Великий Пандольфо.
Глава XXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Великий Пандольфо. Глава XXI. (старая орфография)

ГЛАВА XXI.

Он пришел на следующий день - великолепный, уверенный. Его присутствие оживило мертвенную атмосферу квартирки. Пола провела безсонную ночь, колеблясь, не зная на что решиться. В своем падении он казался еще более величественным, нежели в зените своей славы. Она знала, что, схвати он ее в свои объятия, и унеси - все равно куда, её тело было бы слабо, как вода, воля была бы как воздух, а в её жилах кровь горела бы огнем. Но цивилизация имеет свои строго-определенные невыгоды. Во-первых - такия вещи случаются только в французских романах известного сорта. Во-вторых, даже такому сильному человеку, как Пандольфо, было бы трудно нести куда бы то ни было такую большую женщину, как она. Будь она тощим остовом драной кошки - идеал красоты для современной женщины - это было бы под силу ему. В-третьих, присущий ей пуританизм заставлял ее чуждаться всего, лишенного романтики. Между первобытными пещерами и Слон-стрит зияла непроходимая пропасть. Ей пришлось переводить бешеные и примитивные чувства в степенные понятия Чарфорд-Парка - а это очень трудное занятие, разгоняющее сон. Она была слаба и вяла, как вчерашние нарциссы, печально свесившие свои головки по краям вазы.

А потом пришел Пандольфо - и мигом все изменилось. Даже нарциссы в восторге приподняли свои головки.

- Я сделал величайшее дело за всю свою жизнь, - вскричал он. - Я не говорил вчера об этом, потому что все окончательно выяснилось лишь поздно вечером.

Сердце её прыгало и смеялось:

- Ну, что же вы такое сделали?

Он был, как мальчик, ворвавшийся к ней, чтоб сообщить, что он выиграл звание чемпиона школы.

- Я вдохнул жизнь в этого высохшого богомола - Спенсера. Вы помните закладные на Чадфорд-Парк? Это было одно из моих обезпеченных помещений денег, приносящее доход. Оно должно было уплыть вместе с другими.

Неясное представление зародилось где-то в её мозгу, что это значило конец - уничтожение закладных - продажа Чадфорда с молотка? Да, сказал он, это грозило Чадфорду; но он ведь поклялся, что Чадфорд не перейдет в руки профанов. Сдержать эту клятву было главной его заботой. Он выбрал единственный путь. Правительственные чиновники были лишь одушевленными машинами; безполезно взывать к их сердцам - так же безполезно, как пробовать остановить экспресс поцелуем. Кредиторы должны быть удовлетворены и для этого правительством распродавалось все имущество должника. При продаже ему попадалась закладная, по которой закладчик не мог платить процентов и которую он не мог выкупить. Поэтому, или перепродавались закладные, или заложенное имущество шло с молотка. Разница между вырученной от продажи суммой и суммой, за которую было заложено имущество, вручалась закладчику - и дело с концом. Правда все это требовало известного времени, но было неотвратимо, как судьба.

- Поэтому я обратился к Спенсеру и сказал ему: вы богаты, как только позволено Богом в такия времена быть богатым английскому джентльмэну; вы холостяк; у вас нет никого, кроме сестры, которая замужем за американцем - миллионером, и племянника, который разводит где то около Хаундсдитча революцию - вы все равно решили лишить его наследства. Что вы будете делать со своими богатствами? Вы говорите, что любите Полу Фильд. - Целые четверть часа я бился с ним пока он сознался в этом; - люди этого сорта считают неприличным говорить о тайнах своего сердца, как и о тайнах своей ванной комнаты. Вы любите ее уже много лет. Что вы сделали для нея в доказательство этой любви, кроме того, что просили ее несчетное количество раз выйти за вас замуж? Представляется случай выйти из мертвого круга вашего эгоизма и доказать ей свою любовь. Если вы допустите продажу Чадфорда, то ясно, что вам решительно все равно, что для нея Чардфорд - дороже жизни. Он спросил меня, откуда у меня бралась наглость говорить с ним подобным образом? - Пандольфо разсмеялся. - Вы знаете, что своею дерзостью я могу добиться всего. Что для него легче, как гарантировать проценты и взять на себя закладные? И знаете, он же стал еще винить меня в том, что я во-время не изложил ему голые факты. Он принял полный благородства вид (упрек в эгоизме был для него невыносим!) и сказал, что готов отдать за вас жизнь, а не только несколько десятков тысяч фунтов... так я сдержал свое слово. Вэрези могут продолжать жизнь в Чадфорд-Парке.

