Фингал (Оссиан, сын Фингалов).
Песнь шестая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Фингал (Оссиан, сын Фингалов). Песнь шестая (старая орфография)

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ.

Содержание.

Ночь наступила. Фингал полки свои угощает торжественным пиршеством, где и Сваран присутствует. Государь, по обыкновению, какое хранилось всегда по окончании войны, повелевает Уллину воспеть мирные песни. Уллин повествует о подвигах в Скандинавии Тренмора, прадеда Фингалова, и о браке его с Инибаккою, дочерью Локлинского Царя, одного из предков Сим побужден Фингал, и притом помня, что Сваран брат Агандеке, которая любила Фингала еще в его младости, решился возвратить ему вольность. Он дозволяет ему возвратиться в Локлин с своими полками с таким условием, чтоб никогда не воевать ему против Ирландии. Ночь препровождается в пении Бардов, и в приуготовлениях к отъеаду Сваранову, Фингал спрашивает Карриля о Кушуллине, что самое подает случай рассказать повесть о Грумале. При восхождении зари отъезжает; Фингал исходит на ловитву зверей, и утешает Кушуллина, которого нашел он в пещере Туры, На другой день отправляется он в Шотланию, и сим кончится поэма.

* * *

Ночные облаки возвышаясь остановляются и висят тяготея над скольскою высотою Кромлы. Звезды Норда, возникнув над волнами Уллипа, являют блистательные свои главы сквозь быстротечные туманы поднебесной тверди. Шумящие ветры звучат в отдаленном лесе, безмолвие и мрак покрывают поле смерти.

Посреди мрачных теней слух мой внимал еще стройному и сладкому гласу Карриля; он воспевал деяния сподвижникав юности нашей, и прекрасные дни цветущих лет наших, когда еще мы стекалися вкупе на брега пасмурного Лета, и когда чаша радости преходила кругом из рук в руки. Все отзывы облаконосной Кромлы

Да будет тень твоя, о Карриль! благополучна посреди своих вихрей. Прилетая иногда посещать меня в жилище моем, когда я безмолвствую один посреди ночи. ...Ты и подлинно притек, возлюбленный мой друг; часто я слышу арфу мою звучащу от прикосновения легкой твоей руки: висяща на отдаленной стене пресылает она еще слабые звуки к моему слуху. Для чего не беседуешь ты со мною в печали моей? для чего не откроешь мне, когда я увижу друзей моих и сподвижников?... Ты молчишь, ты удаляешься на твоем облаке, и ветр тебя носящий дышет в мои власы, покрытые уже сединою.

Меж тем бранноносцы стеклись на покате Моры для торжественного пиршества. Сто древних дубов возгараются при дуновении ветров. Чаша празднества наполнилась и обращается кругом; радость блистает на лицах ратоборцев; один Локлинсхий владыка углублен в мрачное безмолвие. Досада и печаль изображались в его пылающих очах. Многократно возводил он взоры свои на кровавое Лены поле, и воздыхал, видя себя побежденным.

Фингал стоял, опершись на щит своих предков. Его седеющие власы развевались тихо веянием кротких зефиров, и блистали при светлостях ночи. Герой приметил глубокую печаль и уныние Свараново, и обращся к первому из своих Бардов, вещает: возгласи, Уллин, возгласи песни мира; услади мою душу после грозного сражения, да забуду я звук оружий, еще гремящий в моих утесах; да уготовятся сто арф, и утешат вождя Локлинского. Он недолжен с нами разлучиться, доколе сердце его взыграет чувствием радости. Никто еще не отходил от Фмнгала скорбя и сетуя. Оскар!

Уллин воспел: Тренмор жил во времена от нас отдаленные; спутник бурей, плавал он по волнам севера. Вершины камней Локлинских и густота гремящих лесов открываются взору Героя сквозь мрачные туманы. Он опустил белые свои парусы, низшел на брег, и уже стремится во след вепря, свирепствующого в лесах Кормала. Не один ратник устремлялся в бег от сего страшного зверя; Тренмор пронзил его копием своим.

