Великий Пандольфо.
Глава IX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Великий Пандольфо. Глава IX. (старая орфография)

ГЛАВА IX.

Одетая в форму, сиделка Уильямс не боялась ни чорта, ни людей. Она с одинаковым душевным спокойствием прикладывала бы лед к голове монарха и мерила бы температуру убийцы, раненого при совершении тягчайшого преступления. Но в своем скромном частном платье она казалась робкой провинциалкой. Подбадриваемая Полой, которая по телефону известила обоих инвалидов в Э об их прибытии - она скромно просидела за завтраком.

Она могла порассказать теперь в Бодмине о своих встречах запросто с аристократией. Она запоминала обрывки разговора, в котором тоже принимала участие, так как оба джентльмена были радушными вежливыми хозяевами. Но когда завтрак кончился, и они вышли на террасу гостиницы, и Пола, увлекая за собой сэра Спенсера, предоставила ее лорду Димитеру - она совсем оробела.

Странная пара осталась под тенью сикомор, и лакей, выслушав приказание Димитера, торопливо разставлял вокруг столика стулья.

- Надеюсь, - сказал лорд Димитер застенчиво, - что вы не знаменитость, мисс Уильямс?

Миниатюрная сиделка так и подскочила.

- Кто я? Разве миссис Фильд не сказала вам? Я самая обыкновенная профессиональная сиделка.

Лорд Димитер просиял.

- Я так рад. Друзья моей жены все так знамениты. Никогда не знаешь, говоришь ли с известным астрономом, или поэтом, или выдающейся большевичкой. По моему, это ужасно стесняет. - Он бросил на нее полный юмора подозрительный взгляд. - Вы никогда не ездите в Бэкингэмский дворец в форме и при медалях?

- О нет! - разсмеялась сиделка, несмотря на весь свой трепет перед пэром Англии, во власти которого ее так безжалостно оставили.

- Значит, есть надежда, что мы можем стать друзьями. Но скажите, вы не за лэди Димитер ухаживаете?

Ей понравилась в нем нотка озабоченности в его голосе. Ей захотелось уверить его, что лэди Димитер здорова, как ломовая лошадь, но она подумала, что это звучит непочтительно. Она рассказала о несчастий, постигшем Пандольфо в горах. Лорд Димитер вспомнил, что в письмах жены было какое-то упоминание об этом. Он тогда еще сразу сказал Бабингтону, что это заставит немного приутихнуть этого молодца.

- Я не завидую вам, - сказал он.

- Почему?

- Из того, что я видел, я убедился в том, что ухаживать за ним, это то же, что ухаживать за целым зоологическим садом.

Она разсмеялась. Лед был сломан. Далее они прекрасно чувствовали себя вдвоем. Она нашла, что и настоящий живой лорд может быть приятным и имеет те же лучшия человеческия чувства. Инстинктивно они оба перешли на свою любимую тему - цветы - единственное, чего ей не хватало в её профессии. Отец её был известным садоводом-любителем. Лорд Димитер признался в своей страсти к выращиванию душистого горошка. Это было коньком её отца. С ним никто не мог сравниться на всех выставках Корнуэллса и даже Дэвона. Особенной гордостью его был один сорт - цвета румяного персика. Лорд Димитер взволнованно нагнулся к ней.

- Создатель сорта Фэри Дрим - это не ваш отец?

- Да, это был он.

Лорд Димитер откинулся на стул с шутливым жестом отчаяния.

- Значит вы всетаки знамениты. Такова, видно, моя судьба, что я никогда не встречаю не-знаменитость.

Она нашла, что он очаровательнейший, добрейший, простодушнейший человечек на всем свете; недаром Клара Димитер обожала его за эти качества, так что сиделка не ошиблась. Её красноречие потекло свободно. Она рассказала ему про Бодмин, про военный госпиталь в Салониках и про. великолепную манеру Пандольфо. Она поверяла ему многое, нагнувшись над столом и подперши щеки руками; он внимательно слушал, сидя в такой же позе, так что посторонним они издали казались парой, более заинтересованной друг другом, чем это позволяли приличия. Но она лишь поверяла ему историю любви Пандольфо; как он скатился с крутого обрыва, стараясь отыскать для миссис Фильд невзрачный цветочек, и как он, презрев всякую сдержанность, заявил, что женится на ней.