Несмотря на облегчение забот, её сердце сжалось. В описанном происшествии снова был тот элемент непонятного, который всегда отталкивал ее от этого человека. Он заставил Спенсера перенять закладную, подействовав при помощи самого настоящого шантажа, взывая к его чувствам. Он гордился своим достижением, не видя тех деликатных и щепетильных вопросов, которые были смяты его ногой. Ей казалось, что какая-то святая часть её самой была предметом сделки обоих мужчин.

Он заметил её озабоченность и сказал с удивлением и разочарованием:

- Я думал, вы будете в восторге.

Она улыбнулась.

- Конечно, я в восторге. Кошмаром, гнетущим отца все время, была мысль, что ему придется жить в квартирке в Пэтнее. Я не раз говорила ему, что там живут самые лучшие, уважаемые люди, но он не верил мне. Он будет рад; но будет озабочен необходимостью платить проценты. Что-ж, закладные могли быть проданы, кому угодно, так почему не Спенсеру в числе других? Но он будет разсчитывать на то, что капитал будет давать ему что-то?

- Обыкновенный покупатель стал бы разсчитывать.

- Можете вы представить себе Спенсера дающим что либо, не получая взамен ничего?

- Я представляю себе, что он пойдет на благородное соглашение с вашим отцом.

- Хватит с отца таких соглашений. Я не упрекаю вас за ваше великодушие. Но вы умели пустить ему пыль в глаза. Спенсеру не хватает вашего умелого очарования. А отец горд и не захочет жить по чьей либо милости.

Пандольфо разсмеялся:

- Не понимаю, - сказала она.

Он стал говорить. Разве жизнь его сама по себе не была уже гарантией? Конечно, он не мог выдать Спенсеру документы, гарантирующие уплату процентов, потому что теперь это было бы против закона, и его могли бы засадить в тюрьму и заставить носить ужасное платье и питаться какао и жилистой говядиной. Но между честными людьми слово значило столько же, как и документ. Это же ясно.

- Разве вы думаете, что я, Виктор Пандольфо, с моим умом и силой не верну себе состояния через год или два? У меня дюжина изобретений, которые только ждут, когда я их выпущу в свет Божий. У меня возникла идея нового лифта, который перевернет весь мир. Вот я перед вами - как воплощение богатства. Не как деньги в грубом смысле, но как сила давать и распространять то, что есть во мне, по всему свету.

Она покачала головой:

В столовой зазвучал звонок телефона.

- Горничная отзовется на звонок, - нетерпеливо заметила Пола.

- Ваш ответ?

Она встала и произнесла с горячностью:

- Как мне знать это? Вы всегда ставите меня в неверное положение. Вы взывали ко всем моим чувствам, кроме чувства жалости...

- Жалость? - и он опрокинул это унизительное чувство широким присущим ему жестом.

Вошла горничная:

- Мистер Эглоу хотел говорить с сэром Виктором. Нечто очень важное.

- Вы позволите? Я должен подчиниться необходимому.

Она села. Великолепный человек вполне управлял ею. Другого исхода, кроме подчинения его желаниям, - не было.

Он вернулся после краткого разговора по телефону.

- Я должен уехать. Грегори прочел мне только что полученную телеграмму. Моя жена опасно заболела в Дувре, в отеле. Меня вызывают. Я должен ехать.

Она спросила:

- Простая человечность?

- Конечно.

Взглянув на часы, он сказал:

Он дал Грегори указания относительно приготовлений к отъезду, так что он мог побыть с нею еще несколько мгновений. Он не мог понять, что значила эта внезапная опасная болезнь. Вопрос жизни и смерти.

Пола улыбнулась на эту скрытую мольбу.

