Фингал (Оссиан, сын Фингалов).
Песнь вторая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Фингал (Оссиан, сын Фингалов). Песнь вторая (старая орфография)

ПЕСНЬ ВТОРАЯ.

Содержание.

Грюгал, один из Эринских Героев, убитый в предтекший день, является в сонном видении Конналу. Он предвещает ему, что Кушуллин заутра будет побежден, и советуст примириться с неприятелем. Коннал сообщает видение сие Нушуллину, которой остается непоколебим в своем намерении, и любя больше честь свою и славу, не хочет первой предлагать Сварану о мире; он намерен продолжать войну. День настал; Сваран предлагает условия постыдные; Кушуллин Грумал обратился в бегство, и все Ирландские полки оставили поле сражения. Кушуллин и Коннал прикрывают их бегство. Каррил отводит их на ближнюю гору, за ними следует не медля и Кушуллин, и с высоты горы видит флот Фингалов, плывущий к берегу, но мрачная ночь скрывает флот сей от его взора. Кушуллин, поражен унынием и досадою, приписывает неудачное сражение смерти друга своего Ферды, которого он незадолго перед тем победил. Карриль, чтоб убедить его, что все те, которые по нещастию и невинным образом предали смерти своих друзей, не всегда наказуемы были злополучными превратностями, повествует судьбу и Галвины.

-----

Коннал {Место, где покоился Коннал, известно всем, кто бывал на горах Шотландских. Оссиан, удаляет сего Героя от прочого воинства для того, чтоб увеличить ужас явления тени Крюгаловой.}, возлегши при корени долговечного древа, наслаждаяся приятностию сна при шум источника. Твердый камень, покрытый мхом и поддерживал его главу. Пронзительные ночных призраков гласы, пролетая сквозь дебри и пустыни Ленския, ударяли в его ушеса. Он был елин, и отдален от сонма прочих ратников; он, яко гравной брани сын, не ужасался противных.

Сему Герою зрится в сонных мечтах огненный источник, стремящийся с высоты холма, и Крюгал, несомый на воспламененном воздушном огне; Крюгал, пораженный ударами Сыарана, ратоборствуя на поле славы.

Лице его бледно, яко лучи луны под горизонт низходящей;

Тебя ли вижу я, Крютал, вещает ему безтрепетный Коннал, Дедгалов сыне, толико знаменитый на холме серн быстро текущих! тебя ли вижу я? Для чего являешься ты мне тако бледен и прискорбен, ты рушитель крепких щитов бранно носных? Никогда ужас не мог напечатлеть на челе твоем бледности. Сын холма! что смущает тебя? чего трепещешь? Мрачно и орошаемо слезами привидение простирает на Героя свою хладную руку, истощенный глас его испускает слабое урчание подобно зефиру, шумящему томно в кустах Лега. -- Тень моя, о Коннал! странствует на холмах, зревших мое рождение, но тело мое лежит повержено на песках Уллина. Ты у.е не будешь беседовать с Крюгалом, вечно не увидишь ты следа уединенных стоп его в пустыне. Моя легкость, есть легкость ветров Кромлы, я ничто, как непостоянный и скороизчезающий дым. Кольмаров {Коннал, сын Каитбатов искренный друг называется иногда сыном Кольгаровым. Кольгар быль первый начальник их поколения.} сыне! я зрю стремящееся мрачное смерти облако; оно остановляется, и тяготея висит над полями Лены. Чада зеленых стран Эринских падут побеждены. Беги, удаляйся ты от сего поля, исполненного призраками.

Подобно затмевающейся луне изчезает призрак, скрываясь в бурном вихре. Помедли, воззвал Коннал, помедли, о тень моего друга! возвратись ко мне еще на твоем небесном луче. В какой пещере уединенное твое жилище? Какой холм служит убежищем твоему успокоению? Уже не услышу я гласа твоего в шуме бурей, в журчании быстрых источников, когда мрачные призраки, несомые на крилех ветреных, перелетают пустыню?

