Фингал (Оссиан, сын Фингалов).
Песнь первая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Фингал (Оссиан, сын Фингалов). Песнь первая (старая орфография)

ФИНГАЛ

ПОЭМА.

Содержание.

Арт, Ирландской Государь, умер в Теморе, Дворц Государей сего острова, и оставил по себе еще в отрочестве сына своего Кормаха. Все колена собралися в Темору, чтобы избрать юному Государю попечителя. Кушуллин в сие достоинство избран всеми единогласно, и сие приобрел он тою славою и тем великим уважением, какое храбростию и геройскими в сражениях подвигами заслужил от всего народа. Он рожден Семом, Государем одного из островов Гебридских. Едва вступил в правление престола, уведомился он, что Сваран, Лохлинсхий Государь в Скандинавии, вознамерился вступить в с воинством. Услыша весть сию, послал он Морана сына Фитилева для испрошения помощи у Фингала вождя Каледонян, обитающих в западной стране Шотландии. Фингал по своему великодушию и равно по причине родства своего с поколением Ирландских Государей решился отправиться с войском в сию землю; но прежде его прибытия Сваран уже приблизился к Ирландской провинции Ульстеру. Кушуллин, собравши в крепость сея провинции, наилучших ратников из всех колен Ирландских, послал соглядателей вдоль по берегу, дабы они немедленно уведомили его, как только увидят неприятеля. В сем-то месте начинается поэма. Действие продолжается пять дней и пять ночей, и происходит в полях Лены, близ горы, называемой Кромлою, на бреге Ульстера Фингал, Оссианов отец и Государь Морвена, есть Герой сея поэмы.

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ.

Содержание.

Кушуллин при вратах Туры сидел под деревом; прочие между тем вожди упражнялись на ближней горе в ловитве зверей. Он известился чрез Морана сына Фитилева, что Сваран Лохлинский Коннал Государь Тогорма, искренний друг Кушуллинов, предлагает им, чтоб удалиться и ожидать Фингала. Кальмар сын Маты, Государь Лары в провинции Конногтской, возстает противу Коннала, отражает его мнение, и хочет сражаться; Кушуллину совет Кальмаров показался достойным Героя. Простираясь к неприятелю, приметил он, что нет при нем трех самых мужественных ратников, Форга, Дюкомара и приходит, извещает Кушуллина о смерти других двух Героев, и чрез то рассказывает трогающую и жалостную повесть о Морне дочери Кормаха. Сваран низводит с кораблей рать свою, и видя вдали воинство Кушуллиново, посылает Арнова сына разсмотреть оное и наблюдать все неприятельския движения, а сам полки свои учреждает в порядок сражения. Арнов сын возвращается, описывает Сварану Кушуллинову колесницу, и тот ужасный и величественный вид, с каким сей Герой сидит на оной. Воинства сблизились друг с другом, и сражаются с невероятным мужеством, но мрачная ночь их разделяет, и победа остается нерешимою. Кушуллин, наблюдая права гостеприимства, толь свято почитаемого в сии древния времена, посылает Барда Кариля сына Кинфенова, чтоб он торжественно пригласил Сварана на пиршество. Сваран отрекся. Карриль повествует Кушуллину о Грударе и Брассолисе. По совету Коннала отправляет Кушуллин часть воинства для наблюдения неприятельских расположений; и сим кончается действие первого дня.

* * *

Безстрашный Кушуллин Туры, при корени шумящого ветвиями древа. Его копие стояло уклонясь к твердому и мхом покрытому камени. Его щит покоился близ его на злачном дерне. Его воображение представляло ему в мечтах Каирбара {Это не тот Каирбар, сын Барбардутулов и брат Катмора, о котором упомянуто будет в Темаре.}, Героя пораженного им в сражении, как вдруг Моран, посланный бодрствовать над Океаном, возвращаясь возвещает ему о успехе своих недремлющих очей.

Востани Кушуллин, востани, рек юный ратник: я зрел корабли Сварановы, Кушуллин! сопостаты многочисленны: мрачное море стремит на брег сонмы Героев. - Сыне Фитилев! Фингал, владыка пустынных гор, текущий мне в помощь на зеленеющияся поля Уллина?