- А по вашему, она выйдет за него?

Сиделка с знающим видом кивнула головой.

что я хочу сказать?

Лорд Димитер печально закивал головой. Он понимал. Этот человек унес с собой одну из его картин итальянского мастера, которую он вовсе не собирался продавать, причем Пандольфо сумел получить ее за полцены. Настоящого Сассоферрато с всеми особенностями кисти этого художника. Так что, если он захотел женщину...

- То он обязательно получит ее, - вскричала сиделка.

Лорд Димитер встал, потому что Пола и Спенсер подошли к их столу. Она стояла великолепная в своем платье цвета ярких осенних листьев, которое оттеняло её собственную яркую красоту. Рядом с нею, как сфинкс, возвышался сухощавый Спенсер.

- Не вставайте, Спенсер позаботится о стульях. - И она жестом отправила его по этому поручению. - Вы первый услышите радостную весть, Франк. Спенсер еще раз сделал мне предложение, и я приняла его теперь.

На лице лорда Димитера появились мириады морщинок, сложившихся в маску недоверия, и в пределах вежливости, насколько это позволяли его хорошия манеры, он указал пальцем на охотящагося за стульями поклонника.

- Выйти замуж за Спенсера?

- Да.

- Но, дорогая моя, он ничего не знает...

- Очевидно, он знает толк, раз сделал предложение миссис Фильд, - вскричала сиделка, пораженная поблекшим сразу очарованием романтики.

- Да, я не то совсем хочу сказать, - ответил лорд Димитер.

- А что вы хотели сказать, Франк? - спокойно спросила Пола.

Маленький человечек схватился руками за свою бедную голову, в которой годами накоплялась вся мудрость Идеального Поведения Мужей и Обязанностей. Специалист в нем с ужасом глядел на неопытного, но и не подающого больших надежд новичка Спенсера, который тем временем показывал разысканные им стулья с таким величественным видом, как будто это были не стулья, а спасенные от гибели важные документы.

Он вежливо поздравил его. Спенсер улыбнулся и стал перебирать пальцами неизменный монокль.

- Спасибо, мой друг. - Он любезно взял Полу под руку. - С моей точки зрения никакими поздравлениями не соизмерить моей радости.

Эта фраза вызвала на щеках Полы ответный румянец удовольствия. За последний час её мнение о нем изменилось к лучшему. Его маленькия слабости, над которыми она всегда потешалась, исчезли, когда она дала ему понять, что согласна переменить свое неизменное до сих пор решение. Она, по собственному мнению, была с ним страшно откровенна. Однако, самая страшная часть женской откровенности всегда остается в потайной, никогда не открывающемся, уголке женской души.

Она созналась, что решающим обстоятельством было разорение её отца. К счастью, она могла точно указать размеры несчастья, так как утром получила письмо от сохранившей невозмутимость Миртиллы, давшее дополнительные детали импрессионистскому сообщению её отца.

- Я знаю, что вы любите меня в течение многих лет, и я всегда чувствовала себя самой неблагодарной эгоисткой. Но до сих пор это была борьба между вами и моей независимостью. Теперь моя независимость лопнула, так что вы перетянули. Я не люблю вас в романтическом смысле этого слова, но ни к кому я не питаю такого уважения, как к вам.

- Все эти долгие годы, о которых вы упомянули, я и не просил большого, как вашего согласия дать мне самое себя.

Весь этот разговор произошел вследствие её безхитростного рассказа о катастрофе, после которого он и сделал ей предложение. Предложение она приняла, откровенно сказав и о причине своего согласия. Но во всем этом со стороны Полы не было резкости - её, вообще, никогда не было в её поведении. И когда она навела его на эту тему, то Бабингтон и не подозревал, что она заранее решилась выйти за него замуж. Она предпочла, во избежание дальнейших недоразумений и упреков, открыть перед ним свою душу. Это она, по её собственному мнению, и сделала.