Коннал востает, и его оружие гремит. Он ударяет во щит при утесах Кушуллина, и Герой воспрянул от сна.

Для чего ты, Коннал, тако нечаянно притек ко мне нощию? Мое копие, возбужденное звуком, могло бы во мраке поразить тебя, и свирепый рок повелел бы Кушуллину Кольмаров сыне, вещай: твой спасительный совет подобен светилу, гонящему густую мглу, и лиющему лучи животворные.

Сын Семов! отвещает Коннал, тень Крюгалова вышла из пещеры своей, слабое сияние звезд проницало сквозь его тонное и легкое существо; глас его подобился томному журчанию отдаленного источника. Он посланник смерти. Он вещает о гробе. Проси мира, о Кушуллин! или беги в пустыню чрез Ленския поля.

Ты говоришь, что тень Крюгалова с тобою беседовала; ты зрел звезды, блистающия сквозь его тонкое существо {Оссиан показывает нам здесь, какое тогда имели мнение о духах. По выражению Коннала, что звезды блистали сквозь тень Крюгалову, и по ответу Кушуллина, υδωλον.}. Кольгаров сыне! это был шум ветров, бунтующих в пещерах Лены; или, ежели воистинну была то Крюгалова тень, но что ты не принудил ее предстать моему взору? Вопросил ли ты, где его пещера? В каких местах почивает сын воздуха? Мечь мой возмог бы его обресть, и убедить глас его, открыть нам грядущее: но что он может возвестить нам? Вчера еще обретался он меж нами: толико в краткое время мог ли он прелететь холмы наши? и кто ему открыл предлежащую нам пагубу?

Духи востекают на облаки, и летают на крилех ветреных, отмечает мудрый Коннал; они в пещерах своих покоятся вкупе, и беседуют о смертных. - Пусть они по воле своей беседуют о смертных; но да оставят они в покое вождя Эринского; да предадут меня в пещерах своих забвению. Я вечно не обращусь в бегство от лица Сваранова. Естьли должен я погибнуть, мой гроб возгласит потомству о моей славе. Звероловец окропит слезами покрывающий меня камень, и жилище прекрасной Брагелы облечется в одежду сетования и печали. Я смерти не ужасаюсь, я страшусь постыдного от сопостатов бегства; Фингал всегда зрел меня победителем. Ты, призрак холма, вещающий пагубная, предстань моему взору;

Теки, сыне Кольгаров, ударяя во щит Кабаитов: он висит между копиями: да на звуки его воспрянут ратоборцы мои от сна и уготовятся ко брани. Коснит Фингал и его ополчение своим шестием, но мы сразимся, и умрем на поле Героеы.

Звук щита простирается вдаль; бранноносцы востают на холм сонмами: уже они стоят, подобны толикому же числу крепких дубоы, окруженных всеми своими ветвями, когда их ударяет тяжелый град и бурные ветры свистят в изсохших листвиях.

Седая глава Кромлы подъемлется в облаки; раждающагося дня свет содрогается над Океаном, уже до половины озаренным; синий туман шествует тихо и скрывает Инисфальских ратников.

Примите оружие, воззвал гордый Сваран; настоит брань, о мужественные воители! Эринския чада побегли от лица нашего; Лены. И ты Морла спеши в чертоги Кормака: убеждай его, да покорится он Сварану, доколе все его племена не поглощены мрачным гробом, и доколе безмолвие смерти не царствует еще на холмах Уллина.

Он рек, и все его ратники востают вдруг, подобны облаку морских птиц, гонимых со брега яростию бунтующих валов. Казалось, внемлется шумный звук тысящи источников ударяемых взаимно и сливающихся в долинах Коны, когда после бурной и дожденосной ночи при слабом сиянии зари стремят они еще неукрощенные свои волны.