Я видел их вождя, отвечает Моран; я видел его высока и грозна, как возвышенный и неприступный холм. Его копие подобно сей дебелой и древней сосне. Щит его велик, яко луна востекшая на край горизонта. Он сидел на камени брега, и воинство, как темные облаки, стеснялось вокруг его. Вождь ратников! рек я ему: число наших воителей велико: ты справедливо нарицаешься мужественным Героем, но сонмы храбрых мужей ожидают тебя под изгибистыми стенами Туры. Гласом подобным шуму свирепеющей волны отвечал мне Сваран: И кто на сих полях будет мне равен? Моего взора не могут стерпеть Герои: они повергаются на прах от поражений моей десницы. Един токмо, Фингал, един владыка холмов бурных, может противоборствовать Сварану. Некогда на холме Мальмора измерял я с ним свои силы. Земля дремучей рощи стеная страдала под усилиями стоп наших. Камни упадали, отторгаясь от своего основания, источники, пременя свое течение, убегали с шумом далеко от сего ужасного противоборствия. Три дни равно возобновляли мы сражение; наши воины стояли вдали неподвижны и трепещущи. В день четвертый возопил Фингал: Царь Океана повержен! Нет, он еще не пал, возгласил ему Сваран, Моран! Кушуллин Герою крепкому и сильному, как бури висящия над Тальмороме.

Да не будет! рек Кушуллин, вечно я не уступлю смертному. Кушуллин наречется великим или погибнет. Гряди Моран, возьми копие мое, и ударяй во звучный щит Кабаитов {Кабаит, дед Кушуллинов, столько славен своим мужеством и храбростию, что потомки его употребляли обыкновенно щит его, когда должно было дать знак к сражению.}; он висит на шумных вратах Туры. Его звуки несут звуки мира; {На щитах многия были выпуклости, которых различные звуки были знаком разных повелений вождя: в иные ударяли в знак мира, в другия в знак войны.} мои сподвижники услышат его на холмах высоких.

Моран Нюрах востает и летит с высоты камня; Коннал за ним течет, держа копие свое обагренное кровию; белая грудь прекрасного Крюгала вздымается, и от радости трепещет. Сын Фавия оставил уже черную главу холма: это щит брани слышится, возопил Боннар; это копие Кушуллиново, рек Лутар. Кальмар сын моря! приими твое оружие, возвысь твою шумящую сталь: вовдвигнися Пюно, Герой ужасный; воздвигнися: Канрбар остави леса Кромлы; изгибай твои колена, подобные белизною мрамору, о Этф! и сниди со брега шумящих источников напрягай твои крепкия, но гибкия жилы. Да крутится со свистом под твоими стопами кустарник Моры: ребра твои белы, как пена волнующагося моря, когда черные бури извергают ее на гремящие камни Киотона.

{Здесь уже говорит сам Оссиан; он будет встречаться нам в поэмах своих иногда как повествователь, иногда как действующая особа, и будет говорить о себе самом то в первом; то в третьем лице.} Уже их вижу я всех во едино стекшихся; они исполнены величества и благородной гордости, раждаемой в них первыми их подвигами; души их воспламеняются, воспоминая сражения и претекшия лета; взоры их сверкающие огнем ищут сопостата. Крепкия и жилистые десницы их уже возложены на рукоять их мечей, и молния налетает от ребр покрытых сталию. Подобно источникам стремятся они с высоты гор. Вожди предшествуют, блистая оружием своих отцов; за ними текут ратники мрачны и грозны: тако дожденосные соединяются облаки, и обременяются друг другом, позади воспламененных небесных огней. Звук их оружий, стесненных между собою и взаимно ударяющихся, востекает на высоту воздушную. Ловчие их псы соединяют с ним свои ужасные лаяния. Песнь, зовущая ко брани, возгремя неравными голосами, продолжается в отзывах Кромлы. Возшедши на вершину Лены, остановляется сие грозное воинство, подобно осеннему туману, когда он, собирая свои разметанные на полях груды, восходит на омраченные холмы, и с высоты их подъемлет в небеса главу свою.

