Без семьи.
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Без семьи. Глава V. (старая орфография)

V.

Конечно, я знал, что мой новый хозяин не съест меня, но тем не менее мне было очень тяжело и грустно.

Вскоре я убедился, что Витали даже очень добрый человек.

Пройдя с четверть часа он отпустил мою руку.

- Теперь, сказал он, иди потихоньку со мною рядом, но помни, если ты вздумаешь бежать, то Капи и Зербино догонят тебя.

Но у меня и мысли об этом не было. Я вздохнул.

- Тебе очень грустно, продолжал Витали, - я это понимаю и не сержусь. Можешь даже поплакать, если хочешь. Но увидишь сам, что со мною жить не очень плохо. Подумай, чтобы из тебя вышло, еслибы я не взял тебя? Тебя-бы отдали в приют, потому что люди, у которых ты жил до сих пор, тебе чужие. Правда, кормилица твоя тебя очень любила, но и она-бы не могла помочь, еслибы её муж не захотел этого. Они люди бедные, он калека и не может работать, так что содержать тебя им очень трудно. А со мной будет даже весело. Посмотри, какие славные у тебя товарищи.

Эти разсуждения не могли утешить меня. Мысль, что я навек разстался с матушкой, приводила меня в такое отчаяние, что я едва удерживался от слез.

Мы шли теперь по песчанной равнине, тянувшейся на далекое пространство. Кругом не видно было ни одного строения, ни одного деревца. Когда я в своих детских мечтах представлял себе путешествие, которое я предприму, когда выросту большой, то я все проходил по прекрасным цветущим странам, совсем не похожим на ту, где мы шли теперь.

Хозяин мой подвигался вперед большими, ровными шагами. На руках он нес обезьяну, собаки следовали за нами не отставая. Время от времени Витали обращался к ним с дружескими словами, иногда по французски, иногда на языке, для меня непонятном. Казалось, что ни он, ни они и не думали об усталости. Но я был совершенно без ног и боялся просить хозяина об отдыхе.

- Это тебя утомили твои сапоги, сказал наконец Витали, - как придем в город, я куплю тебе башмаки.

Эти слова доставили мне большое удовольствие, потому что башмаки всегда были моей мечтой, и в деревне я с завистью смотрел на сыновей старшины и трактирщика, которые по воскресеньям приходили в церковь в башмаках и так легко и тихо ступали по каменному полу, между тем как наши простые деревенские сапоги громко стучали.

- А далеко-ли еще до города? спросил я.

- Тебе, видно, очень хочется иметь башмаки, сказал, смеясь, хозяин. Нет, не далеко. Башмаки будут даже с пряжками. Я еще тебе куплю бархатные панталоны, куртку и шляпу.

Башмаки с пряжками! вот роскошь! Я даже забыл все свои огорчения. Видно мой хозяин действительно добрый человек. Разве злой подумал-бы об этом? Как-бы хорошо было, еслибы только матушка могла меня видеть в новом наряде.

Ожидаемое удовольствие все-таки не уменьшило моей усталости и по временам мне казалось, что я не дойду. К несчастью погода испортилась и голубое до сих пор небо, вдруг покрылось тучами и пошел мелкий и частый дождь. Вскоре я промок до костей и страшно озяб.

- Сегодня мы далеко не пойдем, сказал через некоторое время Витали. Мы остановимся вон в той деревушке.

К несчастию, мы не нашли в деревне постоялого двора, а из крестьян никто не хотел впустить к себе таких подозрительных с виду гостей, как мы.

- Здесь не постоялый двор, отвечали нам все и захлопывали дверь перед нашим носом.

Надвигалась ночь, а дождь лил не переставая. Мы уж думали, что нам придется тащится до города, когда наконец один крестьянин, добрее, как видно, других, решился впустить нас в свою ригу, но с условием, чтобы мы не зажигали огня.

Таким образом мы могли хоть укрыться от дождя. Мы уселись на сухом сене и Витали, достав из своей сумки круглый хлеб, разрезал его на четыре части, собираясь ужинать.

Тут я в первый раз увидел, как велико было повиновение в его труппе.

В то время, пока мы переходили от одной избы к другой, прося ночлега, Зербино вбежал в одну из них, и когда вернулся, то держал в зубах корку хлеба. Витали только сказал:

- До вечера, Зербино.

Я совершенно забыл об этом случае. Вечером, когда хозяин стал делить разрезанный хлеб, я заметил, что Зербино сидит с каким-то виноватым видом, опустив уши и наклонив морду.

- Вор пусть выдет вон, сказал строго Витали, - он отправится в угол и останется без ужина.

Зербино тотчас-же поднялся с своего места и ползком удалился в угол. Там он зарылся в сено, так что мы его совсем не видали, но слышали, как он потихоньку жалобно визжал.

Витали между тем дал кусок хлеба мне, другой отложил для себя, а третьим поочередно стал кормить обезьяну и двух собак, отламывая по кусочку.

С каким удовольствием вспоминал я в эту минуту горячий суп матушки, который она варила каждый вечер. Даже без масла он был очень вкусен. А как хорошо было сидеть в теплом углу у печки, а потом улечься спать в мягкую постель и укрыться с головой одеялом.

Увы! теперь об этом нечего было и думать. Хорошо еще, что нас хоть пустили переночевать в сарай.

- Тебе холодно? спросил Витали, услыхав, что я ворочаюсь с боку на бок.

- Да немного, отвечал я.

Порывшись в своей котомке, он сказал:

- Вот возьми сухую рубашку и жилетку, тебе будет теплее; а свое платье сними, пусть оно высохнет.

поужинав только куском сухого хлеба. И некому пожалеть меня, некому любить, потому что нет больше со мной моей кормилицы.

Размышляя о таких грустных предметах, я вдруг почувствовал, близко возле своего лица, чье-то теплое дыханье. Протянув руку, я ощупал мягкую шерсть и кое-как узнал Капи. Он потихоньку подошел ко мне, бережно ступая по сену а обнюхивал меня. Затем лег возле и стал ласково лизать мне руку.

Тронутый этим, я привстал и поцеловал его в холодный нос. Он радостно завизжал потом вложил свою лапу в мою руку и остался лежать спокойно.

Тогда я забыл и усталость и горе. В первый раз я легко вздохнул и понял, что не был одинок: у меня был друг.