Однако, имя Виктора Пандольфо ни разу не было произнесено ею.

После извещения лорда Димитера и сиделки Уильямс о великом событии, Спенсер сам заговорил об этом безпокойной человеке.

- Сознаюсь, дорогая моя, что я часто терзался из-за этого Пандольфо. Он всюду следует за вами, так и кажется, что он никогда не оставляет вас в покое. Откровенно говоря, то, что вы не хотели выйти за меня замуж, не так безпокоило меня, но - простите, если я в своем теперешнем неуравновешенном состоянии упомяну о такой возможности - ваш брак с ним глубоко оскорбил бы меня.

- Я рада, Спенсер, что вы извинились за то, что предположили такой абсурд.

- Но вы должны заглянуть на вещи с моей точки зрешя, - настаивал он, как бы оправдываясь. - Я не отрицаю, что во многом ненавижу Пандольфо. В нем 90 процентов качеств, которые я наиболее презираю в мужчине. Согласен - потому что я справедлив до щепетильности - в нем 10 процентов приятных черт. Он щедр, у него широкие взгляды, и я преклоняюсь перед ним, как перед знатоком итальянских мастеров после-рафаэлевского периода. Но он величайший эгоист, которого я встречал. А это, как вы в силу нашего старинного знакомства с вами должны знать, самое отвратительное и непростительное, по моему, чувство. Он исповедует одно, простите, профанацию... "Верую во единого Пандольфо-Отца, Пандольфо-Сына и в Дух Пандольфо". И весь мир, по его мнению, одушевлен зтим единым Духом... Быть может, в таких вопросах женщине не свойствена ясность суждений мужчины. Даже самые лучшия, прекраснейшия, самые блистательные женщины подпадали под очарование авантюристов.

- Почему вы называете его авантюристом? Вы только что гордились своею справедливостью. Клара уверяет, что он из старинного итальянского рода.

- Знаю. Князья торговли. Тележка мороженщика. Или артисты. Шарманки и обезьянки.

Пола, вспомнив одну фразу, которой Пандольфо ограничил свою биографию, уцепилась за рукав Спенсера.

- Вы утверждаете это, как факт? Вы знаете что-либо о его прошлом?

- Нет, - сознался он. - Я только выразил произведенное им на меня впечатление. Я был безжалостен - я не имел на это права, особенно в такую великую минуту, как теперь.

- Одна черта, которую я люблю в вас, Спенсер, это ваше чувство справедливости.

Он с сухой любезностью добавил:

- Надеюсь, что во мне есть и другия качества.

Она ответила шуткой, он отплатил тем же. Очевидно, он был очень счастлив. Он расцветал в своей влюбленности, и это забавляло и удовлетворяло ее. В нем были скрыты неожиданные возможности, требующия для своего развития направляющую женскую руку: нечто вроде невозделанного сада, вознаграждающого, наконец, терпение и заботливый уход.

Он спросил ее:

- Почему вы не дали мне этого счастья уже много лет тому назад?

- Дорогой мой, - отвечала она, - вы не из тех людей, что берут захватом: вы медленно обволакиваете. Самый безопасный сорт людей.

Позже он заявил о своем намерении сопровождать ее в Рэн-Лэз-О. Хватит в автомобиле места для него, с сундуком и лакеем, который по телефону закажет комнаты? Как мог он теперь жить в 60 милях от нея?

- Живу же я вдалеке, да еще от настоящей жены, - попробовал вставить лорд Димитер, которому не улыбалась перспектива остаться совсем одному. - Так что я в сущности не представляю себе, почему...

Но деликатность заставила его прервать поток аргументов. Ему лишь оставалось изобразить собой одинокую, хотя и спартанскую фигуру стоицизма. Спенсер снова шутливо заметил, что нет ничего хуже, как эгоизм избалованного мужа. Франку не помешало бы быть холостяком в течение 40 лет.

