Великий Пандольфо.
Глава XVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Великий Пандольфо. Глава XVII. (старая орфография)

ГЛАВА XVII.

Июль и часть августа Пола провела в Чадфорд Парке, работая над своими статьями; в мозгу её зарождались картины нового романа. Конец августа и сентябрь она провела с друзьями в Шотландии, в октябре вернулась в Чадфорд. Пандольфо оставался для нея в стороне, и лишь изредка Клара писала ей о нем, или Грегори вскольз упоминал в своих письмах и о нем и об Обществе Полиниевой Стали. Поздней осенью из печати вышел её первый роман. Критика расхвалила его; друзья превозносили до небес. Но качества романа - очарование, свежесть и остроумие - говорили сами за себя и обращали на себя внимание читающей публики. Один из модных писателей написал ей восторженное письмо и обещая устроить ей более выгодные условия. Она почувствовала с душевным трепетом, что перестала быть любительницей, а стала самым заправским автором-профессионалом. С жаром, свойственным женщинам и неофитам, она с головой ушла в работу.

Только в феврале, когда ей позволили финансы и она почувствовала, что нуждается в перемене, она вернулась в Бэзиль-Мэншенс, в свою квартиру, откуда только что выехали жильцы - богатые американцы. Лишь там до нея стали доходить гадкие слухи относительно Пандольфо и его жены, которую Клара Димитер находила невозможной. Спенсер рассказал ей, что Пандольфо распродает свои картины, и что он сам купил у него того Андрэа Ваккаро, которым они оба так восхищались.

Он предложил мне его сам так прямо, как разносчик-евреи предлагает свой товар. Он увидел меня в клубе, где я обедал с секретарей Бразильского Посольства, подошел и, даже не поздоровавшись, перешел прямо к делу, говоря так громко, что все окружающие могли слышать в чем дело.

- Как вы думаете, зачем он продал зту картину?

Он немного подумал, потом методично ответил:

- Предположим, что вы входите к ювелиру и продаете нитку жемчуга, которую носили все время. Что вас привело к этому? - желание выручить за нее деньги. Это может быть единственной причиной почему Пандольфо продает дорогую и очень для него ценную картину. - Он умолк, потом прибавил. - Он чортовски нуждается в деньгах.

Она почувствовала странный легкий укол в сердце. Начиная с того майского утра, когда Грегори посвятил ее в возможность гибели Полиния, на её душе все время лежало бремя легкой печали за разбитые мечты Пандольфо. Женитьба и его исчезновение с её горизонта слегка притупили зту печаль. Она готова была посочувствовать ему в крушении его надежд, но никогда до сих пор ей не приходило в голову, что они повлекут за собой и финансовый крах. Она не могла представить себе Пандольфо нуждающимся, бедно одетым, отказывающим себе во всем, отворачивающимся от нищого, которому он не был в состоянии помочь.

- А помимо той картины, что он продал вам, он продавал и другия, чтоб выручить за них деньги?

- Он продал прелестного Караваджа Дюхеймеру.

- Но, может быть, лэди Пандольфо не любит старых итальянских мастеров, а предпочитает увешивать свои стены Пикассо и Ко?

- Она предпочитает увешивать себя жемчугами и бриллиантами, чтобы быть центром всеобщого внимания.

- Это в конце концов то же самое, - сказала Пола с облегчением. - Если мужчина предпочитает обменять пару произведений искусства на нитку жемчуга, чтобы хоть этим скрыть полуобнаженность своей жены - это его личное дело и не значит, что он на пути к разорению. Боюсь, Спенсер, что вы склонны к сплетням.

- Наоборот, во мне развивается способность дипломата определять положение вещей по движению развеянных ветром соломинок.

Неизбежная встреча произошла серым мартовский утром в Слоон-стрит. Пандольфо выскочил из какого-то магазина и направлялся к дожидавшемуся автомобилю, когда очутился лицом к лицу с медленно проходившей Полой. Он чуть было не налетел на нее, вежливо поднял шляпу, извинившись, и тут только узнал ее.

- Как, это вы, Пола?

- А отчего же мне не быть здесь, ведь я живу здесь рядом.

- Такая же, как всегда, - сказал он.

- Надеюсь. А вы как поживаете?

Он взял ее за руку и каким-то необычный ловким маневром осторожно ее протолкнул в дверцу автомобиля, так что она даже не успела сообразить, как это вышло - как сидела на мягких подушках каретки. Она сердито запротестовала против насилия, но он мягко заметил:

- Дорогая, но скандал здесь, в Слоон-Стрит, немыслим. Куда я могу отвести вас?

