| Автор: | Лу Синь, год: 1925 |
| Категория: | Повесть |
II. ВКРАТЦЕ О БЛЕСТЯЩИХ ПОБЕДАХ
Не только фамилия и место рождения А-Кея были неизвестны, но даже и его прошлое. Причина лежала в том, что жители Вей-чжуана требовали от него только работы, потешались над ним, но никогда не интересовались его прошлым. Сам А-Кей тоже о нем не рассказывал, и только когда ругался с другими, таращил глаза и говорил:
- Мои предки много важнее твоих. А ты что за птица?..
А-Кей не имел семьи и жил в местном храме Земледелия. У него не было определенных занятий, и он исполнял поденные работы для других. Нужно было косить пшеницу, он косил; нужно было толочь рис - толок; надо было грести - греб... Если работа затягивалась, он временно жил в доме работодателя, но как только кончал ее, сейчас же уходил.
Поэтому, когда людям было нужно, они вспоминали об А-Кее, вернее - вспоминали об его работе, но уж никак не об его прошлом. Когда же работа кончалась, о нем быстро забывали. Какие же тут могут быть разговоры о прошлом и заслугах?
Только один раз какой-то старик одобрительно заметил:
- А-Кей - мастер работать.
Все это время А-Кей, обнаженный по пояс, ленивый и тощий, стоял перед ним. Никто не мог догадаться, искренно это было сказано или в насмешку, но А-Кей был весьма доволен.
О себе он был очень высокого мнения, и все жители Вей-чжуана ничего не значили в его глазах. В особенности это касалось двух грамотеев; по его мнению ради них не стоило даже шевельнуть пальцем. Оба эти грамотея в будущем могли, пожалуй, превратиться в ученых кандидатов. Почтенный Чжао и почтенный Цянь пользовались уважением односельчан не только потому, что были богаты, но еще и потому, что были отцами этих грамотеев. Один А-Кей в душе не выказывал особого уважения, думая: "Мой сын мог бы быть поважнее". Кроме того, А-Кей несколько раз бывал в городе, и это еще более прибавило ему самомнения, хотя он в то же время весьма презирал горожан. Например, деревянное сиденье, в три аршина длиной и три вершка шириной, вейчжуанцы называли просто "скамьей", и он тоже называл его так, а в городе это называли "лавкой", и он думал: "Это не так... вот смешно!" К большеголовой рыбе, поджаренной на масле, все вейчжуанцы прибавляли луковые перья в полвершка длиной, а горожане заправляли рыбу мелко нарезанным луком, и он думал: "Это тоже неправильно... вот смешно!"
Но ведь вейчжуанцы были настоящей деревенщиной, не видавшей света. Они даже не видели жареной рыбы в городе.
А-Кей со своими знаменитыми предками, высокими знаниями да притом еще настоящим уменьем работать, в сущности, был почти совершенным человеком. Жаль только, что он обладал кой-какими внешними недостатками.
Наиболее отталкивающим было то, что на голове у него находились плешины от неизвестно когда появившейся парши. Хотя они и были его собственные, но, по его мнению, они, пожалуй, ничего не прибавляли к его достоинству. Поэтому он запрещал произносить при нем слово "плешь", равно и все другие слова, сходные по звуку; в дальнейшем он расширил эту сферу, и слово "блеск" тоже стало запретным. Как только это запрещение нарушалось, безразлично - умышленно или нет, А-Кей краснел во всю свою плешь и.приходил в ярость, а затем, смотря по противнику, либо ругал его, либо избивал, если тот был слабее... Впрочем, гораздо чаще в таких случаях по неизвестной причине всегда страдал сам А-Кей.
Поэтому он постепенно переменил тактику, которая в общем свелась к гневным взглядам. Кто бы мог ожидать, что после того, как А-Кей избрал систему гневных взглядов, вейчжуанские бездельники находили еще больше удовольствия в насмешках над ним? Как только, бывало, завидят они его, тотчас же сделают изумленный вид:
- Хей? Посветлело?..
А-Кей приходил в ярость и мерил их гневным взглядом.
- Должно быть, здесь лампа, - продолжали они бесстрашно.
А-Кею не оставалось ничего другого, кроме возражения:
- Где вам до такой... - словно в это время на голове его была не простая, а какая-то необыкновенно прекрасная плешь.
Выше уже упоминалось, что А-Кей был чрезвычайно знающим; он мгновенно соображал, что это явилось бы нарушением его запрета, и поэтому не заканчивал фразы.