Здравие, рек Кушуллин, здравие сынам долин, ивам, ловители быстротечных еленей! другия готовятся утехи; оне важны и многотрудны; оне ужасны как сей грозный вал, катящийся на брег песчаный. Бранноносные чада! справимся ли мы, или уступим злачные Инисфальския поля. Царю Локлинскому, Вещай, о Коннал! ты первый из ратоборцев и сокрушивший толь много щитов; ты не однократно противостоял воителям Локлина;

Кушуллин! отвечает ратоборец спокойным видом: копие Конналово изощренно, и любит оно блистать в сражениях, и упиваться кровию; но хотя мышца моя готова ополчиться на брань, сердце мое склоняется к миру. Вождь браней, воздвигнутых в защиту Кормаха! виждь черное распростертие флота Сваранова. Мачты его, возвышающияся на брег наш, столь же многочисленны, как тростник, растущий при езере Леге. Сонм его кораблей представляет вид сгущенного леса, покрытого парами, когда в нем древа колеблясь преклоняются от усилия стремительных вихрей. Его ратники многочисленны и так, ведай Кушуллин, Коннал желает мира; сам Фингал, первый Герой из смертных, и расточающий полки противных, как бурные ветры развевают песок дебрей и пустынь, когда источники шумят, повторяя громкие отзывы Коны, и когда нощь покоится на высоком холме, окруженном всеми её мрачными облаками; сей победоносный Фингал желал бы уклониться от Сварановой

Беги слабый воитель, друг мира и тишины, рек Кальмар; беги на твои безмолвные холмы, где вечно не блистает бранноносное копие; теки в след за робкими сернами Кромлы, и воспящай твоими стрелами быстрый бег скачущих ланей Лены; но ты, Кушуллин, мужественный сын Сема, держащий в деснице своей судьбу брани, расточи Лохлинских чад, неси ярость твою и пагубоносные удары в среду гордых; враждебных полков; да никогда корабль владычества многоснежного не возскачет на колеблющихся волнах Ианстора. Востаньте бурные ветры Эрина; шумите порывистые вихри дебрей; да погибну среди бури, восхищен в мрачные облаки раздраженными предков наших призраками; так, да изчезнет Кальмар среди вихрей и бурь, ежели когда ловитва зверей была ему приятнее геройских ополчений.

Кальмар: Коннал спокойным гласом, никогда и вспять не обращался; я всегда летел в ратное поле, предшествуя моим сподвижником; о труба славы Конналовой еще гремит слабо. Пред моим взором победа одержана, и храбрость торжеством увенчалась. Но внемли гласу моему, о мужественный сын Сома! и воспомяни о древнем престоле Кормаха: для приобретения мира уступи сокровища и половину сего владычества, доколе Фингал явится с своим воинством; но естьли угодна брань тебе, я приемлю мечь мой и копие: быть среди сражающихся бранноносцев будет моим утешением и радостию, душа моя распрострется в самой ярости и жаре воюющих.

Так, рек Кушуллин, шум оружия приятен моему слуху; он мне приятен, как звук грома предшествующий кроткому и сладостному дождю весеннему. Соедини все мои полки, да вижду пред моими очами всех моих ратоборцев; да спешат они из дебрей и пустынь, блистая как лучь солнца пред бурею, когда западный ветр собирает облаки, и когда Морвенские дубы стонут вдоль по брегу.

Но где мои друзья, сподвижники мышцы моей при страшных опасностях? Где сокрылся ты, белогрудый Каитбат? Гле укасный Диохомар, сей грозный перун брани? И ты уже ли ты оставил меня в день яростной бури? Ферг, спешащий прежде всех участвовать в радостях наших пиршеств?

Сын Россы, крепкая мышца смерти, стремись, как быстрая серна гремящих холмов Мальмора, (Ферг в сие время приходит) Здравие сыну Россы! но какой облик омрачает твою геройскую душу?