- Я отвезу вас, куда захочу, чтоб доказать, что и я тот же самый. Вы снова живете в своей квартирке?--Она кивнула в ответ. - Ну так мы едем туда. - И он дал шоферу адрес.

- Знаете, ведь мы не виделись почти 18 месяцев.

- Едва ли это моя вина, - отвечала она.

- Мне все равно чья это вина, во всяком случае, это мне неприятно.

- Лойяльно ли это в известной отношении?

- В известной отношении - да. Я был колоссальнейшим идиотом.

Она холодно встретила его взор, несмотря на легкую дрожь - то-ли от удовольствия, то-ли из-за какой-то примитивной боязни, что ее так насильно похищают. Он не раз так делал по своему, ставя ее в глупое положение, из которого она не могла выйти с достоинством.

- Как я должна ответить на это?

Он вскинул руками. - Ответьте великодушно, это все, о чем я прошу вас.

Она не знала, что сказать. Очевидно, мимолетный безумием, в котором он обвинял себя - был его брак с женщиной, расточавшей его состояние на кутежи в обществе Монт Дэнджерфильда и его шайки. До сих пор она жалела его; но её жалость умерялась чувством оскорбленной женщины. Разве она не согласилась отдать ему свое "я" и не послала ему ту несчастную телеграмму - лишь для того, чтобы утром на следующий день получить незаслуженное оскорбление? Она уверяла себя, что он навсегда вычеркнул себя из её жизни и чувствовала облегчение при мысли, что телеграмма не застала его холостым, так как это означало бы конец её гордой личности - яркой Полы Фильд; она была бы безвозвратно поглощена его интенсивной индивидуальностью и эгоизмом.

Однако, в ней остался интерес к нему; он заставлял ее интересоваться собой. Даже вот теперь. Если бы даже она никогда не встречала его больше в своей жизни - он навсегда остался бы самой яркой встречей и притягивавшей и отталкивавшей, которую нельзя было забыть или отодвинуть на задний план.

Она отвернула голову, желая уйти от того безграничного душевного голода, которым горели его глаза. Внешне он все еще был победителем, а не тем побежденным, о котором говорил Спенсер. Костюм и внешность его еще обличали человека, который привык к комфорту и уходу за собой. Автомобиль его был еще более роскошен чем прежний. Он был все тем же Пандольфо - победителем, пылким, властный - и все же в нем была разница. Он похудел, черты лица стали тоньше, на висках появилась проседь; тоненькия красноватые жилки нарушали спокойствие его ясных повелевающих глаз. Бросив на него быстрый взгляд, она отвернулась; встретив его взор, вздрогнула от странного впечатления. Неужели лев стал волком?

Автомобиль остановился перед её домом, и шофер открыл дверцу. Пандольфо выскочил и помог ей выйти. Она обернулась к нему с светской улыбкой, сказав:

- Спасибо, что привезли меня домой, сэр Виктор.

Она вошла в дом и подошла к лифту. Но Пандольфо не отставал от нея. Он вошел за нею в лифт, поздоровавшись со служащим у лифта и разспросив, как он живет. Служащий просиял, видя что, несмотря на редкия посещения этого дома, его не забыл такой занятый человек, как Пандольфо.

Что Пола могла сделать? Приказать Пандольфо уйти, но это вызвало бы лишь ненужное удивление лифтмэна.

В гостиной она стала прямо перед ним.

- Вот вы и здесь. Вы снова поступили против моей воли, воспользовавшись обстоятельствами. Хорошо ли это, благородно ли - предоставляю судить вам. По моему, нам не о чем говорить с вами. Это лишнее. Вы предпочли итти своей дорогой; я пошла своей.

- Как жаль, - сказал он.

Сквозь пролет открытых дверей столовой виднелся Персей, стоявший в своем углу. Быстрый взгляд Пандольфо нашел его, и он сказал, протянув руку:

- Я рад, что вы сохранили его. Быть может это останется моим шедевром.

- Сознаюсь, что я неправ во всех отношениях, - сказал он вдруг. - Но мы не можем уйти друг от друга. Я все думал, как бы мне приблизиться к вам, не нарушая условностей того света, в котором вы живете. Я знаю, что есть почта, телеграфы, телефоны. Я просто мог позвонить у ваших дверей. Но вы живете в мире условностей.

- Никогда не думала, что это такая неприступная крепость, - с иронией отозвалась она.

- Крепость?--Он щелкнул пальцами. - Действительно, вы никогда не думали, что и я могу иметь известную деликатность чувств. Вы никогда не считали, что и я способен на сдерживание самого себя. Боже мой! Если-б вы только знали!

