Без семьи.
Глава IX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Без семьи. Глава IX. (старая орфография)

IX.

Город По, куда мы вскоре прибыли, оставил во мне очень хорошия воспоминания. Мы прожили в нем целую зиму, потому что зрителей у нас всегда было так много, что мы постоянно делали хорошие денежные сборы. Большинство нашей публики состояло из детей, которым никогда не надоедало однообразие наших представлений. Но с приближением весны число наших зрителей стало уменьшаться и мы вскоре остались одни. Нужно было подумать о переселении в другое место.

И вот одним утром мы покинули город и опять пустились странствовать по большим дорогам.

Много дней и недель шли мы вперед, наконец добрались до большого города. Это была Тулуза, как сказал мне Витали и прибавил, что здесь мы проживем долго.

Переночевав на постоялом дворе, мы на другой день, по обыкновению, отправились отыскивать подходящее место для представления. Вскоре мы нашли площадку, обсаженную кругом деревьями, которая показалась нам вполне подходящей. На ней мы и расположились и с первого же дня привлекли очень много публики.

Несколько дней прошли совершенно спокойно, как вдруг однажды городовой, стоявший в этом месте, придрался за что-то к Витали и стал говорить, что мы не имеем права водить своих собак без намордников. Витали стал спорить, причем городовой очень горячился и размахивал руками. К несчастью обезьяна принялась его передразнивать, что вызвало в собравшейся толпе громкий смех.

Я хотел остановить обезьяну, но она бегала по кругу, и я никак не мог ее поймать. Разозленный городовой, думая, что я, напротив, подзадориваю ее, быстро подскочил ко мне и дал мне такую оплеуху, что я упал. Витали схватил его за руку. Завязалась короткая борьба, но Витали вдруг остановился и спросил:

- Чего вы хотите?

- Я вас арестую, следуйте за мной!

Тогда Витали обернулся ко мне и сказал:

- Возьми собак и возвращайся на постоялый двор, а о себе я тебе скоро дам знать.

Он ушел за городовым. Собаки хотели пойти за хозяином, но я позвал их и пошел с ними на постоялый двор. Что теперь будет со мной? думал я со страхом. Я так любил Витали, что одна мысль о разлуке приводила меня чуть ли не в отчаяние. Я знал, что он также любил меня. Иногда мне казалось даже, что родной отец не мог более заботиться о своем сыне, нежели мой хозяин обо мне. Как закутывал он меня в холод, как старался облегчить во время жары! Он научил меня читать, писать, считать и при всяком удобном случае старался научить меня чему-нибудь полезному.

Разлука была очень тяжела для меня. Целых три дня я не имел о нем никаких известий. Я сидел в смертельной тоске на постоялом дворе, никуда не выходя. Наконец, к вечеру третьяго дня я получил от Витали письмо, где говорилось, что его за безпорядок на улице приговорили к двухмесячному тюремному заключению и пятидесяти рублям штрафа. В конце письма он утешал меня, давал несколько наставлений и звал проститься с ним.

Когда я на другой день пришел повидаться с Витали, то слезы мешали мне говорить и видеть. Едва успев сказать друг другу несколько слов, мы должны были разстаться на два месяца!

Этот срок казался мне вечностью.

Что мне делать теперь? куда идти?

Я вернулся на постоялый двор с тяжелым сердцем и заплаканными глазами. У ворот стоял хозяин. Я хотел пройти мимо, но он остановил меня.

- Что-ж ты думаешь делать эти два месяца? спросил он.

- Не знаю.

- У меня ничего нет.

- Значит, ты думаешь, что я буду держать тебя даром?

- О, нет, я этого вовсе не думаю.

- Твой хозяин и так мне много должен. А ты уходи отсюда совсем.

- Куда же я пойду?

- Это уж не мое дело. Я тебе не отец и не хозяин. Забирай-ка своих собак, обезьяну и с Богом. Мешок с вещами твоего хозяина останется у меня, а когда он выйдет из тюрьмы - мы сосчитаемся.

- Так оставьте и меня здесь, пока вернется хозяин, сказал я. Он тогда сразу и расплатится с вами.

- Ну, нет, молодец. За несколько дней он еще, пожалуй, заплатит, а за два месяца еще неизвестно.

- Я буду есть как можно меньше.