Каковы черные мрачной осени облаки, простирающияся и бегущия по уклонному скату зеленых холмов: таковы, и еще мрачнее и быстрее, стремятся ратоборцы шумящих лесов Лохлинских. Величествен и горд, яко Морвенский елень, шествовал пред ними безтрепетный Сварин. Его щит блистал как ночные огни претекающие чрез поля, когда все смертные погружены в безмолвие и во мрак ночи, и когда трепещущий путешественник мечтает видеть призрак, играющий в сих воздушных явлениях.

Ветр подъемлется от возмущенного Океана, и своим дуновением разгоняет тяготевший над водами туман. Инисфильские

Морла! рек неукротимый Сваран, теки и предложи мир сопостату, каков в предлагаем мы Царям, когда народы преклоняют пред нами колена, когда мужественные лежат простерты на поле брани, и когда юные жены проливают слезные токи, странствуя в полях и долинах.

Мужественный Морла, сын Суарта, протекает величеством шагов пространство межместия; он предстал с гордым видом, и вещает вождю Эринскому, окруженному своими ратниками.

Прими даруемый Свараном мир: он его тако предлагает тебе, как предлагает он Царям, когда побежденные народы упадают к стопам его. Уступи нам приятные поля Уллина, отдаждь Сварану прекрасную свою супругу, и верного своего ловчого пса, быстрейшого самых ветров; уступи сих свидетелей безсилия и слабости твоей десницы, и живи под властию нашего могущество. Скажи Сеарану, скажи сему надменному и гордости исполненному сердцу: Кушуллин Эрине. Никогда чуждый не будет обладателем и любезной Брагелы; никогда Локлинских холмов серна не побегнет от моего быстрого Луата.

Слабый колесницегонитель! отвечает Морла, и так хочешь ты противостоять моему владыке, сему Царю, которого многочисленные корабли могут остров твоя навлечь на волны; толико холм Уллина является мал пред могуществом владычествующого над Океаном! - Морла! во тщетной пре словес её уступаю победу, но сей мечь вечно никому из смертных не покорится. Доколе Коннал и Кушуллин имеют дух жизни, никто, кроме Кормака, не будет владычествовать Эрином. О первый из мужественных! ты слышал слова Морлы, отвечай! твоя грудь, твое сердце советуют ли тебе ныне мирная? Тень Крюгалова! по что ты устрашала нас смертию? Я сниду во мрачное жилище, но озарен светильником славы... Возвысьте, Инисфальския чада, возвысьте ваши копья, напрягайте луки, теките, стремитесь на сопостата во мраке.

Он рек, и его многочисленные полки восколебались в своих сгущенных строях, они простираясь шумно разширяются, яко темный облак упадающий на долину, когда буря омрачает блистательные и спокойные поля небесной тверди.

Их вождь предшествует покрыт гремящим оружием, подобен призраку, предтекущему грозным облакам, окруженному воспламененными воздушными явлениями, и держащему в деснице своей бурные ветры, Карриль возгремел военною трубою, и звук зовущий ко брани внемлется в дальных окрестностях. Он начинает песнь ратоборствия, и лиет душу свою в души Героев.

Где ныне, вещал мудрый Бард, где ныне мужественный оный воитель, пораженный смертию? Куда сокрылся Крюгал? Он забвен почил под землю, и печальное безмолвие царствует в его жилище... Супруга Крюгаллова еще как пришлец {Делагрена вышла за муж на Крюгала не за долго пред сражением.} в чертогах своего любезного супруга, сетует и терзается печалию вдовства; но кто сия толико прелестная красота, текущая как светоносный лучь солнца пред полками сопостатов? Это возлюбленная Крюхалова супруга. Её власы развеваются по раменам её; очи её багреют от слез непрестающих, и глас её истощен. Увы! любезный твой Крюгал уже ничто ныне, как тщетная и мрачная тень, содержимая в пещере холма. Она во время сна твоего приходит изливать во слух тебе слабый и томные глас, подобный жужжанию горных пчел.... Но Дезагрена уничтожается как тонкое утреннее облако: Лохлинское железо пронзает белую грудь её. Каирбар! она пала, уже увяла красота, обращавшая на себя все мысли и попечения твоих юных лет. О Каирбар! ее нет уже на свете.

