Великий Пандольфо.
Глава XX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Великий Пандольфо. Глава XX. (старая орфография)

ГЛАВА XX.

Спенсер Бабингтон был первый, сообщивший Поле истинную причину ликвидации Общества Полиниевой Стали. Он принес ей пару вырезок из финансовых газет. Все акции общества были скуплены председателем и главный директором общества, сэром Виктором Пандольфо, который отныне был единственным ответственным лицом.

- Что это значит?--спросила она.

- Бедлам, - отвечал Спенсер.

Он объяснил ей, что по закону об обществах с ограниченной ответственностью акционеры и даже директора не были ответственны. И если только это не был случай явного мошенничества, даже к директорам нельзя было предъявить никаких требований. Так и Пандольфо нельзя было преследовать судом. Она знала, что Спенсер ненавидел Пандольфо за его самоуверенность, хвастовство, манеру сметать людей с своего пути; но все же он отдавал ему должное за его великолепные безумства.

Когда Спенсер ушел, она позвонила Грегори, прося его пообедать с нею. Но он отвечал с сожалением, что занят, так как Пандольфо вечером должен был приехать из Монте-Карло. Она прикинула в угле и воскликнула с изумлением:

- Как, но значит он провел там всего несколько часов?

- Вы знаете, каков он, - отвечал Грегори.

Вечером, около десяти часов, когда она засела за работу, вдруг зазвучал звонок телефона. Грегори сообщал, что свободен, так как Пандольфо устал до смерти и лег пораньше, захватив с собою криминальный роман.

Когда он пришел к ней, Пола спросила его, показав принесенные Спенсером вырезки, почему Грегори не сказал ей ничего?

- Я думал, что вы знаете. Первое сообщение было злостным, очевидно, виновником этого был Джорам, секретарь, которому было отказано от места. Сейчас же были опубликованы опровержения с указанием истинных причин ликвидации. Поэтому дела Пандольфо и ведутся через суд, ведающий банкротствами. Грегори рассказал ей, как подстрекаемые Джорамом и Иннуотером директора пробовали обвинить его в мошенничестве.

- Какая наглость! - вскричала Пола.

Поэтому возмущенный Пандольфо и сделал свое предложение. Он предоставил им назначить цену за свои акции и обязался купить все и выплатить все сполна. Пола знала, что акции не были выпущены в продажу, а разошлись среди директоров общества. По отрывистым словам и нечленораздельным звукам, издаваемый взбешенным Пандольфо, Грегори приблизительно представлял себе картину этого заседания. Лучше бедность, даже смерть, чем позволить им сомневаться в его честности. Он пришел к ним с уверенностью, что несет им крупное состояние; но человеческая уверенность не всегда оправдывается. Он вознес их в эмпиреи своих видений (это его подлинные слова мне, сказал Грегори). Но выше всего человеческого были неисповедимые пути Бога, и Он сделал, что жила руды, из которой добывался Полиний - изсякла. Кто они были, что осмеливались противиться Воле Всемогущого? На замечание какого-то атеиста, очевидно, что, не поверь они в заведомо ненадежное общество, они не лишились бы своих денег, Пандольфо прогремел, что они и не потеряют их. Он сам будет расплачиваться за свои мечтания. За всю свою жизнь он не заставлял никого терять из-за него хотя бы пенни. Он всегда давал, а не брал. Один или двое из более благородных людей согласны были взять на себя часть обязательств, но большинство высказалось за принятие предложения Пандольфо. Полный величия, он покинул заседание, как человек, презирающий в людях торгашество. Дальнейшие переговоры он поручил вести своему поверенному.

Чтобы расплатиться за акции, ему пришлось пожертвовать всеми своими личными средствами. Кроме процентов, получаемых им за патенты прежних изобретений, ему принадлежало ничего не стоющее теперь Общество Полиния, маленькия опытные мастерския в Бермондсэе, мастерския в Стаффордшэре, дом, картины и автомобили. Но обязательства его были колоссальны. Так что он был разорен до тла.