Он сделал несколько шагов, потом обернулся.

- Что-ж, судьба сама распорядилась, мы встретились. А теперь вопрос, который я пытался разрешить в течение всего прошлого года. Почему вы не захотели меня?

Она внезапно почувствовала забавную непонятную злобу. Не могла же она сказать ему, что согласилась на его мольбы, но он сам отверг ее, свернув на путь более низких страстей.

- Что пользы повторять одно и то же. Все кончено. Вы женаты. Больше не о чем и говорить.

Он сидел на диванчике, положив руку на его спинку.

- Об очень многом можно поговорить. Вы оттолкнули меня от себя. Я не из породы врожденных холостяков. Подвернулась другая женщина. К чему ставить точки над i.

Вспыхнув, она обернулась к нему.

- Вы не имеете права говорить так. Вы женились не с завязанными глазами. Приходится теперь терпеть. Я буду откровенной. Я видела лэди Пандольфо в обстановке, которая, я знаю, совсем не ваша. Без сомнения она хочет того, что вы не можете дать ей и не хотите. Вы большой человек, ведущий большие дела, углубленный в свои идеалы, работу, отдыхающий в искусстве, литературе, философских разговорах, утонченной знании жизни - поэзии, вина, например. Вся ваша жизнь смесь умственных и артистичных переживаний. Вы любите власть. У вас есть мания дарить, давать. Но вы должны давать по своему, следуя собственный идеям. Я ведь знаю по себе. Или хотя бы, например, случай с крохотной сиделкой в Рэн-лэз-О, которую вы хотели нарядить в парижския платья и послать в Биарриц? - Все лишь для возвеличения славы великого Пандольфо. И потому, что вы даете, вы ожидаете, что мы все должны преклониться перед вами. Я говорю не только о женщинах, но и о мужчинах. Для вас пол безразличен. Вы приобрели Грегори и душою и телом, как хотели приобрести меня. Нет, дорогой мой. Поймите меня. Я знаю, что быть лишь Повелителем Гарема - вам противно. Как женщина, достигшая тридцатилетняго возраста, я скажу вам, что женщины имеют для вас, без сомнения, и чувственное значение, но оне должны иметь для вас значение и в умственной, моральной и духовном смысле. Вы требуете от них этого. Лишь тогда оне могут дать вам счастье. Но оне должны преклоняться перед вами, как неофитки перед Учителем, оне должны преклониться перед вашим понятием о самом себе. Оне должны раствориться в Великом Пандольфо. Вы пробовали заставить и меня преклониться перед вами. Безсознательно - вы слишком эгоистичны, чтоб не быть в этом искренним. Вы позируете инстинктивно, но вас нельзя назвать позером. Нет, нет, выслушайте меня. - В пылу своей речи она перебивала все могущия возникнуть возражения, и стояла перед ним, впервые за все знакомство, принуждая его к молчанию. - Выслушайте меня. Это принесет пользу и вам и мне, если я выскажу все, что у меня на сердце. Быть может не представится другого такого случая. Я скажу вам, что причиной того, почему я не вышла за вас замуж - был страх. Самый обыкновенный страх.

С хохотом он вскочил.

- Вы - Пола - и страх? Боялись меня или чего бы то ни было на этом свете? Это фантастично.

- Да, - повторила она, подняв голову. - Страх. Страх перед моей собственной слабостью. Боязнь потерять мою собственную индивидуальность и раствориться в личности Великого Пандольфо. Знаете, что вы?

Все, что привлекало ее, все что отталкивало, вызывавшее в ней возмущение физическое и духовное превосходство его - все это выразилось в её стремительной речи.

- Вы - самый обыкновенный человеческий спрут. У вас сотня щупалец. Но вот вы столкнулись с женщиной, которая сама спрут, и теперь вы сами поймете, опутаны её тонкими щупальцами, от которых вам не спастись. Спрут против спрута. И она сильнее вас. Что ей в Андрэа Ваккаро? Какое ей дело до Полиния? Какое ей дело до Великого Пандольфо - как вы понимаете его и понятие о котором вы пытались навязать и мне? Это все ни на грош не интересует ее. Но, друг мой, она логична. Она обвила своими щупальцами вашу шею, стараясь удовлетворить свои аппетиты: желание хорошо провести время, как она понимает это, страсть к жемчугам, куче прекрасных нарядов, скачкам, ресторанам, ночным клубам, танцам, сплетням и скандалам, затрагивающим тот гнилой мирок, в котором она вращается и где обретаются её интимные друзья.

