Да, то солнце утопает, |
Погружаясь в Гитчи-Гюми; |
Небеса горят багрянцем, |
Воды блещут алой краской! |
Нет, то плавает фламинго, |
В волны красные ныряя; |
К небесам простер он крылья |
И окрасил волны кровью! |
|
Огонек Звезды Вечерней |
Тает, в пурпуре трепещет, |
В полумгле висит над морем. |
|
На груди Владыки Жизни, |
То Великий Дух проходит |
Над темнеющим закатом! |
|
На закат смотрел с восторгом |
Долго, долго старый Ягу; |
Вдруг воскликнул: "Посмотрите! |
Посмотрите на священный |
Огонек Звезды Вечерней! |
Вы услышите сказанье |
О волшебнике Оссэо, |
Что сошел с Звезды Вечерней! |
|
В незапамятные годы, |
В дни, когда еще для смертных |
Небеса и сами боги |
Были ближе и доступней, |
Жил на севере охотник |
С молодыми дочерями; |
Десять было их, красавиц, |
Стройных, гибких, словно ива, |
Но прекрасней всех меж ними |
|
|
Вышли девушки все замуж, |
Все за воинов отважных, |
Овини одна не скоро |
Жениха себе сыскала. |
Своенравна и сурова, |
Молчалива и печальна |
Овини была - и долго |
Женихов, красавцев юных, |
Прогоняла прочь с насмешкой, |
А потом взяла да вышла |
За убогого Оссэо! |
Нищий, старый, безобразный, |
Вечно кашлял он, как белка. |
|
Ах, но сердце у Оссэо |
Было юным и прекрасным! |
Он сошел с Звезды Заката, |
Он был сын Звезды Вечерней, |
Сын Звезды любви и страсти! |
И огонь ее, и чары, |
И краса, и блеск лучистый - |
|
Все в речах его сверкало! |
|
Женихи, любовь которых |
Овини отвергла гордо, - |
Йенадиззи в ожерельях, |
В пышных перьях, ярких красках |
Насмехалися над нею; |
Но она им так оказала: |
"Что за дело мне до ваших |
Ожерелий, красок, перьев |
И насмешек непристойных! |
Я счастлива за Оссэо!" |
|
Раз в ненастный, темный вечер |
Шли веселою толпою |
На веселый праздник сестры, - |
Шли на званый пир с мужьями; |
Тихо следовал за ними |
С молодой женой Оосэо. |
Все шутили и смеялись - |
Эти двое шли в молчанье. |
|
На закат смотрел Оссэо, |
|
Отставал, смотрел с мольбою |
На Звезду любви и страсти, |
На трепещущий и нежный |
Огонек Звезды Вечерней; |
И расслышали все сестры, |
Как шептал Оссэо тихо: |
"Ах, шовэн нэмэшин, Ноза! - |
Сжалься, сжалься, о отец мой!" |
|
"Слышишь? - старшая сказала. |
Он отца о чем-то просит! |
Право, жаль, что старикашка |
Не споткнется на дороге, |
Головы себе не сломит!" |
И смеялись сестры злобно |
Непристойным, громким смехом. |
|
На пути их, в дебрях леса, |
Дуб лежал, погибший в бурю, |
Дуб-гигант, покрытый мохом, |
Полусгнивший под листвою, |
Почерневший и дуплистый. |
|
Испустил вдруг крик тоскливый |
И в дупло, как в яму, прыгнул. |
Старым, дряхлым, безобразным |
Он упал в него, а вышел - |
Сильным, стройным и высоким, |
Статным юношей, красавцем! |
|
Так вернулася к Оссэо |
Красота его и юность; |
Но - увы! - за ним мгновенно |
Овини преобразилась! |
Стала древнею старухой, |
Дряхлой, жалкою старухой, |
Поплелась с клюкой, согнувшись, |
И смеялись все над нею |
Непристойным, громким смехом. |
|
Но Оссэо не смеялся, |
Овини он не покинул, |
Нежно взял ее сухую |
Руку - темную, в морщинах, |
Как дубовый лист зимою, |
|
Милым другом, Нинимуша, |
И пришел с ней к месту пира, |
Сел за трапезу в вигваме. |
Тот вигвам в лесу построен |
В честь святой Звезды Заката. |
|
Очарованный мечтами, |