- Отец мой тоже акционер, - сказала Пола.

- Значит единственное частное лицо. Но ему выплатят все, причитающееся ему. Однако, такия вещи делаются не в пару дней.

Она просияла. Значит отец её будет в состоянии выплачивать проценты по закладной. Но она снова нахмурилась, вспомнив детали идиотского условия между её отцом и Пандольфо. Она лишь покачала головой, не зная, что будет дальше.

А Пандольфо? Кроме усталости, что с ним? Грегори рассказал, что он сиял и был голоден, как волк. Он был полон переживаний, нахлынувших на него во время безсонной ночи. Не было ни одной свободной койки. Проводник предоставил было ему свою, но Пандольфо не захотел лишать беднягу его короткого отдыха и, сунув ему в руку обещанные за койку 100 франков, просидел всю ночь на откидном сиденьи в конце коридора и разрабатывал идею нового электрического лифта, который должен был превзойти все, что было до сих пор в области лифтов.

Глотая наскоро свой обед, он чертил диаграммы на салфетке.

и лишь коротко ответил на вопрос Грегори, что она здорова и наслаждается мягким климатом юга.

- Но он же наверно поехал туда с тем, чтоб увидеть ее?

- Кто знает что-либо о намерениях Пандольфо?

Для верного последователя и женщины, которую он обвеял очарованием своей жизненности, он оставался Великим Сфинксом.

Когда Грегори ушел, Пола постаралась представить себе Пандольфо, как ясно определенную сущность, как она могла представить себе своего отца, Спенсера, Клару, Грегори. За исключением души - которую и убийца и святой берегут в тайне - все они были понятными ей человеческими существами. Их отношение к жизни было ясным даже для самого поверхностного наблюдателя; каждый из них шел по своей, но уже проторенной другими, дорожке; она могла найти причину для большинства их поступков; при каждом новом, возникающем у них обстоятельстве, она безошибочно могла предсказать, как они поступят. Она могла строго разграничить их по категориям благодаря своему психологически классифицирующему уму, привычному к таким определениям благодаря её занятию литературой; ведь такая способность нужна писателю для того, чтобы создаваемые им при помощи воображения, пера, чернил и бумаги герои, были похожи на живых людей. Но Пандольфо не подходил ни к одной категории, его нельзя было сравнивать с кем бы то ни было. Ей приходилось обратиться к прошлому, попробовать сравнить его с таинственными личностями эпохи Возрождения: с теми великими князьями, которые жили весело несмотря на грозящий им неизбежно кинжал убийцы, не считаясь с тем, какими средствами они, как каждый крупный авантюрист, боролись в целях самозащиты; которые вдохновляли поэтов или художников и щедро вознаграждали их за их произведения; которые, презирая низость, как презирали трусость, широко распространяли свою милость; которые пировали, поедая великолепно разукрашенных фазанов (несмотря на чертовски твердое мясо), пили вино из чеканных золотых кубков - произведений гениальных мастеров; которые были преисполнены благороднейших чувств - в то время, как под каменным полом залы с гордыми сводами сидел в цепях человек, случайно впавший в немилость, и сидел в темном холодном подземелье, покрытый язвами, заедаемый всякой нечистью, жующий заплесневелую корочку хлеба, чтобы не умереть с голода. Пандольфо сам вызвал это сравнение, когда хвалился, что Великий Пандольфо из Римини его духовный предок.

