ почти съ бешенствомъ: - что воспитанная въ неге и роскоши, ты не могла не тяготиться бедностью, не могла не стыдиться такого отца, какъ я? Разве, чортъ побери, я не понималъ, что готовилъ себе въ будущемъ? Но, будь что будетъ, порешилъ я самъ съ собою: я хочу, чтобы она вступила въ жизнь при самыхъ благопрiятныхъ условiяхъ, и посмотримъ, где тотъ дерзкiй, который осмелится загородить ей дорогу.

Пораженная сиплымъ, горловымъ звукомъ его голоса, Лицци отняла руки отъ лица и тревожно посмотрела на Девиса. Въ эту минуту демоническiя черты его, дышавшiя всею напряженностью страсти, представляли поразительное сходство съ ея прекрасными чертами. Не будь его тутъ, рядомъ съ нею, на ея лице только и можно было бы прочесть выраженiе глубокаго страданiя, смягченное необыкновенною прелестью очертанiй; но сопоставленное съ выраженiемъ его лица, какъ бы служившимъ ему злобнымъ комментарiемъ, оно казалось воплощенiемъ титанической гордыни и дышало самымъ бешенымъ честолюбiемъ.

- Да, дочка, продолжалъ онъ: - дорого ты мне досталась, такъ дорого, что ни на золото, ни на серебро не оценить. Если во мне когда либо шевельнется то, что у людей называется совестью, то нелегко мне будетъ разделываться съ нею изъ за тебя.

- Батюшка, милый батюшка, перестаньте, воскликнула она тоскливо: - ваши слова для меня точно острый ножъ.

- Хорошо, я замолчу, сказалъ онъ, отнявъ руку, которую она сжимала въ своей, и заложивъ ее за жилетъ.

- Или - нетъ, продолжала она, ласкаясь къ отцу, - разсказывайте мне все безъ утайки. Вамъ нелегко было решиться на эту исповедь; посмотримъ, не поможетъ ли она обоимъ намъ покончить наши счеты. Худшее я уже знаю.... Онъ покачалъ головой. - Или это еще не все? воскликнула она въ ужасе. - Такъ говорите же скорее....

- Какъ мне досказать тебе то, что еще осталось? отвечалъ онъ угрюмо. - Научу ли я тебя понимать жизнь и людей такъ, какъ я ихъ понимаю, и чувствовать, что въ каждомъ взгляде, уставленномъ на меня, кроется оскорбленiе, въ каждомъ слове, сказанномъ мне въ смехъ - насмешка? Ведь добрые люди встаютъ и уходятъ изъ-за стола, чтобы только не сидеть рядомъ со мною! Положимъ, мне удастся иногда подцепить какого нибудь молодца, который заходитъ слишкомъ далеко, и проучить его въ предостереженiе другимъ; но разве это мешаетъ имъ травить меня издалека, такъ что къ нимъ и подступиться нельзя? Вчера я отправился въ Нейвидъ на почту за письмами; казалось бы, что въ глухой деревушке, на этомъ берегу Рейна, куда редко и путешественникъ-то заглядываетъ, мне можно было остановиться на часокъ, чтобы дать вздохнуть своей лошади и закусить самому; казалось бы, что хоть въ такомъ захолустьи мне нечего опасаться преследованiй. Ничуть не бывало, слухомъ земля полнится... Въ одной комнате со мной завтракали двое молокососовъ, прiезжихъ изъ Англiи; по платью, замашкамъ и дурному французскому выговору, я призналъ въ нихъ оксфордскихъ либо кембриджскихъ студентовъ. Они же принимали меня за иностранца, незнающаго по англiйски, и поэтому, нисколько не стесняясь, продолжали разговаривать при мне о всякой всячине; я пропускалъ ихъ вздорную болтовню мимо ушей, какъ вдругъ дошедшее до меня имя Бичера возбудила мое вниманiе. Разговоръ шелъ о немъ и объ одной прелестной незнакомке, которая часто показывалась съ нимъ вместе въ Ахене. Молокососы съ восторгомъ говорили о ея величавой красоте, о царственной роскоши ея нарядовъ. Однако они никакъ не могли взять въ толкъ, кто бы она такова могла быть? Что она не была сестра Бичера, это явственно изъ родословныхъ таблицъ перовъ; знали они также наверное, что она ему не жена; стало быть, оставалось еще одно только предположенiе.... А я во время этого разговора долженъ былъ сидеть, какъ прикованный, и выслушивать все ихъ глупыя выходки и пошлыя шутки! А что, что мешало мне стать передъ ними и крикнуть: не смейте порочить ея доброе имя, она моя дочь? Да вотъ что. На первый же ихъ вопросъ я принужденъ бы былъ объявить, что зовутъ меня Девисомъ, Христофоромъ Девисомъ, Грогомъ Девисомъ тожъ: а всей твоей красоты, дочка, не хватитъ на то, чтобы искупить позоръ этого имени. Итакъ я поневоле, вставъ изъ-за завтрака и, ни до чего не дотронувшись, ретировался. Одну минуту я былъ въ нерешимости и хотелъ расплатиться съ ними, но тутъ мне вспомнилась ты, Лицци, и я разсудилъ, что ты не должна быть героиней скандала и газетныхъ сплетенъ. Рано или поздно, думалъ я, она станетъ на ту высоту, куда едва дерзнетъ доходить робкiй шопотъ злословiя.