На пиру сидел Оссэо. |
Все шутили, веселились, |
Но печален был Оссэо! |
Не притронулся он к пище, |
Не сказал ни с кем ни слова, |
Не слыхал речей веселых; |
Лишь смотрел с тоской во взоре |
То на Овини, то кверху, |
На сверкающие звезды. |
|
И пронесся тихий шепот, |
Тихий голос, зазвучавший |
Из воздушного пространства, |
От далеких звезд небесных. |
Мелодично, смутно, нежно |
"О Оссэо! |
О возлюбленный, о сын мой! |
Тяготели над тобою |
Чары злобы, темной силы, |
Но разрушены те чары; |
Встань, приди ко мне, Оссэо! |
|
Яств отведай этих дивных, |
Яств вкуси благословенных, |
Что стоят перед тобою; |
В них волшебная есть сила: |
Их вкусив, ты станешь духом; |
Все твои котлы и блюда |
Не простой посудой будут: |
Серебром котлы заблещут, |
Блюда - в вампум превратятся. |
Будут все огнем светиться, |
Блеском раковин пурпурных. |
|
И спадет проклятье с женщин, |
Иго тягостной работы: |
В птиц они все превратятся, |
Засияют звездным светом, |
|
На вечерних нежных тучках". |
|
Так сказал небесный голос; |
Но слова его понятны |
Были только для Оссэо, |
Остальным же он казался |
Грустным пеньем Вавонэйсы, |
Пеньем птиц во мраке леса, |
В отдаленных чащах леса. |
|
Вдруг жилище задрожало, |
Зашаталось, задрожало, |
И почувствовали гости, |
Что возносятся на воздух! |
В небеса, к далеким звездам, |
В темноте ветвистых сосен, |
Плыл вигвам, минуя ветви, |
Миновал - и вот все блюда |
Засияли алой краской, |
Все котлы из сизой глины - |
Вмиг серебряными стали, |
Все шесты вигвама ярко |
|
Как серебряные прутья, |
А его простая кровля - |
Как жуков блестящих крылья. |
|
Поглядел кругом Оссэо |
И увидел, что и сестры |
И мужья сестер-красавиц |
В разных птиц все превратились: |
Были тут скворцы с дроздами, |
Были сойки и сороки, |
И все прыгали, порхали, |
Охорашивались, пели, |
Щеголяли блеском перьев, |
Распускали хвост, как веер. |
|
Только Овини осталась |
Дряхлой, жалкою старухой |
И в тоске сидела молча. |
Но, взглянувши вверх, Оссэо |
Испустил вдруг крик тоскливый, |
Вопль отчаянья, как прежде, |
Над дуплистым старым дубом, |
|
Красота ее и юность; |
Все ее лохмотья стали |
Белым мехом горностая, |
А клюка - пером блестящим, |
Да, серебряным, блестящим! |
|
И опять вигвам поднялся, |
В облаках поплыл прозрачных, |
По воздушному теченью, |
И пристал к Звезде Вечерней, - |
На звезду спустился тихо, |
Как снежинка на снежинку, |
Как листок на волны речки, |
Как пушок репейный в воду. |
|
Там с приветливой улыбкой |
Вышел к ним отец Оссэо, |
Старец с кротким, ясным взором, |
С серебристыми пудрями, |
И сказал: "Повесь, Оссэо, |
Клетку с птицами своими, |
Клетку с пестрой птичьей стаей, |
" |
|
У дверей повесив клетку, |
Он вошел в вигвам с женою, |
И тогда отец Оссэо, |
Властелин Звезды Вечерней, |
Им сказал: "О мой Оссэо! |
Я мольбы твои услышал, |
Возвратил тебе, Оссэо, |
Красоту твою и юность, |
Превратил сестер с мужьями |
В разноперых птиц за шутки, |
За насмешки над тобою. |
Не сумел никто меж ними |
Оценить в убогом старце, |
В жалком образе калеки |
Сердца пылкого Оссэо, |
Сердца вечно молодого. |
Только Овини сумела |
Оценить тебя, Оссэо! |
|
Там, на звездочке, что светит |
От Звезды Вечерней влево, |
|
Дух и зависти и злобы; |