Четыре камня, отвечает Ферге, стоят возвышены уже над гробом Кантбата; и сии мои руки предали земле мужественного Дюкомара. Сын Торманов! ты был как зведа, блистающия над холмом, и ты, о Дюкомар! ты был пагубоносен, как туманы тинистого Лана, когда они в пасмурную осень разстилаются на полях и несут смерть в народы. прекраснейшая из дев! сон твой спокоен и безмятежен в разселине камени! ты свергался во мрак, подобно звезде пролетевшей пустыни своим косвенным падением, и которые минутный блеск, озарил уединенного путешественника, вливает в него печаль и томное о себе сожаление. - Вещай Кушуллину, вещай, как пали вожди Эрина! Могуществом ли чад Лохлинских они повержены, противоборствуя на поле Героев? Или другой злощастный рок низринул вождей Кромлы в тесное и мрачное жилище?

Мечь Дюкомаров, отвечает Ферг, поразил Каитбата при корени дуба, на брег шумящого источника. Дюхомар летит по сем в пещеру Туры, и любезную Морну

Морна, прекраснейшая из дев, любезная дщерь Кормака! для чего уединенна ты в ограждении сих камней, в разселине холма? Чистый ручеек журчит с печальною томностию; стенание долговечного древа возносится на крылех ветров; озеро колеблясь возмущается, и небеса мрачным одеты облаком. Но ты, Морна, ты бела как снег дебрей сих, и власы твои как легкие пары, венчающие главу Кромлы, когда они подобно кудрям висят над камнями и блистают при лучах западного солнца. Твоя грудь предлагает плененному взору два мраморные шара, какие видим мы на бреге источнича Бранна, твои мышцы крепостию и белизною подобны алебастровым столпам в чертогах Фингала.

Откол ты притек, ответствует прекрасная, отколе ты притек, Дюкомар, о мрачнейший из всех смертных? Твои брови черны и ужасны; очи твои сверкают, воспламененными зеницами; или Сваран уже на валах моря? Дюкомар! какие новости возестишь о сопостате? - О Морна! я низшел с холма ланей. Три краты напрягал я лук мой, и поразил трех еленей. И еще три были корыстию моих псов быстротекущих. Любезная дщерь я люблю тебя как мою душу; я поразил в дар тебе прекрасного еленя: глава его украшалась многоветвистыми рогами, его ноги равнялись быстротою вихрям. - Я не люблю тебя, суровый ратоборец; в сердце твоем твердость камени, твое черное око поражает меня ужасом. А ты, Каитбат, сын Тормана, ты мое желание и любовь; ты прелестнее для меня луча солнечного, блистающого на холм в день бури! Видел ли ты юного Каибата? Сей любовный ратник не встретился ли с тобою на холме ланей? Дщерь Кормакова ожидает здесь возврату сына Торманова. -- И Морна будет ожидать его долго; мечь мой обагрен его кровию. Морна будет ожидать его долго; он пал на брегах Бранна; я воздвигну ему гроб на высоте Кромлы. Но ты прилепис любовию к мышца его крепка, яко буря.

И так нет уже, нет уже прекрасного сына Торманова? рекла нежная любовница, орошая вежди свои слезами. И так пал на холм сей юный и прелестный ратник? Он любил всегда первым быть предшественником звероловцев горных, он был смертный удар сопостатам, принесенным волнами Океана. Дюкамар! так, ты мрачен и свиреп, и твоя десница пагубна для нещастной Морны. Варвар! дай мне мечь сей, да облобызаю кровь Каитбатову.

Дюкомар, смягченный её слезами, отдает ей свой мечь: и она погружает его во грудь ему. Подобно камени, отторгшемуся от горы, он пал и простирает к ней свои руки.

Морна! ты смертным облаком покрыла Дюкомара: я чувствую хлад железа в груди моей. Отдай мое тело младой Моине; Дюкомар один представлялся ей в сонных мечтаниях. Она воздвигнет мне гроб, звероловец его узрит, и почтит меня хвалами. Но сжалься, заклинаю тебя, извлеки сие железо ив моих персей, я чувствую, оно меня превращает уже в лед.