- Боже мой, - сказал Пандольфо, быстро проводя рукой по своим волосам. - Откуда вы знаете все это?

Она засмеялась.

- Откуда я знаю, что светит солнце или идет дождь?

- Я не думал, что это так очевидно, сказал он горько. - Хотя я пришел сюда не для того, чтоб говорить о своей жене или слушать, как вы мастерски анализируете мой характер. Не отрицаю - вы правы, и я не могу ничего сделать - Бог меня создал таким. Но все же Он сотворил меня великим - как сотворил вас великой женщиной. Что же нам обоим делать?

- Здравый смысл говорит, что разумнее всего избегать друг друга, - сказала Пола.

я вошел в вашу жизнь?

Она была изумлена, стоя перед ним великолепная в своем возмущении.

- Вы с ума сошли. Есть там хоть одна строчка, в которой хотя бы вскольз упоминался один из инцидентов нашего знакомства? Есть там хоть одно лицо, которое вы или я знаем? Схема романа давно бродила в моих мыслях, задолго до того, как мы познакомились с вами. Чудовищно с вашей стороны говорить такую вещь.

- Нет. Это истинная правда. До того, как мы встретились с вами, вам не написать было этого. Вы создали ее лишь после того, как я взволновал вашу душу и заставил вас ненавидеть, любить и снова ненавидеть; после того, как вы бросились в объятия другого, чтоб избежать меня, но скоро увидели всю смешную сторону такого способа защиты; после того, как я научил вас, что такое смех, как его понимал Гомер. Потом лишь, повторяю, когда вы боролись против меня, когда каждый фибр вашей души был напряжен и настроен по-новому - вы сели и сотворили эту вещь. Ваша вдовья жизнь, ваше прохождение принцессой через весь мир так, что к вам не осмеливались приблизиться из-за вашей красоты и значительности вашей личности - все это убивало или подавляло вашу гениальность. Не протестуйте. Гений тот, кто творит. Всякий, кто творит, носит в себе частицу Бога, Великого Творца. И эта частица Бога была готова атрофироваться в вас. Я, как ветер, ворвался в вашу жизнь и оживил ее. Безполезно говорить, что это речи сумасшедшого. Я знаю, что в них правда. И безполезно говорить, что это кульминационный пункт моего чудовищного эгоизма.

- Она устало улыбнулась. - Что еще вы хотите сказать смущенной женщине?

- Лишь то, что для меня она единственная женщина в мире, и что я для нея единственный мужчина.

Она отвернулась с жестом почти комичного отчаяния.

- Взгляните, - сказал он, вынув из бумажника сложенный листок бумаги, развернул его и показал ей засохшее потемневшее растеньице. - Помните это - это orlaie? Я оставил себе на память пару листиков. А вы?

Она и забыла о сумасшедшем приключении с горным цветком, подумав, что оно отнесено навсегда к глупым поступкам, которые стараешься забыть. Она пробовала защищаться, коротко разсмеявшись.

- Вы сохранили свой цветок?

Впервые с тех пор, как она была девочкой, Пола Фильд залилась ярким румянцем. Засушенный цветок лежал в том ящике, где хранились странные пустячки - все дорогия воспоминания. Часто здравый смысл советовал ей уничтожить все это, но они все еще сохранялись, составляя как бы маленькую интимную коллекцию, которую она и любила и которой стыдилась в то же время.

Поэтому вызов Пандольфо - или, вернее, его несомневающееся утверждение, и вызвало краску на её лице. Она была слишком горда, чтобы отгородиться от него отрицанием; признание, что цветок у нея, вызвало бы неизбежное ложное истолкование причин этого. Лукавый огонек в его глазах злил ее. Она подошла и выдвинула ящик, в которой хранился цветок, вынула его и протянула ему.

- Вы чуть не сломали себе шею, доставая его; так что лишь из женской сентиментальности я сохранила его.

Конечно, вот они ложные выводы! Она была взбешена.

- Это легко выяснить, - заявила она и подошла с цветком к огню.

Пандольфо быстро подскочил, став на колени, вынул голыми руками цветок из огня в ту минуту, когда края его стали потрескивать. Он протянул цветок в своей почерневшей руке. Она наклонилась испугавшись.

- Вы ужасно обожглись?

Он бережно положил спасенный цветок в ящик и снова задвинул его.

- Неразрушимое звено, - сказал он.

- Он останется там, не так ли?

Он разсмеялся.

- Это не имеет значения, моя Пола, - и вышел...