- А твои собаки? Нет, уходи лучше. Да и потом ты, наверно, по деревням заработаешь много денег.

- Как же найдет меня мой хозяин. Ведь он придет за мною сюда?

- К тому времени приходи и ты сюда-же.

- Ну, а если хозяин пришлет мне письмо?

- Я его припрячу для тебя.

- А если я ему захочу ответить?

- Ах, да ты надоел мне, наконец, своими "если". Говорю тебе: убирайся отсюда и дело с концом. Даю тебе пять минут сроку и если после того я найду тебя во дворе, то берегись!

Мне оставалось только уйти и забрав своих осиротелых товарищей, я вышел из ворот.

Я торопился поскорее выйти из города, потому что боялся, чтобы меня также не арестовали, так как собаки мои были без намордников. Купить же их было не на что, так как у меня всего на всего было пятнадцать копеек.

Мы все начинали чувствовать голод, как ясно показывала это обезьяна, которая сидя у меня на спине каждую минуту дергала меня за ухо и знаками показывала, что она хочет есть.

за один раз купить я был не в состоянии; у меня не хватило-бы денег.

- Да для тебя и трех фунтов мало будет, с такой сворой, отвечала мне лавочница.

Конечно, это была правда, но я, напротив, сказал, что это будет очень много и попросил дать никак не более того, что сказал.

Лавочница отрезала кусок от целого хлеба и положила его на весы.

- Здесь больше на две копейки, сказала она, и получив с меня гривенник, не дала мне сдачи.

Я конечно промолчал и вышел из лавченки, сопровождаемой радостным визгом моей труппы.

Мы уселись под деревом, и я стал делить поровну хлеб между всеми. Прекрасное Сердце скоро насытился, но собаки и я могли бы еще съесть столько, сколько съели.

Делать было нечего, пришлось удовольствоваться тем, что было и мы, отдохнув еще немного, отправились дальше.

Вскоре я увидел вдали какую то деревню. Я решил дать здесь представление, авось что нибудь удастся, думал я.

Нарядив на сколько возможно было своих собак, я вступил в улицу. К сожалению, никто даже не обратил внимания на наше странное общество. Изредка только, кто нибудь взглядывал на нас и продолжал затем вновь заниматься своим делом.

Придя на площадь, я взял свою арфу, заиграл и заставил собак танцовать. Но по прежнему никто и не смотрел даже на меня. Тогда я велел собакам перестать, а сам запел песенку, которой научил меня Витали.

Вдруг я увидел, что ко мне подходит какой-то человек. Я подумал, что наконец это первый зритель, за которым наверно подойдут я другие; но к несчастию горько ошибся.

- Эй ты! закричал он мне еще издали. Что ты там, негодяй, делаешь?

Я никак не ожидал этого и вдруг замолчал смотря на него с разинутым от удивленья ртом.

- Что ты делаешь, спрашиваю я?

- Вы видете, сударь, я пою.

- А есть у тебя разрешение петь на нашей площади?

- Нет.

- Так убирайся вон, если не хочешь, чтоб тебя стащил в холодную.

- Помилуйте, сударь, за что-же?..

Я поскорее забрал своих собак и пошел прочь.

Нищий! Неправда, я вовсе не просил милостыни, а только пел. Это моя работа, что-же в ней дурного.

Приближался вечер и нужно было заранее позаботиться о ночлеге. Мы были уж далеко от деревни.

Свернув с большой дороги, мы очутились в местности, покрытой какими то обломками скал и большими камнями. Под одним из таких обломков нашлась очень удобная яма, дно которой было покрыто толстым слоем сосновых игл. Здесь я и решил расположиться. Собираясь спать, я сказал Капи, что надеюсь на него, как на сторожа, и умная собака, вместо того, чтобы улечься с другими, села на часах у входа. Я успокоился, уверенный, что никто не застанет нас врасплох.

Но заснуть я долго не мог. Мысли, одна другой мрачнее не давали мне покоя. Как проживу я с своей труппой, если мне нигде не позволят представлять? Придется умереть с голоду где нибудь на дороге.

Я глядел вверх на высокое звездное небо. Кругом царила полнейшая тишина и так далеко, как я мог видеть, растилалась бесконечная степь. Как одинок я был!