Она приближается, орошенная слезами; она извлекает мечь из персей ратоборца: Дюкомар, , пронзает ей прекрасную грудь. Она пала, и прелестные власы её разстилаются по земле; из язвы её кипя стремится кровь и обагряет белизну рамен её. Она движется и трепещет сотрясаема смертию; пещера Туры повторила последние вздохи любезной Морны.

Да почиют, рек, Кушуллин, в вечном мире и тишине души Героев: их деяния были знамениты в самых ужасных опасностях, да окружат меня их тени, носимые на облаках; да вижду еще мужественные их черты; взирая на них, душа моя ощутит возрастающую крепость к пренесению трудных подвигов, и десница моя устремит в сопостатов перуны смерти. Но ты, Морна, явись пред взор мой на луче лунном; посети меня, воззри ко мне с сего луча сквозь оконце во время сна моего, когда забыв сражение и, все его ужасы, буду я мечтать о единых токмо приятностях мира и спокойствия.

Соберите наши племена, шествуйте в геройское поле; стремитесь во след бранноносной моей колеснице, и ваши подвижнические гласы да соединятся с шумом моего быстрого шествия. Пусть три копия устроятся на каждой стране моей: летите по следам скоротечных моих коней; да возчувствует душа моя подкрепляему себя мужеством друзей моих, когда бурного сражения нощь сгустится вокруг блистающого моего меча.

Сколь ужасно пенящийся источник свергается с каменистые высоты Кромлы, когда ударяют громы и темная нощь омрачила уже половину холма: тако, и еще ужаснее стремятся многочисленные чада Эрина. Их вождь являет всевозможное в себе мужество и кротость, подобен великому в море киту, влекущему во след себя все волны, воздвигнутые бурным его стремлением, или быстрой реке, несущей на брег все свои воды.

Лохлинския чада услышали издалече звук его стремительного шествия. Сваран Арнову: Что сей шум, разливающийся вдоль холма и подобный глухому журчанию насекомых, шумящих по закате солнца? Или ополчение Инисфальское нисходит на поля, или стонут ветры во глубине лесов отдаленных? Таков звук Гормала, когда еще разъяренные волны не возвысят верхи свои покрытые белизною. Сыне Арнов! востеки на холм и низведи взоры свои на черную поверхность дебрей.

Арн шествует и возвращается поражен ужасом. Очи его изумленны, сердце трепещет, глас содрогается, и едва произносит слова, прерываемые страхом.

Востани, сыне Океана, поядвигнися: я зрю противу нас устремленный с гор черный источник сражений; я зрю стесненные полки Эринских воителей. Колесница брани, быстрая колесница Кушуллинова летит подобно воспламененному вихрю, несущему пагубные удары. Она катится как бурный вал на поле Океана, или как златый облак, простирающийся над пустынею. Её широкие бока усеянны блистающим камнем, таковы посреди глубокой ночи сияют скачущия волны вокруг кораблей наших. Её дышло из тисового древа, её седалище составлено из костей белизны пречудные, ребра её наполнены многочисленными копиями, и дно её глубины отягчается ногами Героев. С десные стороны зрится точащий пену конь, горд и скачущ, крепок и быстр паче всех коней пасущихся на холме: он ударяет копытом, и земля стонет. Его развевающаяся грива подобна волнам шумного источника, стремящого пары свои на высоту холма; густая шерсть на нем лоснится, и Сифадда есть имя его. С шуия страны припряжен столь же гордый и яростный конь; быстротечный сын гор, его черная грива подъемлется и возвевается над его высоковыйною главою. Ноги его крепки и быстры, пламеннодышущия чада острого меча нарицают его На тысящу вервий зыблется сия великолепная и грозная колесница. Твердые брозды сияют в волнах пенистых. Легкия и лучезарным камнем украшенные вожжи развеваются по величественной вые коней, когда они бегут и прелетают долины. Они в стремлении своем равны быстротою сернам, и крепостию орлу, летящему на свою корысть. Воздух свистит от их стремления, как зимние ветры на снегах высоты Иормальской.