- Стало быть, спросила Лицци: - неприлично было съ моей стороны такъ жить, какъ я жила въ Ахене?

- Неприличiе неприличiю рознь, отвечалъ онъ, не то съ досадой, не то въ замешательстве. - Огласки надо было избегать. Но въ этомъ конечно ты нисколько невиновата; проклятому Бичеру следовало понимать это....

и никого другого; ничто иное и каждый шагъ въ твоей жизни, какъ моя же ошибка. Очень нужно мне было воспитывать тебя вне моей собственной среды: если бы ты выросла въ обществе плутовъ и мошенниковъ, ты не стыдилась бы называть меня своимъ отцомъ.

- Ужь я и теперь не стыжусь этого, и никогда этому не бывать, воскликнула она, бросаясь къ нему на шею. - Для кого же, какъ не для меня, пожертвовали вы целой жизнью? Быть можетъ, вы слишкомъ высоко цените те преимущества общественнаго положенiя, которыхъ вы такъ пламенно желали для меня, но я въ этомъ случае, я не могу съ вами согласиться. Какъ бы ты нибыло, а я знаю, что единственный источникъ вашего честолюбiя заключается въ любви вашей ко мне, что вы шли темной и тернистой дорогой только для того, чтобы мне легко и светло жилось на свете.

- Ты за все заплатила мне этими словами, проговорилъ онъ, проводя по глазамъ рукою. - Я не потягогился бы трудомъ поденщика, я не побоялся бы плестись на одной цепи съ партiей колодниковъ и жевать арестантскiй хлебъ, если бы этой ценой могъ купить для тебя то, чего я желаю.

- Я хочу, дитя мое, видеть тебя женой пера. Я хочу, чтобы самое гордое и недоступное въ мiре сословiе признало тебя своею и придавало высокое значенiе, славу твоему каждому малейшему поступку...

- Такъ что жъ, что не забудутъ? Неужели такой вздоръ можетъ тебя обезкуражить? Мало же въ тебе течетъ отцовской крови, если ты склоняешь голову передъ оскорбленiемъ.

Лицци вся вспыхнула и глаза ея дико сверкнули, какъ будто хотели сказать: ужь въ этомъ-то отношенiи вамъ нечего бояться. Но тутъ же смертельная бледность сменила этотъ румянецъ, и голосомъ, дрожавшимъ отъ сильнаго волненiя, она проговорила:

- Но къ чему же напрашиваться на безъисходную борьбу? Ведь вся ваша забота объ одномъ: обо мне и о моемъ счастiи. Неужели же возможность счастья лежитъ для меня только въ азартной игре честолюбiя? Не поможетъ ли мне то образованiе, которое я получила отъ васъ? Я могла бы быть гувернанткой.

- Да знаешь ли ты, дочь, что такое гувернантка? Это служанка, переряженная госпожей, существо, получившее образованiе не на радость себе, а на то, чтобы другiе могли имъ пользоваться, какъ имъ заблагоразсудится. Въ среднiе века существовалъ обычай убивать раба, для того чтобы господинъ могъ погреть ноги въ его неостывшей еще внутренности. Наша новейшая цивилизацiя не заходитъ такъ далеко, она довольствуется темъ, что не одну бедную девушку доводитъ до полупомешательства, для того чтобы начинить какую нибудь безмозглую голову подобiемъ знанiя.

- И слышать объ этомъ не хочу! воскликнулъ Девисъ съ жаромъ. - Если бы я зналъ, что изъ тебя выйдетъ вторая Сиддонсъ, и тогда я не позволилъ бы тебе ступить на подмостки. Я знаю, что такое закулисная жизнь и какую грубую свободу отношенiй она допускаетъ. Труппа - это семья, случайно набранная изо всякаго сброда, едва-едва возвышающаяся въ деле умственной шлифовки надъ уровнемъ тупоумной публики. Въ этой среде, грязныя шутки площадныхъ комедiй - ходячая монета; высшiе интересы жизни вращаются около большого сбора съ бенефиса или пирушки въ Гриниче. Тебе ли якшаться съ такими людьми?