Правда, Пандольфо не стал бы пировать над головой побежденного врага. Века унесли безцельную жестокость человеческой природы. Когда то считалось, что причинить боль - это признак силы. Пандольфо же проводил обратное. Но переведите великолепие эстетической чувственности средневекового итальянского вельможи в не менее великолепный альтруистический эгоизм - и перед вами предстанет Пандольфо, остающийся при всем этом чем то непонятный, неуловимый. Если же она вспоминала его происхождение - отец из подонков неаполитанских низов, мать - солидная английская мещанка, то даже это сравнение с эпохой Возрождения отпадало. Она не могла отнести его ни к типам прошлого, ни к типам настоящого. Он был исключительным существом, неизмеримый, фантастичным по её понятиям. Кто мог определить мотивы его поступков, его намерения? Даже теперь она не могла представить себе вполне его падение. Он возвышался перед нею - необъятный.

На следующий день она видела Клару Димитер и рассказала ей о том, что Пандольфо снова провозгласил нераздельность их судьбы.

Клара, весьма округлое воплощение Здравого Смысла, воскликнула:

- Куда он гнет? Что же он хочет развестись со своей женой, или убить ее, или же он надеется, что вы сбежите с ним, игнорируя совершенно её существование?

Пола не знала. Она должна предоставить будущему разрешение этого вопроса. А тем временем она чувствовала, что обязана быть около него в часы неудачи.

- Я никогда не могла решить, любите ли вы его или нет, - сказала Клара.

Пола безсильно сжала руки на коленях.

- Иногда я готова отказаться от всего ради него.

Клара намекнула, что если бы она последовала этому убеждению несколько времени тому назад, то она могла бы избегнуть теперешних осложнений. Пола ушла, страдая от недостатка понимания и сочувствия со стороны Клары.

Наконец, произошел публичный крах, тайком подготовляемый давно. Пресса завыла о падении Великого Пандольфо, называя его величайшим дураком в мире. Его обязательства были колоссальны. Все - и дом, и картины, и автомобили, мебель, мастерския, бумаги, патенты - все было передано в ведение административного чиновника. Насколько Пола могла судить, Пандольфо совершенно запутался в сетях закона.

Он примчался к ней, получив её полное сочувствия письмо.

- Да, я ошибся. Но какая грандиозная ошибка! - Он гордился ею. - И, в сущности, не я виноват в этом; я лишь жертва иронии Всевышняго. Я стою, без единого пенни, и меня могут судить, если я теперь закажу у своего портного один или два костюма. Я наслаждаюсь фантасмагорией и гротеском моего положения. Моим куском хлеба я обязан моим кредиторам. Хотя не совсем. Они жаждут золотых яиц, и поэтому не могут убить курочку, несущую эти яйца. Они должны дать мне возможность продолжать класть их. Но, дорогая, ведь сколько в этом комизма?

И он громко разсмеялся, как будто боги сыграли над ним злую шутку, не заметив, однако, что, пока они потешались над ним, он успел взять над ними верх.

- Никогда ни одно из моих изобретений - с строго проверенным материалом правда - не проваливалось, не обманывало меня. У меня с дюжину новых, еле намеченных, которые я принужден был отложить, посвятив себя исключительно Полинию. Я теперь свободен, могу усовершенствовать их, работать над ними, наплевав на злую судьбу. Я еще молод, я был рожден для богатства, для великих вещей - и через год или два все снова станет моим!

Он взял ее за локти и не спускал с нея глаз:

- Да, вы непобедимы, - отвечала она.

- Я самый безнадежно-разоренный человек в мире. Разве я похож на такого?

Она совсем глупо воскликнула:

- Нет, вы похожи на Бога!

Он быстро обнял ее рукою за плечи и поцеловал в губы.

- Вы моя. Я всегда говорил вам это.

Он увлек ее на диван, сел рядом с нею и стал распевать рапсодии.

Его женитьба. Ведь она сама могла разобраться в его отношениях с женой: между ними не было любви. И все же и жена его была благородной личностью. Она предложила дать ему свободу. Он отказался. Ни он, ни его Пола не могли принять такой дар, основанный на безчестьи.

Пола сидела рядом с ним обнявшись, она сидела, не размышляя, склонив голову на его плечо. Впервые она сдалась ему.

