Сквозь слюду прозрачной влаги |
Видел он, как ходят рыбы |
Глубоко под дном пироги; |
Как резвится окунь, Сава, |
Словно солнца луч сияя; |
Как лежит на дне песчаном |
Шогаши, омар ленивый, |
Словно дремлющий тарантул. |
|
На корме сел Гайавата |
С длинной удочкой из кедра; |
Точно веточки цикуты, |
Колебал прохладный ветер |
|
На носу его пироги |
Села белка, Аджидомо; |
Точно травку луговую, |
Раздувал прохладный ветер |
Мех на шубке Аджидомо. |
|
На песчаном дне на белом |
Дремлет мощный Мише-Нама, |
Царь всех рыб, осетр тяжелый, |
Раскрывает жабры тихо, |
Тихо водит плавниками |
И хвостом песок взметает. |
В боевом вооруженье, - |
Под щитами костяными |
На плечах, на лбу широком, |
В боевых нарядных красках - |
Голубых, пурпурных, желтых, - |
Он лежит на дне песчаном; |
И над ним-то Гайавата |
Стал в березовой пироге |
|
|
"Встань, возьми мою приманку! - |
Крикнул в воду Гайавата. - |
Встань со дна, о Мише-Нама, |
Подымись к моей пироге, |
Выходи на состязанье!" |
В глубину прозрачной влаги |
Он лесу свою забросил, |
Долго ждал ответа Намы, |
Тщетно ждал ответа Намы |
И кричал ему все громче: |
"Встань, царь рыб, возьми приманку!" |
|
Не ответил Мише-Нама. |
Важно, медленно махая |
Плавниками, он спокойно |
Вверх смотрел на Гайавату, |
Долго слушал без вниманья |
|
Крик его нетерпеливый, |
Наконец сказал Кенозе, |
Жадной щуке, Маскенозе: |
"Встань, воспользуйся приманкой, |
Оборви лесу нахала!" |
|
В сильных пальцах Гайаваты |
Сразу удочка согнулась; |
Он рванул ее так сильно, |
Что пирога дыбом встала, |
Поднялася над водою, |
Словно белый ствол березы |
С резвой белкой на вершине. |
|
Но когда пред Гайаватой |
На волнах затрепетала, |
Приближаясь, Маскеноза, - |
Гневом вспыхнул Гайавата |
И воскликнул: "Иза, иза! - |
Стыд тебе, о Маскеноза! |
Ты лишь щука, ты не Нама, |
Не тебе я кинул вызов!" |
|
Со стыдом на дно вернулась, |
Опустилась Маскеноза; |
А могучий Мише-Нама |
|
Неуклюжему Самглаву: |
"Встань, воспользуйся приманкой, |
Оборви лесу нахала!" |
|
Словно белый, полный месяц, |
Встал, качаясь и сверкая, |
Угудвош, Самглав тяжелый, |
И, схватив лесу, так сильно |
Закружился вместе с нею, |
Что вверху в водовороте |
Завертелася пирога, |
Волны, с плеском разбегаясь, |
По всему пошли заливу, |
А с песчаных белых мелей, |
С отдаленного прибрежья |
Закивали, зашумели |
Тростники и длинный шпажник. |
|
Но когда пред Гайаватой |
Из воды поднялся белый |
И тяжелый круг Самглава, |
|
"Иза, иза! - Стыд Самглаву! |
Угудвош ты, а не Нама, |
Не тебе я кинул вызов!" |
|
Тихо вниз пошел, качаясь |
И блестя, как полный месяц, |
Угудвош прозрачно-белый, |
И опять могучий Нама |
Услыхал нетерпеливый, |
Дерзкий вызов, прозвучавший |
По всему Большому Морю. |
|
Сам тогда он с дна поднялся, |
Весь дрожа от дикой злобы, |
Боевой блистая краской |
И доспехами бряцая, |
Быстро прыгнул он к пироге, |
Быстро выскочил всем телом |
На сверкающую воду |
И своей гигантской пастью |
Поглотил в одно мгновенье |
|
|
Как бревно по водопаду, |