- Конечно, вы обязаны ехать. До свидания. Это делает в данное время наш разговор невозможным. - Она протянула ему на прощанье руку.

Когда он ушел, она села в крохотной гостиной и задумалась, стараясь заглянуть в будущее. Снова перед нею прошли все картины её знакомства с эксцентричным существом, поймавшим ее в сети своей воли.

Та женщина была опасно больна. Её смерть разрешила бы ужасную проблему обретения его свободы. Она вздрогнула, будто к ней прикоснулось нечто нечистое, могущее запятнать ее своим прикосновением. В великих жизненных вопросах он был тверд как скала. Безчестия, вероломства, жестокости и невеликодушия - всех этих чувств не было в его отношении к женщине, которую он, по вине Полы, сделал своей женой. Он не лгал, рассказывая о своей поездке в Монте Карло. Лишь в мелочах, которые часто имеют такое большое значение - он сдавал. Вульгарность подстроенной причины развода - хотя её друзья делали то же, но все же это не уменьшало вульгарности всего этого. И резкость, недостаток чуткости во всей этой истории со Спенсером и закладными? И отсутствие трепета перед постигшим его несчастьем. Если бы только он пришел к ней сломленный и в богатстве, и в гордости, и в надеждах... Но он не хотел её жалости. Не был ли он благодаря этому еще более великим человеком? Мысли и чувства её завертелись в каком-то бешеном кругу. Не лучше ли было бы, если бы она разделила с ним его гордое падение, доказывая этим поступком, что она та великая женщина, в которую он так нерушимо верил - и перестала бы считаться с Кларой Димитер и её маленьким мирком? А Клара - тут у нея вырвалось рыдание вместе со смехом; - она была уверена, что Клара пригласит их в Хинстед, как образец великолепных львов, любящих друг друга наперекор всем условностям, и подберет им в компанию целую кучу деканов, вдов, министров и послов. Если бы у нея только хватило храбрости! Этот человек был достоин того, чтобы ради него был брошен вызов обществу. Он шагал через все - как Колосс. По единому её слову он вознес бы и ее, и она стала бы величественной рядом с ним... Она была так близка к тому, чтоб сдаться.

А теперь он уехал. В глубине души она чувствовала облегчение; как будто ей дали передышку. Женщина, стоявшая между ними, была опасна больна. - Так Пола вернулась снова к началу заколдованного круга. Гадать о том, выживет ли она или нет - было бы гадко и непристойно.

В пять часов к ней пришла знакомая, о которой Пола и забыла, что она должна была придти. Болтливая лэди только что приехала из Монте Карло и рассказала ей о сенсационных проигрышах лэди Пандольфо. 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пандольфо примчался домой в такси. Грегори встретил его с телеграммой в руках. Она гласила:

"Очень опасно заболела".

Это было хуже, чем он ожидал. Он взял приготовленный саквояж и помчался на вокзал.

По дороге в Дувр он упорно смотрел в окно, не различая видов, которые мелькали перед ним. Он ехал теперь к женщине, которая совершенно не была похожа на ту, которая вызвала его в Монте Карло. Его ожидала женщина с неожиданно проявившимся величием, вызвавшим его восхищение; женщина, которая затронула ответные струны в его душе авантюриста благодаря своей великолепной, хотя и проигранной ставке на богатство; женщина, которая созналась, что она всего только куртизанка, но которая предложила ему единственное искупление, бывшее ей по силам. До этой встречи в Монте Карло он никогда не знал её. Разочарование, чувство, что его обманули, и все мужское возмущение - ослепили его и не дали ему разглядеть те лучшия качества, которые были скрыты в ней. Он простил ее, если она нуждалась в прощении, и закрепил его своим прощальный поцелуем. Безусловно любви больше не было. Но осталось уважение перед личностью. И жалость. Она была очень опасно больна. Как и Пола, он с ужасом прогнал гадкия мысли о её смерти.

Приехав, он сразу прошел в комнату управляющого отелей, где заболела Неста. Он показал телеграмму.

- Моя жена - лэди Пандольфо... Что с ней?

- Нас известили по телефону, что вы прибудете с этим поездом. Я просил придти доктора Уоррэндера. Он сообщит вам все.