- Если бы вы были хоть чуточку терпеливей и подождали меня, - сказала она. - Ведь я однажды согласилась выйти за вас замуж.

Он обернулся к ней резким поворотом, и объятия его стали еще более крепкими.

- Когда? Великий Боже, когда?

Она рассказала ему историю телеграммы. Он вскочил и схватился руками за голову. Непроходимый дурак! Он заслужил это. Но как Грегори осмелился не дать ему этой телеграммы?

- Как мог он осмелиться дать ее вам, не посоветовавшись со мною. Дать ее вам - было бы чудовищно.

- Да, это правда. Это правда.

Он ходил по комнате, наконец, остановился перед нею, раскинув привычным жестом руки. Лицо его сияло вдохновением.

- Видите. Это усугубляет положение. Вы сознались, наконец.

- Да, кажется, - отвечала она. - Что же мне теперь делать?

- Бросьте всему свету вызов и поедем со мной. Мы возсоздадим величие имен Пандольфо и Полы. Этим мы отдадим долг женщине, которую оскорбили. Тогда мы сможем дать ей свободу.

- Да. Наша совместная жизнь была несчастьем для обоих. Моя недавняя краткая поездка открыла мне благородство её души, о котором я и не подозревал; но любовь - нет. Её благородство обязывает нас дать ей свободу, а не ее.

Только теперь поняла она всю безграничность его требования! Она вскочила, закрыв глаза руками.

- Этот род разговора - ужасен!

- Он честен и откровенен, - сказал он. - Это великий разговор, и мелкие люди не могли бы понять его.

- Не вижу, почему. Зачем допустить, что меня протащут через всю эту грязь, раз есть женщина, для которой по вашим, да и по её собственным словам, грязь ничего не значит; которая вполне согласна дать повод - назовите это чисто технический поводом - к разводу.

- Она не сделает этого. Она чтит мое имя и свое положение, как моей жены. Она пожертвует собой только в виде искупления. Боже прости мне, она думает, что причинила мне зло. Как я сказал, вы и я - мы не можем принять этого. Нет, нет.

Он в драматичной позе стоял над нею. Когда же она села со склоненной головой, он сдался.

- Да, я вижу, это больше, чем я могу осмелиться просить. Я тоже могу дать технический повод к разводу, так что ваше чистое имя совершенно не будет затронуто. В наше время не нужно ни покидать женщину, ни сечь ее кнутом - достаточно одного формального оскорбления. Что для меня значит этот дешевый скандальчик. Я и так погружен в скандальную историю другого рода. Но все, даже враги, увидят в моем поведении нарочитость; ни один из них не скажет, указывая на меня пальцем: я давно знал, что он ведет распутную жизнь.

- Это еще более ужасно, нежели то первое предложение.

Широко раскинув руки, он вскричал:

- Так что же нам делать в конце концов? - Есть только эти два выхода.

- Я скорее согласна на первое, - тихо произнесла она, сжав на груди руку.

- Пожалуйста, Виктор, прошу вас, уходите. Я должна остаться одна, чтоб подумать.

Он завладел кистями её рук.

- Мышление - это проклятие для счастья. Я прошу вас не думать. Я прошу вас чувствовать. Это единственное, что имеет значение в нашем мире.

Её великолепное тело ослабело, и она покачала головой отвернувшись от него.

- когда он выпустил её руки, - так лучше. Мы можем говорить, как разумные существа.

- Никогда в своей жизни я не говорил, как разумное существо, - заявил он. - То, что я говорил вам только что, это не разумно. В конце концов, я всего только авантюрист без единого гроша. Я пришел к царице всех женщин и говорю: раздели со мной мое будущее богатство. Это Божественное Неразумие. Но от вас зависит ответ.

Она засмеялась, смущенная.

- Завтра или послезавтра - дайте мне время, чтоб Божественное Неразумие уместилось в моей голове.

Она стояла перед ним, отпуская его - приказывая и умоляя в то же время. Он не посмел ослушаться.