По широким черным волнам, |
Как в глубокую пещеру, |
Соскользнула в пасть пирога. |
Но, очнувшись в полном мраке, |
Безнадежно оглянувшись, |
Вдруг наткнулся Гайавата |
На большое сердце Намы: |
Тяжело оно стучало |
И дрожало в этом мраке. |
|
И во гневе мощной дланью |
Стиснул сердце Гайавата, |
Стиснул так, что Мише-Нама |
Всеми фибрами затрясся, |
Зашумел водой, забился, |
Ослабел, ошеломленный |
Нестерпимой болью в сердце. |
|
Поперек тогда поставил |
Легкий челн свой Гайавата, |
|
В суматохе и тревоге, |
Не упасть и не погибнуть. |
Рядом белка, Аджидомо, |
Резво прыгала, болтала, |
Помогала Гайавате |
И трудилась с ним все время. |
|
И сказал ей Гайавата: |
"О мой маленький товарищ! |
Храбро ты со мной трудилась, |
Так прими же, Аджидомо, |
Благодарность Гайаваты |
И то имя, что сказал я: |
Этим именем все дети |
Будут звать тебя отныне!" |
|
И опять забился Нама, |
Заметался, задыхаясь, |
А потом затих - и волны |
Понесли его к прибрежью. |
И когда под Гайаватой |
|
Понял он, что Мише-Нама, |
Бездыханный, неподвижный, |
Принесен волной к прибрежью. |
|
Тут бессвязный крик и вопли |
Услыхал он над собою, |
Услыхал шум длинных крыльев, |
Переполнивший весь воздух, |
Увидал полоску света |
Меж широких ребер Намы |
И Кайошк, крикливых чаек, |
Что блестящими глазами |
На него смотрели зорко |
И друг другу говорили: |
"Это брат наш, Гайавата!" |
|
И в восторге Гайавата |
Крикнул им, как из пещеры: |
"О Кайошк, морские чайки, |
Братья, сестры Гайаваты! |
Умертвил я Мише-Наму, - |
|
Поскорее на свободу, |
Рвите клювами, когтями |
Бок широкий Мише-Намы, |
И отныне и вовеки |
Прославлять вас будут люди, |
Называть, как я вас назвал!" |
|
Дикой, шумной стаей чайки |
Принялися за работу, |
Быстро щели проклевали |
Меж широких ребер Намы, |
И от смерти в чреве Намы, |
От погибели, от плена, |
От могилы под водою |
Был избавлен Гайавата. |
|
Возле самого вигвама |
Стал на берег Гайавата; |
Тотчас крикнул он Нокомис, |
Вызвал старую Нокомис |
Посмотреть на Мише-Наму: |
|
И его клевали чайки. |
|
"Умертвил я Мише-Наму, |
Победил его! - сказал он. - |
Вон над ним уж вьются чайки. |
То друзья мои, Нокомис! |
Не гони их прочь, не трогай: |
Я от смерти в чреве Намы |
Был сейчас избавлен ими. |
Пусть они свой пир окончат, |
|
А когда, с заходом солнца, |
Улетят они на гнезда, |
Принеси котлы и чаши, |
Заготовь к зиме нам жиру". |
|
|
Просидела на прибрежье. |
Вот и месяц, солнце ночи, |
Встал над тихою водою, |
Вот и чайки с шумным криком, |
|
Полетели к отдаленным |
Островам на Гитчи-Гюми, |
И сквозь зарево заката |
Долго их мелькали крылья. |
|
|
А Нокомис терпеливо |
Принялася за работу |
И трудилась в лунном свете |
До зари, пока не стало |
|
А когда сменило солнце |
Бледный месяц, - с отдаленных |
Островов на Гитчи-Гюми |
Воротились стаи чаек, |
|
|
Трое суток, чередуясь |
С престарелою Нокомис, |
Чайки жир срывали с Намы. |
Наконец меж голых ребер |
|
Чайки скрылись, улетели, |
И остались на прибрежье |
Только кости Мише-Намы. |