Три вождя, бывшие победы его свидетелями, везде прославляли мужество и бодрость иноплеменного бранноносца. Локлинский владыка уготовил пиршество, и пригласил юного Тренмора: оно было тридневно, и уже для сражения, долженствующого увенчать сие торжество, почтили Тренмора избранием оружия.

Страна не имела Героя, которой бы не был тогда побежден Тренмором. Чаша радости обращалась кругом, и все гремело похвалами владыки Морвенского.

Едва четвертого дня утро осветило холмы и поля Тренмор низвел корабль свой на море, и странствовал по брегу, ожидая, да ветр шумящий в лесах отдаленных воздвигнется, и повеет на покоящееся море.

Тогда явился юный житель лесов Гормальских, покровен гремящим оружием. Его руки подобны белизною снегу Морвена; приятная усмешка оживляла его прекрасные очи; он приближаясь к Тренмору возопил: подожди мужественный бранноносец, воспяти твои стопы, ты еще не победил сына Лонвалева. Часто мечь мой с Героями сражался, и благоразумной никогда не ожидает стрел моего лука.

Юный и прекрасный воин! отвечал Тренмор. Я не противостану сыну. Твоя мышца слаба еще, удалися, и теки поражать Гормальских ланей.

Я удалюся, рек юный Герой, я удалюся, не унося с собою мечь Тренмора; тогда от внука славы моей взыграет радостию душа моя. Младые девицы усмехаясь окружат Тренморова победителя. Нежные груди их являют любовные ко мне вздохи и оне удивятся дебелости, копия моего, когда посреди их понесу его с гордым и величественным видом, и когда острый и блистательный его конец возывшу при лучах солнца.

Никогда не унесешь ты копия моего, рек раздраженный владыка Морвена.... Твоя мать обрящет тебя хладна и бездыханна в объятиях смерти, на брегах Гормальских: она возведет свои взоры на пространство моря, и узрит еще белеющиеся парусы Героя, которой поразил её сына

Я не воздвигну копия моего, вещает юный ратник; лета еще не укрепили мужества и сил моей десницы; но мои стрелы умеют поражать издалече сопостата. Совлеки сию броню: ты весь одеян железом, совлеки, подражай мне, я первой полагаю броню мою на землю.... устремляй теперь твои стрелы. Морвенский владыка. Тренмор Лохлинского владыки: она видела юного иноплеменника в Гормалеских чертогах, и сердце её воспламенилось к нему любовию. Упадает копие из рук Тренмора, он уклонил к земле румяное свое лице: воззрением на блистательную сию красоту омрачилися очи его: тако нечаянным лучем света омрачаясь смыкаются взоры пустынных чад, когда изшедши они из пещеры своей, возводят вдруг очи свои на лучезарное и пламенное дня светило.

Вождь Морвена! рекла прекрасная, дозволь мне сокрыться в убежище корабля твоего, дозволь удалиться от любви и гонений Корла. Он для Инибакки ужасен и нестерпим, яко гром пустыней; он меня любит, и сей гордый и свирепый Герой шествует провождаем десятью тысящами копий.

Почий мирно и без страха, рек мужественный Тренмор, успокойся, покровенна щитом отцев моих: я презираю тысящи грозных копий, и ты не уверишь меня бегуща от сопостатов.

Три дни равно ожидал он на бреге: его труба гремя во знак брани разносила на холмах ужасные звуки; она призывала Корла к сражению. Корл Локлинский владыка низшел на брег, устроил торжественное для Тренмора пиршество, и вручил ему сию прелестную.