Глаза мои наполнились слезами, и я вдруг разрыдался. Услыхав это, Капи подошел ко мне и стал лизать мне лицо, будто утешая. Я также как и в первую ночь моего с ним знакомства, обнял и поцеловал его в влажный нос. Он тихо завизжал и мне казалось, что он плачет вместе со мной.

Когда я проснулся на другое утро, солнце стояло уж высоко. Вдали слышался колокольный звон. По всей вероятности там была деревня. Мы направились в ту сторону, так как я хотел на оставшийся пятачек купить хоть немного хлеба. Каждому из нас досталось конечно по очень маленькому кусочку, но я все же не терял надежды на то, что мне может быть удастся в течение дня дать хоть одно представление, и я даже стал высматривать где нибудь поудобнее место для этого.

Вдруг я услыхал за собой страшный крик. Обернувшись, я увидел Зербино, убегавшого с куском мяса в зубах. За ним гналась какая-то старуха, которая кричала:

- Караул! ловите, ловите их всех!

Как только я услыхал последния слова, я вдруг бросился бежать во весь дух. Собаки бросились за мной, а обезьяна обхватила руками мою шею и крепко держалась, чтобы не свалиться. На крик старухи выбежало несколько человек и перерезали мне дорогу. К счастию мне удалось свернуть в какой-то переулок, и мы вскоре очутились в поле. Наконец я остановился, потому что едва дышал. Никто не догонял меня, только Зербино отстал от нас, вероятно для того, чтобы съесть украденное мясо.

Я позвал его, но он, сознавая свою вину и боясь наказания, убежал совсем в противоположную сторону.

Я решил наказать Зербино во чтобы то ни стало, потому что боялся, чтобы и другие не последовали его примеру. Но сначала нужно было его сыскать.

- Поди сыщи мне Зербино, сказал я Капи.

Капи повиновался, но очень неохотно. Он будто показывал, что вовсе не считает своего товарища очень виноватым.

Я стал ждать его возвращения и с удовольствием присел на траву. Деревня была далеко, бояться нечего. Местность была очень красива. Вблизи протекала какая то река.по берегам которой росли живописные группы деревьев и полевые цветы.

Прошло, около часу; собаки все не возвращались. Наконец вдали показался Капи, но один. Он подошел с опущенной мордой и хвостом.

- Где-же Зербино? спросил я.

Капи трусливо улегся, и тут я заметил, что у него было ухо в крови. Очевидно, ему пришлось выдержать жестокую битву. Тогда я решил ждать, может быть Зербино сам вернется. Обыкновенно после какого нибудь проступка, он являлся и принимал заслуженное наказание.

Я опять послал Капи поискать Зербино, но Капи вернулся через полчаса опять один.

Что делать? Уходить мне не хотелось, так кан жаль было покинуть Зербино, который, по моему, должен был непременно вернуться. Сидеть голодным на месте тоже было не особенно легко. Я все-таки решил подождать до вечера.

Раздумывая над тем, чтобы такое сделать, чтобы заставить собак и обезьяну хоть на время забыть голод, я вспомнил рассказы Витали о том, как на войне, когда солдаты очень утомлены, заставляют музыкантов играть веселые песни. Я вздумал попробовать сделать тоже самое. Может быть, если я сыграю и велю им танцовать, то они развлекутся. Я так и сделал. Сначала они повиновались, неохотно, но мало-по-малу, мы все так развеселились, что казалось ни о чем не думали, кроме танцев и музыки.

Вдруг раздались откуда-то рукоплескания и ясный детский голосок закричал "браво". Я с удивлением оглянулся. Недалеко от берега стояла какая-то невиданная мною лодка, с палубой, по которой шла стеклянная галлерея. Вокруг этой галлереи был балкон, весь увешанный ползучими растениями. На балконе в эту минуту стояла молодая дама с задумчивым и красивым лицом, и лежал на скамье мальчик, приблизительно моих лет. Он-то и закричал "браво".

Опомнившись от неожиданности я снял шляпу и поклонился.

- Вы для своего удовольствия играете? спросила меня дама.

- Я играю, чтобы развлечь себя и своих актеров.

Мальчик подозвал мать и что-то ей сказал.

- Не сыграете-ли вы еще? спросила она потом.

Я конечно не заставил себя просить.