Каирбар услышал плачевные сии песни. Он летит к своей дщери; тако грозный кит устремляется в Океане. Он зрит Лезагрену бездыханну. При сем виде воспламеняется, рыкает, и стремится он в среду сопостатов: его копие повергло ратоборца ЛохлинскогоЛохлина исторгаются яростию соединенных вихрей, или свирепый и неугасимый пожар истребляет сосны холмов его. Кушуллин посекает Лохлинских Героев, как стеблие и тростник полей злачных. Сваран пагубоносен для Эрина; от его поражений упадает Курах, свергается Каирбар, ограждаемый тщетно крепостию щита своего. Мортлан усыплен уже сном вечным Каолт скрежещет и последнее изливает дыхание: мраморная грудь его червленеет кровию, его власы оскверняются прахом земли, видевшей его рождение. Неоднократно учреждал он веселые пиршества на сих самых полях, где ныне лежит бездыханен; и стройный глас арфы его разливался там неоднократно: его ловчие псы радостно скакали при звуке сего музыкийского орудия, и юные звероловцы уготовляли свои твердые луки.

Сваран Кушуллин противостоит, как неподвижная гора, привлекающая к себе тученосные облаки; ветры сражаются вокруг её главы, увенчанной соснами; частый град упадает и ударяет камни её; тверда в основании своем, она стоит недвижима и покрывает тению своею безмолвные долины Коны. Таков неустрашимый Кушуллин ограждал и покрывал чад Эринских, возвышая величественную свою главу среди многочисленных сонмов.

Кровь Героев, поражаемых его десницею и падающих окрест его, течет, как быстрый ключь истекший из камени. Но воинство Эринское с шуия страны до страны десные уничтожается, изчезает как снег от пламени лучей солнечных.

О чада Инисфальския! вещает Грумал, Лохлинь приобрел поле сражения. Для чего еще мы, слабое тростие, для чего противимся ярости ветров? Обратимся к холму, жилищу быстротечных серн. Он рек, и течет вспять подобен робкому Морвенскому еленю; его уклоненное копие означает своим блеском бегущия стопы его. Немногие из ратоборцев последовали презренному и робкому тысящи геройскою погибли смертию и остались простерты на полях Лены.

Стоящ на своей колеснице, блистающей многоценным каменем, Кушуллин сражался неутомимо; он поверг еще крепкого ратоборца Лохлинского, и рек Конналу: Коннал, первый из смертных! ты научал Десницу мою на смертные удар: Эринския чада обратились в бегство, но мы престанем ли противоборствовать сопостату? Мудрый Карриль! провождай оставшихся друзей моих к тростнику холма сего, а мы, Коннал, мы пребудем здесь, и защищая сокроем удаляющихся ратников наших. Коннал востек на колесницу, и оба совокупно противоставят они врагам свои щиты, которых величина подобна омраченной луне, когда сия много-звездных небес дщерь начертывает темный только круг в пространстве поднебесной тверди. Скфадда и свирепый Дусроннал

Эринское воинство останавливается на покате Кромлы; ратники унылы и прискорбны; их строи сделались редки и прозрачны! как лес, сквозь которой протек бурный пламень, разлитый ветрами свирепой ночи. Кушуллин стоял опершись о древний дуб. Безмолвен и прискорбен вращал он под черными бровями воспламененные свои зеницы, и склонял, казалось, ушеса свои на шум ветров, дышущих в его густые волосы, как вдруг со брегов Океана течет Моран сын Фитилев: корабли, возопил сей ратоборец, корабли острова пустынного! Се Фингал, первый из смертных и перун щитов крепких. Под его черными кораблями белеются пенящияся волны. Его мачты с распростертыми на них парусами представляют взору густой лес воврастший в облаках.