Сваран! рек Фингал, кровь твоя течет в твоем сопостате. Часто наши предки друг другу противоборстовали; желание славы и любовь к бранноносным подвигам воспламеняли их враждою, но еще чаще угощали они друг друга веселыми пиршествами и венчали дружества чашу во время тишины и мира.... Да лучь радости озарит твое мрачное лице, да будет слух твой чувствителен ко звучным и стройным арфам, твое мужество и сила воскрилялись на полях наших с крепостию, с какою грозная буря распростирается над морями. Глас твой гремел, яко глас тысящи ратников, грядущих ко брани. Заутра возвысь и разшири твои парусы, о достойный брат Агандеки! часто блистающий образ её представляется в смущенной и печальной душе моей. Я видел, как проливал ты слезные токи о любезной сестре своей; я пощадил тебя в чертогах Старна, когда мечь мой дымился кровию, и когда очи мои наполнялись слезами. Или хочешь ты сравиться? Я почту тебя избранием оружия, как предки твои почтили Тренмора; я хочу, чтоб возвратился ты от сих пределов блистающ полною и лучезарною славою, как солнце нисходящее к западу.

Нет, о владыка Морвена! нет, никогда Сваран Старна, и ты был мне равнолетен. Когда, говорил я во глубин моего сердца, когда воздвигну я копие с такою же крепостию и мужеством, как знаменитый Фингал. После противоборствовал я тебе на покате высокого Мальмора. Наконец мои волны пренесли меня к твоим чертогам, и ты угостил меня пиршеством гостеприимства. Сражение за Мальмор было достопамятно и славно. Да устами Бардов пренесется ко временам грядущим знаменитое имя победителя. Фингал! многие корабли мои лишились ратоборцев своих: прими сии корабли, и буди другом Сварану; и когда сыны твои придут к древним башням Гормала, я уготоваю для них торжественное празднество, и предложу им бранноносные подвиги.

Фингал, отвечал Морвенский владыка, Фингал Агандеки; представь свои простертые парусы светоносным лучам восходящого утра, и возвратися к горам Гормальским.

Владыка торжеств и пиршеств! рек Сваран, мир и щастие благотворительной душе твоей; се рука моя во знак дружества, о непобедимый и великодушный Фингал! да восплачут твои Барды о пораженных моих ратниках, и страна Эринская да восприимет в свои недра воителей холмистого Локлина, и пусть возвышенные над гробами их камни свидетельствуют о их славе, чтоб чада Норда могли в поздные времена познать места, знаменитые противоборствием их предков. Звероловец, опершись на гробы их, одеянные мохом, скажет: здесь ратоборствовали Фингал и Сваран, Герои времен претекших. Тако он речет о нас, и наша слава не умолкнет вечно.

Сваран! ответствует Морвенский вождь, ныне слава наша в полном своем блеске. Но мы прейдем, мы изчезнем, яко сонные мечты; безмолвие воцарится на полях подвигов наших, Оссиан, Карриль, Уллин! вы носите в памяти вашей деяния преждебывших Героев: прославьте подвиги времен претекших, усладите пением вашим скучную долготу ночи, и пусть румяная заря при своем востании увидит вас еще в радости.

Мы воспели, и сто арф соединяли свой струны с гласами Бардов. Мрачное лице Свараново озарилось: тако блистает круглые шар луны, когда разгонятся облаки, и она едина в полном сиянии лучей своих шествует спокойна посреди небесной тверди.

Карриль! вещает тогда Фингал, где храбрый Кушуллин! Или мужественный сын Сема удалился во мрачную пещеру Туры.

Так, ответствует Карриль, Кушуллин возлег в пещере Туры, возложа десницу на ужасный свой мечь, и непрестанно помышляя о кровавом поле, где изменила ему победа, уныние и скорбь обладает душею Героя сего, толико привыкшого к победам. Он посылает мечь свой к тебе; он хочет, чтоб сие оружие почило о страну Фингала, единым своим дуновением разсеявшого полки противных. Приими ратоборца сего мечь, о слава его изчезла, яко дым легкий пред лицем бурных вихрей, устремленных на долину.

Нет, я не приму его меча. Кушуллин знаменит во бранех. Скажи ему, что вечно слава его не погибнет. Вселенная зрела тысящу побежденных Героев, исходящих паки с честию на кровавые поля славы.