- Что-же вам угодно, чтоб я сыграл: танцы или комедию.

- Комедию, комедию! вскричал мальчик.

- Лучше танцы, они короче, сказала дама.

Я взял арфу и заиграл вальс. Капи обнял Дольчи и они стали вертеться. Затем протанцовал Прекрасное Сердце. Мои актеры поняли, что их ждет награда и не жалели себя. Вдруг посреди представления явился Зербино и как ни в чем не бывало, занял свое место.

Наконец мы кончили.

- Сколько-же заплатить вам за место в вашкм театре? спросила меня дама.

- Нам платят, смотря по удовольствию, которое м доставляем, отвечал я.

- Тогда, мама, надо заплатить очень много! вскричал мальчик.

Потом он начал что-то говорить на непонятном для меня языке.

Я сделал знак Капи и он перепрыгнул в лодку.

- А другие? спросил Артур.

Зербино и Дольчи также прыгнули туда.

- А обезьяна?

Я боялся отпустить одного Прекрасное Сердце, так как он не всегда хорошо вел себя.

- Разве обезьяна злая? спросила дама.

- Нет, сударыня, но она не всегда послушна.

- Тогда войдите и вы с ней вместе.

На берег перекинули с лодки доску и я взошел на нее с обезьяной и с арфой.

Артур подозвал нас к себе и начал гладить и ласкать обезьяну.

- У вас есть отец? спросила меня дама.

- Есть, сударыня, но в настоящее время я один.

- И на долго?

- На два месяца.

- На два месяца! бедное дитя! Как можно в ваши годы так на долго разлучаться.

- Так нужно, сударыня.

- А ваш хозяин велел вам наверно собрать известную сумму в эти два месяца.

- Нет, сударыня. Он ничего мне не сказал. Лишь-бы нам всем можно было прокормиться, и то-бы хорошо.

- Что-ж, до сих пор вы собирали сколько нужно?

Артур во время моего рассказа играл с собаками, но прислушивался к тому, что я говорил.

- Как все вы должны быть голодны! воскликнул он.

Дама обратилась к стоявшей тут-же служанке и сказала ей что-то, чего я не понял.

Вскоре женщина принесла маленький столик и уставила его кушаньями.

- Садитесь, дитя мое, сказала она.

Я сел за стол, собаки расположились вокруг меня на полу, а обезьяна забралась на колени.

- Ваши собаки едят хлеб! спросил Артур.

Вместо ответа, я бросил им по куску и они с жадностью съели.

- А обезьяна?

Но обезьяна в это время овладела коркой пирога и просто давилась от жадности. Я также ел если не с жадностью, то все-таки с большим наслаждением.

- Где-бы вы обедали сегодня, еслибы не встретили нас? спросил Артур.

- Думаю, что мы вовсе-бы не обедали.

- А завтра?

- А завтра может быть у нас была-бы такая счастливая встреча, как сегодня.

Артур о чем-то заговорил с своею матерью. Видно было, что он о чем-то просил, но мать будто отказывала.

Потом он быстро обернул голову ко мне.

- Хотите остаться с нами? спросил он.

Я с удивлением посмотрел на него.

- Мой сын спрашивает хотите-ли вы остаться у нас? сказала дама.

- Да здесь. Мой сын болен и так как доктора велели ему всегда лежать, то чтоб ему не было очень скучно, мы и путешествуем в лодке и переезжаем с места на место. Вы будете жить с нами, а ваши собаки и обезьяна будут представлять для Артура. Если вы захотите, то поиграете нам иногда на арфе. Этим вы отплатите нам за гостеприимство.

Это было такое счастье, о котором я не смел и думать. Я наклонился к руке доброй и прекрасной женщины и поцеловал ее. Она, казалось, была тронута моею молчаливою благодарностью и.несколько раз ласково погладила меня по голове.

- Бедное дитя! сказала она.

Я снял с плеча арфу, уселся у борта шлюпки и начал играть. В это время мать Артура серебряным свистком дала знак, чтобы двигаться дальше. Берег мало-по-малу стал уходить от нас и мы поплыли по реке, освещенной последними лучами заходящого солнца.

Я продолжал играть. Артур взял в свои обе руки руку своей матери и держал ее все время молча и слушая меня с большим вниманием.