а затем, довольные своей победой, удалялись. А-Кей с минуту стоял размышляя: "А в общем, я побит мальчишкой... Нынешний век никуда не годится...", и тоже удалялся с сознанием полной победы. [При патриархальном строе в семье оскорбление старшего младшим или отца сыном навлекало позор на голову сына и возвеличивало оскорбленного.]
Все, что А-Кей думал, он в конце концов разбалтывал. Поэтому задиравшие его очень скоро узнали его мнение о духовных победах. После это! о каждый раз, накручивая его рыжую косу, они сначала внушали ему:
- А-Кей, это не мальчишка бьет отца, а человек скотину. Повтори-ка сам: человек бьет скотину.
А-Кей, обеими руками ухватив собственную косу у основания и наклонив голову, говорил:
- Это, по-твоему, хорошо бить мошку? А я - мошка. Ну, отпустишь?
"мошку", бездельники не отпускали его, норовя стукнуть раз шесть головой о ближайший предмет, и только после этого, вволю натешившись, уходили, полагая, что на этот раз А-Кей посрамлен.
Но не проходило и десяти секунд, как А-Кей опять уже преисполнялся сознанием одержанной победы. Он чувствовал, что он единственный в своем унижении; остальные слова шли не в счет, и оставалось только слово "единственный". А разве лауреат государственных экзаменов - "юань чжуан" - тоже не был "единственным"? Что они воображают?!
После столь славных побед над своими врагами А-Кей радостно спешил в харчевню, проглатывал несколько чашек вина, шутил с другими, ругался и, снова одержав победу, навеселе возвращался в храм Земледелия и погружался в сон.
Когда у него бывали деньги, он сейчас же шел играть.
Кучка людей сидела на корточках на земле, и А-Кей с потным лицом протискивался в середину. Голос его бывал особенно пронзительным, когда он кричал:
"Зеленого дракона" четыреста чохов!
- Хей!.. Ну, открывай!
- "Небесные ворота!" "Углы"!.. Кто ставил на "середину" и на "человека" - пусто!.. Деньги А-Кея взяты!
- На "середину" - сто!.. Сто пятьдесят!
И под эти возгласы деньги А-Кея постепенно переходили за пояса других людей с потными лицами. В конце концов он протискивался обратно и смотрел, стоя позади, волнуясь за других, пока все не расходились; тогда и он неохотно возвращался в храм, а на следующий день с заспанными глазами отправлялся на работу.
"Старик потерял лошадь, но как знать - может быть это к счастью". [Старая китайская пословица, основанная на рассказе о том, как у одного старика, проживавшего вблизи границ Китая, пропала лошадь. Когда соседи стали выражать ему свое сожаление, он ответил: "Как знать, может быть это к счастью". Действительно, вскоре лошадь прибежала обратно приведя с собой другую лошадь. Но, когда соседи стали поздравлять старика с удачей, он ответил: "Как знать, может быть это к несчастью". Вскоре сын старика, объезжая новую лошадь, упал с нее и сломал себе ногу. Опять соседи явились выразить свое сожаление, но старик опять заявил: "Как знать, может быть это к счастью". Через год варвары напади на Китай, вся молодежь была забрана в солдаты, и большинство погибло на войне. Сын же старика уцелел из-за своей сломанной ноги.] А-Кей, на несчастье как-то раз выиграв, потерпел, в конце концов, неудачу. Это случилось вечером, в праздник местного божества.
По обычаю в этот вечер были устроены театральные подмостки, а рядом с ними, тоже по обычаю, было расставлено много игральных столов. Гонги и барабаны театра доносились до ушей А-Кея словно откуда-то издалека. Он слышал только выклики банкомета. Он выигрывал и выигрывал. Медяки превращались в серебряную мелочь, серебро превращалось в да-яны, [Да-ян - 1 рублю] потом они образовали целую кучу. Радость его была необычайна:
- Два да-яна на "Небесные ворота"!
Он не понял, кто с кем и из-за чего разодрался.
Ругань, удары, топот - все смешалось в потемневшей голове, а когда он приподнялся, не было ни столов, ни людей, и только на теле чувствовалась боль, словно от чьих-то ног или кулаков. Несколько человек удивленно смотрели на него. Словно что-то потеряв, он двинулся к храму, а когда успокоился, понял, что его кучи денег как не бывало.
не утешало; сказать, что сам он - мошка, утешало так же мало...
На этот раз он почувствовал горечь поражения.
Но в тот же миг оно превратилось в победу.
Правой рукой А-Кей с силой дал себе пощечину, й тупая боль восстановила его душевное равновесие, словно бивший был он сам, а битый другой он. Через мгновение этот "другой он" стал просто другим человеком; и, хотя все еще ощущая боль, он, совершенно успокоенный и довольный, улегся и заснул.