Уничтожь печаль твою, о Сваран! Слава побежденных, естьли они мужественны и великодушны, не погибает вечно. Солнце скрывает иногда лучезарную главу свою в облаках полдневных, но скоро является оно с большим блеском на холмах высоких.

Грумал был вождь Коны; по всем странам искал он бранноносных подвигов. Кровавые токи утешали его сердце, м слух его восхищался звуком оружий, как стройным гласом арфы; он низшел с своимм ратоборцами на брега Краки.

Царь страны сея исходит тогда из лесов, где проливал он мольбы свои пред камнем могущества посреди круга {Здесь намекает Оссиан о богослужения Царя Кракского, Мы уже сказали прежде, что чрез разумеет Оссиан изображение некоего божества, а чрез круг, каменное ограждение, где приносимы были жертвы.} Брунка.

Герои сии сразились тогда с невероятною свирепостию. И кто виною сего ужасного противоборствия? Некая прелестная красота, которые слава достигла до слуха Грумалова; он положил обет похитить сию младую девицу, или погибнуть. Три дни свирепствовало кровопролитное сражение, и в день четвертый Грумал побежден, и обременен оковами.

Победитель удалил его от своих сподвижников и друзей, и заключил в ужасное ограждение Брунка, где, как повествуют, страшные мрачных призраком крики и вопли разносились вокруг камени могущества, но вскоре Герой сей является паки знаменит и величествен. Его сопостаты упадают от крепости мышцы его, и Грумал облекся во все блистание прежней своей славы.

Певцы, гласящие о деяниях времен протекших! наполните воздух похвалами Героев. Утишите движения души моей сладостным повествованием о их подвигах; извлеките печаль из томного сердца владыки. - Фингал и Сваран возлегли на холмах Моры; окрест их свистят ветры. Сто гласов возвышаются, и столько же арф гремят славу Героев, скхрытых во мрачном гробе.

Когда слух мой услышит песни Бардов? Когда сердце мое взыграет радостию, излиянною гласом, вещающим подвиги отцев моих! Леса великолепные Сельмы не гремят уже струнами арфы, холм Коны уже не отвечает на сладостные звуки Бардов, они спят во гробе с Героями, и слава безмолвствует в пустынях Морвена.

Уже востающого утра свет исходит от востока, и начинает озарять скользкую главу Кромлы. Труба Сваранова услышалась на полях Лены, его ратоборцы стекаются вокруг его. Печальны и безмолвнны восходят они на корабли свои. Ветры со брегов возвеяли в их парусы и они плывут уже по водам Океана.

Призовите, рек Фингал, призовите моих псов быстротечных, Бранна и гордого Луата. Филлан, Рино!... Ах! но Рина уже нет! мой сын покоится на одре смерти! Филлан, Ферг! вострубите в рог Фингалов, да на звук его устремятся восхищенные радостию звероловцы, и елень да вострепещет при бреге озера.

Звуки рога уже разносятся в лесах; ратоборцы шествуют, тысяща легких псов текут пред ними. Каждый пес достигает и уловляет серну; три учинились корыстию Бранна. Сей верный пес, желая возвеселить унылую душу Фингала, несет их к стопам его еще дышущих, но к нещастию одна из них издыхает на гробе юного Рина. Фингала; он увидел хладный и молчащий камень, покрывающий младого сего бранноносца, которого зрел он всегда предшественником звероловцев. - Ты уже не востаешь, сын мой! чтоб участвовать в наших пиршествах. Скоро уже гроб твой сокроется под густотою злачные травы. Безсильнфй прейдет по сему камени, и не узнает, что сокрыт под ним знаменитый подвижник.

Оссиан, Филлан, любезные мои чада, и ты, Галл, безтрепетный ратоборец! внидем в пещеру Туры, и потщимся обресть мужественного Кушуллина. Это ли чертоги Туры, зримые издалече мною? Ах! они уже ничто, как пространная пустыня. Царь пиршеств обременен печалию, и его чертоги опустели, потечем утешить Кушуллина, и радость нашу излием в его душу. Но, Филлан, не Кушуллина ли вижу я на холме, или это столп тумана? Кромлские ветры, стремясь в лице мое, воспящают мне познать моего друга.