Стремитесь, дышите купно, рек Кушуллин, о ветры царствующие в моем приятном острове. Теки, Фингал, спеши поражать смертию тысящи противных. О друг мой! твои парусы, как утренней зари облака, возвеселяют взор мой; корабли твои, как блистательный свет небес, лиют мне отраду и утешение; ты зришься для меня яко столп огненный, озаряющий и предводящий во мраке стопы мои. О Коннал почтенный старец! коль чувствительным веселием восхищает нас пришествие друзей наших! Но мрак ночи уже сгущается вокруг нас: где ныне корабли Фингаловы?

Ветры востекают на густые рощи; источники свергаются с высоты камней; дождь висит над главою Кромлы, и звезды дрожащий только свет ниспускали сквозь летающия в воздушной бездне облаки. Вождь Эрина печален, и углублен в размышлениях, сидел при источнике, которого журчание отзывалось в пустоте долговечного древа стоящого на бреге. С Героем сидели купно Коннал и украшенный сединами Каррил.

Нещастна Кушуллинова десница, возопил вождь Эринский; нещастна Кушуллинова десница с того злобного часа, как поразила она смертию его друга. - Ферд! я тебя любил как самого себя.

Как, воззвал КонналЛаманова сына: его стан величествен и прекрасен, как небесная радуга стоящая над холмом.

Ферд, отвечает Кушуллин, притек из Албиона; въ знаменитом Мури {По мнению Ирландских Бардове, Мюра было ничто иное, как узилище или Академия в Ульстерской провинции где юношество обучалось действовать оборонительным и наступательным оружием. Самое слово Мюри, то есть собрание, делает мнение сие вероятным.} изучился он действовать геройским оружием, и приобрел Кушуллинову к себе доверенность и дружество. Всегда мы неразлучны обретались в ловитве зверей, всегда мы неразлучно покоились на песку дебрей и пустынь.

Девгала сопряжена была узами супружества с Каирбаром, Уллинских; она блистала всеми прелестьми красоты; но сердце её было исполнено гордости: она любовным горела пламенем к юному сыну Даманофу -- Каирбар! некогда сказала она, дай мне половину из стад наших: я не желаю более жить с тобою, разлучимся,

Да мудрый Кушуллин, отвечал Каирбар, мещет наши жребия; его сердце есть престол красоты. Отлучайся, прелестное светило. - Я востек на холм, и разделил стада, осталась одна юница, белизною подобная снегу. Я почтил ею Карбара. Сие предпочтение воспламенило против меня ярость, в сердце Девгалы.

Сын Ламанов! рекла сия прекрасная, Кушуллин терзает мою душу. Я хочу быть свидетельницею смерти его, или волны Любара покроют меня своею тяжестию. Мой бледный призрак будет за тобою повсюду следовать, и укорять тебя досадою и безчестием, которым поразил мою душу исполненную ревности. Пролей Кушуллинову кровь, или пронзи грудь мою.

Девгала! отвечал юный и прекрасный Ферд, как дерзну поразить смертию Семова сына? Он мне искренний друг; в его сердце сокрыты все мои самые тайные мысли, и я дерзну извлечь против него мечь мой? Три дни равно убеждала она его слезами: в день четвертый покоряется он её воле.

Да будет так, Девгала, я сражусь с моим другом, но коль желательно мне, чтоб я сам пал от его ударов, увы! как я могу после того странствовать на холме и видеть гроб Кушуллинов!

Мы сразилися на холмах Мури. Наши мечи убегали от смертоносных ударов; они скользили только по твердой стали шлемов, или ударяли слабо по крепости щитов наших. Девгала взирала на противоборствие, и усмехалась язвительно: Даманов Семову: он противу тебя крепок, яко твердый камень Мальмора.