- Если вы думаете, что вас будут баловать, как Франка, то нам лучше сразу разойтись в разные стороны, - сказала Пола.

Все это было приятно, легко и очаровательно. Автомобиль мчал их с невероятной скоростью. Несмотря на вежливые уверения Спенсера, простодушная сиделка настояла на своем и заняла одно из откидных сидений, повернув его так, чтоб можно было вдоволь налюбоваться вещами. Восхитительно довольная, она сжимала в руках небольшой пакетик, содержавший полдюжины дорого ценящихся лоскуточков в квадратный дюйм, которые женское тщеславие определяет понятием "платки"; это был подарок лорда Димитера, который бросился на поиски чего-либо подходящого в находившийся тут же в коридоре отеля магазин. Поистине этот день был отмечен красным на всю её жизнь. Она оказалась не только прекрасной сиделкой, к этому она уж привыкла - но и приятной женщиной. Она сияла - самым невинным сиянием в мире. Мужчины не сознают радости, которую они доставляют изголодавшейся женщине даже самой малой толикой своего внимания. Только такие чистые сердцем, настоящие джентльмэны, как Франк Димитер, дарят инстинктивно свое внимание - частицу своего личного я.

Миссис Фильд и сэр Спенсер могли сколько угодно ухаживать друг за другом, сидя на задней сидении автомобиля - ей было все равно. Она никогда еще не была так восхищена. Эсфирь Уильямс почувствовала себя светской женщиной.

Тем временем обрученные и не думали заставлять стыдливо отворачиваться, деревья, которыми была обсажена дорога; облака тоже не собирались краснеть от каких-либо исключительных проявлений их любви. Он лишь раз взял её руку.

- Знаете, дорогая Пола, я до сих пор не имел случая поцеловать вас.

- Что вы, вы целовали меня по крайней мере раз 12 за всю нашу жизнь.

меня за коробку шоколада. Остальные поцелуи давались лишь в виде утешения.

- Если вы станете вспоминать такия трогательные сценки, то я заплачу, - сказала Пола. - Посмотрите лучше на эти лиловые тени гор. Разве оне не чудесны?

- Хорошо сказано. Но как по вашему, разве вы не упустили удобного случая?

Он вежливо обернулся к ней.

- Почему вы не сказали - к чорту лиловые горы!

- Боюсь, что я слишком старомоден для этого, - ответил он чопорно, приняв к сердцу её критику.

Видя, что он разстроился, она положила свои пальцы на его рукав.

- Во имя здравого смысла, что пользы быть старомодным в нашем ультра-современном мире?

- Что значит старый свет? К чему относить себя к веку королевы Виктории? Сумасшествие - молодому человеку, как вы, объявлять себя старомодный.

- Я вполне понимаю вас, Пола. Но как вы, в общих чертах, определите современность?

Она в недоумении нахмурилась. Разве когда-нибудь был поставлен такой вопрос женщине, едущей на Остров Блаженства? Вопрос столь метафизический, социальный, психологический?

С забавным отчаянием она ответила:

- Жизнерадостны?

Она кивнула в ответ; казалось, он медленно обдумывал это слово.

- Боюсь, дорогая Пола, что меня вышколили для дипломатии; дипломатия же не бывает жизнерадостной.

- Вот подождите, посмотрим, что вы скажете, когда вы привезете меня в Чехо-Словакию, - сказала она.

- Да вы взгляните всетаки на эти лиловые тени. Не говорите, смотрите только.

Наступило длительное молчание. Наконец, чувства, овладевшия сиделкой, оказались сильнее её скромности, и она обернулась к Поле.

- Все это так прекрасно, что прямо хочется плакать, миссис Фильд.

Пола ласково прикоснулась к его плечу и улыбнулась, вполне сочувствуя ей.

- О, я вполне допускаю, что природа действует на... гм... чувства. Боюсь, что на свете слишком много чувствительных людей.

- Ужасные люди - не правда ли?

- В высшей степени, - отвечал Спенсер.