отвечает Филлан, ты зришь храброго сына Семова: он шествует печален и мрачен, возложа десницу на рукоять своего меча. - Здравие сыну брани, Герою разрушающему крепкие щиты!

Здравие мужественному Филлану! ответствуст Кушуллин, здравие всем чадам Морвенским! Фингал! твое присутствие восхищает меня радостию: звероловец, скитающийся на Кромле, не с толиким веселием усматривает возникшее между облаками блистательное светило, которого сокрытие погружало его в уныние. Твои чада ничто, как толикое же число сияющих звезд, которые сопутствуют твоему течению и блистают посреди бурных сражений. Фингал! не таковым ты зрел меня грядуща победоносно после брани пустынной, когда владетель {Оссиан и все тогдашняго времени Барды называли имянем сим Римских Императоров.} вселенные бежал от лица моего, и когда возводил я приятную тишину и спокойствие на холмы наши.

Кушуллин! Коннан, воитель безсильный и безславный) ты всегда хвалился пред нами твоим мужеством и бодростию: где ныне сокрылися подвиги, толико почтившие и прославившие твое оружие? Для чего мы преплыли волны Океана, стремясь на помощь твоему безсилию и слабости? Беги, спеши, сокрой твою печаль во мрачной пещере тогда, когда храбрый Коннан сражается вместо тебя. Оставь сии оружия, уступи их мне, слабый защитник Эрина.

Никогда, ответствует сын Семов, никогда еще Герой не покушался похитить оружия Кушуллинова; и естьли бы тысяща соединенных бранноносцев дерзнули на сей подвиг, все бы их усилия были тщетны. Надменный юноша! я не скрывал моей печали в пещере, доколе ратоборцы Эринские не пали еще бездыханны в полях славы,

Умолкни юноша, рек Фингал Коннану; Кушуллин ужасен во бранех, и знаменит в пустынях Морвена. Так, вождь Инисфала, многократно слух мой внимал с приятностию похвалам твоих мужественных подвигов. Разшири твои парусы, лети к острову туманов, и стремися в объятия твоей супруги. , проливая слезы и опершись о твердый камень, стоит ожидая тебя; её долгие власы развеваются дуновением ветров и обнажают прекрасную грудь её. Она склоняет слух свой к дыханию ночных ветров, чтоб услышать пение твоих гребцов, и отдаленные звуки арфы твоей, разливающиеся по волнам Океана.

Её надежда тщетна: вечно Кушуллин не возвратится в Дунскал. Как я дерзну видеть еще Брагелу и пренести уныние и печаль в её сердце? Фингал! я всегда возвращался торжествуя. - И ты еще будешь победителем, рек Фингал, слава Кушуллинова еще возрастет яко многочисленные ветви древа, стоящяго на Кромле; другия сражения тебе готовятся, и неоднократно еще твоя десница пагубоносна будет сопостату. Секар! принеси к нам серну и уготови пиршество. Утешим себя веселием после грозных опасностей, и пусть наши друзья участвуют в радости нашей.

Мы возсели пиршествовать. Мы возвысили песни, веселия. Душа оживляется и востает от глубокого уныния. Его мышца прежнюю восприемлет крепость и его лице озаряется веселием. Уллин пел, и стройные звуки мудрого Карриля моих подвигов изчезла; печален и забвен всеми, сижу я на гробе моих друзей и сподвижников.

Тако ночь прешла в гремящих песнех, и востающее утро узрело нас в радости. Фингал востает и потрясает блистательным своим копием. Он шествует к полям Лены, мы ему сопутствуем. Распрострите мои парусы, вещает владыка, и воспользуемся благоприятным сим ветром, дышущим со брегов Мы восходим на корабли, услаждаясь пением, и торжествуя, разсекаем мы пенистые волны Океана.