- Но если бы я имела успехъ?

- Не хочу я этого - и баста. Я говорю тебе, дочка, одинъ только и есть для тебя выходъ...

- Но если у меня не станетъ духу погубить себя?

другiя? И ты, какъ ни въ чемъ не бывало, скажешь: глупъ же былъ мой старикъ-отецъ, что не захотелъ, чтобы дочь пошла по его следамъ. Мне ничего не стоитъ снизойти въ те самые слои общества, къ которымъ онъ принадлежитъ и которыхъ стыдится. При мне его будутъ оскорблять, поносить, а я, между темъ, останусь спокойна, зная, что я одна могла бы оградить его отъ всего этого...

- О, не искушайте меня такими речами! воскликнула она въ отчаяньи.

- Напротивъ, я ничего не оставлю недосказаннымъ, я испробую все средства, чтобы заставить тебя согласиться на то, въ чемъ твое и мое спасенiе. Слушай, дочка: ты одна можешь доставить мне возможность взглянуть въ глаза целому свету. Сделайся ты только знатною дамою, - и я спасенъ. Пожалуй, мои враги и тогда будутъ рады строить мне козни, но они поймутъ, что имъ отъ этого не поздоровится.

- И вы уверены, что въ этомъ ваше спасенье? проговорила она мрачно и холодно.

- Уверенъ, отвечалъ онъ точно такимъ же тономъ.

- Я готовъ чемъ угодно тебе въ этомъ поклясться, видитъ богъ; я не знаю другого средства обезпечить твою будущность.

- Не въ моей будущности тутъ дело, подумайте только о себе, отвечайте мне прямо: нетъ для васъ другого выхода?

- Нетъ, отвечалъ онъ.

- Но, Боже мой, что же вы такое сделали, чтобы я должна была искупить вашъ грехъ гибелью лучшихъ своихъ надеждъ! воскликнула она съ отчаянiемъ, котораго не могла долее сдерживать.

ответу. На тебя взводятъ обвиненiе въ различныхъ плутовскихъ проделкахъ, проделкахъ впрочемъ неважныхъ и совершенныхъ за одно съ благородными и даже высокородными сообщниками. Не припомните ли вы, капитанъ Девисъ, сколько разъ вы портили вашими снадобьями лошадей и жокеевъ, чтобы только выиграть пари? Сколько разъ вы выигрывали огромные куши только потому, что опаивали до безсознательности вашего противника? Не случалось ли вамъ прибегать къ угрозамъ, чтобы получить удовлетворенiе самымъ наглымъ требованiямъ? Не случалось ли вамъ убивать человека, обвинившаго васъ въ шулерстве? Не водилось ли за вами привычки выставлять подъ векселями небывалыя подписи, вместо вашей собственной? Не прибирали ли вы къ рукамъ чужiя деньги, посредствомъ обмана? Скажите по совести, изъ двадцати галерныхъ преступниковъ не найдется ли и пятидесятой доли того, чемъ вы можете похвалиться? Присягнете ли вы, что у васъ на совести не лежитъ десятка полтора или два такихъ делъ, за которыя добрые люди платятся каторгой, и не знаете ли вы за собой двухъ-трехъ грешковъ, подлежащихъ более строгому наказанiю? Не записаны ли ваши приметы почти въ каждомъ полицейскомъ бюро Европы, и не разосланы ли ваши фотографическiе портреты по всемъ пограничнымъ паспортнымъ конторамъ маленькихъ немецкихъ государствъ, чтобы оградить какой побудь Гессенъ-Кассель или Кобургъ отъ опустошенiй хищнаго зверя, именуемаго Грогомъ Девисомъ.

- Но если это такъ, воскликнула Линди въ отчаяньи: - то какая же вамъ будетъ польза, если я пожертвую собой? Не лучше ли намъ уехать куда нибудь далеко, где мы будемъ свободны отъ преследованья? Поедемъ въ Америку, въ Австралiю, - разстоянiе меня не пугаетъ...