На колеснице сидит превознесен вождь ратоборцев: имя герою Кушуллин, сын бодрого Сема. Его смуглые ланиты подобны цветом моему луку. Его свирепые очи сверкают под черными бровями. Уклоняющуся ему впред и вращающу копие свое, власы его упадают с главы яко пламенные волны: беги вспять, о Царь Океана! беги; он течет как буря вдоль пространные долины.

Когда зрел ты меня вспять обращенна, колико бы сонмы врагов ни были многочисленны? Когда зрел ты меня бегуща, Арнов сыне, ратник без мужества? Я противоборствовал Гормальским бурям и надменной высоте пенящихся валов. Я с тученосными сражался облаками, так могу ли трепетать смертного ратоборца? Хотя бы должно мне было противостать победоносному Фингалу, моя душа не поколебалась бы в своем мужестве. Воздвигнитесь, мои воители, соединитесь окрест меня, как волны моря, соберитесь вокруг блистающей и крепкой стали Царя вашего, тверды и непоколебимы яко горные наши камни, ожидающие с радостию надменную бурю, и противоставящие мрачную густоту лесов своих стремительной ярости ветров.

Герои простираются. Сколь ужасно среди мрачные осени, с высоты двух противостоящих гор устремляются друг против друга две грозные бури, или два источника, свергаясь с утесистых камней, соединяются, сражаются, и шумят слившись между собою в долине: тако сомкнулися, тако смесилися ополчения Лохлинских чад, и чад Инисфальских. С вождем вождь, и с воином сражается воин; начертывают светлые круги, позлащающие бурное и угрюмое лице мрачные ночи.

Ужасные вопли и крики наполняют воздух. Таков шум Океана, стремящого свои бунтующия волны; и таковы последние звуки престающого грома. Естьли бы сточисленный лик соединенных Бардов Кормака воспел ужас и все следствия сего грозного сражения, сточисленный лик Кормаковых Бардов не мог бы гласом своим пренести в потомственные роды всех знаменитых ратоборцев, пораженных на бранном поле. Герои сонмами упадали на Героев, и кровь мужественных кипящими текла струями.

Барды, избранные песнопевцы! рыдайте над знаменитым Ситаллином. И ты, прекрасная Фиона, наполни стенанием и плачем жилище твоего любезного Ардана. Они крепкою Сварановою мышцею пораженны, пали как две пустынные серны. Сваран посреди своих ратников свирепствуя рыкал яко дух бури, когда возсев на мрачные облаки, осеняющия высоту Гормала, утешается он смертию отважного мореплавателя.

Твоя десница не покоится, о вождь острова туманов {Остров Шио. Аушуллин! твоя мышца неоднократно поражала смертию, и её мечь зрелся яко громовая стрела, разящая питомцев долин, когда смертные пожираемы ею упадают, и когда все окрестные холмы пылают пламенем. Дусроннал с ужасным ржанием попирал Геройския тела, и Сифадда омывал ноги свои в потоках крови. Под их стопами поле сражения зрелося опустошенно, как леса пустыни Кромлы, когда бурный вихрь, обремененный черными духами ночи, опустошает смиренную дебрь и твердые древа исторгает с корнем.

Восплачь на твоих камнех, о дщерь {Дщерь Инисторская, дочь Горлы Государя Инисторского, или островов Аркадских. Тренар был кровный брат Государя островат Иниска, которой был, как некоторые думают, один из островов Схетландских. Архадские и Схетландские Инисторская! дщерь прекраснее духа высоких холмов, когда он на солнечном луч прелетает безмолвные долины Морвена: уклони твою лепую главу на волны. Уже пал юный твой любовник, пал бледен и бездыханен, повержен мечем Кушуллиновым. Его младая и бодрая храбрость не явит уже в нем, как прежде, достойную отрасль Царей победоносных. Дщерь Инисторская! любезный твой Тренар уже в объятиях смерти! Его верные псы, видя шествующу тень его, воют унывно в его чертогах. Лук его распущен почивает в его жилище, в лесах его царствует печальное безмолвие.