Рекла, и очи младого ратника наполняются слезами: гласом пресекаемым рыданиями вещает мне Ферд: Кушуллин! противоставь твой щит, отражай удары твоего друга. Моя душа обремененна печалию, судьба требует, чтоб я, я нещастный предал смерти первого из ратоборцев.

Грудь моя изпустила глубокой вздох: я подъял острие моего меча; юный Ферд пал на землю; Ферд первый друг Кушуллиновь. Нещастна Кушуллинова десница с того часа, как поразила она смертию сего младого ратоборца.

Твоя повесть, о вождь Эрина! повесть твоя плачевна и жалостна, вещает мудрый Каррил. Она влечет мысль мою ко временам претекшим: я многократно услаждался повестьми о которой подобно тебе, по нещастию предал смерти своего друга; но победа и после того сопутствовала ударам его копия, и сопостаты исчезали от лица его.

Коннал был знаменитый ратоборец Альбиона. Сто холмов покарялись владычеству его законов. Серна его по воле своей утоляла жажду свою водами тысящи источников. В тысяще камней отзывались лаяния быстрых его псов. Все прелести юных лет разцветали на лице его. Десница его была смерть Героев. Сердцем его владела юная красавица: то была прелестная дщерь сильного Комла: она посреди прочих дев являлась как блистательное светило; её власы были черные, как врановы криле, её псам ловитва зверей была всего приятнее: она искусно напрягала твердый лук, и стрелы ею пущенные со свистом в лесах летали. Её сердце избрало себе Коннала. Их любовные взгляды многократно между собою встречались; они были неразлучны в ловитве зверей, и тайные разговоры их составляли их радостное блаженство. Но сею прекрасною пленен был свирепый Грумал. Сей враг нещастного Коннала всегда назирал стопы его возлюбленной.

Некогда утомленны ловитвою, и отлучась от своих друзей, сокрытых от взора густотою тумана, Коннал и любезная дщерь Комлова притекли опочить в пещеру Конана. Конналово; оружия предков его зрелись там повешены; их щиты блистали там подле их стальных шлемов.

Почий ты здесь, рек Коннал, почий здесь, прелестная Гальвина, утешение и отрада моя. Быстрая серна скачет на высоте Моры; я теку к ней, и скоро возвращусь к тебе. Я страшусь, рекла она ему, я страшусь черного Грумала моего сопостата: он часто приходит в сию пещеру; я опочию среди твоих оружий; но ускори возвратом твоим о мой возлюбленный!

Тогда, как мужественный Коннал стремится во след серне, Гальенна хочет испытать верность своего любовника; она облекается в его одежды, приемлет его оружие, и шествует из пещеры. Коннал ее узрел, и мечтает видеть Грумала, сердце его бьется и пылает мщением: он свирепствуя бледнеет; черный облак сгустился над его очами; он напрягает лук и стрела летит, повергается; бездыханна и обагренна своею кровию. Коннал стремится в пещеру; приглашает Гальенну: но кто мог уже ответствовать в пустынном камени? Где ты, где сокрылась, моя возлюбленная? Он познает после, что ей самой нежное сердце пронзенно роковою его стрелою. О Гальенна! тебя ли я вижу?.... Он упадает и лишается чувств на белых персях своей возлюбленной.

Звероловцы обрели с!ю нещастную чету, и потщались возвратить жизнь Конналу. Он простирал после стопы свои на высоте холма, но более всего скитался он печален и безмолвен, вокруг темного гроба своей возлюбленной Оксан извергает на брега сонмы сопостатов; он сражается; иноплеменники обратились в бегство; он среди враждебных полков ищет повсюду своей погибели; но какая десница сильно поразить смертию грозного Коннала? Он повергает щит свой, и ратоборствует безоружен. Наконец крепкую и твердую грудь его пронзает стрела... Он почивает в тишине подле возлюбленной своей Гальфины, при шуме бурных валов, и мореплаватель, стремясь по морям северным, усматривает гробы их одеянные кудрявым мохом.