Превратил тебя он в старца. |
Берегись лучей Вэбино: |
В них волшебная есть сила - |
Это стрелы чародея!" |
|
Долго, в мире и согласье, |
На Звезде Вечерней мирной |
Жил с отцом своим Оссэо; |
Долго в клетке над вигвамом |
Птицы пели и порхали |
На серебряных шесточках, |
И супруга молодая |
Родила Оссэо сына: |
В мать он вышел красотою, |
А в отца - дородным видом. |
|
Мальчик рос, мужал с летами, |
И отец, ему в утеху, |
Сделал лук и стрел наделал, |
Отворил большую клетку |
И пустил всех птиц на волю, |
|
Позабавился малютка. |
|
Там и сям они кружились, |
Наполняя воздух звонким |
Пеньем счастья и свободы, |
Блеском перьев разноцветных; |
Но напряг свой лук упругий, |
Запустил стрелу из лука |
Мальчик, маленький охотник, - |
И упала с ветки птичка, |
В ярких перышках, на землю, |
Насмерть раненная в сердце. |
|
Но - о, чудо! - уж не птицу |
Видит он перед собою, |
А красавицу младую |
С роковой стрелою в сердце! |
|
Кровь ее едва упала |
На священную планету, |
Как разрушилися чары, |
И стрелок отважный, юный |
Вдруг почувствовал, что кто-то |
|
В облаках его спускает |
На зеленый, злачный остров |
Посреди Большого Моря. |
|
Вслед за ним блестящей стаей |
Птицы падали, летали, |
Как осеннею порою |
Листья падают, пестрея, |
А за птицами спустился |
И вигвам с блестящей кровлей, |
На серебряных стропилах, |
И принес с собой Оссэо, |
Овини принес с собою. |
|
Вновь тут птицы превратились, |
Получили образ смертных, |
Образ смертных, но не рост их: |
Все Пигмеями остались, |
Да, Пигмеями - Пок-Вэджис, |
И на острове скалистом, |
На его прибрежных мелях |
И доныне хороводы |
|
Под Вечернею Звездою. |
|
Это их чертог блестящий |
Виден в тихий летний вечер; |
Рыбаки с прибрежья часто |
Слышат их веселый говор, |
Видят танцы в звездном свете". |
|
Кончив свой рассказ чудесный, |
Кончив сказку, старый Ягу |
Всех гостей обвел глазами |
И торжественно промолвил: |
"Есть возвышенные души, |
Есть непонятые люди! |
Я знавал таких немало. |
Зубоскалы их нередко |
Даже на смех подымают, |
Но насмешники должны бы |
Чаще думать об Оссэо!" |
|
Очарованные гости |
Повесть слушали с восторгом |
И рассказчика хвалили, |
|
"Неужель Оссэо - Ягу, |
Мы же - тетушки и дяди?" |
|
После снова Чайбайабос |
|
Пел им нежно, сладкозвучно |
И с задумчивой печалью |
Песню девушки, скорбящей |
Об Алгонкине, о милом. |
|
"Горе мне, когда о милом, |
Ах, о милом я мечтаю, |
Все о нем томлюсь-тоскую, |
Об Алгонкине, о милом! |
|
Ах, когда мы расставались, |
|
Белоснежный дал мне вампум, |
Мой возлюбленный, Алгонкин! |
|
"Я пойду с тобой, - шептал он, - |
Ах, в твою страну родную; |
", - прошептал он, |
Мой возлюбленный, Алгонкин! |
|
"Далеко, - я отвечала, - |
Далеко, - я прошептала, - |
Ах, страна моя родная, |
" |
|
Обернувшись, я глядела, |
На него с тоской глядела, |
И в мои глядел он очи, |
Мой возлюбленный, Алгонкин! |
|
|
Под густой плакучей ивой, |
Что роняла слезы в воду, |
Мой возлюбленный, Алгонкин! |
|
Горе мне, когда о милом, |
|
Все о нем томлюсь-тоскую, |
Об Алгонкине, о милом!" |
|
Вот как праздновали свадьбу! |
Вот как пир увеселяли: |
|
Ягу - сказкою волшебной, |
Чайбайабос - нежной песней. |
|
Разошлись со свадьбы гости |
|
Гайавату с Миннегагой |
Под покровом темной ночи. |