Он познакомил их и, чувствуя, что его обязанности кончились, вышел из комнаты.

Доктор пытливо оглядел Пандольфо.

- Я буду откровенным. Лэди Пандольфо приняла слишком большую дозу веронала.

- Боже мой! - воскликнул Пандольфо, проводя рукой по лбу. - Вы все сказали мне, или просто вздумали подготовить меня к худшему?

- Она еще жива, но без сознания, конечно. К несчастью, меня вызвали слишком поздно. Но это не вина администрации. Дверь была заперта и лишь около полудня ее взломали, когда не получили ответа на стук у дверей. Мне удалось найти под подушкой это письмо, адресованное вам. Я взял на себя смелость скрыть его и передать вам.

"Мой дорогой Виктор!

Это единственный честный выход. Я никогда за всю свою жизнь не дарила ничего - никому. Единственное на этом свете, что я могу дать вам - свободу. Единственное, о чем я прошу вас, того, который дал мне так много - вспоминайте добром, если можете, вашу

Пандольфо сунул письмо в карман.

- Это просто пара строк, объясняющих причину, почему она остановилась в Дувре, вместо того, чтоб прямо ехать домой. Она не спала много ночей. Положение моих дел, естественно, безпокоило ее. Перед тем, как погрузиться в эти дела, ей хорошенько захотелось отдохнуть.

- Возможно, - серьезно сказал доктор. - Была ли у нея привычка принимать веронал?

- Она страдала безсонницей с детства, - заявил Пандольфо.

Внезапно, казалось что-то, как струна, оборвалась в его мозгу. Он опустился на ближайший стул и закрыл лицо руками. Что ему до этого глупого доктора с его глупыми разспросами? Перед ним стоял лишь один великий факт. Доктор взглянул на него и безшумно выскользнул из комнаты. Он вернулся со стаканом крепкого брэнди.

- Выпейте это, - сказал он, положив руку ему на плечо.

Гордость Пандольфо возмутилась против минутной слабости. Он отодвинул стакан и вскочил на ноги.

- Я должен подойти и увидеть ее. Нельзя же оставлять ее одну.

- Она не одна, сэр Виктор. Я сразу же вызвал к ней сиделку.

Пандольфо махнул рукой. У нея будет столько сиделок, сколько доктор найдет нужным. Ее надо поместить в лучшую больницу Дувра. Сделать все, что только можно.

- Она должна жить! Должна!

Доктор высказал надежду, что она будет жить. Все, что было в его силах, было сделано. Все доктора вместе не могли сделать большого.

её смерти.

Он шагал по комнате, слушая сообщение доктора. Она без сознания. Но быть может действительно лучше, если они поднимутся в комнату больной.

Когда они вошли туда, Пандольфо увидел бледные черты своей жены, которая все еще не приходила в себя. Её лицо казалось моложе, это были почти чистые черты девочки; вся её фигурка казалась тоньше, воздушнее. Сердце его наполнилось бесконечной жалостью.

Доктор разспросил сиделку, подробно изследовал еще раз больную. Пандольфо следил за ним, и на лбу его выступил пот. Наконец доктор обернулся к нему, сказав, что она будет жить. Все, что теперь можно было сделать, это - ждать, наблюдать ухаживать за ней. Она верно скоро придет в себя, хотя в начале не будет ясности сознания. Посоветовав запастить терпением, он ушел, обещав вернуться к девяти часам.

багаж был отправлен только до Дувра, а не до Лондона. Она пообедала. Потом села в вестибюле. Уходя к себе, просила не мешать ей утром, пока она не позвонит, чтоб ей подали завтрак. В полдень ее нашли без чувств, около нея лежал пустой пузырек из-под таблеток веронала. Скоро после этого позвали ее, сиделку. Она имела уже несколько случаев отравления вероналом и знала, что если пульс бился до сих пор, то пациент должен был поправиться.

- сказала она, указывая на постель. - Она должна быть очень красивой.

- Да. Очень красивая женщина, - как то неопределенно ответил он. - Она не должна умереть, - повторял он. - Я не снесу этого.

Сиделка утешила его, но, заставила его покинуть комнату больной.