Тысящи волн стремятся на камень; тако устремляются полки Сварановы: твердый камень приемлет и раздробляет сии тысящи бурных волн, тако Имсфальские ратники ожидают и противоборствуют полкам Сварановым, Грозная смерть, возвышая все свои вопли и крики, соединяет их со звуком щитов гремящих. Каждой Герой есть мрачный столп, и мечь в его деснице есть огненный лучь. Поле стонет подобно железу, багряному сыну горнила, стенящему под сильными ударами ста млатов, которые подъемлются, и ударяют его повременно.

Кто сии толь мрачные и неукротимые ратоборцы на полях Лены? это сын Океана (Сваран) и владыка Эрина (Кушуллин). Безпокоящияся ратников их очи сопутствуют каждому их движению, но темная ночь простирает на сих вождей мрачные свои криле, и пресекает их ужасное противоборствие.

На скате Кромлы Дорглас уготовляет для пиршества серну, утреннюю корысть, приобретенную ратниками на холме, прежде низшествия их на бранное поле. Сточисленный лик юных воинов собирает сухое хврастие; десять Героев возгнетают огнь; три ста бранноносцев избирают гладкие и чистые камни; дым простирается, востекает на высоту, и вогнетает о пиршестве.

Кушуллин соединил во грудь свою расточенные духа своего силы. Опершись на копие свое, вещает он мудрому Керрилю, почтенному певцу веков протекших.

Сие. празднество ужели для одного меня учреждается? Локлинский Царь возсядет на бреге Уллина, отдален от пиршеств и музыкийских согласий, гремящих в его чертогах? Ростани, мудрый Карриль, и пренеси слова мои Сварану. Скажи сему владыке, притекшему к нам на шумящих волнах: Кушуллин да приидет он воздать похвалы стройным звукам арф наших, да приидет внимать сладостным песням Бардов наших.

Карриль шествует, и глас его, исполненный сладости, приглашает Царя щитов черных: Сваран, владыка лесов! водвигнися, остави мягкия кожи твоей ловитвы. Кушуллин торжественное устроил пиршество, гряди участвовать в радости его празднества.

Гласом томным, и подобным шуму Кромлы, предшествующему грозной буре, отмечает Сваран: Естьли все твои младые девы, ненавистный Инисфал; проструть ко мне свои белые руки, представят в наготе взору моему трепещущия груди, и обратя ко мне с приятностию очи свои, исполненные любви нежной; и тогда неукротимый Сваран пребудет на сем месте неподвижен яко твердые Локлинския горы, доколе багряная варя, возвысясь на подвластные мне страны и увенчанна юными лучами, возвестит мне новый день, чтоб востал и поразил я смертию ветр приятен моему слуху, он дышет на моих морях, он веет и шумит в моих парусах, и напоминает мысли моей зеленые леса Гормала, где многократно шумные отзывы отвечали его дуновениям, когда копие мое омывалось кровию свирепого вепря. Пусть мрачный Кушуллин уступит мне древний престол Кормака, или пена источников Эринских обагрится его кровию.

Карриль возвратился и рек: звуки Сваранова гласа вещают нам погибель. - Погибель ему единому, воззвал Кушуллин. Карриль возвысь твой глас и повеждь нам подати времен протекших. Долготу ночи услади приятностию твоих песней; наполни дух и сердца наши сладким унынием. Инисфальская земля произвела и воспитала многочисленные сонмы Героев и юных дев, любовию для любви рожденных. Приятно внимать печальным песням, наполняющим камни Албиона, когда престает шум ловитвы и кристальный источник ответствует гласу.

Каррнль воспел: В предтекшия времена сыны Оксана востекли на брега Инисфальские. Тысяща кораблей скакали на волнах и стремились на полных парусах к цветущим полям Уллина; Эринския чада воздвиглись во сретение сему неприязненному племени. Каирбар, первый из смертных, и Грудар, юный и прекрасный бранноносец, находились в сонме воителей. Сии два ратника сражались долгое время за разноцветного тельца, рыкающа с ужасным воплем на звучном холм Гольбуна. Каждой из них желал его иметь, и лютая смерть часто являлась на острии блистающей их стали.

