Без семьи.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Без семьи. Глава VIII. (старая орфография)

VIII.

Наше путешествие было самое несложное: мы шли все прямо, на удачу и если, по дороге замечали деревню, которая нам казалась не очень бедной, то мы тотчас-же начинали готовиться к торжественному входу в нее. Я начинал одевать собак: надевал Дольчи шапочку, Зербино - куртку, Капи накладывал на глаз пластырь, так как он должен был изображать старого брюзгу и наконец заставлял Прекрасное Сердце облечься в генеральский мундир. Но это было самое трудное. Обезьяна, догадываясь, что надо будет играть, выдумывала самые смешные увертки, чтобы избежать этого. Тогда я призывал на помощь Капи и тот почти всегда заставлял ее покоряться.

Приготовившись таким образом, Витали становился впереди и наигрывая на своей дудке, вступал с ними, в деревню. Если зрителей было достаточно, то мы начинали представление, если-же нет, то проходили дальше.

Только в городах оставались мы по нескольку дней. Утром я бывал свободен и мог уходить гулять куда мне угодно. Я брал с собою Капи, и мы бродили по улицам.

Витали охотно позволял мне это.

- Так как, говорил он, судьба заставила тебя бродить по свету в такие годы, когда другия дети сидят в школах, то присматривайся ко всему и учись. Если ты чего нибудь не поймешь, то приходи прямо ко мне, без всякого страха. Может быть я в состоянии буду тебе ответить на твои вопросы, так как когда то учился кое чему.

- Чему-же? спросил я.

- Об этом мы поговорим в другой раз. Знай только, что в судьбе человека может быть очень много перемен. Теперь же, запоминай мои советы и потом, когда ты выростешь, надеюсь, вспомнишь добром старого музыканта, которого ты так боялся сначала и который увел тебя насильно от твоей матери.

Я не все понимал конечно, что говорил мне мой учитель, но тем не менее слушал его с большим вниманием.

На этот раз мы переночевали в одной бедной деревушке и утром, едва занялась заря, мы двинулись дальше. Долго шли мы по пыльной дороге, как вдруг перед нашими глазами открылась прекрасная картина: широкая река перерезала нам путь, а за нею виднелась живописная группа домов и колоколен большого города. Сколько домов! сколько труб! Некоторые из них, более высокия и узкия, поднимались колоннами кверху, выпуская клубы дыма, образовавшого над городом серое облако. Посреди реки и вдоль набережной стояли многочисленные суда, с целым лесом мачт, веревок, разноцветных флагов, развивавшихся по ветру. Целая масса смешанных звуков, вместе со стуком многочисленных экипажей, катившихся по набережной, доносилась до нас.

- Это город Бордо, сказал мне Витали.

Для меня во всем этом было что-то волшебное.

Я стоял безмолвный, пораженный всем, что видел. Вскоре все мое внимание сосредоточилось на реке и на стоявших на ней судах. Все оне двигались каким то непонятным для меня образом. Одне, - распустив паруса, поднимались вверх по реке; другия шли вниз; одне стояли совершенно неподвижно, другия двигались сами собой и не видно было, чтобы кто нибудь управлял ими. Наконец были какие-то с трубами, из которых валил дым, и которые быстро двигались во все стороны, оставляя по себе целые клубы пены.

- Теперь час прилива, сказал Витали, недожидаясь моих вопросов. Некоторые суда могут войти в гавань только в это время.

Когда мы перешли мост и очутились в городе, то Витали не успевал отвечать и на половину моих вопросов.

В Бордо мы оставались с неделю. Здесь нам нечего было бояться встретить одних и тех же зрителей; город был слишком велик, так что переходя из одного квартала в другой, мы в течение дня успевали дать три или четыре представления.

Оставив Бордо, мы вошли в безплодную долину, изредка покрытую мохом и кривым кустарником.

- Мы в Ландах, сказал Витали. По этой пустыне придется пройти верст двадцать пять. Изготовь-ка ноги.

Грустную картину представляла наша дорога. Казалось, что нет ей конца и тоска и безнадежность закрадывались в душу. Мы точно не подвигались вперед, до того однообразна была местность. Только изредка попадались нам кучки чахлых сосен, почти без ветвей, с глубокими порезами на коре, из которых текла смола, будто слезы. Покачиваемые ветром, они жалобно скрипели, точно плача от боли.