- Вздоръ! Я ни шагу не сделаю изъ Европы. Будь со мною, что будетъ, - но я не тронусь отсюда. Поступай только такъ, какъ я тебе говорю, дочка, и верь, что кривая таки вывезетъ. Впродоженiи многихъ летъ, я только темъ и держался, что участь моя была связана съ участью многихъ другихъ, которыхъ мое паденiе увлекло бы за собою. Но время поубавило ихъ число. Многiе перемерли: холера, крымская компанiя, сердечныя невзгоды, да и мало ли еще какiя другiя причины, сделали свое дело. Изъ немногихъ уцелевшихъ, для однихъ скандалъ уже сделался нипочемъ, другихъ я потерялъ изъ виду, и теперь, много-много если мне удастся потянуть за собою на каторгу двухъ-трехъ представителей благородныхъ фамилiй. Этого недостаточно. Я принужденъ искать опоры въ знатномъ родстве; мне нужны такого рода связи, за которыми мне жилось бы, какъ за каменной стеной. Дай мне только обзавестись ими, а оне уже сами порадеютъ о своемъ добромъ имени. Ты не знаешь, но я знаю, что такое влiянiе знати въ Англiи. Нетъ ни одного преступленiя, которое она не могла бы узаконить актомъ парламента. Браки и разводы въ ея власти, однимъ приговоромъ палатъ она связуетъ и разрешаетъ, установляетъ законность и незаконность; тоже полномочiе дано и общественнымъ ея приговорамъ: ей ничего не стоитъ - плута подрядчика произвести въ лучшiе граждане Лондона, и если бы ей заблагоразсудилось, она могла бы сделать Грога Девиса членомъ любого изъ своихъ аристократическихъ клубовъ; а разъ сделавъ это, дочка, она подумаетъ да и подумаетъ, прежде чемъ пойдетъ на попятный дворъ.

Девисъ пришелъ въ такое возбужденное состоянiе, что быстро шагалъ по комнате; лицо его горело, а въ глазахъ сверкало зловещее пламя. Между отличительными чертами, свойственными глубоко развращеннымъ характерамъ, особенно резко выдается та наглость, съ которою они выставляютъ напоказъ всю свою безчестную находчивость, преувеличивая даже порою обиды, нанесенныя ими обществу. Есть что-то сатанинское въ этомъ издеваньи надъ темъ самимъ обществомъ, передъ которымъ они такъ жестоко провинились. По адскому ихъ кодексу честность и доверчивость не заслуживаютъ ничего, кроме презренiя, и тотъ только можетъ похвалиться действительнымъ мужествомъ, кто попираетъ наши законы, обязательные для другихъ людей.

Девисъ былъ изъ числа не легко увлекающихся людей. Никто менее его не поддавался минутнымъ впечатленiямъ; онъ былъ воспитанъ въ слишкомъ суровой школе, чтобы давать волю случайному настроенiю духа. Но на этотъ разъ обычное самообладанiе изменило ему; онъ до того увлекся желанiемъ поставить на своемъ, что позабылъ всякую осторожность: разъ начатую исповедь онъ продолжалъ, такъ сказать, на обумъ. Къ этому примешивалось то странное, жгучее тщеславiе, которое заставляетъ насъ находить наслажденiе въ нами же вызванномъ смущенiи и ужасе другого. Чемъ преступнее выставлялъ онъ свою преступную жизнь, темъ живее давалъ онъ чувствовать, что съ нимъ шутить плохо. Въ случае, еслибы ему не удалось затронуть въ дочери чувство привязанности, онъ могъ расчитывать на внушенiя страха; ведь должна же она была понять, что отъ такого человека, какъ онъ, всего можно было ожидать. Наконецъ, разъ сбросивъ маску, онъ ничуть не дорожилъ лоскутьями того маскарада, въ которомъ такъ долго щеголялъ.

- Ты требовала, чтобы я разсказалъ тебе все, безъ утайки. Но едва я успелъ набросить беглый очеркъ того, что я могъ бы поразсказать, какъ она въ ужасе отшатнулась. Но пусть такъ; теперь, по крайней мере, между нами нетъ тайнъ, и какъ ни жестокъ былъ данный мною урокъ, онъ все же мягче того, который дали бы тебе чужiе. Мне только одно осталось сказать тебе, дочка, продолжалъ онъ, направляясь къ порогу и взявшись за дверную ручку: - если ты захочешь остаться при своей решимости, то чемъ раньше дашь мне объ этомъ знать, темъ лучше. Я высказалъ тебе все, что было нужно, остальное въ твоихъ рукахъ. Помни только, что если отказъ будетъ твое последнее слово, то ты должна предупредить меня заблаговременно, чтобы и я тоже могъ принять свои меры.

Слова эти были сказаны совершенно спокойно, но въ самой суровой, безтрепетной ясности ихъ звучала какая-то потрясающая нота и Лицци вместо ответа закрыла лицо руками и заплакала.

Девисъ остановился въ нерешимости. Было мгновенiе, когда любовь, казалось, одержала верхъ; онъ сделалъ движенiе, какъ будто хотелъ подойти къ ней, но вдругъ спохватившись и проворчавъ про себя: - теперь все равно, дело кончено, - вышелъ изъ комнаты.