Два Героя соединились против сопостата; иноплеменники, изверженные на брег Океаном, обращены в бегство. Чии в Инисфал имена толико знамениты, как имена Каирбара и Грудара? Гольбуна? Они узрели его скачуща и белизною подобна снегу; прелестный вид его воспламенил в них прежнее свирепство.

Они сражаются на злачном дерне источников Любарских. Юный и блистающий Грудар повержен. Свирепый Каирбар течет в шумящия долины Туры, где Брассолиса, прекраснейшая из его сестр, уединенна и печальна изливала с томностию песни уныния. Она воспевала подвиги любезного Грудара, к которому все тайные и нежные сердца её чувствия клонились. Она оплакивала ужас и опасности, готовящияся ему на кровавом поле сражения: но еще не отчаялась она зреть его победителем. Её одежда несколько разверстая дополняла видеть прелестную грудь ся подобну луне, изшедшей целым полукружием из облаком ночи. Глас её, изливая унылые песни, был сладостнее самой приятной арфы. Вся её душа наполнена была Грударом; он, единственно искал всегда втайне любезных её взглядов. Когда возвратишься ты в полном сиянии твоего оружия, о величественный и крепкий в брани ратоборец?

Каирбар Брассолиса, прими сей щит обагренный кровию; возвысь его на твердую стену моего жилища, прими оружие моего врага.... Он рек, и нежное сердце её трепещет: бледна, изумленна, летит она в поле сражения. Она зрит своего юного любовника обагренна своею кровию; и при сем жалостном виде изливает дух свой на злачном дерне Кромлы! Кушуллин! здесь почивает любезный их прах, и сии уединенные два тисовые древа, возросшеия на их гробах, возвышаясь желают соединить свои ветви. Брассолиса украшала прелестями своими поля и долины, Грудар был украшением холмов высоких. Барды сохранят имена их и возвестят о них в песнях своих векам грядущим.

Карриль! глас твой исполнен сладости, рек безтрепетный вождь Эмна, и я утешаюсь, внимая повествованиям времен претекших. Они приятны слуху моему, как благорастворенный весенний дождь, когда солнце изливает лучи свои на поля и долины, и когда легкия облаки плавают над шумною гор высотою. О Бард! прими твою арфу, да воспоет мою любовь. Воспой сию пустынную красоту, сию блистающую звезду Дунскара. Воспевая хвалами Брагелу, сопутствуя гласу своему струнами арфы; сию любезную Брагелу, оставленную мною на острове сгущенных туманов. Супруга Семова Кушуллиновы? Пространное море стремит бурные своя волны между тобою и твоим супругом. Белая пена сих волн обольстит взор твой, ты почтешь их белеющимися парусами кораблей моих. Удалися, уже царствует ночь, удалися, любовь моя, ночные ветры дышут в твои власы; удалися в чертоги моих пиршеств, и размышляй о временах протекших. Я не возвращусь в твои объятия, доколе утишится грозная буря брани. О Коннал! вещай мне о бранех и сражениях, извлеки любовь из мысли моей, я сам безсилен; белогрудая и чернополосая дщерь Соргланова любезна мне и драгоценна.

Будь осторожен и проворлив, блюди себя от коварных сынов Океана, рек благоразумный Коннал. Повели, да избранный полк ратников соглядает нощию движения сопостата. Кушуллин! сердце мое желает мира, доколе узрим мы чад Морвенских, доколе Фингал, ужас Героев, явится, яко светило дня, среди полей наших.

Герой ударяет во щит и на звук его стекается воинство. Избранные на стражу ночную ратники направляют в путь стопы свои; прочие воители возлегши на холме, покоились во мраке при томном шуме ветров. Тени пораженных в претекший день бранноносцев скитались пред ними носимы на облаках, и вдали, в глубоком безмолвии Лены, слышны были пронзительные призраков гласы, предвозвестники суровой смерти.