Витали сказал, что к вечеру мы дойдем до деревни, где и будем ночевать. Но вечер приближался, а мы нигде не видели и признака деревни. Я широко раскрывал глаза, чтобы разсмотреть ее вдали, но напрасно: становилось темно, а желанной деревни все не было видно.

Но я, вместо того, чтобы сесть возле него, захотел взойти на небольшой холм, находившийся не подалеку, чтобы посмотреть, нет ли по близости какого нибудь огонька. Я кликнул Капи с собой, но усталая собака сделала вид, что не слышит и осталась лежать.

- Ты разве боишься? спросил Витали.

Этот вопрос заставил меня пойти одного. Я не хотел, чтобы он надо мной смеялся, тем более, что я не испытывал ни малейшого страха.

Ночь становилась все темнее и темнее. Безчисленные звезды загорелись в небе и тихо мерцали. Тени приняли странные формы и казались живыми при дуновении ветра. Пустыня будто ожила и населилась фантастическими существами. Я думал, что другой на моем месте боялся-бы, но я очень храбрился. Я взобрался на вершину пригорка. Нигде не видно было ни одного огонька, только мелькали неопределенные, странные тени. Кустарник казалось протягивал ко мне ветви, подобно рукам призрака. Я стал прислушиваться, не услышу ли каких нибудь звуков, вроде мычания коровы или собачьяго лая. Но кругом была совершенная тишина. Я вдруг задрожал от страха. Сам не зная чего, я стал бояться. Я почувствовал будто какую-то опасность.

Вдруг издали я увидел длинную, быстро колеблющуюся тень и в то же самое время услыхал шум, похожий на то, как будто кто нибудь задевал за сучья кустарников. Я старался уговорить себя, что тень - это ничто иное как дерево, раньше не замеченное мною, но странный шум тревожил меня. Чтобы это могло быть?

Я был уверен, что это не человек; скорее неизвестное мне животное, вроде огромной ночной птицы или гигантского паука, с огромными лапами, зацепляющими кустарник. Я ясно видел, что чудовище приближается ко мне быстрыми шагами. Оно наверно заметило меня и хочет напасть.

Это так меня испугало, что я опрометью бросился бежать к Витали.

К несчастию я путался ногами в сухой траве, что очень замедляло мой бег. Случайно оглянувшись, я увидел, что чудовище почти настигло меня. Не помня себя, я наконец кое как сбежал с холма и задыхаясь, упал к ногам своего хозяина, повторяя:

- Чудовище! чудовище!

- Как-же ты глуп! сказал он. Ну, оглянись, если у тебя хватит духу.

Его смех помог мне опомнится. Я решился открыть глаза и оглянулся.

Испугавшее меня чудовище стояло неподвижно на дороге. В первую минуту я опять чуть не испугался, но вспомнил, что не один, с любопытством стал разглядывать стоявшую перед нами фигуру. Я все еще не мог определить, зверь ли это какой нибудь, или человек.

Я разглядел человеческое туловище, голову и руки. Но косматая шкура, висевшая на нем и сухия ноги опять поставили меня втупик.

- Не можете ли вы мне сказать, спросил Витали, - далеко ли отсюда до деревни?

Вместо ответа я услыхал короткий, сухой смех, поможий на птичий крик. Я очень удивился, когда услыхал, наконец, ответ. Оказалось, что мы заблудились. По близости не было ни одного жилья, кроме овчарни, куда он и предлагал нас проводить.

Он умеет говорить? Странно, но почему же у него лапы? Если бы я не боялся, то подошел бы и разсмотрел его поближе. Но я не мог на это решиться и, подняв свой мешок, последовал за хозяином,

- Теперь ты видишь, что тебя так сильно испугало? спросил меня Витали.

- Да, великаны, когда они надевают ходули.

И он объяснил мне, что жители ландов, для того, чтобы ходить по песчаным или болотистым местам и не вязнуть в них, устраивают себе длинные палки с стременами, которые они и надевают на ноги.

- А трусливым детям они кажутся великанами в сапогах-скороходах, прибавил Витали, смеясь.